- Ух ты! Просторно как! - Федя перегнулся через барьер, посмотрел вниз. - А людей-то сколько! Головы большие, а ноги короткие... Как с колокольни на базарную площадь...
- Не упади, любопытный, - придержал его за ремень Орехов.
Федор опустился на скамью. Только сел и сразу же вскочил:
- Вон Калинин идет! По проходу к сцене. И Ев-сеич с ним! И еще рабочий вроде какой-то.
- Не маши, - остановил Орехов. - Внизу свидимся. А по другому-то проходу, смотри, Шрейдер плывет.
- Ишь ты, горделивый навроде линкора.
- Надеется опять до власти дорваться.
- А как решат-то?
- Откуда я знаю.
Матросам, мало искушенным в политических тонкостях, нелегко было разобраться в том, какие страсти кипят сейчас в Таврическом дворце, какие непримиримые противоречия сталкиваются. Все правое крыло зала, где в недавнем прошлом сидели монархисты и черносотенцы, теперь заполнили эсеровские делегаты. Они, как один, явились во дворец одетые торжественно и строго: черный сюртук и красная розетка в петлице. Эти сюртуки мельтешили повсюду, их было много.
В центре зала занимали места левые эсеры и национальные группы. На левом крыле - большевики.
За сценой, в кулуарах, заканчивались заседания фракций. Большевики обсудили порядок работы Учредительного собрания и поручили Якову Михайловичу Свердлову открыть заседание от имени ВЦИК. После этого Свердлов должен огласить «Декларацию прав трудящегося и эксплуатируемого народа», поставить ее на голосование. Почти наверняка Учредительное собрание выскажется против декларации. В таком случае большевики покинут зал.
Между тем правые эсеры решили использовать численный перевес и взять инициативу в свои руки. Они закончили фракционное заседание несколько раньше большевиков и сразу принялись осуществлять свой план. Матросы сверху, с хоров, увидели, как в правом крыле зала, среди черных сюртуков, вскочил смуглый делегат, замахал руками, требуя внимания. Заговорил громко, с восточным акцентом:
- Граждане! Предлагаю предоставить честь открытия заседания старейшему из членов Учредительного собрания!
Глотнул побольше воздуха, крикнул:
- Старейшему делегату Швецову! - И еще раз: - Швецову!
К председательскому месту прошел седовласый человек, повернулся лицом к публике. Выглядел он внушительно. Широкая бородища - почти до пояса. Правая сторона зала и центр встретили его аплодисментами. Левая - протестующими выкриками.
Большевиков поддержали рабочие, матросы, солдаты, теснившиеся на хорах. Когда шум начал стихать, Григорий Орехов басовито, как шестидюймовка, ахнул только одно слово:
- Долой!
Швецов напрасно пытался говорить - его не было слышно. Долго тряс колокольчиком - никакой пользы.
В это время появился Свердлов. Быстро подошел к трибуне, взял колокольчик. Зал замер, пораженный столь решительной переменой, потом забушевал с удвоенной силой. Но теперь уже аплодировала левая сторона, а возмущались черные сюртуки. В центре делегаты растерянно переговаривались.
Свердлов дождался полной тишины и лишь тогда объявил:
- Центральный Исполнительный Комитет Советов рабочих и крестьянских депутатов поручил мне открыть заседание Учредительного собрания. Исполнительный Комитет выражает надежду на полное признание Учредительным собранием всех декретов и постановлений Совета Народных Комиссаров. Октябрьская революция зажгла пожар социалистической революции не только в России, но и во всех странах. Мы не сомневаемся, что искры нашего пожара разлетятся по всему миру, и недалек тот день, когда трудящиеся классы всех стран восстанут против своих эксплуататоров. Мы не сомневаемся в том, - продолжал Свердлов, - что истинные представители трудящегося народа, заседающие в Учредительном собрании, должны помочь Советам покончить с классовыми привилегиями.
Яков Михайлович посмотрел туда, где пестрели на черных сюртуках красные розетки, и холодно усмехнулся:
- Центральный Исполнительный Комитет выражает надежду, что Учредительное собрание, поскольку оно правильно выражает интересы народа, присоединится к декларации, которую я буду иметь честь сейчас огласить.
Пока Свердлов развертывал лист, на хорах обменивались мнениями:
- Ни черта они не присоединятся!
- Должны присоединиться, народ послал.
- Народ их в глаза не видел.
Свердлов откашлялся и начал читать пункт за пунктом, делая это отчетливо, громко: давал слушателям возможность оценить каждую фразу.
Казалось, все в этой декларации настолько ясно и верно, что нужно утвердить документ без споров-разговоров да поскорее напечатать в газетах, чтобы узнала вся Россия. Но одобрить декларацию - значит одобрить позицию партии, которая выдвинула ее. А это никак не входило в планы правых эсеров, и едва смолк голос Свердлова, вскочил все тот же юркий человек, который пытался выдвинуть в председатели Швецова.
- К порядку ведения заседания! - крикнул он, пробираясь к трибуне. - У меня заявление!
- Слово гражданину Лордкипанидзе, - в голосе Свердлова звучала ирония, он явно не ожидал от этого делегата чего-либо дельного и полезного.
