Д: В образовательной программе интерната делался акцент на профессиональную военную подготовку: стрельба, техника ближнего боя. Развитие у детей паранормальных способностей, таких как ясновидение и телепатия, не являлось приоритетной педагогической задачей.
С: Но вы не отрицаете, что работали над развитием этих способностей?
Д: Не отрицаю. С некоторыми особенно одаренными детьми мы работали в этом направлении.
С: Известно ли вам, что опыты по телепатии были запрещены в нашей стране в тридцать девятом году?
Д: У моего непосредственного руководителя имелось специальное разрешение от правительства.
С: Поскольку все ваши непосредственные руководители на сегодняшний день расстреляны, проверить эту информацию не представляется возможным. Однако я сомневаюсь, что советское правительство могло выдать кому бы то ни было разрешение на использование несовершеннолетних детей в сомнительных опытах… Насколько мне известно, весь «Первый отряд» — так, кажется, называли себя эти «особо одаренные» дети — был уничтожен фашистами в самом начале войны. Все эти дети погибли. Так?
Д: Так. Все, кроме одной девочки.
С: Все, кроме одной девочки… Эти несчастные, эти наивные, ни в чем не повинные дети погибли по вашей вине. Их смерть — на вашей совести! Они пали жертвами ваших грязных экспериментов!
Д: Возможно. Но именно такие, как вы выражаетесь, «грязные эксперименты» были необходимы для противостояния «Аненербе». Оккультная война с «Аненербе» предполагала…
С: Будьте добры, поясните, что такое «Аненербе».
Д: «Аненербе» переводится как «Наследие предков». Организация создана в 1935 году, якобы с целью изучения традиций и истории Германии. На самом деле первоначальной целью было доказательство теории расового превосходства германцев посредством антропологических и археологических исследований, а также освоение древней рунической магии и оккультных практик. Штаб-квартира «Аненербе» находится в замке Вевельсбург. Президент «Аненербе» — Генрих Гиммлер. Генеральный секретарь — Вольфрам Зиверс. Руководитель медицинских программ — Август Хирт. В 37-м «Аненербе» интегрировано в состав СС. С 1941-го включено в личный штаб рейхсфюрера. Вся деятельность организации переориентирована исключительно на военные нужды. Оккультная война СССР с «Аненербе» является…
С: Интересно ведь как получается, генерал Белов. Я вот не последний вроде бы человек — а никакого «Аненербе» не знаю. И про оккультную войну ничего не слыхал. Знаю только, что есть фашисты. И советский народ с ними воюет — не оккультными практиками, а огнем и мечом. А вот вам — вам известна масса подробностей… И откуда же они вам известны?
Д: Все последние годы я посвятил борьбе с этой организацией.
С: А вот я полагаю, что причина вашей осведомленности — не в этом. А в том, что вы — их пособник. Предатель родины. Фашистский агент. Что вы делали в Крыму в марте этого года? Что вы делали в Крыму, занятом немцами?
Д: Это сложно объяснить в двух словах.
С: Вы уж как-нибудь постарайтесь.
Д: Я искал… Искал вход в пещеру.
С: Вы издеваетесь, подследственный? Я вас русским языком спрашиваю: что вы делали в захваченном немцами регионе? Русский язык понимаете? Или мне по-немецки спросить? Чем вы там занимались? Пособничеством?
Д: Я искал важный стратегический военный объект.
С: По чьему распоряжению?
Д: По собственной инициативе.
С: По собственной, значит. По собственной инициативе…Что ж, похвально. Всеволод Вячеславович, Вы, кажется, полагаете, что все опять обойдется? Что мы вас опять отпустим — как наши коллеги отпускали вас ранее? Так, Всеволод Вячеславович? Вы ждете, что придет добрый дядя и вытащит вас отсюда? Скажет нам, какая вы важная шишка? Думаете, вам удастся развалить это дело? Думаете, вам все опять сойдет с рук? Как тогда, в тридцать третьем? Дело востоковедов, припоминаете, Всеволод Вячеславович?
Д: Я прошу вас не называть меня чужим именем! Не знаю, на что вы там намекаете, я ваших намеков не понимаю. Дело востоковедов… Да, оно мне неплохо известно…
С: А как же! Вы ведь сами проходили по этому делу.
Д: Я? Проходил?!.. Я принимал участие в расследовании. Работал с некоторыми подозреваемыми.
С: Дорогой Всеволод…
Д: Не смейте меня так называть! Вы знаете мое имя! Нет, да что же это за бред!
С: Спокойно, спокойно. Давайте без нервов, генерал…. Товарищ Забрин, усадите товарища генерала поудобнее и наденьте на него наручники… Ну что, так спокойнее? Так, на чем мы остановились? Ах да, ваше имя. Ваше имя я знаю. А вы его, кажется, позабыли. Ну так я сейчас освежу вашу память. Ваше имя — Всеволод Вячеславович Белюстин. Ваша кличка — Граф. Долгое время вы являлись главой Ордена московских розенкрейцеров. Вы считаете себя реинкарнацией графа Сен-Жермена. Вы… Вам смешно? Я разве сказал что-то смешное?.. Подследственный, вы в состоянии отвечать на вопросы?
Д: Это действительно довольно смешно… Дело в том, что, принимая участие в работе над делом востоковедов, я лично допрашивал Белюстина. Так что я — ну никак не могу быть им. Вы можете поднять архивы…
С: Уже подняли.
Д: …и найти протокол допроса.
С: …Уже нашли.
Д: Тогда о чем мы вообще говорим? Я что, по-вашему, допрашивал сам себя?
С: Именно так.
