Следующая моя встреча с Варей была в станице Ольгинской (11 февраля 1918 года), где я был назначен в пулеметную роту Корниловского Ударного полка. Оказывается, что и Варя также была назначена в ту же роту. Среднего роста, подвижная, с сумкой Красного Креста, Варя была общей любимицей роты.
4 марта 1918 года был бой под станицей Кореновской. Корниловский полк понес тяжелые потери. В этом бою я был ранен в правую ногу с повреждением кости. Я потерял сознание. Когда пришел в себя, то увидел, что наши отступили и что красные вот-вот скоро будут здесь. Зная, каким мучениям предают красные раненых добровольцев, я решил застрелиться, но, так как у меня револьвера не было, надо было подползти к моему карабину, упавшему в момент моего ранения недалеко от меня. И вот, собрав все силы, я пытался подобраться к нему. В этот момент я услышал крик: «Саша! Саша! Где ты? Жив ли ты?» Я узнал Варин голос и откликнулся. Она подбежала ко мне, схватила меня за руки и потащила. От невыносимой боли я опять потерял сознание. К вечеру я очнулся в полевом лазарете. Варя откуда-то принесла охапку свежей соломы и подложила мне под раненую ногу.
Конечно, она не могла быть все время со мной, надо было оказывать помощь и другим раненым. Но вот поздно вечером, подавая мне кружку холодной воды, она сказала: «А я что-то принесла тебе!» – и подает мне знак Александровского военного училища, который она сняла с убитого корниловца. Она знала, что я также окончил Александровское военное училище. Как видно, пуля попала прямо в верхнюю часть знака, где находится вензель Государя Николая II, отбила кусок эмали и пробила сердце моего однокашника. Смерть была мгновенной. Царство ему Небесное. Не помню его имени, но имя его Господь знает. Теперь в воспоминание прошлых лет об этом первопоходнике и о Варе этот училищный знак находится на почетном месте в моем доме, рядом с терновым венцом.
Чтобы не создалось ложного впечатления, что у нас с Варей было какое-то взаимное влечение друг к другу и что поэтому она, не обращая внимания на пулеметный огонь большевиков, бросилась искать меня, должен сказать, что не только меня одного спасла она от неминуемой смерти, но и многих, многих добровольцев. Бог хранил ее, и ни одна большевистская пуля даже не поцарапала ее. Со всеми она была на «ты», каждому старалась чем-то помочь, и все искренно любили ее – «нашу Варю».
Позднее, когда был убит генерал Корнилов и в обозе на повозках уже не хватало места для раненых, а перевязочных материалов катастрофически просто не стало, Варя отдала свою одежду на бинты для перевязки раненых, а на себя надела штаны и гимнастерку с убитого красноармейца.
К началу 2-го похода я выписался из лазарета, но из-за ранения в ногу уже не мог служить в пехоте. Поэтому меня назначили на наш первый бронеавтомобиль «Партизан». Фактически это был 3-тонный грузовик, обшитый трехдюймовыми досками, крыши же совсем не было.
Уйдя из полка, я уже не имел возможности видеть Варю. Но его величество случай все же помог встретиться с ней. А было это так: после очередного ремонта автомобиля мы были направлены из Екатеринодара в район Великокняжеской, где в это время наш Корниловский полк теснил красных в направлении Царицына.
Часа на два наш эшелон остановился на станции Тихорецкой. Чтобы размять затекшие ноги, мы решили немного погулять. Когда мы шли по одной из улиц станицы, меня окликнул какой-то знакомый голос. Смотрю – стоит молодой солдатик. Когда подошли ближе, в этом солдатике я узнал Варю. Конечно, я познакомил ее с моими спутниками, и она пригласила нас к себе на чай. Жила она в одной из скромных хат станицы, а работала в армейском госпитале, отделение которого находилось в Тихорецкой. На мой вопрос, почему она работает здесь, а не в Корниловском полку, она просто ответила, что повздорила с начальством. Я, конечно, не расспрашивал ее о подробностях. Жила она очень бедно, знакомых никого нет, и все ее интересы кончались ранеными. На мой вопрос, почему она не наденет женское платье, она ответила, что купить она не может, так как денег нет, а начальство еще не удосужилось позаботиться о ней.
Я был рад встретиться с ней, хотел бы ей чем-нибудь помочь. Но чем? Разве только добрым словом. Но вот уже пора было нам ехать, мы попрощались и ушли на вокзал. На следующий день мы уже вели бой в районе Великокняжеской на участке Корниловского полка. Здесь у меня в промежутках боя было несколько встреч со старыми корниловцами. Имена их я позабыл, единственно помню только капитана Гана[257]. В походе он был в пулеметной роте, а теперь командовал одной из рот нашего полка. Я, конечно, рассказал им о встрече с Варей и об ее очень печальном положении.
К концу дня, преследуя отходивших большевиков, я заметил у обочины дороги чей-то брошенный чемодан. Мы остановили машину, и я, выскочив, схватил чемодан и быстро водворил его на броневик. Когда стемнело, бой прекратился, и мы вернулись на свою базу. Тут кто-то из нас вспомнил о чемодане. Открыв его, мы обнаружили, что он был набит одеждой сестры милосердия. Мы сразу решили, что этот чемодан надо переправить Варе. Но как? Но случай пришел на помощь. Один из команды связи Корниловского полка предложил нам дать взаймы свой мотоциклет.
