Сестра Шура. Гимназистка 6-го класса Ростовской женской гимназии, выросшая в хорошей патриотической семье, под влиянием разговоров дома и происходящего вокруг решила послужить Родине по мере своих скромных сил. Подговорила свою репетиторшу, слушательницу Высших женских курсов, и тайком отправилась на вокзал, где в это время готовился к отходу на фронт в Батайск эшелон юнкеров и кадет. «Возьмите нас с собой, мы будем перевязывать раненых и ухаживать за больными». – «А вы умеете?» – с некоторым сомнением задали вопрос юнкера, видя пред собой двух юных девушек, мало похожих на опытных сестер милосердия. «О, мы все умеем!» – «Пожалуйста, садитесь, но чтобы начальство не видело».
Уже в пути о новых сестрах было доложено начальству, которое еще с большим сомнением отнеслось к их медицинским познаниям, но все же их приняли.
Первое «боевое крещение» и первый опыт перевязки произошел вскоре, под Батайском. Нужно было сделать перевязку раненому в лицо. Шура подошла с приготовленным бинтом к юнкеру, но, увидев все лицо в крови, так испугалась, что начала рыдать навзрыд, и бедному раненому пришлось ее не только успокаивать, но и доказывать, что ранение нестрашное и ему «даже не больно». Но слишком часто и много стало видно крови, и юная Шура к ней «привыкла», и ее официально признали сестрой Юнкерского батальона. В бою не отставала от роты, перевязывала раненых там же на месте, переходя под огнем от одного раненого к другому. Это хождение под огнем, а не перебежки действовали на лежащих в цепи, которым казалось «стыдно лежать» в то время, как сестра Шура, да и другие такие же сестры – Оля, Вася, Таня – ходят и сгибаются не перед пулями, а перед ранеными.
Но перевязать легко раненного, который к тому же не желает уходить из строя, не так тяжело, а вот перенести тяжело раненного из цепи на пулеметную двуколку или повозку было много труднее для слабых девичьих рук. А отнеся вдвоем или втроем с другими сестрами раненого на повозку, обратно к цепи шла не с пустыми руками. «Сестрица, отнесите в цепь патроны, а то мне одному не разорваться». Шура берет патроны и несет.
Шура настолько привыкла к перевязкам и осмелела, что во время одного сильного боя, когда осколок снаряда так сильно поранил руку офицера, что кисть держалась только на сухожилии, – перевязала руку. К счастью, заражения крови не произошло и этот раненый остался жив.
Особенно памятен для Шуры был бой под Екатеринодаром. Она была тогда в офицерской роте у полковника Кутепова. Бой был жаркий, несколько раз рота бросалась в штыки. Было много убитых и раненых. Шура бегала по полю и делал перевязки, не обращая внимания на крики генерала Маркова: «Ложитесь, подстрелят». Когда был израсходован весь перевязочный материал, то на перевязки пошли гимнастерка и юбка.
При перевязке раненых в этом бою с ней произошел такой случай: подходит Шура к тяжело раненному в живот, становится на колени и хочет перевязать, а он открыл глаза и начал рыться в карманах. С трудом вытащил револьвер и хотел стрелять в Шуру, но был настолько слаб, что револьвер выпал у него из рук. Тогда он крикнул: «Не тронь меня!» – и стал ругать ее отборной бранью. Оказалось, что это был большевик.
Господь ее хранил, стало темнеть, перестрелка затихла, стали слышнее стоны раненых. Шура осталась одна. Стало совсем темно, и тут ей стало жутко. Куда идти к своим? Побежала наугад и, слава Богу, наткнулась на Корниловскую батарею. Вид у Шуры был ужасный, вся в крови, в остатках платья, испуганная. Корниловцы приняли ее сначала за большевичку, но скоро распознали: «Да это сестра Шура Офицерского полка».
Денис Давыдов в одном из своих стихотворений писал: «Бой умолк, а вечерком снова ковшик шевелится». Но это было в эпоху давно прошедших времен и относилось к воинам. Не то было в Кубанском походе. Бой умолк, а сестрам Шуре и подобным ей нужно было найти приют измученным и голодным раненым, снять их с тряских повозок и уложить хотя бы на солому, дать поесть, умыть, помочь врачам сделать перевязки. Мечется Шура от одного дела к другому, чтобы ни один из раненых не остался заброшенным, часы бегут, и едва-едва все сделано к полуночи. Нужно и самой устраиваться на ночлег для краткого отдыха. Условия для этого у сестер гораздо хуже, чем для добровольцев. Им все время приходится вращаться в массе мужчин, что уже стесняет. Тяжело переносить грязь. Мужчины как-то легче к ней привыкают. Хочется помыться, переодеться, а так трудно выбрать и время и место для этого, несмотря на то что добровольцы всегда были предупредительны к своим сестрам и со своей стороны старались помочь им, бывшим для них в походе не только заботливыми сестрами, но и любящими матерями.
