22 марта в 22 часа полк в авангарде бригады генерала Богаевского выступил на станицу Григорьевскую. До станицы было верст 10–12, дорога была ужасная: грязь по колено, с кусками льда, лужи превратились в сплошные болота. Люди и лошади измучились, вытаскивая пушки, поминутно завязавшие в грязи: жалкая дырявая обувь свободно пропускала холодную воду. Темно, холодно, у всех отвратительное настроение, а тут еще слухи от местных жителей, что Григорьевская сильно занята красными, и нам придется преодолеть упорное сопротивление. Перед самой станицей 1-й офицерский батальон Корниловского Ударного полка нарвался на окопы красных, мы стали рассыпаться, имея перед собой, как нам в темноте показалось, какую-то стену. Перед рассветом оказалось, что это была просто полоса нескошенной травы. Красные обстреливали нас с дистанции не более 200 шагов, но мы лежали спокойно за нашим воображаемым прикрытием. В расположение 3-й роты пришел полковник Неженцев, прилег около нас и стал при свете электрического фонаря выяснять наше расположение по карте. Выстрелы участились, но мы продолжали верить в наше прикрытие. В это время на линии нашей цепи кто-то был ранен и громко кричал о помощи. Как после выяснилось, это был ранен командир 2-й роты полковник Минервин, Михаил Михайлович. Под сильным ружейным огнем с очень близкой дистанции два молодых офицера, поручик Ващенко и поручик Дрейман, вскочили из-за нашего укрытия, подхватили своего командира, но тут же, одной пулей, оба были смертельно ранены в мочевые пузыри. Скончались они, по свидетельству сестры милосердия их роты В. С. Васильевой-Левитовой, в страшных мучениях. Полковник Минервин остался жив (он скончался во Франции перед отъездом в Америку от разрыва сердца). Осветив обстановку, полковник Неженцев наметил направление для нашей атаки и, едва появились первые признаки рассвета, корниловцы бросились в атаку. Красные встретили их ураганным огнем, пули их долетали в тыл и ранили многих в резерве: на перевязочном пункте около генерала Богаевского один раненый офицер был ранен вторично, а третьей пулей был убит. Адъютант его был ранен. Окопы красных оказались очень близко. Корниловцы ворвались в них молниеносно, по-видимому, это ошеломило красных, они побежали и этим избавили нас от лишних потерь. Был убит доблестный командир 5-й роты капитан Томашевский. Всего в этой атаке было убито и ранено более 60 человек. Больше всех пострадала 3-я рота, куда были влиты юнкера.
23 марта в 4 часа вся станица была очищена от красных, полк стал в резерве бригады и получил большой привал. После отдыха 2-я бригада генерала Богаевского двинулась на станицу Смоленскую, имея Партизанский полк в авангарде, а Корниловский в резерве. До станицы было всего три версты. Приехал генерал Корнилов и горячо благодарил свой полк за блестящую победу. Между тем Партизанский полк генерала Казановича наткнулся на упорное сопротивление красных. Они занимали окраину станицы на другом, возвышенном берегу и встретили партизан жестоким ружейным и пулеметным огнем. Только с большими усилиями и потерями удалось к вечеру взять станицу. Ночью было получено приказание о выступлении на рассвете для одновременной атаки станицы Георгие-Афипской с 1-й бригадой генерала Маркова. По имевшимся сведениям, там были сосредоточены большие силы красных и находились их склады со снарядами и патронами. Бой 1-й и 2-й бригад за станцию и станицу Георгие-Афипскую имел для нас большое значение и оценивается бывшими его участниками, как это естественно бывает, в свою пользу.
Освещая роль Корниловского Ударного полка в бою под станицей Георгие-Афипской с разных точек зрения и служебного положения, приходится согласиться, что роль свою обхода во фланг и тыл противника он выполнил блестяще. Более вероятно, что взрыв снарядов последовал от поджога красными при подходе корниловцев к станции, и это было видно из того, что огонь все же удалось потушить и спасти снаряды. Взорвалось же только несколько из них, оказавшихся лежащими в горящей соломе, открыто.
