В это время я был в связи у командира офицерского батальона полковника Булюбаша от 3-й роты и был послан с приказанием к оставшимся ротам спускаться к реке, к мосту, с целью парирования удара красных из подошедших эшелонов. Однако те, кому я передал приказание, не могли сразу его исполнить, так как по дороге в станицу и от кирпичных заводов противник перешел в наступление с явной целью отбросить нас от захваченного моста. Под нашим сильным огнем красные все же дошли до окопов в 300 шагах от окраины станицы, вырытых для ее обороны, и там залегли. Окопы плохо скрывали противника, и здесь произошло просто избиение красных, зарвавшихся, а может быть, и расхрабрившихся, слыша обстрел нашей армии с востока, севера и запада. Я с одним офицером попал через сад в какой-то двор на самой окраине, стены в сарае были из плетня, мы проделали в них бойницы и увидели прямо против себя, в 200 шагах, окопы, полные красными. Цель была – лучше и придумать нельзя. Первые же наши выстрелы вызвали среди них переполох, раненые поползли назад, ответные выстрелы с их стороны, мы это хорошо видели, производились в стороны от нас, – нас они не видели. Выпустив патронов по 50, вычистив ими всех из окопов, мы выскочили на улицу, но ни противника, ни наших – никого не было, только влево, у Офицерского полка, шел бой с подошедшим с Кавказской эшелоном красных. Обескураженные этим, мы побежали в направлении к мосту, согласно ранее полученному приказанию.
Пусть читатель не удивляется тому, что при нашей бедности в патронах мы выпустили их по пятидесяти. Многие первопоходники говорят, что они ходили в атаки без выстрела и т. д., но все это – от лукавого, – не всех это устраивало, или просто были любители бить противника огнем, нежели штыком. К таковым принадлежал и я, потому что с мая 1915 года моя левая рука от ранения в плечо не поднималась, штыком я работать не мог, а стрелял отлично. Но для этого мы, любители, лучше без хлеба оставались, но пополняли свой запас патронов. Физически я был силен, а потому всегда носил цинку патронов и полный патронташ. И этот тяжелый груз не раз спасал меня.
В 24 часа Корниловский Ударный полк, пропустив через мост армию, сам перешел по мосту, оставив для его охраны 2-й батальон. Заночевал полк в недалеко находящихся горевших Саратовских хуторах. Все жители хутора ушли с большевиками, а подожгли его, надо полагать, казаки, сводя с хуторянами свои счеты. Наша 3-я рота заночевала прямо во дворе одного сгоревшего дома, укрывшись от ветра хорошим деревянным забором. Перед рассветом я сменил дневального во дворе, где спала рота. Вдруг перед воротами остановился генерал Корнилов и спрашивает: «Какая рота?» – и, узнав, что это – 3-я офицерская рота Корниловского Ударного полка, продолжает: «Позвать ко мне капитана Пуха» – командира роты, фамилию которого он знал. Капитан Пух подбегает и получает приказание: «В садах за вами уже накопились красные. Выбить их!» Рота уже вся была на ногах. Моментально были выбиты доски в заборе для прохода в сады, и мы двинулись туда еще в темноте. Все сады потонули в молочном тумане с реки, и противники друг друга не видели. Но только мы вошли в сады, как увидели перед собой массу красноармейцев, заполнивших собой все. Кто-то из наших крикнул по инерции: «Какого полка?» – и свалка (другого слова не придумаешь) началась. Красные безусловно смяли бы нас, если бы видели нашу малочисленность, но то, что нас скрывал туман, и то, что инициатива атаки принадлежала нам, и спасло нас. Одиночки встретили нас стойко, один из таких выстрелил в меня в упор, но прострелил мне только шинель, и тут же его уложил мой сосед, который, в свою очередь, упал через несколько шагов с разбитой головой. Крики и стрельба создали впечатление ада, красные не выдержали, и все побежали под обрыв, к топким лугам. Тут начался рассвет, и мы с высоты обрыва расстреливали противника, как куропаток. За некоторыми из нас насчитывали более чем по двадцать трупов, среди которых были, может быть, и живые, это нас не интересовало. После зверств латышей и матросов под Ростовом и Батайском мы в плен не брали, но и не пристреливали, нам нужно было, чтобы враг наш пал на поле боя. Первым спасшим меня был поручик Сахаров, который во 2-м Кубанском походе был зарублен кавалерией около станицы Невинномысской на реке Кубани. Он был пулеметчиком и прикрывал наш отход, кавалерия их окружила, а пулемет отказался работать. Винтовок у них в тачанке почему-то не оказалось, и их зарубили. Вторым моим спасителем был павший с разбитой головой, он выскочил впереди меня и уложил стрелявшего. Труп его не был подобран, и фамилия его забыта. Так, переходя от одной атаки к другой, мы встретили утро. Потери полка за бой у хутора Саратовского – 17 человек, потери же 2-го батальона неизвестны. Раненую нашу сестру Дюбуа перевязала сестра 2-й роты Васильева-Левитова.