- Учредительное собрание само призвано установить в стране власть! - гортанно выкрикнул Лордкипанидзе. - Его не может открывать представитель какой-то власти, - пренебрежительно указал он на Свердлова.
Больше эсер не смог произнести ни слова. Бушевала левая сторона, бушевал народ на хорах, возмущались и те, кто сидел в центре. Что же это такое: заседание открыто, сделано заявление от имени органов власти, зачитана декларация - надо обсуждать и принимать решение, а не вести дело к срыву заседания. Так все проблемы можно утопить в бесконечных словопрениях «по поводу» и «к порядку ведения»...
Свердлов предложил не заниматься разговорами, а высказать свое отношение к декларации. Кто поддерживает ее?
146 депутатов проголосовали «за». 237 - «против». Ленин был прав: Советскую власть, завоевания Октябрьской революции Учредительное собрание не признало.
Большевикам незачем было теперь оставаться в зале.
3
- Пошли, - сказал Сила Семенович Штырев своим товарищам. - Хватит, погостевали на чужом подворье. Все равно здесь толку не будет.
- Подожди, - остановил его подошедший Калинин. - Давай с делегатами потолкуем.
- Что с ними толковать, с эсерами да националистами?!
- Эсеры ведь разные, - улыбнулся Михаил Иванович. - Есть правые, есть левые, а есть и просто случайные, сами еще не знают, к какому берегу надежней прибиться.
- Голосование-то уже кончилось.
- А революция продолжается.
- Убедил, Калиныч. Только не с буржуями, с ними беседовать бесполезно.
- С мужичками поговорим.
Они подошли к крестьянам, курившим возле парадной лестницы.
Один из крестьян, пожилой, остриженный в скобку, глянул недружелюбно, другой - помоложе - с любопытством.
- Здравствуй, земляк, - обратился Калинин.
- Кому земляк, а кому и так! - хмуро ответил пожилой. Михаил Иванович увидел: нет у него левой кисти, торчит из рукава морщинистая розовая культя.
- Я-то тверской буду.
Мужик с культей промолчал, а молодой пояснил охотно:
- Издалека мы. Почти что от теплого моря ехали.
- Поделили землицу-то?
- Это мы сразу, - смягчился тот, что с культей.
- Нынче на своей сеять будем, - подтвердил молодой.
- На своей? - переспросил Калинин. - Которую Советская власть дала?
- На этой самой.
- Да вы же небось против декларации сейчас голосовали?
- Ну и что? - опять насторожился сердитый.
- Декларацию вы не одобрили, декреты Советской власти не подтвердили? Значит, и декрет о земле фактически отвергли, и раздел ваш не действительный.
- Но-но! - забеспокоился пожилой.
- Я не шучу. Я - большевик, все декреты Советской власти своими считаю, а вот вы, получается, сами против себя голосовали вместе с эсерами.
- Как же так, дядя Гриш? - в глазах молодого появилась растерянность.
- Погоди, дай скумекаю, - нахмурился тот. Глубоко затянулся несколько раз самосадом. - А ить верно, против ветра мы с тобою плевали-то... Декларация да хренация - путают мужиков басурманским речением! Нет того, чтобы прямо сказать!
- Как же теперь! Неужто назад землю-то?
- Не знаю, - пожал плечами Калинин. - Вы решали, не мы. Эсеры сейчас свой закон о земле обсуждать хотят.
- - Пускай, - твердо сказал пожилой мужик. - Пускай обсуждают, рассуждают, а землю мы не отдадим, земля наша.
- Ишь ты! - удивился Сила Семенович. - Не отдашь?
- А ты не ахай, не ахай! - набросился на него культяпистый. - Мы так порешили: создать у себя свою республику со своими законами. Народ у нас работящий, грамотные тоже есть, без посторонних нахлебников управимся.
- Ну, а насчет одежды, насчет обуви или там платочков для баб - у вас тоже своя фабрика?
- Зачем фабрика? Будем пшеницу продавать, арбузы, мясо. А на деньги все купишь.
- За границей, значит, покупать будете? - не удержался от улыбки Михаил Иванович. - В Полтаве? Или в Царицыне? А если каждый уезд или каждая губерния себя независимой республикой объявит, это через сколько же границ товар-то везти придется, сколько пошлин платить?
- Уж как-нибудь договоримся промеж собой, - надменно поджал губы крестьянин. - Когда товара много - обменять, продать можно. Бывал на ярмарках, знаю.
- А с машинами как же? - очень заинтересовался Сила Семенович. - С молотилками, сеялками, плугами? Или вы сохой пахать будете да цепом молотить?
- С цепом далеко не уйдешь, - сказал молодой. А старший оценивающе глянул на Штырева, спросил:
- Ты, вижу, мастеровой?
- Верно.
- Поедем с нами из твоего голодного города. Забирай семью и едем. Хату тебе миром построим, сало, хлеб и весь прочий харч - во - по горло! А ты у нас большую кузню открой!
- В кузне, мил человек, много не наработаешь. Лемех наварить можно, подков наготовить, а трактор, к примеру, в кузне не сделаешь, для трактора завод требуется.