Ну, наконец, можно спать, на кровати лежат раненые, пол грязный. Находится место где-нибудь в уголке. Едва рассвет, как Шура вскакивает и бежит кипятить чай для своих поднадзорных, а потом с помощью возчиков укладывает раненых на повозки. Кому успела, перевязала пропитанную кровью повязку. Нет полотна для бинтов, но на окне висит прекрасная полотняная и еще совсем чистая занавеска. Момент, и из занавески вышло несколько полос прекрасных бинтов.
Много подружек Шуры в походе было ранено и убито, но Бог хранил Шуру, и до Медведовской она была цела. Но при взятии бронепоезда генералом Марковым Шура была ранена в грудь и в руку с переломом кисти. Пришлось и ей лечь на повозку и переносить все тяготы уже как раненой. Будучи здоровой, Шура не думала о том, что у добровольцев нет тыла, но, попав в обоз, она это почувствовала, так как в обозе и раненые, и медицинский персонал подвергались не меньшей опасности, чем строевые части, ибо не раз обоз простреливался насквозь артиллерией противника, да и под ружейным огнем не раз побывал. Что ожидает сестру из Добровольческой армии? Даже и подумать страшно! Однажды Шура избежала этой участи. В одной из станиц[143] были оставлены раненые и с ними три сестры милосердия и доктор. Шура тоже хотела с ними остаться, но ее ротный командир полковник Кутепов не разрешил, сказал, что она нужна в роте. Когда эта станица была вновь занята, то узнали, что все раненые и доктор были убиты большевиками, а трупы сестер были найдены изуродованными, им выкололи глаза, отрезали груди, и все тело их было покрыто синяками.
Шура была сестрой милосердия доброволицей, таких в походе было большинство: это были вчерашние гимназистки, институтки и едва окончившие школу молодые девушки. Кадровых, опытных сестер было очень немного. Эти молодые девушки заслужили всеобщую любовь и уважение добровольцев как своим самоотверженным уходом за ранеными, так и своею доблестью и пренебрежением к смерти.
Сестра Шура проделала всю страду Гражданской войны на юге России, окончив ее при 1-й особой роте штаба генерала Врангеля в Крыму, и в настоящее время она – Александра А. Бартош, урожденная Викторова, находится в Бельгии.
Сестра Дуся. Приехала в Добровольческую армию в Новочеркасск с Западного фронта, уже «опытной сестрой», хотя ей всего было 18 лет, и поступила в Партизанский полк, а позже перешла в Корниловский. По своей скромности о тяготах своего служения ближнему не говорит. Горюет, что тяжело было больным и раненым трястись в телегах, что в бинтах заводятся вши и трудно найти материал для перевязок. Боялась, как бы «ее» раненых не оставили где-нибудь в станице, и неотступно за ними следила. Трудно бывало и с ночлегами. В одной станице пришлось на большой кровати положить поперек ее восемь раненых. Места для нее в комнате этого дома не нашлось, но в кладовке были полки для провизии. Худенькая и маленькая Дуся, подложив шинель под голову, залезла на полку и мирно заснула.
Большое огорчение для нее были большие сапоги, они натирали ноги и были в грязь неимоверны тяжелы. Вывезенные из Новочеркасска изящные туфли на одном из переходов были потеряны – это было большим огорчением, но была и радость, вместо потерянных туфель однополчане подарили ей пудреницу. Кроме большевиков, ее врагами были также злые собаки в станицах, их она боялась больше, чем большевистских пуль. Во Втором Кубанском походе она была тяжело ранена с раздроблением кости, была при смерти, а потом долгие годы страдала от этой раны. В настоящее время она – Евдокия Васильевна Веллс, урожденная Шмидт, живет в Нью-Йорке и по-прежнему работает как сестра милосердия.
Подвижной лазарет, он же санитарный обоз, с несколькими сотнями раненых, покрытых то одеялами, то попонами или просто шинелями, втиснутых с предельной плотностью на подводы, представлял поистине трагическое зрелище. Этот обоз по мере надобности то вытягивался в тонкую линию верст на десять, то выстраивался в колонну по 4–6 повозок в ряд и несся галопом под артиллерийским обстрелом, без дорог, унося на деревенских возах людей с перебитыми костями и простреленными животами, жестоко страдавших от этой встряски, то при ночных переходах через железные дороги стремительно перескакивал через железнодорожные переезды во избежание обстрела бронепоездами.
Лазарет испытывал большой недостаток в медикаментах и перевязочных материалах, и если с первым еще можно было мириться, то недостаток второго создавал трагическое положение и являлся источником тяжелых душевных переживаний для персонала лазарета. Этот недостаток не мог быть пополнен ни из больниц, которые давно были лишены этого, ни из станичных аптек. Для перевязок сестры были вынуждены пользоваться одеялами и простынями, которые нужно было как-то добывать у местного населения и резать на бинты. Но и их было недостаточно. Много забот доставляло питание раненых. Условия подвижного лазарета весьма усложняли эту, казалось бы, простую процедуру и отнимали много времени для хождения по повозкам с пищей и кормления тяжело раненных, к тому же и время питания не поддавалось какому-либо урегулированию, определяясь условиями боевой обстановки, и происходило в разное время не только дня, но и ночи.