Он думал, чтобы не сосредоточиваться на трудном, почти неодолимом в его положении пути, чтобы не сойти с ума от тревоги за Нику, и мысли, приходящие в голову, вдруг начинали резко диссонировать с его прошлыми взглядами.
Тот прилив сил, что испытал Гюнтер, оказавшись в эпицентре неожиданных схваток, ощущение востребованности вдруг сменились разочарованием в себе самом.
Да, теперь он отчетливо понимал, что одиннадцать лет не жил, а существовал, заставляя себя быть коммуникабельным и покладистым, но всему рано или поздно приходит конец, и вот, когда отпала необходимость сдерживать себя, контролировать каждый шаг, каждое слово, он задумался: а что будет дальше?
Жизнь однажды сломала его, воспитав из юноши жесткого, порой жестокого мужчину, но был ли у него выбор? Будни войны – страшнее нет ничего, они – жернова, измельчающие душу в пыль, оставляющие только пустоту.
Жить ради пустоты, ловить мгновения ненормального драйва – сколько это сможет продолжаться, особенно теперь?
На войне была одна цель – выжить. В масштабном столкновении двух ветвей цивилизации, когда на поля сражений вышли машины, иная задача нового дня, кроме одной: дожить до заката, выглядела, по меньшей мере, надуманной и абсурдной. Они бились насмерть, теряя друзей, сжигая себя, но теперь все закончилось. Гюнтер смотрел вокруг и спрашивал себя: станет ли Первый Мир очередной ареной безумия, столкновения разумных рас, поделим ли мы планету, полную неразгаданных тайн, перепахав ее воронками и траншеями?
В жизни должен быть иной смысл.
Шрейбу казалось, что он внезапно обрел его в ту ночь, когда встретил Ольгу.
Его положение оказалось мучительным, но он ощутил не отрешенную созерцательную красоту, а соприкоснулся с чувством, которого не успел узнать в прошлом.
Даже сейчас, преследуя норлов, изнывая от тревоги за судьбу Ники, зная, что без колебаний будет драться за нее, он вдруг ловил себя на том, как взгляд на доли секунды задерживается на необычном пейзаже, впитывая его красоту, и тут же, словно испугавшись, пытается оттолкнуть ее.
Зачем отталкивать?
Да, жизнь в ее разнообразии очень часто полнится жестокостью, несправедливостью, но разве мы приходим в мир, чтобы убивать и разрушать?
Есть ситуации, когда судьба не оставляет выбора, но если рефлексировать прожитым, отталкивать красоту, ненавидеть все, что отличается от тебя самого, разве это можно называть жизнью?
Прошлого не вернешь, время не отмотаешь назад, да и, наверное, было нужно пройти через ад войны, чтобы однажды отчаянно и безнадежно полюбить, без надежды, безрассудно, а потом, оглянувшись вокруг, понять, что мир на самом деле полон красоты, которую не замечал, взирал равнодушно, порой топтал...
Ольга подарила ему непрожитое.
Гюнтер ничего не мог поделать с собой, мысли не отпускали, не уходили, видимо, перемены, настигшие его, как шальная пуля на излете, были необратимы...
Сжимая в руках штурмовую винтовку, он постигал иные грани собственного сознания.
Лишь бы она была жива...
Я справлюсь. Справлюсь. Справлюсь...
Глава 8
В пустыне нет дорог.
Изменчивый ландшафт, послушный воле ветров, за считаные часы стирает следы прохождения караванов.
Редкие оазисы, окруженные заслоном неприхотливых генно-модифицированных растений, служат, пожалуй, единственными указателями направлений, но разобраться в их названиях, получить привязку к местности, определить точки маршрута, ведущего к Ганиопорту, для чужаков практически невозможно.
Кланы Ганио контролируют не только мегаполис, зона их интересов распространяется и на пустынные регионы планеты, где до сих пор ведут кочевой образ жизни потомки первых колонистов, высадившихся сюда еще в эпоху Великого Исхода с борта колониального транспорта «Мириам».
Чужаку на Ганио всегда приходится нелегко, и, оказавшись в пустыне, незадачливый турист или коммерсант, прибывший с другой планеты, рискует стать рабом или заложником, а если Шиист проявит милость – он просто погибнет от жажды под нещадными лучами звезды Халиф, избавив себя от мук и унижений рабства.
...Царила мягкая, коварная, звездная ночь.
Купол небес опрокидывался бездонным колодцем вселенной, притихший ветер не тревожил барханы, но среди кажущегося покоя и неподвижности двигались неясные, едва отличимые от мрака тени.
Ночные обитатели пустыни, выбравшиеся из глубоких нор, не оглашали окрестности криками, они перемещались практически бесшумно – и охотники, и их потенциальные жертвы, стоящие на ступень ниже в скудных пищевых цепочках, соблюдали тишину, лишь изредка раздавался короткий рык или тонкий заполошный писк...
Этой тихой безветренной ночью, нарушая привычное течение жизни, в глубине пустыни внезапно сверкнула и погасла бледная вспышка, похожая на отдаленный разряд молнии. Странный отсвет распугал животных, видели его и в нескольких расположенных в десятках километров от места события оазисах.
