Когда большевики заняли колонию, то, должно быть, по свеже-взрыхленной земле они отыскали следы могил. Вытащили из гроба тело Корнилова и привезли его в Екатеринодар. Там толпа стала издеваться над трупом. Раздела его донага, колола штыками, топтала ногами и хотела повесить на дерево, но оборвалась веревка. Обезображенные останки вывезли за город и сожгли.
В Таганрог к командующему немецкими войсками генералу фон Арниму весною 1918 года явилась делегация от красного Ростова.
– Где теперь Добровольческая армия? – спросил фон Арним.
– Ее не существует. Она разбита и разбежалась по Кубанской области.
– А где же теперь генерал Корнилов? – задает генерал второй вопрос.
– Военнослужащий Корнилов убит под Екатеринодаром, – с торжеством ответили делегаты.
– Как, Корнилов убит?! – подскочил фон Арним. Помолчал немного и с презрением процедил: – Не умеете вы, русские, ценить своих талантливых полководцев.
Тяжелый день пережили добровольцы в колонии Гначбау. Ее единственная короткая улица была сплошь заставлена повозками с больными и ранеными. Отовсюду неслись стоны и мольбы о помощи… К полудню обнаружилось приближение красных отрядов. Деникин для большей подвижности обоза приказал уничтожить все лишнее имущество. За отсутствием снарядов пришлось испортить и утопить в реке даже пушки. У добровольцев осталось всего четыре орудия.
К вечеру красные стали окружать Гначбау. Конница отходила, пехота нервничала. Каждый понимал, что в случае тяжелого ранения его не успеют вывезти. Раненые в обозе с ужасом наблюдали за ходом боя. Когда орудия красных стали бить по самой колонне, в обозе поднялась паника. Кто-то крикнул: «Красная кавалерия!» – и весь обоз помчался. В повозках раздались револьверные выстрелы. Добровольцам еле удалось сдержать противника, пока обоз не вытянулся из колонны и не исчез во тьме.
Впереди у станции Медведовской армия должна была пересечь железную дорогу, по которой красные пустили бронепоезда. В ночной темноте без одного папиросного огонька обоз подтянулся к переезду в полуверсте от станции. От сторожа узнали, что на станции два бронепоезда под парами. Добровольцы залегли по обе стороны полотна и поставили орудие около будки. Одна и та же мысль сверлила у всех – удастся ли проскочить через железную дорогу?
Со стороны станции послышался равномерный стук колес. Уже показались огни паровоза. К будке подкатывал на тихом ходу бронепоезд. У всех екнуло сердце. В эту минуту к паровозу решительно подошел генерал Марков, крикнул: «Стой! Разве не видишь – свои!» – и бросил в машину ручную гранату. Выстрелы из орудия, взрывы, крики «Ура!» – все смешалось в один гул, и через несколько мгновений поезд запылал. Одни ловили ошалевших большевиков, другие бросились выгружать из горящих вагонов снаряды и патроны. Пока кипела эта работа, одна повозка за другой вскачь проносились через переезд. Второй бронепоезд был отогнан только что захваченными снарядами. Добровольцы вырвались из клещей противника и вздохнули свободно. Было захвачено около 400 снарядов и до 100 000 патронов – армия вооружилась и снова почувствовала свою силу. «Слава Маркову!» – было у всех на устах.
В станице Дядьковской добровольцы стали приводить себя в порядок. Много раненых корниловцев вернулось в строй. В полку стало пять рот. Между новым командиром полка Кутеповым и корниловцами первое время стояла отчужденность: в полку еще не зарубцевалась свежая рана после смерти Неженцева, и казалось, что никогда никто не сможет его заменить. Было у корниловцев и опасение, что Кутепов, как гвардеец, не подойдет им по своему духу – гвардейцы всегда косо поглядывали на корниловцев. Эту отчужденность полка Кутепов сразу почувствовал и решил даже уйти из Корниловского полка, но старый корниловец Скоблин разубедил Кутепова. И действительно, последующая боевая жизнь кровно связала Кутепова с Корниловским полком.
Кутепов расположил к себе корниловцев своей выдержкой и спокойствием. В бою он шел с цепями. Его коренастая фигура в фуражке, откинутой на затылок, всегда виднелась в наиболее опасных местах. «Не кланяться! Не кланяться!» – отрывисто басил Кутепов, когда при атаке рои пуль неслись навстречу. В походе и на отдыхе заботы Кутепова были прежде всего о своих солдатах. Пока не будет размещен на отдых весь полк до последней роты, пока не будут все накормлены, Кутепов не успокоится. Дисциплину во всех частях, которыми командовал, Кутепов вводил строжайшую. Особо требователен был к офицерам, ибо, по его словам, офицер не только «слуга Отечества», но и «защитник правды и чести». Добивался дисциплины Кутепов не столько взысканиями, сколько своим личным примером. При Кутепове каждый невольно подтягивался.
Быстро завоевали и корниловцы у своего нового командира уважение к себе. Несмотря на все пережитые потрясения, боевой дух Корниловского полка не угас – он проявился в первом же серьезном бою после отступления от Екатеринодара. Этот бой разыгрался уже на самой границе Ставропольской губернии, куда Деникин привел добровольцев, делая ежедневно огромные переходы. Вдали от железных дорог Деникин рассчитывал дать продолжительный отдых своей армии. Добровольцы остановились в станице Успенской. Прожили в ней спокойно два дня, как ставропольские большевики стали накапливаться около ближайшего хутора Новолокинского, где была расположена кавалерия Эрдели. На помощь ей были направлены три роты, общей численностью 160 человек, под командой капитана Скоблина.
