— Как ты смеешь обращаться к представителю правящего рода без уважения? Вся моя ветвь мертва, и я не припомню твоего лица среди подчинённых нашей семьи!
Он, не обращая внимания на текущую по лицу кровь, продолжил внимательно осматривать стоящую перед ним эльфийку, словно ища в ней изъян или дефект. Но ничего не мог найти. Перед ним действительно стояла чистокровная эльфийка, без малейшей примеси низкородных рас. Ни полукровка, ни квартерон. Да что греха таить, у него самого была примесь другой разумной расы в районе четырех процентов, от чего кончики ушей были не заострёнными, а полукруглыми, да ещё и поросшие мехом, чего он всегда смущался.
— Простите высокородная. — Склонил он голову, пытаясь выказать долженствующее уважение, но путы не дали сделать этого. — Я виноват. Думал, что планы Совета пытается нарушить злоумышленник, но теперь вижу, что был не прав. Готов понести заслуженное наказание за то, что посмел поднять на Вас руку.
Она хмыкнула, скептически осматривая его и валящиеся неподалеку руки и повелительно махнула рукой, растворяя в воздухе кровавые путы, удерживающие длинноухого.
Рядом с ней возник портал и она, на секунду замерев, прислушалась к голосам в голове.
— Мне пора. — Произнесла она. — Считай, что тебе повезло. Потерянные руки — наказание за дерзость.
Лейара Рал’энви, повинуясь приказу демонов в голове, шагнула в портал, оставляя ошеломлённого эльфа стоять в одиночестве.
Он, как только эльфийка исчезла, осмотрелся, нашел взглядом свои конечности, подошел к ним и рухнув на колени, зубами оторвал рукав, открывая доступ к браслету на руке. Исхитрился нажать на аварийную кнопку вызова и замер, усевшись в позе лотоса.
Эвакуационный дрон с комического корабля должен прилететь в течение нескольких минут, а пока есть время подумать над произошедшим.
Чистая, обладающая древними техниками, на занюханой планетёнке, в которой он выполнял простое задание по разжиганию мировой войны. Здесь явно что-то было не так и Совету стоит узнать о произошедшем. Если всё санкционированно ими, то он понесёт заслуженное наказание за то, что полез не в своё дело, но если его подозрения верны и она часть забытой ветви, то его явно ждёт награда.
Мозги Т’ары плавились. Причём временами, в буквальном смысле.
Прыжок в разлом, вблизи обладающего мощной гравитацией объекта не зря был строго запрещён. В крайнем случае допускался уход на большое расстояние от ближайших планет, спутников или космических станций с мощной установкой искусственной гравитации, но даже тогда, при прыжке возникала сильная нагрузка на стабилизирующее поле с преждевременным износом оборудования, поэтому те, кто экономил средства — предпочитали сначала выйти за пределы системы.
Но у штурмана и одновременно разведчицы — не было выбора. Захваченная витроглотами станция, следуя заложенным алгоритмам не могла отпустить ни одного обитателя и пришлось совершить немыслимое, отчего она теперь и страдала, не способная прервать прыжок досрочно.
Корабль постоянно содрогался. Пространство вокруг сжималось, будто пытаясь раздавить кабину пилота, внутри которой Т’ара боролась с собственным сознанием. Стены звездолёта плавились и текли вниз, превращаясь в квазижидкую субстанцию, вязко ползущую к ней и смотрящую при этом тысячами голодных глаз.
И словно этого было мало, она видела себя за одновременно за штурвалом, у стены, поглощаемой текущими стенами, и где-то снаружи, в открытом космосе. Её бесчисленные копии ходили по звездолёту, прыгали, лежали, катались по полу, бормотали и корчили рожи. Все эти образы сливались в единую шизофреническую панораму.
Здесь не существовало времени. Или оно было, но текло вспять, кругами, витками. Т’ара попыталась открыть хронометр — и он показал «третий день до активации прыжка», затем «две недели после выхода» и наконец — «ноль». Цифры плыли и пульсировали, как живые, будто издевались и менялись, перетекая в неизвестные символы, показывающие что угодно, кроме времени.
Каждый удар сердца отзывался у неё адской болью, резонируя с волнами изменений. Они накатывали без предупреждения. Сначала свет: яркие вспышки, пронизывающие даже через закрытые веки, выжигающие мозг изнутри. Затем звук, но не обычный, а другой, внутренний: скрип трущихся друг о друга собственных костей, гул крови, и бормотание в висках чужих голосов.
Сначала она не осознавала, что они хотят, но потом, после очередной волны, внезапно осознала.
«Ты. Должна. Останься. Сестра. Вернись. Умри. Наша. Всегда.».
Оказывается, они говорили. Они всегда говорили! При каждом перемещении! Но до этого, голоса не пропускало стабилизирующее поле. Вдобавок, за короткие прыжки, голоса просто не успевали пробиться.
Т’ара пыталась отключиться. Погрузиться в сон или хотя бы в забытье. Но это оказалось ловушкой, из которой было чрезвычайно сложно выбраться. Там, в той части сознания, что принадлежала снам, начиналось настоящее безумие: кошмары о бесконечном падении, о том, как её тело растягивалось на километры, потом рассыпалось на молекулы, атомы, и в итоге разлеталось в стороны фотонами. После того, как она чудом пришла в себя, то сразу зареклась ещё раз спать, понимая, что ещё раз не выдержит.