Свет исходил из-под песков.
Покрытая рябью небольших барханов поверхность пустыни внезапно взметнулась в беззвучном взрыве: неведомая сила выбросила вверх тонны песка, образовав глубокую воронку, на дне которой проступили очертания непонятного сооружения, впрочем, тускло блеснувшие в свете звезд прямоугольные блоки тут же скрылись от посторонних взглядов: кольцевой песчаный оползень устремился вниз, похоронив под собой не только вершину древней конструкции, но и несколько человеческих фигур, пытавшихся вскарабкаться по крутому осыпающемуся скату конического углубления.
Говорят, что кочевые племена Ганио остановились в развитии. Бытует мнение, что пустыню населяют дикие народности, отвергающие все блага цивилизации.
На самом деле все обстоит иначе. Суровая планета, где глоток воды зачастую стоит дороже человеческой жизни, действительно населена кочевниками, но они, храня традиции и уклад жизни бесчисленных поколений предков, не изолированы от влияния цивилизации, средоточием которой стал мегаполис, расположенный в непосредственной близости от единственного официально действующего космопорта Колыбели Раздоров.
Сколько нелегальных, временных посадочных площадок, оборудованных для приема грузов с борта небольших транспортных кораблей, разбросано по пустыне, в точности не знал никто. Кланы Ганио, контролирующие потоки контрабанды, постоянно враждовали друг с другом. Если в Ганиопорте главы местных группировок могли соседствовать и договариваться между собой, создавая иллюзию единовластия, то в пустыне, занимающей девяносто процентов поверхности планеты, взаимоотношения между представителями разных кланов были далеко не безоблачными.
Здесь существовали свои неписаные законы, хорошо вооруженные, экипированные по последнему слову техники отряды боевиков охраняли временные посадочные площадки и караванные пути, кочевые племена исправно поставляли бойцов в их ряды, за что получали некий минимум «благ» цивилизации – в основном оружие, средства связи, реже – автономные климатические установки для поддержания оазисов, постепенно превращающихся не в места временного отдыха, а в надежно укрепленные опорные пункты, служащие перевалочными базами для транспортировки грузов по бескрайней пустыне.
Ничего удивительного, что странная вспышка света, блеснувшая в ночи, не только распугала животных, но и привлекла внимание людей.
Во мраке, вновь окутавшем землю, появились новые, куда более зловещие тени.
Тихое урчание водородных двигателей, шорох песка, проминающегося под широкими колесами пустынных вездеходов, негромкие, отрывистые фразы команд – все свидетельствовало о приближении к месту странного события сразу нескольких отрядов боевиков, выступивших в путь с разных направлений.
Спустя примерно полчаса после отсвета разметавшей песок вспышки на краю обмельчавшей воронки, по скатам которой еще струились песчаные оползни, остановился первый вездеход. Три другие машины отряда рассредоточились, не доезжая метров сто до эпицентра странного явления. Развернувшись бортами в сторону безбрежной пустыни, флайботы выпустили с десяток фигур, цепью рассыпавшихся по барханам, сами же машины, образовав подобие заслона, ощерились стволами – оставшиеся внутри боевики явно ожидали появления опасности и готовились достойно встретить ее.
Из вездехода, остановившегося на краю воронки, выбрался сухощавый, жилистый ганианец, его тут же окружили телохранители, водитель развернул машину в сторону пустыни и не стал глушить двигатель.
Ганианец несколько секунд вглядывался во тьму, сгустившуюся на дне углубления, затем сделал знак рукой, и в воронку тут же полетела, разбрызгивая искры, осветительная шашка.
Никого.
Лишь песок тонкими ручейками струится по скатам.
– Курунг хау... – невнятно выругался ганианец, активируя закрепленный на запястье кибстек.
Миниатюрный голографический дисплей выдавил из тьмы трехмерную карту окрестностей. Сориентировавшись по ней, ганианец пришел к определенному выводу и, коснувшись сенсора на крохотной панели кибернетического браслета, произнес:
– Это Дарик.
Видимо, других комментариев не требовалось. Через пару секунд заработал коммуникационный канал, и на фоне вычерченной микролазерами модели рельефа появилось миниатюрное голографическое изображение пожилого ганианца. Фрагмент обстановки помещения, откуда велась передача, явно указывал, что абонент, вышедший на связь, находится отнюдь не в пустыне.
– Что случилось, Дарик?
Ганианец, возглавлявший отряд боевиков, нервно сглотнул.
– Захриб, как ты и предупреждал, ожила Пасть Шайтана.
– Ты на месте?
– Да.
– Что видишь?
– Большая воронка. Ночь тихая, ветра нет, если бы из Пасти кто-то выбрался, я бы заметил следы.
– Дарик, ты знаешь, я не люблю глупых докладов. Ищи. Пасть Шайтана дремлет веками, но если она открылась, значит, через нее кто-то прошел. Я хочу знать кто.