7 марта. Убитыми и ранеными за бой у станицы Усть-Лабинской полк потерял 35 человек. Наступившее утро не принесло нам радости: мы узнали, что из-за недостатка динамита мост через Кубань после прохода армии взорвали плохо, а потому противник накопил против него много артиллерии и все время нажимает на наш 2-й батальон, бывший в охране его. В 1967 году из Венесуэлы капитан Данилин[236], одним из первых поступивший в ряды родоначальника нашего Корниловского Ударного полка – 1-го Корниловского Ударного отряда при 8-й армии, сообщил мне, что в эту ночь красные сделали удачный набег через мост на наш 2-й батальон (наши проспали), взяли в плен раненого командира 6-й роты Н. Н. Ровенского, поступившего в отряд вместе с ним, и повесили его в Усть-Лабинской. Несмотря на это, наши атаку красных отбили и не дали им возможности перейти через мост. Вообще для Корниловского Ударного полка бой 6 марта был по своим результатам одним из самых блестящих. Обстановка для армии сложилась в этот день самая рискованная: противник от нас не оторвался и все время нажимал на наш арьергард – Партизанский полк и юнкера кое-как выбили красных к западу от станицы; корниловцы из авангарда лихо берут станицу Усть-Лабинскую, спасают из тюрьмы офицеров, выполняют главную их задачу по захвату моста через Кубань, отбивают первые атаки на станицу – вдоль берега с востока на мост, удерживают его до перехода всей армии и оставляют свой 2-й батальон для охраны его. Офицерский же полк в этом бою только отбивает атаку красных из эшелона с востока. Трудно даже и представить себе картину, если бы корниловцы не смогли бы своевременно захватить и удержать за собой мост. Мог бы быть полный разгром Добровольческой армии! Но авторитет нашего вождя и шефа полка генерала Корнилова, блестящее командование своим полком полковника Неженцева и мужество их ударного полка основную часть этого боя выполнили с полным успехом.
Не успела 3-я офицерская рота Корниловского Ударного полка до конца использовать свой успех разгрома противника, как ей пришлось снова наступать в составе своего офицерского батальона на станицу Некрасовскую, в десяти верстах от Усть-Лабинской. Оказывается, что Офицерский полк в нее еще не вошел, и потому Корниловский Ударный полк (без 2-го батальона) был послан в наступление на Некрасовскую. Полковник Неженцев для бодрости духа своих ударников развернул полк перед шефом под звуки духового оркестра.
Конечно, были и у нас неудачи, где грубая сила противника имела большой перевес, но мы никогда не забывали прощальные слова из приказа генерала Корнилова и действительно несли на алтарь спасения своего Отечества «все наши мысли, чувства и силы».
Остаток дня корниловцы могли поочередно отдохнуть. В Некрасовской мы похоронили своих убитых. С участка 2-го нашего батальона от Усть-Лабинской доносилась артиллерийская стрельба. С запада и с востока тоже стреляли – армия была в окружении.
8 марта. Мост у станицы Некрасовской на Лабе был сильно испорчен, а потому Юнкерский батальон генерала Боровского переправился через реку по телегам, и вместе с Офицерским полком они отбросили красных. К полку присоединился и 2-й батальон. Теперь армия из Некрасовской шла на Филипповские хутора. Часть из них горела, их поджигали казаки из мести за расстрелы, или же это делали сами крестьяне, обманутые пропагандой большевиков. Жителей на хуторах вообще не было, они уходили с красными. Жуткая и неприятная картина похода среди горящих небольших хуторов. Велика была сила обмана большевистской пропаганды среди крестьян, всегда с завистью смотревших на старое население края – казаков, за их благополучие, хотя и сами они в большинстве тоже неплохо жили. Желание всех уравнять силой и вызвало то, что мы тогда видели. За Лабой начинается Майкопский отдел. Пройдя десять верст, полк остановился в Киселевских хуторах, в нескольких избах.
9 марта, в 7 часов, полк был собран по тревоге, наступление противника сдерживалось огнем сторожевого охранения. Отбив наступление, полк в 9 часов выступил, согласно приказу составляя левую колонну армии, в направлении на хутор Царский Дар. Заняв хутор в 14 часов, полк приостановил наступление вследствие задержки движения Офицерского полка. В 19 часов полк выступил в селение Филипповское. Жители села все бежали с большевиками, бросив все свое имущество на произвол судьбы. Наша 3-я офицерская рота остановилась около волостного правления, где в полном порядке были сложены ящики с цинками ружейных патронов и… ящики с водкой. Конечно, мы тут же пополнили наши боеприпасы и не забыли про водку. К удивлению всех, наш лихой командир роты штабс-капитан Пух выстроил роту и заявил, что ночь обещает быть тревожной, а посему – все бутылки с водкой из карманов вон и тут же разбить о приклады. Как ни неприятно было это для некоторых, но приказ есть приказ, а потому зазвенело стекло, и все успокоились. Потери полка за день – 11 человек.
10 марта. В 4 часа Корниловскому Ударному полку было приказано перейти через реку Белую и сбить противника с бугров, что находились в двух верстах от реки. В голове шел 2-й батальон полковника Мухина. Как только батальон стал переходить мост, противник открыл сосредоточенный ружейный, пулеметный и артиллерийский огонь. По-видимому, красные заранее пристрелялись к мосту, так как огонь покрывал его хорошо. Батальон тут же понес большие потери: был убит выдающийся офицер – командир батальона полковник Мухин, так же