Двинулись дальше. Вызваны квартирьеры – хороший признак: не будет боя и скоро долгожданный отдых. Мост через горную речку – и аул Несшукай, где и стали по квартирам. Этот аул считался большим: имел две мечети и одну лавку. Разместились по саклям, все с радостью торопились укладываться спать, и вряд ли кто-нибудь, за исключением ездовых, выходил из неуютной сакли на улицу, чтобы обменяться впечатлениями прошедших боев или призадуматься о недалеком будущем. Однако вести о генерале Эрдели все же подбадривали и придавали бодрости уставшим бойцам.
12 марта, по сведениям черкесов, противник решил наступать на аул Несшукай. К полудню появились сначала отдельные маленькие группы, затем и цепи противника. Завязался бой. Юнкерский батальон нес службу охранения, а потому первый вступил в перестрелку. По приказу к вечеру армия должна была следовать дальше, и генералу Боровскому, начальнику арьергарда, поручено оборонять аул лишь до темноты, огнем не подпускать противника и стараться не переходить в контратаки, дабы не нести излишних потерь.
Батарея была придана арьергарду и, имея наблюдательный пункт на старой мечети, стала на позицию на площади. Противник готовился к атаке. Подвезли артиллерию, которая, как всегда, стреляла ниже всякой критики, и подтягивали резервы к цепям. Подполковник Миончинсий решил бросить закрытую позицию и выехал вперед к цепям, где и оставался до захода солнца. С темнотою, когда уже главные силы наши отошли, противник решил атаковать аул. Генерал Боровский приказал цепям отходить, но забыл об этом передать батарее, которая стояла в огородах, обнесенных глубокими оврагами и не имеющих широких переездов.
Услышав отступление цепей пехоты, противник двинулся за ними и открыл сильнейший огонь. Батарея взялась вназадки и двинулась в аул, т. к. юнкерские цепи подходили к орудиям. Ближайший командир роты советовал торопиться, т. к. его рота отходит последней и, согласно приказанию, должна нигде не задерживаться. В это время одно из орудий свернулось с узенького мостика и застряло в канаве, наполненной водой. Началась суматоха, поднялся шум, большевики усилили огонь в сторону голосов. Номера по грудь в воде тщетно старались на руках вытащить орудие, понукание и поторапливание только им мешали. Видя такое затруднение, рота остановилась и стала задерживать наседающего противника до тех пор, пока номерам удалось вытащить орудие, чем и спасла его от верной гибели.
Выехав на дорогу, батарея скорым шагом пошла на соединение с главными силами, т. к. ночью она являлась обузой для пехоты. Пройдя аул соседний Понежукай батарея догнала и присоединилась к Офицерскому полку. Только к 15 часам 13 марта остановились на три часа на привал в ауле Вочепший. Здесь несколько дней тому назад, по словам жителей, был бой Черкесского полка, из армии, считавшейся генерала Эрдели, с большевиками. Сейчас же эта армия находится или в ауле Шенджий, куда должны двигаться после отдыха все части, или же в станице Калужской, невдалеке от аула. За час до выступления батареи высланы квартирьеры в аул Шенджий, а к вечеру прибыла туда и батарея. Здесь назначена дневка.
Началась чистка и приведение в порядок материальной части. Все занялись делом, как вдали послышалось какое-то странное, визгливое и в то же время монотонное пение. Это входил в аул из станицы Калужской, для связи с нашей армией от кубанцев, Черкесский полк. Громким «Ура!» встретили мы въезжающих черкесов на аульную площадь. Полк выстроился в ожидании прибытия генерала Корнилова. Теперь всем стало ясным и все убедились, что соединение армий произошло.
В 7 часов 15 марта подъем. Выступили в часов 9–10. Всю ночь шел непрерывный дождь. Земля напиталась водою как губка. Улицы представляли сплошное море грязи. Измученные лошади начали останавливаться уже сразу по выходе из аула, что же будет дальше, по такой непролазной грязи придется идти еще 18 верст до Ново-Дмитриевки.
Для облегчения передков были спешены все конные чины батареи и на их лошадей навьючены лотки, но и это не помогало. Не успели мы пройти и 5–6 верст, как в батарее пало уже три лошади. Орудия то и дело останавливались; для обхода какого-то непроходимого участка дороги, затопленного разлившейся рекой, обозы и батарея были двинуты боковой дорогой. Приходилось двигаться среди затопленного водой леса, по узкой проселочной дороге, местами вода доходила до осей ящиков. Несчастные номера, с поднятыми полами шинелей, перепрыгивали с кочки на кочку, выискивали места помельче, пробираясь через густые заросли кустарника. Но вот орудие зацепилось колесом за дерево, вся колонна останавливается. «Номера и пеший взвод сюда», – слышится голос Миончинского, и вот прапорщикам приходится лезть в яму, залитую водой, распутывать постромки, поднимать упавших лошадей, накатывать орудие и, стоя по пояс в ледяной воде, тянуть под уздцы упиравшихся лошадей.