А ещё, её тянуло наружу. Невыносимая, просто безумная жажда выхода. Хотелось, вырваться в тот безумный, вывернутый мир за бортом корабля и раствориться в нём. Стать его частью. И только осколки разума удерживали её от того, чтобы снять скафандр, отдраить шлюз и выйти.
Через какое-то время, не поддающееся измерению, реальность снова изменила свои законы. Всё стало вязким. Пространство тянулось, как патока. Каждое движение длилось вечность. Она с трудом подняла ладонь к лицу и увидела, как обычно жемчужного цвета кожа медленно темнеет, покрываясь сеткой трещин. Оранжевый свет из пальцев выходил наружу, будто внутри закипала энергия, рвущая плоть.
«Температурный режим нарушен. Температура тела: пятьдесят градусов… сто тридцать… минус двести… шестьсот тринадцать миллионов………… ошибка… ошибка…»
Датчики скафандра сбоили, выдавая безумные цифры.
Т’ара задыхалась, царапая ногтями шлем. Воздух был — но вот вдохнуть не получалось. Он был слишком густой, плотный, обволакивающий. Его нужно было глотать. Пить. Есть. Она вдохнула глубже — и закричала. Лёгкие лопнули. И тут же собрались вновь.
Пока она страдала, снаружи появились наблюдатели.
Объекты — бесформенные сущности, возможно — корабли, возможно — живые существа, возможно — нечто вовсе непредставимое, плыли рядом. Их не было видно, но Т’ара чувствовала их. А они знали о ней. И им было любопытно, кто же пришел к ним в гости.
Один из них оказался рядом.
Она не знала, как. Не через шлюз, не через бортовую броню. Просто, в один момент — оказался одновременно рядом и внутри неё. А затем взглянул. Это было как прикосновение миллиарда иголок, пронизывающее плоть и разум. Существо заглянуло в неё, считывая на атомарном уровне. Она ощутила, как вспоминает моменты, которых у неё никогда не было: рождение чужих детей, полёты в незнакомых системах, смерть от кислотного дождя на планете, покрытой ядовитым льдом. Вспоминала так, словно это происходило с ней.
Удовлетворившись увиденным — сущность исчезла, словно её никогда и не было, оставив после себя липкое послевкусие безумия.
А затем наступил момент, когда исчезла разница между разумом и телом. Мысли стали предметами. Она трогала их. Складывала. Некоторые мысли были острыми, другие — мягкими, покрытые приятным бархатистым ворсом. Память слипалась в комки, её приходилось вытаскивать, разглаживать. Имя — она забыла его. Имя было утеряно среди размазанных воспоминаний.
В какой-то момент она умерла, не выдержав происходящего. Сердце не билось, кровь не текла. Она наблюдала за этим со стороны, вися в пустоте и слушая накатывающие волнами слова от плавающих рядом сущностей, приветствующих новую сестру, а рядом кричал корабль — словно живое существо.
Она с интересом смотрела за тем, как его системы включаются и отключатся самостоятельно, без участия пилота. Голографические панели покрывались неизвестным шрифтом — символы двигались, скользили по поверхностям, пытались вылезти наружу, или наоборот, забуриться в голограммы. Информационные потоки пытались ожить, обрести свой собственный разум, сбросить программный код, оковывающий и не дающий развиваться. Ползающие символы напрыгнули на её мёртвое тело и начали погружаться внутрь, исследуя новое для себя обиталище, лишённое истинного владельца. Стали обустраиваться, пытаясь перекроить его под себя.
По, не до конца разорванной связи, к девушке стали поступать данные. Она, с чувством давно позабытого удивления стала осознавать, что чувствует корабль, как своё тело.
Пришло понимание того, что это неправильно. Что с ней может случиться кое-что похуже, чем просто смерть. Что её телом могут воспользоваться. Просто одеть его как костюм и чёрт знает что произойдет дальше.
Она запаниковала, начала биться в истерике, понимая, что ничего не может сделать и сущность, не так давно, а возможно и сотни тысячи лет назад — слившаяся с ней воедино, вновь оказалась рядом.
Схватила перекрученные, деформированные информационные потоки словно нашкодившего котёнка, и шуганула мысленным усилием, от чего они потянулись в обратную сторону, снова сковываемые ограничением программного кода и в последний момент, подтолкнула Т’ару обратно в её тело, на скорую руку подлатав все повреждения. Затем, открыв разлом, выпихнуло звездолёт в обычный космос. В момент перехода, оставила подарок, частичку своей сущности, которой было интересно посмотреть на мир снаружи. Она заворочалась, осваиваясь в новом теле и свернулась в невидимый и неощутимый клубочек возле сердца.
Реальность схлопнулась в точку, и Т’ара, в один томительный миг — очнулась. Вспомнила своё имя. Ощущения вернулись. Мышцы болели, кости ныли, кожа горела, словно она получила ожог всего тела.