К полуночи корниловцы подошли к позициям генерала Эрдели. Сделали привал в поле. Эрдели стал объяснять Скоблину обстановку.
– Ваше высокопревосходительство, – сказал Скоблин, – все равно ни зги не видно, просто укажите рукой точное направление противника.
Генерал указал. Раздалась тихая команда:
– Интервал три шага… от середины в цепь!.. Цепь вперед!
Через некоторое время корниловцы попали в мелкое озеро. Вода доходила до колен. Озеро казалось нескончаемым. Наконец выбрались на сухое место. Засерел рассвет, клубами закрутился туман. Корниловцы бесшумно поползли к окопам. Нарвались на сторожевое охранение. Кто-то вскрикнул. Раздался отдельный выстрел, и сразу его подхватили ружейные залпы. Злобно и торопливо застучали пулеметы.
– В штыки, ура! – крикнул Скоблин. Корниловцы подхватили «Ура!» так неистово, что заглушили стрельбу. Казалось, что несметная сила обрушилась на красных.
Офицерская рота первая спрыгнула в окопы и открыла по обе стороны продольный огонь. Паника захлестнула большевиков… Чтобы ее усилить, офицеры во все горло стали выкрикивать команды: «Белая кавалерия вправо! Броневики белых влево!..» Обезумевшие толпы в несколько тысяч человек уже ничего не соображали. Все поле покрылось брошенными ружьями, кожухами, свитками. Из карманов рассыпались красные яйца, пасхальные бабки, папиросы. Кое-где валялись скинутые сапоги…
Разогнав красных, корниловцы к вечеру дотянулись «домой». Половина отряда выбыла из строя; был ранен полковник Зазулевский[229], но, как всегда бывает после боя, острое напряжение спало, только что пережитая опасность казалась в далеком прошлом, весь мир представлялся радостным. Кто-то затянул веселую песенку:
Пошел купаться Веверлей…
Осталась дома Доротея, —
сразу подхватил отряд.
В станице Успенской вернувшихся корниловцев ждала радостная весть. Посланный Деникиным небольшой конный отряд для проверки слухов о восстании на Дону вернулся обратно. С отрядом явилась в качестве депутации сотня донских казаков, которые просили добровольцев забыть старые казачьи грехи и прийти им на помощь. Со всех сторон корниловцы только и слышали: «На Дон! Идем на Дон!»
На помощь восставшим донцам кавалерия двинулась 19 апреля, а на следующий день, в Страстную субботу, выступили в поход корниловцы.
Пасхальную ночь Корниловский полк встретил в Гуляй-Борисовке, только что взятой им с боя, а раненые корниловцы остались в селе Лежанка, где два месяца тому назад разразился первый бой в Кубанском походе. Раненые попросили сестер поставить подводы около церкви. В только что распечатанном храме шла служба. Через открытые двери виднелись освещенные затылки и спины. Еле доносилось церковное чтение… Оно смолкло. Около дверей поспешно раздвинулись люди. Показались наклоненные хоругви. Крестный ход обошел церковь, широкой лентой мерцали яркие огоньки. На паперти раздался возглас: «Да воскреснет Бог, и расточатся врази Его…» В распахнувшиеся двери вошел священник с высоко поднятым крестом и горящим трехсвечником. Уже из самой церкви вырывалось ликующее: «Христос воскресе из мертвых, смертью смерть поправь…»
– Слушай, что я тебе скажу, – вдруг зашептал своему распластанному соседу полулежащий раненый, – если мы с тобою не выживем, не страшно… Мы тоже попирали смерть… Ведь большевики – это сама смерть, страшнее смерти… Смерть поражает тело, а они убивают не только тело России, но и душу ее…
Заутреня кончилась. В церкви и около нее раздавалось громкое целование. Из ограды вышли женщины и окружили раненых. Трижды, крест-накрест, они христосовались с ними, потом степенно кланялись в пояс и доставали красное или желтое яичко. У корниловцев выступали слезы на глазах.
Радостный перезвон колоколов изредка заглушали разрывы большевистских гранат. Через несколько дней раненые были перевезены в освобожденный Новочеркасск. Первый тернистый путь добровольцев, прокладываемый мечом, был окончен.
М. Левитов[230]Корниловский ударный полк в 1-м Кубанском походе[231]
В станице Ольгинской был окончательно решен вопрос о дальнейшем движении Добровольческой армии.
14 февраля 1918 года, в яркое солнечное утро Добровольческая армия выступила из Ольгинской. В авангарде – Офицерский полк, Корниловский Ударный – в главных силах, Партизанский – в арьергарде. Корниловский офицерский партизанский полковника Симановского батальон теперь составляет 1-й батальон Корниловского Ударного полка, он горд этим и старается в новом положении держать себя достойно. Надо полагать, что мы произвели хорошее впечатление на полковника Неженцева, так как батальон не слышал от него никаких наставлений или поучений. Вновь назначенный командиром батальона полковник Булюбаш, в прошлом начальник Павловского военного училища и, как говорят, бывший грозою юнкеров, держал себя у нас достойно и строго официально. С этого дня для батальона открылась его славная страница служения Родине в составе Корниловского Ударного полка. Весь состав его состоял из офицеров-добровольцев, пробравшихся на Дон через красные рогатки чудом, был он чисто офицерским и имел в своих рядах евреев-прапорщиков производства Керенского. Все они держали себя отлично и все пали смертью храбрых в первом же походе. Сестрами милосердия были: в 1-й роте сестра Шура, во 2-й роте – курсистка Ростовского медицинского института Варвара Сергеевна Васильева (была три раза ранена; вышла в 1920 году замуж за полковника Левитова, живет в Париже). В той же роте была и сестра Таня Кунделекова, уб