Дорога казалась бесконечной, дождь шел не переставая. Окончательно измокшие люди уже не выбирали более сухие места, а прямо шли по жидкой грязи, из нее легко было вытаскивать намокшую обувь. Сладким отдыхом показались всем 10–15 минут, проведенные в брошенном хуторе, в хате, битком набитой людьми. Но вот двинулись дальше; подул холодный ветер, начало морозить, непрерывно идущий дождь понемногу превратился в град, потом в снег, острые снежинки как иглы кололи лицо, намокшая одежда превратилась в ледяную кору, прикосновение к которой обжигает как огнем, замерзшие полы шинели стучат при ходьбе, ездовые, нахохлившиеся, как какие-то гигантские птицы, примерзли к седлам в полном смысле этого слова; орудийные колеса от налипшего и замерзшего на них снега представляли сплошные снеговые диски, которые номера, шедшие рядом, все время разбивали кирками.
До Ново-Дмитриевки оставалось еще версты 3–4. Колонна подходит к речке, разлившаяся от беспрерывных дождей, она вышла из берегов и затопила мост. Переправляться по нему нельзя было, конные, посланные вперед, выяснили, что перед мостом находится выбоина, где глубина достигает двух аршин, кроме того, поднятый на середине мост настолько обледенел, что лошади, пытавшиеся на него взбираться, скользили и падали. Колонна останавливается, ждут дальнейших распоряжений, всем ясно, что переправляться нельзя. Вода от массы падающего снега превратилась в грязно-молочный кисель… А при мысли о переправе вброд по спине пробегают мурашки. Началось какое-то движение. «По коням», – раздается команда. Справа по берегу медленно подъезжает генерал Корнилов. Он и генерал Марков спешиваются и подходят к реке.
«Есть слухи, что станица оставлена красными, – говорит наш командир, – сейчас туда двинется разведка». Действительно, два взвода Офицерского полка садятся на крупы лошадей конных ординарцев генерала Маркова и начинают переправляться; темнеет, снег усиливается, начинается вьюга; окончательно замерзшие люди жмутся друг к другу, укрываясь от пронизывающего ветра за передками и ящиками, несчастные лошади дрожащие еле стоят на ногах и все время стараются собраться в кучу. Около переправы разложен костер огромный, моментально вокруг него собирается толпа. Красивое и вместе с тем жуткое зрелище представляла собой группа коченеющих людей, толпящихся у костра. Громадное пламя, колеблясь от ветра, выхватывало из темноты то одну, то другую фигуру, у костра лежит тяжело раненный, его только что сняли с повозки, где он почти замерз, со слабой страдальческой улыбкой протягивает он свои окоченевшие руки к огню, нужды ему нет, что его полушубок начал тлеть, что его перчатки дымят и от его сапог идет пар, он чувствует, как живительная теплота разливается по телу, и счастливая улыбка озаряет его лицо.
Мрачно и сосредоточенно смотрят все на колеблющееся пламя костра, как будто в нем ища разгадку своим страданиям. Даже верховые лошади и те, чувствуя тепло, пытаются просунуть свои морды к костру, их бьют, отгоняют, но они снова подходят… Стемнело окончательно, а вьюга усиливается. Сильнее порывы ветра, теснее жмутся друг к другу люди. Внезапно с того берега начинается близкая ружейная стрельба, слышны какие-то крики, это отходит наша разведка, и Корнилов отдает приказание роте корниловцев и роте Офицерского полка перейти вброд и прочно закрепиться на ближайшем гребне. Цепь рассыпается и двигается к берегу. «Рота, за мной», – слышится голос генерала Маркова, и он первый входит в ледяную воду. Молча, с винтовками над головами, с лицами, на которых застыло выражение мрачной решимости, двинулась эта цепь полузамерзших людей в бурлящую реку. Слышен громкий голос генерала Маркова. «Как будто немного сыровато», – шутит он. Бушующая водяная стихия, казалось, решила сломить эту горсть смельчаков, дерзнувших поспорить с нею, но все напрасно, по грудь в воде, делая нечеловеческие усилия, чтобы противостоять напору воды, цепь медленно, но верно подвигалась вперед.
Оставшиеся на берегу с замиранием сердца наблюдали эту страшную картину борьбы сильных духом с разбушевавшейся природой. Даже у генерала Корнилова, у этого железного человека, на глазах блестели слезы. Но вот цепь достигла того берега, поднимается на него и двинулась к станице, ее оттуда встречают сильным пулеметным и ружейным огнем. В направлении на станицу что-то блеснуло, момент – и треск разорвавшейся гранаты заставляет всех разбежаться по своим местам.
Противник с очень близкого расстояния начинает обстреливать переправу. Один из первых снарядов попадает в костер, громадный столб пламени вздымается к небу, огненным снопом разлетаются искры, слышны стоны и проклятия, 4 убито и 22 ранено. Корнилов приказывает переправить орудие на тот берег, чтобы поддержать нашу наступающую пехоту.
По команде «Ездовые, садись» номера поднимают ездовых и садят их, т. к. замерзшие люди не могут даже вставить ногу в стремя. Лошади бросаются вперед, потом назад, опять вперед и бессильно останавливаются, колеса вмерзли, и пушка стоит на месте. Подходят номера, скалывают лед, берутся за колеса – все напрасно. Наконец, сдвинулось с места 2-е орудие и осторожно спускается в реку, вода доходит до седел, пушки почти совсем не видно. Каким-то чудом проезжает запряжка по мосту и въезжает на тот берег, за ней двинулся 2-й ящик.