Д: Что?
С: Именно так. Чтобы обеспечить себе алиби на будущее, вы допросили сами себя. Цинично и лицемерно напечатали протокол, в котором товарищ Белов допрашивает подследственного Белюстина. Наверное, вы здорово веселились, когда сидели за писмашинкой. Что вы при этом делали? Прихлебывали марочный коньячок? Граф Сен-Жермен просто обязан уважать дорогой французский коньяк!..
Д: Это возмутительно! На допросе присутствовал мой коллега, товарищ Никифоров! Он был свидетелем. Посмотрите, в протоколе должно быть указано его имя.
С: Да, действительно…Имя товарища Никифорова есть. Но самого товарища Никифорова нет.
Д: Что это значит?
С: Никифоров, Эдуард Валерьевич. Предатель родины. Приговорен к высшей мере наказания. Приговор приведен в исполнение в минувший четверг… В ходе расследования подследственный Никифоров счел нужным поделиться с нами некоторой полезной информацией. В частности, он рассказал нам про вас… Их завербовало ОГПУ еще в тридцатом году. Тогдашние его сотрудники… они высоко оценили ваш магический, так сказать, потенциал. Да, можно сказать, что вы действительно работали на Спецотдел. Как говорится, «под прикрытием». Вы были розенкрейцером Белюстиным — и вы же были сотрудником Спецотдела Беловым. Весьма, кстати, неизобретательный псевдоним… вариации на тему «белого»… впрочем, чего еще ждать от сына белого генерала…
Д: Это какое-то чудовищное…
С: Молчать! Вы вели двойную игру! Розенкрейцера Белюстина арестовывали три раза — и каждый раз выпускали, потому что приходил приказ сверху! Розенкрейцер Белюстин оказывался вдруг ценнейшим сотрудником Беловым! Ни в чем не повинные сотрудники правопорядка, честно выполнявшие свою работу, получали выговоры, получали сроки! А ценнейший сотрудник Белов выходил на свободу — чтобы снова играть в графа Сен-Жермена! Тогда, в сороковом, вас взяли в последний раз. Как Белюстина. Белюстин проходил по делу востоковедов. Белюстин обвинялся в шпионаже. Белюстину грозила вышка. Но, как всегда, пришел приказ сверху. Вместо вышки Белюстин получил десять лет лагерей. Белюстин отправился в лагеря, где мистическим образом исчез… Ну а как же иначе? Он же был маг все-таки… А вот генерал Белов — генерал Белов продолжил трудиться в поте лица своего…
Д: Все, что вы говорите, не имеет никакого…
С: Быть Белюстиным для вас стало слишком опасно, не правда ли? С тридцать седьмого по сороковой были расстреляны почти все ваши высокопоставленные «опекуны»! Игра не стоила свеч! Тогда, в сороковом, вы решили отказаться от личины Белюстина. Вы стали просто Беловым. Так? Так, я вас спрашиваю?! Молчите, генерал?… Может быть, ждете, что придет приказ сверху — «освободить», как обычно? Не придет, не мечтайте… Теперь только мы. Честные и беспристрастные защитники советской страны.
Д: Честные и беспристрастные… Именно поэтому вы обвиняете меня, основываясь на показаниях предателя Никифорова? На показаниях, наверняка данных под пытками?
С: Ну во-первых — почему же под пытками? Мы не применяем пыток без крайней необходимости. Вот вас же мы не пытаем… Вы нам все сами рассказываете. А во-вторых — с чего вы взяли, что мы основываемся только на показаниях Никифорова? У нас есть еще показания двух замечательных офицеров. В сорок первом году они служили близ Севастополя, на территории бывшего Георгиевского монастыря. Они видели вас там, генерал. Видели в сопровождении попа. Ныне покойного. По странному совпадению, он скончался совсем недавно. И тоже в Крыму. Ночное апноэ. Смерть от удушья… Символично, не правда ли? Но речь сейчас не о том. Так вот, этот поп — отец Николай, если не ошибаюсь — этот поп называл вас Графом тогда, в сорок первом. Что вы делали в Крыму, Граф? Что вы делали там в сорок первом — и что делали сейчас, в марте сорок четвертого? Отвечайте на вопрос! Если будете с нами сотрудничать, может быть, заменим вам вышку на пожизненные лагеря. Что, не хочется в лагеря? И вышку не хочется? Ничего не попишешь…. Предателей мы не щадим. И помощи вам ждать не от кого. Не осталось у вас наверху защитничков.
Д: А что мне Сталин? Меня Ленин на это место поставил.
С: Что вы сказали?!
Д: Я лишь процитировал слова товарища Глеба Бокия. Бокий сказал их в тридцать седьмом году, Ежову… Домой он после этого уже не вернулся. Такие, как он, — в конце тридцатых они часто не возвращались домой. Их истребляли. Всех, как вы говори те, «защитничков». Всех, кто имел собственную гордость и честь, всех, кто имел фантазию, талант, дар, всех одиноких и страстных, всех вольнодумцев и хамов, всех Бокиев, блюмкиных и Варченко — их истребляли, последовательно замещали пустыми, послушными, одинаковыми, такими, как вы, не видевшими ничего до, не ждущими ничего после… А тех немногих, кого вы не добили тогда, вы добьете сейчас. Таких, как я. Тех, у кого до сих пор есть фантазия, талант, дар. Тех, кто обеспечил вам победу в этой войне. Теперь, когда война почти выиграна, такие, как я, больше вам не нужны. Вам больше не нужен наш дар. Наоборот, он вам только мешает. Вы ведь не можете его контролировать. Вы ведь не можете его даже понять!..