— …Привели его… Комендант к нему повернулся. «Господин инженер, — говорит, — германское командование предлагает вам почетную службу. Вы, — говорит, — надеюсь, человек культурный. Что у вас общего с большевиками?» Старик разгневался. «Я, — кричит, — именно не чужд культуре! И поэтому на меня можете не рассчитывать». Тут немец заорал: «Ты сам большевик!» — да палкой его по щеке, даже кровь изо рта потекла.
— Боже мой, — вздохнул кто-то, — дожили!
Я не выдержал и спросил почти громко:
— О ком разговор?
Все сразу затихли. Спустя немного кто-то опасливо откликнулся:
— А вы кто будете?
— Такой ее, как, и ты. — подумав, соврал я. — Не сам сюда пришел.
Все продолжали молчать.
«Нужно внушить к себе больше доверия. В конце концов, моя фамилия ничего не значит».
— Я — Гулявин Сергей. Здесь служил, на спасательной.
— Гу-ля-вин? — протяжно переспросил незнакомый голос. — Не твоя сестра за Косенко замужем?
— Моя. О ком разговор? Не про Аксенова?
— За Аксенова.
— Где он сейчас?
— А сам разве не видел?
— Видел бы — не спрашивал. Ночью меня привели, недавно. Так где же Аксенов?
— Ну, здесь где-то лежит. Против ворот вроде. А тебе зачем?
Я шагнул в сторону ворот и наступил на чью-то ногу.
— Легче, чтоб тебя! У-у, скаженный! Тебе Аксенов зачем?
Не ответив, я ушел в темноту.
В окнах станции под листами маскировочной бумаги чуть светилась узкая полоска. Слышно — охрипшие голоса тянут что-то унылое. И песня чужая и слова чужие. Запели и перестали.
За колючей проволокой часовой зажег фонарик; луч света пробежал по двору, вырывая из мрака понурые, дремлющие человеческие фигуры. Вот — с белой головой в коричневом пальто… Я кинулся к нему в зашептал нагнувшись:
— Александр Иванович, громко только не говорите… Тихо, чтобы никому…
— Кто это?
— Я — Гулявин Сергей, спасатель, помните?
— А-а, — вяло удивился он. — Тоже здесь?
— Потом все объясню. За мной идите… Чтобы незаметно…
— Куда?
— Пойдемте, пожалуйста пойдемте!..
Он, помедлив, поднялся и пошел за мной.
12
В сарае ждал Петька. Бережно поддерживая Аксенова под руки, мы нащупали лестницу и втроем полезли вниз. В учебном штреке зажгли обе аккумуляторные лампы. Свет точно отделил нас от всего оставшегося в темноте.
Я никогда не чувствовал себя таким счастливым, как теперь. Глупая, блаженная улыбка растягивала щеки. Хотелось сделать что-нибудь небывалое, например обнять и поцеловать крепёжный столб. Казалось, будто и немцев над нами нет.
Александр Иванович еще растерянно оглядывался.
— Голубчики мои… — наконец зашептал он. — Непостижимо, как вы это…
— Да говорите громко, наверху не слышно!
Я принес большой камень и положил ему под ноги:
— Садитесь, Александр Иванович.
Мы стояли, а он сел. Его вспухшее лицо дергалось.
— Нашли, пробрались, голубчики…
— Отсюда выйдем в старые выработки шахты «Альберт», — деловым тоном докладывал Петька. — Дальше можно подняться в степь — сохранился шурф.
— Да сколько же вас?
— Двое вот — Гулявин и я. Путь не свободен: где газ, где завал. Ну, мы с аппаратами. Даже через воду нужно итти, через затопленный штрек. Александр Иванович, который теперь час?
— Двенадцать примерно.
— Вы посидите, подождите, а мы еще вверх сходим. Как советуете: людей из лагеря всех забирать?
Аксенов приподнялся. Седые брови сразу ощетинились, нависли, губы сердито дрогнули.
— Как это так — не всех?
— Ну, если подозрительный кто… не свой…
— Не свой? Эх, братцы! — Он осуждающе глядел то на меня, то на Петьку, — А вечером расстреляли человек восемь. Потом разберешь, кто подозрительный, кто не подозрительный… Не мудри!
— Ясно, Александр Иванович!
— А пока малейшая есть возможность… Постойте, и я с вами!
— Куда вы? — испугался я. — Нам сподручнее вдвоем. Вы лучше отдыхайте. Честное слово.
Я подтолкнул Петьку к шурфу: «Пошли скорей, нечего тянуть».
Аксенов посмотрел озабоченным взглядом и махнул рукой:
— Ладно, идите. Осторожно только! И чтобы никого не оставить… Сами, главное, не оплошайте.
Мы поднимались по лестнице — снизу донесся шопот:
— В час добрый, братцы!
Ночь была еще темнее прежнего. Накрапывал мелкий дождь.
Тихими тенями мы скользили по наизусть знакомому двору; для верности, мысленно разделили его на участки.
Обшарить нужно было каждый уголок, разыскать людей всех до одного.
«Знать бы, — спохватился я, — сколько их здесь! Александр Иванович сказал бы».
Каждый раз, наткнувшись на кого-нибудь — некоторые вздрагивали и отстранялись, — я садился на землю, нащупывал плечи, голову, ухо и шептал:
— Ш-ш-ш… Ты не спишь? Мы свои!
Петька полз почти рядом. Временами я чувствовал, как шевелятся его губы:
— Ш-ш-ш… Ти-хо! Мы свои!
Люди становились послушными и неслышно крались по нашим следам. Парами, тройками мы уводили их в сарай.
