К удивлению Мстислава Захаровича, большевик Нодиев встретил нового командира с радостью. Видимо, трудно ему было возглавлять полк в одиночку, не имея ни достаточных знаний, ни опыта. Выходец из обрусевших кавказцев, он окончил в Москве высшее начальное училище, работал табельщиком на фабрике. В армию попал вольноопределяющимся второго разряда - кандидатом на офицерскую должность. Лицо у него смуглое, глаза большие, немного навыкате. Нос чуть с горбинкой, а под ним - тонкие усики.
При первой же беседе Нодиев начал расспрашивать Яропольцева: как, мол, относитесь к Советской власти, к Учредительному собранию?
- Это меня не касается, - ответил тот.
- Как может не касаться? - удивился Нодиев. - Сейчас каждый об этом думает!
- А я не думаю, - горячность председателя комитета несколько позабавила Яропольцева. - Мне дела нет до политических хороводов, я - военный. И давайте условимся сразу: я не вмешиваюсь в ваши вопросы, моя забота - боеготовность полка. Не будем раздувать то, что нас разделяет, пусть немцы не радуются пашей междоусобице. Будем искать общее. Я постараюсь сделать все, чтобы не пропустить противника на своем участке. Учтите: продвинувшись на сотню верст, немцы захватят огромные материальные ценности, вооружение, склады боеприпасов, продовольствия, обмундирования. В этом, насколько я понимаю, не может быть заинтересована ни одна власть, в том числе и большевики.
Нодиев кивнул, напряженно слушая. И интересно ему было, и вроде бы опасался подвоха.
- Национальный престиж, сохранение территории - это не может оставить большевиков равнодушными, - продолжал Яропольцев. - Ясно также: если войска кайзера оккупируют западные губернии и Петроград, они прежде всего покончат с революцией. А уж это-то, я думаю, вас никак не устраивает?
- Не устраивает, - согласился Нодиев.
- Значит, основа для совместной службы у нас есть.
- Завтра же соберем полковое собрание, утвердим вас.
- А нельзя обойтись без этой церемонии? - нахмурился Яропольцев.
- Самолюбие заедает? - догадался Нодиев. Яропольцев промолчал. Ради важного дела он пойдет и на такое. Какой спрос с неграмотной массы, с солдат, с их непосредственных вожаков, многие из которых просто не понимают, что творят. Не может существовать армия, где солдаты сами назначают себе командиров. Ну, это не его забота. Он постарается сколотить боеспособную группу, которая перекроет шоссе и не пропустит немцев. Бог даст, и на других дорогах, на других участках тоже найдутся люди здравого смысла, создадут среди общего хаоса надежные островки сопротивления. А со временем эти боевые группы можно будет использовать, как потребует обстановка...
На следующий день солдаты собрались в просторном сарае - уместилось человек двести. Еще столько же гомонило за дверью. Многие пришли со своими табуретками - в ногах правды нет.
Яропольцев произнес только одну фразу:
- Обещаю служить Отечеству не щадя жизни!
Солдаты переглядывались, удивленные столь короткой речью.
Затем председатель полкового комитета Тенгиз Нодиев подробно рассказал о новом командире. Упомянул о том, что Яропольцев был ранен на фронте. Призвал всех выполнять приказы, а главное - повышать свой пролетарский революционный дух.
Против Яропольцева никто не выступил. Наоборот, в первых рядах, где разместились унтеры и солдаты постарше, фамилия нового командира вызывала одобрительные возгласы. При этом особенно громко звучал голос Кузьмы Голоперова.
Мстислав Захарович подавил горькую усмешку. «Спасибо тебе, Кузьма, - подготовил общественное мнение».
Собрание приняло резолюцию: «Гражданина Яропольцева М.3. командиром полка утвердить и его распоряжения выполнять». Слова о выполнении распоряжений вписал своей рукой Тенгиз Нодиев.
2
С первых дней нового года Михаила Ивановича не покидала тревога. По всей стране завершились выборы в Учредительное собрание, призванное решить вопрос: какой власти быть на Руси? В крупнейших промышленных центрах, на Балтийском флоте, на Западном и Северном фронтах значительную часть голосов получили большевики. Но в общем они могли рассчитывать в лучшем случае лишь на четвертую часть делегатских мест.
Удивляться этому не приходилось. Большевики были заняты ломкой старого и созданием нового государственного аппарата, борьбой с контрреволюцией на Урале, на Украине и на Дону. А эсеры, кадеты и меньшевики тем временем критиковали Советскую власть, разжигали недовольство, вели предвыборную агитацию.
Ободренные результатами выборов, оживились повсюду тайные и явные враги. Руководители кадетской партии спешно готовили вооруженное выступление против правительства, обучали боевые дружины, группы террористов. Кадетам помогали правые эсеры и меньшевики.
Калинину стало известно, что гласные разогнанной городской думы устраивают тайные сборища, надеются вновь стать хозяевами столицы. Горько было видеть, что среди большевиков, избранных в Учредительное собрание, оказались люди, верившие в конституционные иллюзии, не понимавшие, что в момент Октябрьской революции Россия перешагнула этот этап. Не парламентская болтовня, не уравнивание всех слоев населения, а диктатура пролетариата и беднейшего крестьянства - вот за что боролись большевики во главе с Лениным и Свердловым. Лозунгу «Вся власть Учредительному собранию!» они противопоставили лозунг «Вся власть Советам!».
