- Это цветочки, - Кузьма уверенно наполнил большие граненые рюмки. - Дальше еще хуже пойдет.
- На суку сидят, а его же и рубят. Кто им с такой продразверсткой работать станет?
- Мужиков много, батя, есть из кого масло давить.
- Это что же, программа у большевиков такая?
- Программа у них хитрая. Вроде опять басурмане на Русь пришли, только теперь не с саблей, не с боем, а незаметно влезли.
- Ты своей головой додумался, али подсказал кто?
- Барин растолковал, Мстислав Захарович.
- Вот оно что! - заерзал на лавке Василий Васильевич и даже приподнялся от нетерпения. - Ну, говори, говори, когда последний раз видел?
- А недавно, и месяца не прошло. Поскитались мы, батя, вместе со всей его семьей. Страстей натерпелись - не приведи господь. Без меня бы им верная крышка была, - похвастался начавший хмелеть Кузьма. - Мстислав Захарович на Дон рвался, а нас вместо Дона аж на Волгу занесло. Теперь ведь едешь, не куда хочешь, а куда поезда идут. Пока отдышались там, подкормились - кругом фронт объявился.
- На Волге осели, значит?
- Сейчас, батя, дай мосол догрызть... Обскажу все по порядку. - Кузьма ел с азартом, как молодой волк после долгой пробежки. - Народ, батя, сам знаешь, надвое разделился: одни - за белых, другие - за красных. Везде драка. А мы тихо прижились. Дом на краю города. Садик свой, речка близко. Нашелся у барина знакомец, тоже знатного рода. Без правой руки вояка. Но вскоре расклеили по городу приказ: всем бывшим офицерам явиться на регистрацию. Только регистрация ихняя известно какая: через человека - на свалку.
- У нас многих офицеров в Красную Армию забрали...
- Тут место тихое, - пояснил Кузьма. - А там с одной стороны казаки, с другой - белогвардейцы, с третьей - пленные чехи мятеж подняли. Такое дело! Вот и надумали мы промеж собой: никуда барину не являться. В саду стожок сена стоял, я в нем схорон сделал, погребок вырыл. И бог миловал, отсиделся Мстислав Захарович. Тут как раз белые чехи пришли. Эшелонами на вокзале стояли, в городе не ночевали, клопов опасались. А вшей у них своих дополна. Ну, однорукий сразу с мятежниками стакнулся, привез к нам ихнего полковника. Долго он с нашим хозяином толковал, уговаривал ехать к Колчаку в Сибирь. Тут и решил Мстислав Захарович послать барыню с детьми через море за границу. А мне приказал пока домой на разведку: посмотреть, как здесь. Ну, я с охотой, больно уж о вас стосковался... Выправил Мстислав Захарович через того полковника документ, будто я красноармеец и после ранения отпущен на отдых. Печатку нужную пристукнули. У них много печаток всяких...
- Значит, надолго ты? - с надеждой спросил Василий Васильевич. - Вдвах хозяевать будем?
- Ив уме не держи, батя, на дурноедов я работать не стану. Да и барину обещал воротиться.
- Где ж ты его сыщешь?
- Мстислав Захарович - фигура заметная, не затеряется. Адресок он мне дал в сибирский город Омск. Туда и подамся.
- Через фронт попрешь?
- А чего? Мне дорога открытая. Красным скажу, что белые меня изуродовали - изувечили, а белым обратно на красных наклепаю. Кто нонче проверит?
Пропустив по четвертой стопке, они закусили молча, потом Василий Васильевич спросил невесело:
- Насчет земли, насчет барского имения, что Мстислав Захарович наказывал?
- Была об этом речь, батя. Господский дом просил оберегать, особенно картины и эти, как их, скульптуры. Которые из мрамора.
- В барских хоромах теперь коммуния, - пояснил Василий Васильевич. - Самую голытьбу туда собрали. Федьку косого, другого Федьку, который погорелец, Аниську - вдову с пятью ртами. Земли дали с достатком, валяй обихаживай. А кому обихаживать? Только и умеют за новую власть глотки драть. Весной справные мужики отсеялись, а коммуния едва на поле выползла. Летом я, бывало, с покоса иду, а они глаза продирают... Я один больше всей этой коммунии наработал. С голоду бы им подыхать, да новая власть у нас хлебушек-то отобрала, голодранцев своих кормит, а нас же еще и ругает! - старик так двинул кулаком по столу, что подскочила и жалобно звякнула миска.
- И я про то говорю.
- А насчет земли как барин велел?
- Землей приказал пользоваться пока. А когда настоящая власть заступит, тогда разберемся. Он себе имение, рощу и луг желает оставить. А поля пусть мужики выкупят в рассрочку.
- Выкупить надежней, - кивнул старик. - Хоть и тяжело для кармана, зато уж заплатил и пользуйся по гроб жизни. Я завтра мужиков соберу, которые с понятием. Ты им обскажи подробно.
- Так и барин советовал. Пусть, мол, разумные крестьяне все по соседним волостям объяснят. Агитировать надо, чтобы в Красную Армию никто не шел, чтобы в лесу отсиживались до поры. Три десятка парней в лесу укроются - в Красной Армии взводом меньше будет.
- Отправим, - пообещал Василий Васильевич. - По всему уезду пройду, со стариками поговорю. И ты бы посидел возле дома, сынок. Лес большой.
- Нет, батя, я Мстиславу Захаровичу верой и правдой. Отдохну малость и снова в дорогу.