Потом мы с Петькой разделились: он заканчивал обход двора, а я спускал людей в шурф. По шурфу, одна над одной, стоят деревянные лестницы: шурф вертикальный, без лестниц спуститься нельзя. Я подталкивал каждого, заставлял нагнуться, опереться руками о лестничную перекладину и шопотом приказывал:
— Лезь!
Немцы-часовые поблескивали фонариками и шагали за колючей проволокой вокруг двора. Двор был уже пуст.
В учебном штреке стало тесно: весь узкой его проход заполнили молчащие, взволнованно переступающие с ноги на ногу люди. Что за люди — рассмотреть даже некогда, вот-вот немцы поднимут тревогу. «Скорей надо, — думаю, — уходить. Переловят здесь, как кур в курятнике. Найдут и переловят. И как эту толпу быстро увести? Сколько у нас противогазов? Два. Сколько водолазных приборов? Три. А людей — девятнадцать, если не считать меня с Петькой…»
— Вот что сделайте, — сказал Александр Иванович. — Ты, Рысев, командуй. Будешь всех провожать через воду. Двоих переправишь, сам третий… Потом вернешься один, притащишь приборы и опять бери двоих. Гулявин тебя сменит. Справишься.
Петька по-военному выпрямился:
— Будет сделано! — И круто повернулся ко мир: — Давай, Сережа, пошли!
Мм тотчас надели противогазы, взяли лампу и спустились в пролом, где учебный штрек сообщали со старой выработкой. Скоро оттуда вернулись в принесли все три водолазных комплекта.
— Пожалуйте! — запыхавшись, протянул я первый гидрокостюм Аксенову.
— Я потом, — отстранил он мою руку. — Сначала другие пойдут. Помогай людям одеться. Да не стой, не задерживай!
Около меня сидел долговязый сутулый человек в очках — кажется, учитель средней школы. Мне понравилось его лицо; он задумался, спокойно улыбаясь чему-то далекому.
— Надевайте! — развернул я перед ним гидрокостюм. — Лезьте вот сюда ногами. Согнитесь, втягивайте руки!
Голос Александра Ивановича доносами уже со стороны шурфа. Я поднял голову и посмотрел. У шурфа стоял бородатый старичок — на вид старый забойщик — и еще человека четыре.
— Лестницы разбирать, начиная сверху, — говорил им Аксенов. — Немцы неизбежно нас найдут. Спастись можно только великим шахтерским уменьем. Давайте, братцы, начали! Не зашуметь!
Старичок утвердительно затряс бородой, сунул за пояс топор и первым полез вверх.
13
Мы знали: старые выработки под учебным штреком наполнены рудничным газом. Там дышать без кислородного противогаза нельзя. А в гезенке, потому что он ниже, газа нет.
Я выводил людей из учебного штрека. Я торопился, но мог вести только по одному человеку в рейс. Один из двух противогазов был все время на моей спине; второй переходил из рук в руки и освобождался каждый раз, как мы приходили в гезенк; тогда, возвращаясь, я нес его за ремни, как чемодан.
Толпа в учебном штреке поредела. Десять человек уже сидели в гезенке и ждали очереди спускаться в воду. Двое — Петька с ними третий — были давно в воде.
Я вернулся из одиннадцатого рейса и подошел к шурфу, выискивая глазами, кто пойдет со мной в двенадцатый. В этот момент сверху гулко ударили выстрелы, раздался крик, и на кучу снятых лестниц посыпались отбитые пулями щепки.
— Беги, тикай, немцы! — закричал выскочивший из шурфа парень.
Следом за ним, поддерживая безжизненную руку — ее перебило пулей, — спустился и побежал бородатый старичок.
— Посторонись, прячься! — крикнул Александр Иванович и прижался спиной к стенке за крепежную раму.
Тут же блеснул голубой свет и грохнул взрыв. Потом еще и еще.
«Гранаты бросают, гады!» понял я и заговорил, ни к кому не обращаясь:
— Три! Четыре! Вот гады!.. Пять, шесть…
От возбуждения я переступал с ноги на ногу. «Началось!» подумал я и высунулся из-за столба. Не было ни благоразумия, ни страха. Хотелось громко говорить, размахивать руками, суетиться. Что бы такое сделать? А-а, уведу Аксенова!»
Я побежал к нему через штрек.
— Аппарат наденьте, пойдемте!
— Бегаешь зря! — рассердился он. — Противогазы береги, осколками побьет!
— Так пойдемте же!
— Сказано тебе, после всех! Ясно? Не стой, кого-нибудь веди. Да по стенке, по стенке… Осторожно! Времени не теряй!
Я заспешил и бегом увел, одного за другим, шестерых. В штреке остался только Александр Иванович. Торопясь вернуться к нему, я бежал так быстро, как только может бежать человек. Вспотевший, еле переводя дыхание, я остановился, наконец, перед ним. Он сидел в темноте, сжав обеими руками лом. Взрывы давно прекратились; наступила тревожная, тягучая тишина.
Нужно уходить, а он вдруг забеспокоился:
— Топор где? Гулявин, где топор?
— Ну его, — затряс я головой, — чорт с ним, пойдете! Да пойдемте же!
— Нет, я поищу, посвети.
«Упрямый какой! Ладно, без него скорее…»
Прикрыв лампу полой куртки, я торопливыми шагами подошел к шурфу. Вверчу гудели голоса. Взрывы почти не повредили крепления, дерево только посекло осколками. Топор лежал здесь — его отбросило взрывом к куче снятых лестниц. И тут же перед глазами мелькнула, какая-то веревка; она висела в шурфе, дергалась и раскачивалась. «Лезет кто-нибудь, что ли?»