Генерал Деникин отчитал полк в совершенно иной обстановке, и это было воспринято как напоминание: побеждающий всегда особенно близок к поражению в момент самой победы. Поздно вечером, пройдя 15 верст, марковцы пришли в станицу Дядьковскую, расположились по отведенным им квартирам и быстро уснули крепким сном.
4 апреля. Пробуждение всех было бодрое: давно не спали так спокойно и с «комфортом». Казаки охотно и обильно кормили своих постояльцев, но поглядывали на них мрачно: не то с недоверием, не то с какой-то тревогой. Среди добровольцев передавали, что вчера жители станицы встретили армию с колокольным звоном и с иконами, думая увидеть генерала Корнилова, но, узнав, что он убит, как-то поспешно разошлись по домам.
Едва проснувшись, все вели разговоры о минувших переживаниях и о новом положении армии: она вышла из тесного кольца противника, но все же оставалась в окружении. Куда бы она ни пошла, ей придется снова переходить железную дорогу. Но где и на какое время она могла бы хотя основательно отдохнуть? О пополнении рядов теперь трудно было говорить.
На короткие минуты во многие дома, где помещались марковцы, заходил генерал Марков, всегда приносящий с собой бодрость и уверенность в лучшем. Едва он ушел – разговоры о нем, сводившиеся к одному: не дай Бог, если что случится с ним! Посещение рот генералом Марковым начиналось и завершалось громким «Ура!».
Тяжело и тревожно отзывалась на чинах полка его малочисленность, всего около 300 человек, и то с приданной Артиллерийской ротой.
– Это мой последний резерв, – сказал генерал Марков. Эта рота стала 2-й ротой полка, в которой оставалось лишь 9 человек, а теперь стало 50–60. Ее принял полковник Коротаев.
Во второй половине дня в частях передавали сначала как слух, потом как факт о решении командования армии оставить в станице наиболее тяжело раненных, количество которых доходило до 200 человек. Это решение вызвало у всех сначала тревогу, не только за судьбу раненых, но, в дальнейшем, и за судьбу каждого, кто может оказаться раненым. За короткое время это второй случай оставления. Тревога переходила в возмущение, хотя никто в армии еще не знал о судьбе оставленных раненых в Елизаветинской.
«Корнилов этого не сделал бы», – утверждали все и возлагали ответственность на генерала Деникина. Вероятно, генерал Деникин не решился бы оставить раненых, если бы знал, что произошло в Елизаветинской, но, оставляя их теперь, он принял все меры, чтобы раненых не постигла жестокая участь: были оставлены все захваченные видные красные деятели, давшие слово защищать раненых; это же слово дали атаман станицы и многие другие. Атаману передавалась значительная сумма денег за уход за ранеными. С ними оставались доктор и сестры милосердия. Была надежда, но весьма слабая. Генерал Деникин решился на такой шаг потому, что его план дальнейшего похода армии рассчитан был на быстроту движения и возможную его длительность, что связывалось для раненых с непосильными мучениями.
В частях армии решили «спасать» своих. И вот к лазарету стали подъезжать пулеметные и обозные подводы, на которые замаскированно грузились раненые, и эти подводы должны были ехать не с лазаретом, а со своей частью. Очень немало, таким образом, «спас» Офицерский полк. Еще из Елизаветинской он также увез своих раненых. В станице было оставлено не 200 человек, а 119. Впоследствии оказалось, что только двое из них были убиты, 16 умерли.
С наступлением ночи не тревожимая противником армия, посаженная на подводы, выступила из станицы.
5–9 апреля. Армия переменным аллюром куда-то ехала. Куда? – не знали даже командиры полков. На перекрестках дорог дальнейшее направление указывали конные маяки. В пути были лишь большие и малые привалы. К счастью, погода стояла хорошая.
Дважды армия благополучно пересекла железные дороги: Тихорецкая – Екатеринодар и Тихорецкая – Кавказская. При переходе последней был подбит ехавший поезд, оказавшийся товарным, с которого сгрузили лошадей, перевязочные материалы и другие нужные вещи. Генерал Марков, бывший на переезде с Кубанским строевым полком, протелефонировал в обе стороны: «Добровольческая армия благополучно перешла железную дорогу».
Вечером, 9-го, армия приехала в станицу Ильинскую, проделав за четверо суток около 150 верст. Все нуждались в отдыхе; раненые в особенности. Мечты сбылись – объявлена ночевка, а это означает многое: можно умыться, вообще освежиться; избавиться от покрова пыли, проникшей сквозь одеяние до тела; можно снять обмундирование, снаряжение, обувь… а раненым – оставить неудобные ложа на подводах, столь мучительные для них. Но отдых оказался более длительным.
10 и 11 апреля армия оставалась на месте, несмотря на то что 10-го красные вели наступление со стороны станицы Дмитриевской, отбитое 2-й бригадой, после чего конная бригада добила красных, заняв станицу Дмитриевскую.
Наступила совершенно весенняя, теплая, солнечная погода. К этому благополучию присоединялись и радостные слухи о восстании против большевиков на Дону и в Ставропольской губернии и влитие в Офицерский полк пополнения – 200 кубанских казаков, из числа призванных в армию Кубанским атаманом.