Без угрозы красным с тыла, особенно оборонявшим мост, Офицерский полк мог и не перейти реку Шелш. Я, как участник этих боев, свидетельствую, что в словах благодарности генерала Корнилова своему полку за взятие станицы и станции Георгие-Афипской чувствовался неподдельный его восторг от нашей работы. Личность полковника Неженцева, младшего в чине среди заслуженных командиров полков в генеральских чинах, все время остается в тени, но в то же время его любит генерал Корнилов и ценят другие. Помимо того, что он – инициатор создания ударных частей в дни развала русской армии, он является и талантливым организатором основной силы ударников, которую он видел в пулеметах и артиллерии. Начиная с 1-го Ударного отряда и до конца борьбы корниловцев за честь России на родной земле они всегда имели много пулеметов, умели владеть ими и в этом видели свою основную силу. Несмотря на то что Корниловский Ударный полк в Ольгинской обогатился Партизанским офицерским батальоном имени генерала Корнилова в составе четырех рот, среди которого было много заслуженных боевых строевиков, к полковнику Неженцеву со стороны всех чинов его было восторженное отношение. Заканчивая обзор боя за станицу Георгие-Афипскую, я до сего времени с чувством восторга вспоминаю, как генерал Корнилов благодарил нас: «Спасибо вам, мои ударники, за ВЕЧНОЕ дело!»
Громкое «Ура!» и слезы восторга были ответом нашему вождю и шефу полка. Каждый из нас знал, что генерал Корнилов заслуженно получал свои высшие посты в Русской Императорской армии, что в революционное время он первым открыто призывал своим манифестом всех русских патриотов к борьбе за спасение национальной России и первым не только наметил место для сбора Добровольческой армии, но и сам прибыл туда вместе со своим полком. Вот та сознательная сила, которая влекла добровольцев к генералу Корнилову.
Потери полка за этот бой были около 50 человек убитыми и ранеными.
С занятием Георгие-Афипской Добровольческая армия вышла юго-западнее Екатеринодара на линию железной дороги Новороссийск – Екатеринодар. 2-я бригада генерала Богаевского должна была перейти в аул Панахес, ожидание обоза отняло много времени, и корниловцы выступили только после обеда. Сначала шли вдоль железной дороги, но потом пришлось свернуть в сторону, так как дальнейшему движению мешал своим огнем бронепоезд, с которым завязалась перестрелка. Дальше двинулись уже ночью, без дорог. Какой это был ужасный путь. Широко разливаясь по плавням, река Кубань затопила свой левый берег на много верст, и нам пришлось почти все время идти по воде, сбиваясь с дороги, попадая в ямы и канавы. Кругом, в нескольких местах, горели брошенные хутора, подожженные черкесами, шедшими впереди нас, и это еще больше увеличивало ужас этой мрачной ночи. Мы прошли чуть больше десяти верст, отдохнули немного в ауле Панахес и рано утром 26 марта повернули на станицу Елизаветинскую. Стало ясно, что атака Екатеринодара будет оттуда. Впереди корниловцев шла конная бригада генерала Эрдели, которая неожиданным налетом захватила там переправу. В 9 часов из аула Попасли две роты Корниловского Ударного полка под командой капитана Миляшкевича были отправлены к переправе с целью охраны ее для нас. В 14 часов полк тронулся и в 18 часов стал переправляться через реку Кубань на пароме, вмещавшем четыре повозки и до 30 человек. Другой, поменьше, и несколько лодок поступили в распоряжение других.
Казаки, хотя и встретили нас колокольным звоном, особенно рады нам не были: с нашим приходом они должны были нарушить весь уклад своей жизни. Быть может, большевики и не ожидали нас с этого направления, но с 20 часов началась уже перестрелка с нашим сторожевым охранением. Станица и переправа обстреливались артиллерийским огнем. Полк ожидал наступления на восточной окраине станицы, но с наступлением ночи расположился в самой станице. Вся ночь прошла в перестрелке. Работа на переправе кипела, без остановки переправлялся боевой обоз.