Привязав чемодан к мотоциклету сзади сиденья, я помчался в Тихорецкую. В полном мраке нашел отделение госпиталя. Там мне в провожатые дали санитара, который очень скоро привел меня к дому, где жила Варя. На мой стук, узнав мой голос, выскочила Варя и испуганно спросила: «Что случилось?» Я ей ответил: «Зажги свет, а я сейчас принесу тебе гостинец от броневиков с фронта». Когда она открыла чемодан, она просто обомлела, и слезы радости полились из ее глаз. «Боже мой! Боже мой! И это все мне?» Она прикладывала тонкое женское белье к лицу и всхлипывала, как маленькая девочка. Но время бежало, и мне надо было ехать назад. Ведь с первыми лучами солнца начнется бой. На прощанье Варя меня перекрестила и поцеловала, сказав, что этот поцелуй относится ко всем броневикам.
Прошло несколько месяцев. Всю команду броневика перевели на только что прибывшие танки. Пройдя курс танкового дела, мы были брошены в бой под Царицын. Через некоторое время началась переброска войск в каменноугольный район, и наш отряд танков, погрузившись на железнодорожные платформы, двинулся по новому назначению.
Когда наш эшелон остановился на станции Тихорецкой, мы всей командой пошли навестить Варю. Но в госпитале нам сообщили грустную весть: несколько месяцев тому назад Варя по собственному желанию перевелась во Владикавказ в тифозный госпиталь. Там она заразилась и умерла. Ушла от нас чистая душа скромной русской девушки. Никто не провожал ее, никто не сказал ей «прости», и ничья дружеская рука не облегчила ее последнее страдание.
Спи спокойно, милая Варя, и знай, что в далекой Калифорнии нашлись твои старые друзья-соратники и мысленно стоят у твоей безвестной могилки. Вечная тебе память. Пусть моя скромная статья послужит Терновым Венком на далекую твою могилку.
А. ТрембовельскийВозвращение из Первого похода[258]
В четверг Страстной недели текущего 1971 года, возвратившись домой после чтения 12 Евангелий, невольно мысленно перенесся я ко дням Страстной недели 1918 года. И вспомнился мне день Страстной субботы 1918 года, когда обоз раненых Добровольческой армии, под благовест церковных колоколов, вошел в станицу Егорлыцкую Всевеликого Войска Донского. Это было ровно 53 года тому назад.
Чтобы вам, читающим эти строки, все стало ясно, необходимо будет перенестись мысленно в те дни, о которых будет речь впереди.
В те сумбурные дни автор этих строк был юным прапорщиком русской армии. После нашей неудачной попытки сопротивления красным бандам в Москве этот юный прапорщик, приобретя сфабрикованные документы с печатями местного (московского) Совдепа, благополучно прибыл в 20-х числах ноября 1917 года в Новочеркасск Донской области.
Прочитав слово «благополучно», у читающего этот очерк создается впечатление якобы легкой поездки на поезде на юг России. «Благополучно» – слово очень относительное, ибо все железнодорожные станции кишели разнузданными и вооруженными бандами пьяных дезертиров армии. Разбивая окна вагонов, они влезали через них внутрь и выбрасывали на платформу станции заподозренных в чем-нибудь пассажиров. А на платформе, с пьяными криками и гнусной бранью, этих заподозренных «кадетов» и «буржуев» сейчас же пристреливали. На больших же остановках, например в Воронеже, были явочным порядком образованы местные Совдепы, для которых кличка «кадет» была достаточной, чтобы, снова надругавшись над своей жертвой, этого несчастного «кадета» тут же пристрелить.
Но автор этих строк, как было выше сказано, имел хорошо сфабрикованные документы с печатями московского Совдепа, с указанием секретного задания.
Итак, прибыв в начале 20-х чисел ноября 1917 года в Новочеркасск на известную всем первопоходникам «Барочную № 2», к своей радости, я неожиданно встретился со своим большим другом В. И. В Александровском военном училище мы были в одном и том же взводе. По своем производстве мы оба попали в один и тот же полк московского гарнизона. В то время кузина моего друга была классной дамой в Новочеркасском Мариинском институте, и, конечно, вскоре после нашей встречи я был ей представлен, и, часто-часто посещая ее уютную квартирку, я познакомился с рядом очаровательных институточек. Весной они заканчивали институт. Все это я пишу, чтобы впоследствии пояснить некоторые события в моей жизни.
Чтобы продолжить мое повествование, позвольте мне вернуться к тому незабываемому дню, когда санитарный обоз Добровольческой армии под благовест церковных колоколов входил в гостеприимную станицу Егорлыцкую. Всех, кто мог двигаться, потянуло в церковь, мне же с перебитой ногой нельзя было и думать об этом. К тому же я ослабел настолько, что без посторонней помощи даже не мог повернуться на другой бок.