- Чекистам не до нас, - хмыкнул Чикин, но голос все же понизил. - В Москве в Ленина пульнули... Рвутся у большевиков все кружева, в клочки рвутся... - И, оглянувшись, перешел на шепот: - В английское посольство едем, к военно-морскому атташе. Он тобой особенно интересовался, и по нашему делу и вообще...
За два квартала до посольства Чикин из предосторожности отпустил извозчика. Пошли медленно, чтобы явиться точно в указанный срок. Колька думал о том, что с англичанином надо обязательно столковаться. Работать на него самостоятельно, деньги получать не через Леньку, а прямо в собственные руки.
Людей на улице было немного. Встречные сходили с тротуара, уступая дорогу вооруженному матросу и его спутнику в полувоенной форме. Какая-то дамочка так шарахнулась, что едва не упала. Колька оглянулся и увидел на перекрестке, который они миновали, знакомого человека. По крепкой фигуре, по уверенной осанке, по кожаной куртке сразу узнал Евсеева. Широко расставив ноги, комиссар стоял на повороте и глядел им вслед.
У Кольки спина взмокла: вспомнил ли его Евсеев? Не встречались вроде давно... Сам с ним на особые задания ходил. Где горячо, там и комиссар - на ерунду его не пошлют. Нет, не зря он сейчас возле посольства!
- Хвост за нами, - процедил сквозь зубы Колька. - Большевик, нашим отрядом командовал. Враз колосник на шею привяжет. Влево крути, в переулок.
Они свернули, не доходя до посольства, и сразу заметили троих штатских под аркой каких-то ворот. Двое в зеленых фуражках, а третий - низкорослый - без головного убора, в черном бушлате. Чикин замедлил шаги, но Колька подтолкнул его. Назад пути не было, а тут вроде свой, флотский. Ишь, руку из кармана не вынимает.
- Стой! - хрипло скомандовал Колька. - Мордой к стене, гад!
Чикин сообразил, повернулся безропотно.
- Прикурить есть, браток? - обратился Колька к флотскому. Тот настороженно, не мигая, смотрел круглыми маленькими глазами. Недоверчиво спросил:
- Куда топаешь?
- Приказано доставить по назначению.
- Кто приказал?
- Товарищ Евсеев. Иван Евсеевич.
- А-а-а, - сразу потеплели глаза флотского. Вытащил из кармана зажигалку. - Началось, что ли?
- Пока тихо.
- А этот?
- Влип, офицерик, как муха в варенье. - Колька, стараясь быть спокойным, неторопливо прикурил, двинул Чикина прикладом: - Шагай, контра!
И флотскому:
- Бывай, браток!
Пошел, как по скользкой палубе, твердо ставя одеревеневшие ноги. Поводил плечами, сдерживая озноб: все тело стало вроде бы ледяным. А когда сквозь шум в ушах донесся голос Чикина, благодарившего за спасение, Кольку будто облили горячей водой: весь покрылся потом и сразу так ослаб, что его пришлось заталкивать в пролетку, словно пьяного. С пролетки - в трамвай. На Лиговке долго стояли в подворотне: нет ли слежки?
В трактире выпили по стакану самогона. Чикин велел Зойке принести еще. Она с удивлением смотрела на них, не зная, что и подумать. В свои дела они Зойку не посвящали.
- И жратвы давай. Побольше, - сказал Колька. Ему мучительно, до рези в желудке, захотелось вдруг есть.
Молча выхлестали две бутылки и, не раздеваясь, завалились на постель. Зойка с руганью разула их, накрыла старым одеялом и погасила свет.
Утром Колька проснулся поздно. Зойки уже не было. Чикин тоже ушел. Матрос опохмелился, почувствовал себя лучше и, как всегда, сел играть со старухой в карты.
Чикин заявился лишь в сумерках. Он сменил одежду и теперь был похож на заводского рабочего. Сказал с усмешкой:
- Водопроводчиком устраиваюсь. Хозяин велел.
- Цел, стало быть, хозяин-то?
- Он высоко, надежно сидит. А вчерашней выручки я тебе век не забуду. Там, говорят, мамаево побоище было. Трех чекистов наши ухлопали: Янсона, Шейкмана и еще кого-то. Обыскали чекисты посольство с подвала до чердака, оружие взяли, арестовали тех, которые раньше нас пришли.
- А этот твой атташе?
- Убили в перестрелке... Другой раз иначе надо...
- Насчет другого раза еще подумаю.
- А это видел? - Чикин бросил на стол тяжелую длинную колбаску в черной бумаге.
Колька развернул: блеснули золотые кругляши. Губы растянулись в довольной улыбке.
- Жить можно. А работа теперь какая? Прежнюю-то отменили?
- Новый заход начнем. Тебе приказано сидеть и ждать. Форму свою в шкаф пока спрячь. Дай срок - клеши еще пригодятся.
Глава шестая
1
Готовясь к разговору с председателем Совнаркома Союза коммун Северной области, Михаил Иванович понимал: мирной беседы не будет. Председатель Зиновьев чрезвычайно самолюбив, считает себя выдающимся теоретиком и политическим ясновидцем, болезненно реагирует на критику, на возражения. Знает, что Калинин всегда твердо проводит ленинскую линию, относится к нему с плохо скрытым недружелюбием.