4
В кабинете почти так же холодно, как и па улице. Сквозь обледеневшие стекла едва заметным розовым пятном просвечивало негреющее зимнее солнце. Сотрудники Комиссариата городского хозяйства и представители предприятий, собранные на экстренное совещание, сидели в верхней одежде. Даже самые вежливые, сняв вначале шапки, снова надели их.
Чернила замерзли. Михаил Иванович делал пометки карандашом, отогревая пальцы дыханием. Записывал мало. Почти все цифры, приводимые выступавшими, были ему известны. Угрожающие, с каждым днем стремительно уменьшающиеся цифры! Весной и летом, привлекая безработных, удалось заготовить некоторое количество торфа и дров. Их хватило до января. Помогли городу общественные огороды, с которых было собрано овощей на сто пятьдесят миллионов рублей. Всю осень снабжались овощами заводские столовые, госпитали, приюты, больницы. Теперь запасы иссякли. Вторая послереволюционная зима в Питере оказалась гораздо страшней первой, хотя и та была не из легких.
Город жил теперь только тем, что привозили из сельскохозяйственных губерний страны. А много ли они могли дать? Республика в кольце фронтов. Белогвардейцы и интервенты отрезали от промышленных центров сырьевые и продовольственные районы. Донецкий уголь, бакинская нефть, украинский и кубанский хлеб находились в руках врагов. Вся тяжесть продовольственной разверстки легла на крестьян Центральной России.
Конечно, хлеб в деревне еще есть, кулак успел припрятать зерно. Только попробуй найти, попробуй взять - он ведь горло перегрызет за свое добро.
Думая о хлебе, Михаил Иванович вдруг явственно представил каравай, только что вынутый из печи, еще горячий, с хрусткой корочкой, с тягуче-приятным запахом. И таким осязаемым был этот запах, что тошнота подкатила к горлу, закружилась голова и поплыли перед глазами голые стены, лица и шапки. Карандаш выпал из ослабевших пальцев, стукнулся о крышку стола. Выступавший товарищ смолк, вопросительно посмотрел на Калинина. Михаил Иванович сильно, до боли сжал левую руку, напрягся. Слабость прошла. Сказал спокойно, даже улыбнулся чуть-чуть:
- Продолжайте, пожалуйста. Полуобморочное состояние, вызванное голодом, появлялось у него уже несколько раз. Нельзя, значит, думать о еде, надо гнать всякую мысль о ней.
Кризис назрел, силы израсходованы. Некоторые товарищи близки к отчаянию. Именно поэтому Михаил Иванович созвал их сюда. Если опустить руки, катастрофа неизбежна, жизнь в большом пролетарском центре замрет, Петроград окажется во власти тьмы и анархии. Во что бы то ни стало нужно поддерживать хотя бы слабое биение пульса, бороться до последней возможности.
Об этом он и повел речь, как только закончил выступление председатель топливной секции. Заговорил с несвойственной ему резкостью, делая большие паузы, чтобы хватило сил.
- Дрова будут в марте. Заготовки выполняются. До марта мы обязаны дотянуть. Без ссылок и оговорок. Вся броневая группа предприятий, весь Водосвет будет работать. Водопровод, электростанции, трамвай, мельницы - вот главное. Без воды нельзя. Воду населению - круглые сутки. Остальное урежем. Трамвай будет ходить двенадцать часов. Свет в город подавать десять часов в сутки, но подавать обязательно.
- Я только что говорил о невозможности, - обиженно вставил председатель топливной секции.
- Знаю. Каждый пуд нефти, каждый пуд угля, каждую сажень дров будем распределять вместе. Не жалейте заборов и старых деревянных построек.
Михаил Иванович перевел дыхание, ища глазами товарища, отвечавшего за снабжение продовольствием.
- Как сегодня?
- Выдали по осьмушке хлеба только рабочим, служащим и детям. Завтра такой же паек. На складах останется лишь сахар. Его раздадим послезавтра.
- Продотряды возвращаются?
- Ждем с часу на час.
- Немедленно всю секцию разошлите по заводам и фабрикам. Подчеркиваю - немедленно. Создавайте и сразу же отправляйте в деревню новые продовольственные отряды. Берите со складов мануфактуру.
- Деньги, - подсказал кто-то.
- Деньги крестьянину сейчас не нужны, - возразил Калинин. - Скобяные товары в цене. Пилы, топоры, гвозди, - он снова передохнул. - Москва обещала помочь, но Москве тоже трудно, товарищи. Мы сами за все в ответе!
5
Возвращаясь домой, он каждый раз испытывал теперь какую-то неловкость. Чудился укор в детских глазах, которые на исхудавших лицах казались особенно большими и выразительными. Нет, дети не ждали от Михаила Ивановича пряников или конфет - хотя бы маленький кусок черного хлеба, это был бы для них праздник!
При отце дети не жаловались на голод, не просили есть. Так велела им мать. Но каково было Екатерине Ивановне, когда она оставалась с ними одна! Юля в эту зиму почти не поднималась с постели, переваливала из одной болезни в другую, настолько высохла, что ручонки казались прозрачными. Мальчики развлекали ее, читали вслух книги. Но и они стали вялыми, тихими. У самой Екатерины Ивановны, как в девичью пору, резко выделялся на осунувшемся лице нос. Платья, тесные год назад, теперь свободно болтались на ней и требовали перешивки.