1-я бригада генерала Маркова осталась сзади для прикрытия главным образом походного лазарета и обоза.
27 марта в 5 часов противник перешел в наступление. Весь полк на позиции сдерживает его, ожидая подхода Партизанского полка. С подходом партизан полк переходит в наступление, бригада обращает противника в паническое бегство вплоть до окраины города. По соображениям общего порядка атака на центр города была отложена, и бригада отошла в станицу, выставив сторожевое охранение от Партизанского полка. Станица была забита нашими обозами и казаками, прибывшими из соседних станиц. Наш полк пришел в станицу в 20 часов и разместился по квартирам. Здесь полк получил пополнение – 300 казаков под командой есаула Киселя.
28 марта с утра в полку произведена реорганизация – он был сведен в два батальона. На 1-й батальон назначен полковник Индейкин (полковник Булюбаш был ранен за Филипповскими хуторами), на 2-й – есаул Кисель. В 14 часов получено приказание спешно двигаться на левый фланг Партизанского полка, который сильно теснит противник. Корниловцы вышли на окраину станицы с оркестром и с развернутым знаменем. Генерал Корнилов сам направил полк для наступления, и здесь большинство из нас в последний раз видели нашего вождя и шефа полка. Под звуки оркестра полк развернулся в боевой порядок, стремительно перешел в контратаку и стал теснить противника. Красные дрогнули и на всем фронте обратились в бегство. Тысячные толпы бежали от наших частей. Сопротивление оказывала лишь артиллерия противника, которой было очень много. К 20 часам полк достиг основных укреплений перед самым городом, но опять было получено приказание в город не врываться. Здесь полк понес большие потери. Части остались на занятых позициях. Ночь прошла в оживленной перестрелке. В числе раненых оказались командиры батальонов, полковник Индейкин и есаул Кисель.
Здесь я освещу немного подробней обстановку на участке 1-й офицерской роты, куда я попал с остатками 3-й офицерской роты. Когда наше наступление остановилось перед укреплениями красных на окраине города, участок роты имел направление на Черноморский вокзал и был левофланговым. Около вокзала расположились несколько бронепоездов противника, и они косили нас во фланг. Красные из своих окопов, с расстояния 900 шагов, тоже поливали нас ружейным и пулеметным огнем, мы же лежали в случайных окопчиках, предназначенных, по-видимому, для сторожевого охранения, а потому мало укрывавших нас от огня. Всем стало ясно, что если мы не выбьем красных, то нам придет нормальный и скорый конец. Приказ не врываться в город еще не был нами получен, и временно командующий ротой отдает приказание атаковать. Лихо все вскочили, не отставали от нас и казаки пополнения, и понеслись. Правда, чудеса бывают, но не всегда: бронепоезда от Черноморского вокзала не только мешали нас с землей, но и воодушевляли этим красноармейцев, видевших и без этого нашу малочисленность. Все же мы, как камешки на решете веялки, катились вперед, оставляя позади себя павших, но, не достигнув цели на каких-нибудь 150 шагов, пали и мы. Вижу, как красные пачками выскакивают из окопов и бегут добивать наших. Я ранен в левую ногу осколком, осколком или пулей Гра, рана – ладонью не прикрыть, и вся нога парализована. Первая мысль – стреляться… Левая рука у меня с мая 1915 года не действует от ранения в плечо, а потому я все делаю правой: снимаю штык, тянусь к спуску, пуля сбивает только мою папаху. Лежащий рядом со мной казак ругает меня и обращает мое внимание на огонь наших пулеметов, который загнал всех красных в окопы, и раненые стали, отстреливаясь, отползать в наше исходное положение. Командир нашей роты тяжело ранен в живот, но легко раненные и его дотянули до окопчика. Если не ошибаюсь, это был поручик Фабер, которого все же оставили в школе станицы Елизаветинской как тяжело раненного. По одной версии, его спасла местная учительница, а я слышал, будто