На этот раз он принял Михаила Ивановича особенно холодно, даже с оттенком высокомерия, подчеркнув, что Калинин для него лишь один из многочисленных служащих.
«При случае надо одернуть зазнайку, - подумал Михаил Иванович. - Но прежде всего о деле».
- Недавно я объехал целый ряд уездов Новгородской губернии и нашей Северной области. И вынес убеждение, что политическая обстановка в деревне теперь особенно сложная. Средний крестьянин не верит больше эсерам и меньшевикам. Он тянется к нам, но его отпугивает хлебная монополия, запрет свободной торговли, неправильные, непродуманные действия местных исполкомов.
- С каких это пор комиссар городского хозяйства занимается вопросами, которые его не касаются? - холодно усмехнулся Зиновьев.
- Меня все касается, тем более - политические промахи. Сам я в прошлом крестьянин, и родня крестьянствует. Положение в деревне меня волнует итревожит.
- И какие промахи вы узрели?
Зиновьев задал свой вопрос, почти отвернувшись от Калинина. Смотрел на зашторенное окно, по которому барабанили снаружи капли дождя. И Михаил Иванович поглядел туда же. Шторы точно такие, как в Лесновской думе... Поздний ноябрьский вечер, холодный дождь. Будто год назад, когда Центральный Комитет принял самое ответственное решение - о вооруженном восстании. Зиновьев выступал тогда против ленинской резолюции. И, помнится, вздрогнул: по стеклу пулеметной очередью простучала ветка. У него было такое же выражение лица, как сейчас: недовольное и настороженное. Вот ведь сколько времени прошло с Октября, а он вроде бы нисколько не изменился. Нет, изменился - барства прибавилось.
- Какие же политические промахи? - нетерпеливо повторил Зиновьев. - В чем они?
- В неправильном понимании роли среднего крестьянина. Нельзя противопоставлять середняков беднякам.
- Мы проводим в жизнь линию партии: союз рабочего класса с беднотой, при нейтрализации середняка.
- Но партия нигде, ни в одном документе не говорит о том, что бедняка и середняка надо сталкивать между собой. Наоборот, партия всегда говорила и говорит о соглашении со средним крестьянством. Особенно теперь, когда середняк составляет основную массу в деревне.
- Это мелкобуржуазная масса, ей нельзя доверять.
- Товарищ Ленин в своей последней статье на фактах доказывает, что поворот середняка в сторону Советской власти вызван глубокими изменениями внутри страны и за рубежом. В ходе борьбы с внешней и внутренней контрреволюцией среднее крестьянство убедилось: только Советская власть может спасти трудящихся от империалистической кабалы.
- Ленина я читал.
- Но ведь он достаточно ясно пишет: «Уметь достигать соглашения с средним крестьянином - ни на минуту не отказываясь от борьбы с кулаком и прочно опираясь только на бедноту...» Не о нейтрализации середняка идет теперь речь, а о прочном союзе с ним при руководящей роли рабочего класса.
- Это только личное мнение Ленина. Установка на нейтрализацию никакими решениями не отменена.
- Будет отменена. Жизнь идет вперед, жизнь подсказывает...
- Я уже слышал, что она вам подсказывает, - перебил Зиновьев, - но я по вашей подсказке действовать не намерен.
- Каламбур не из блестящих... - спокойно заметил Калинин. - Обстановка требует нового подхода, а вы, насколько я знаю, предлагаете создать в деревне Советы депутатов крестьянской бедноты. Значит, речь идет не о Советах, где участвовали бы бедняки и средние крестьяне, а о Советах типа комбедов, так вас понимать?
- Экая проницательность!
- Создание таких Советов противоречит принятым законоположениям. Это раз. А второе - куда же вы отпихиваете среднего крестьянина? На сторону наших врагов? Заведомо записываете в стан противника основную крестьянскую массу?! Это уже не каламбур!
- Я не желаю говорить в таком тоне!
- Конечно, куда приятней, если слушают и поддакивают. Но я не за тем пришел.
- Общего языка мы не найдем...
- Вижу, что позиции у нас совсем разные, - сказал Калинин. - А дело такое серьезное, что нельзя оставлять его нерешенным. Буду писать в Центральный Комитет.
- Как хотите. Как вам угодно.
Зиновьев вновь отвернулся, всем своим видом давая понять: разговор окончен.
Возвратившись домой, Михаил Иванович сразу сел к письменному столу. Екатерина Ивановна, глянув на сосредоточенное лицо мужа, поставила ему стакан чая и ушла, чтобы не мешать.
Придвинув лист бумаги, Михаил Иванович написал сверху, размашисто: «Товарищу Ленину».
2
Сразу после Нового года Владимир Ильич вызвал Калинина в Москву. Поезд, пробиваясь через снежные заносы, шел вдвое дольше обычного. Михаил Иванович едва не опоздал к назначенному времени. Хорошо, что на вокзале подвернулся извозчик с рысистой лошадкой.
В Питере на улицах сугробы высокие, а в Москве еще выше. Иные деревянные домишки завалило до второго этажа. Против окон - вроде бы бойницы прорыты в плотном снегу. От стен не отгребают - теплее.
- Рад видеть вас, товарищ Калинин, очень рад, - встретил его Владимир Ильич. - Мне сказали, что вы прямо с поезда. Устали? Голодны?