Михаил Иванович задумывался: стоило ли вообще при таких условиях созывать Учредительное собрание? В конце концов можно просто не допустить этого сборища, да и только. Но поймут ли избиратели такой шаг? Вероятно, прав Владимир Ильич, который считает, что рабочих, солдат и крестьян нужно подвести к стенам буржуазного парламентаризма. Только на собственном опыте массы могут убедиться, что возвращение к Учредительному собранию - шаг назад от завоеваний Октября... Вот и пускай убеждаются!
Открытие Учредительного собрания было намечено на 5 января. К этому дню контрреволюция приурочивала демонстрации против Советской власти и - если позволят обстоятельства - вооруженный переворот. Узнав о таких намерениях, большевики создали Чрезвычайную комиссию по охране Петрограда. Город был разбит на участки, каждый из которых усиленно патрулировался. Из Кронштадта и Гельсингфорса были вызваны отряды моряков общей численностью в тысячу человек. Командовали отрядами матросы Ховрин и Железняков. Четыреста пятьдесят балтийцев заняли государственный банк. Триста человек разместились в Николаевской академии, на Литейной и Кирочной.
Среди моряков, прибывших охранять Таврический дворец, были неразлучные друзья Григорий Орехов и Федя Демидочкин. Был здесь и Колька-колосник, державшийся в отряде как-то особняком. Он и на тральщике у себя последнее время отбывал службу, словно тяжелую повинность, при первой возможности «срывался» с корабля, проводил на берегу почти все ночи.
Минут сорок моряки ждали у подъезда дворца, приплясывая на морозе. Потом прозвучала команда строиться, и они быстро сомкнулись в четыре длинные шеренги. Железняков прошел вдоль строя, с веселой строгостью поглядывая на братву. Брови у него черные, с изломом, как крылья. Волосы выбились из-под бескозырки, сдвинутой на затылок. Под бушлатом - серый свитер. Не по форме, зато в самый раз для такой погоды.
Из дворца вышел штатский гражданин, заговорил с Железняковым. Кто-то сказал: это, мол, товарищ Бонч-Бруевич, близкий Ильичу человек. Сперва он толковал негромко, затем повысил голос, чтобы слышали все моряки:
- Кровопролитие не нужно рабоче-крестьянской власти. Сумейте вы, сознательные борцы революции, так подействовать на сбитых с толку рабочих и обывателей Петрограда, чтобы они поняли вас и подчинились распоряжениям законной власти. Но если вы встретите врагов революции, пощады им нет, и пусть ваша рука не дрогнет!
- Это уж будьте уверены! - ответил Железняков. - Командиры взводов, ко мне!
Выполняя приказание, половина отряда заняла позиции вокруг Таврического дворца, возле массивной ограды. Матросы установили несколько пулеметов. Торопились, поглядывая на делегатов, которые уже начали прибывать. Многие шли пешком или подъезжали на извозчиках. Судя по одежде: из крестьян, из рабочих. Но немало было и господ в богатых шубах: эти подкатывали шикарно, на рысаках. Даже несколько автомобилей примчалось, завывая сиренами.
- - Откуда сразу столько контры взялось? - простодушно удивлялся Федя Демидочкин. - На кой ляд сюда пускают ее?
- Евсеич говорит - вчерашний день революции, - пояснил Орехов.
- Мало ли что он скажет, - буркнул Колька-колосник. - Кого народ выбрал, те и едут.
- И буржуев тоже народ прислал? - спросил Федя.
- Не сами же они себя выбрали. А может, это наш брат так разоделся в шубы? Теперь все равны. Я одного анархиста знаю, он такой одежкой разжился - раньше великий князь носил!
- Понятно, с чьего голоса поешь! - всем корпусом повернулся к нему Григорий Орехов.
- Ну и что? - нагло прищурился Колька. - Чем анархисты хуже других? Никакой говорильни не разводят, как эти большевики-меньшевики! Власти нет, сам себе хозяин - делай что душа желает! Вот это, братишки, свобода! А кто мешает, тому колосник на шею - и за борт!
- Ишь, судья какой! Значит, кто тебе потрафил, тот хорош, а кто не потрафил, тому колосник на шею?! Это получается для одних анархистов свобода, а другим - кукиш!
- Плевать я хотел на других!
- Гляди, доплюешься!
- Ни черта не будет до самой смерти! - усмехнулся Колька и достал из кармана портсигар, набитый папиросами. - Налетай, подешевело! Хватит собачиться, курите, братишки!
Федя неумело вытащил длинную папиросу. Григорий Орехов неодобрительно покосился на портсигар и вынул из-за пазухи кисет с махоркой.
Затянулись по нескольку раз и услышали команду Железнякова.
Всем свободным от дежурства он велел идти в зал, на хоры, и оставаться там до особого распоряжения вместе с гостями-рабочими.
- Раньше здесь Государственная дума заседала, - сказал Григорий Орехов, когда они очутились в большом зале с высокими сводами.