12 апреля армия перешла в соседнюю станицу Успенскую. Этот переход всем показался прогулкой. Вечером было объявлено, что 14-го генерал Деникин произведет смотр армии по бригадам.
– А я свою бригаду предварительно осмотрю завтра, – заявил генерал Марков.
Объявленным смотрам обрадовались все, так как в них видели не столько смотр начальством своих частей, сколько смотр подчиненными своих начальников.
13 апреля. Полк выстроен поротно развернутым строем. В нем теперь до 600 штыков. За ним – полковой обоз до последней подводы. Быстрым и легким шагом подходит генерал Марков. Здоровается: «Здравствуйте, мои друзья!» Полк громко и восторженно отвечает и кричит долго раскатистое «Ура!», пока генерал Марков не делает энергичного жеста рукой.
– Ого! Полк еще большой. Воевать можно! – так начал генерал Марков свою речь. – Ныне армия вышла из под ударов, отдохнула, пополнилась и готова к новым боям. У нас имеются сведения о восстании казаков на Дону. Возможно, скоро мы передвинемся к ним поближе, перейдем на Дон, но не будем терять влияния и связи с Кубанью и упускать из виду общероссийскую задачу. Куда мы перейдем, вас это не касается.
В дальнейшей своей речи он обратил внимание на недостатки, выявившиеся в походе, которые требуется решительно искоренить, и, наконец, коснулся особенно больного вопроса:
– Я слышал, что в минувший тяжелый период жизни армии некоторые из вас, не веря в успех, покинули ряды и попытались спрятаться в селах. Нам хорошо известно, какая судьба их постигла. Если и теперь кто-либо еще желает уйти к мирной жизни, пусть скажет заранее. Удерживать не стану: вольному – воля, спасенному – рай и к… черту!
В заключение генерал Марков напомнил, что завтра мы представляемся командующему армией, и сделал для этого случая ряд указаний и распоряжений. Пройдя вдоль фронта полка, вглядываясь в глаза каждому, перед иными останавливаясь и коротко переговорив с ними, он отпустил полк по квартирам.
Затем генерал Марков обошел и внимательно осмотрел боевой и хозяйственный обозы полка, напомнив, что каждая лишняя подвода стесняет армию и служит нередко убежищем и удобным местом для уклоняющихся от боевой службы. Ни одной лишней сверх установленного им штата подводы.
Все было необычно в этом смотру. Полк не только представился и осмотрен, но полк ушел со смотра с огромным подъемом духа, зная теперь о положении, о задачах, о том, что требуется от него и каждого его чина и что должно быть решительно искоренено. Смотр скорее был моральным напутствием, уроком к предстоящим делам. В этот день генералом Деникиным был отдан следующий приказ:
«В то время когда рядовые бойцы, истекая кровью, защищают каждый шаг армии, есть и такие, которые малодушно скрываются в обозе, предавая этим находящихся впереди.
Замечено также, что при обозе ездят люди, не занимающие никаких должностей в армии и только отягчающие ее передвижение.
Поэтому приказываю:
1) Всем лицам, ведущим самостоятельное существование при армии, таковое прекратить, вступив в строевую часть армии.
2) Назначаю комиссию под председательством генерала Маркова для проверки всех находящихся в обозе и
3) Всех уклоняющихся, а равно не желающих вступить в армию вопреки моему приказу вывести за околицу и плетьми отогнать в сторону противника».
14 апреля. На площади станицы Успенской выстроилась 1-я пехотная бригада в полной походно-боевой готовности, со всеми ее обозами. Генерал Марков быстро обходит части. Его движения и распоряжения выдавали какое-то в нем волнение. Оно понятно: он не только должен представить командующему свою бригаду, но он хочет, чтобы она глубоко почувствовала в нем своего вождя, достойного восприемника власти от генерала Корнилова, вождя, которому он сам «верит больше, чем самому себе».
Раздались команды. Генерал Деникин со штабом, под сенью развевающегося Национального флага, объехал фронт бригады, здороваясь с каждой ее частью. Искренне и громко отвечали ему. Окончив объезд, генерал Деникин перед фронтом громким голосом обратился к войскам:
– Земной поклон вам, русские чудо-богатыри! Вы совершили один из величайших походов русской армии. Родина не забудет вас!
Далее он сказал, что та борьба, которую начала Добровольческая армия, борьба за освобождение Родины, получает свое развитие и расширяется. Армия показала пример. На Дону вспыхнуло большое восстание, а она скоро выступит на помощь донским казакам. Могучим «Ура!» ответила бригада на слова генерала Деникина.
После этого она прошла перед командующим церемониальным маршем, который всем решительно: восторженным выражением на лицах, твердым и бодрым шагом, дружными и громкими ответами – показал веру в успех борьбы и верность своему командующему. Настроение у всех исключительно высокое. Даже кубанские казаки, только что влитые в части, которым до этого обстановка казалась мрачной и мало утешительной, так как на стороне красных «была сила, нас сколько?» – и те повеселели.