Первый рассказ
ПОПУТНОЕ СЛОВО
Составляя этот томик первых рассказов молодых литераторов, у которых пока нет ни книг, ни писательского имени, мы жестко отсеивали произведения, стараясь выбрать из большого их числа те, что отмечены печатью несомненной одаренности. Дело не в том, что выискивались безупречные творения. Искушенный читатель найдет, вероятно, в рассказах книги и просчеты, и неточности. Но он, несомненно, почувствует, что люди, представленные на этих страницах, — одарены, что им удается показать движения души человека, нарисовать картину природы, сотворить в своих рассказах мир, который нам хорошо знаком и все же неведом, ибо они, авторы, увидели в нем то, чего мы до сих пор не замечали.
В рассказах, представленных в книге, есть одна вполне естественная закономерность: они написаны людьми, знающими много, людьми с острым зрением, умеющими нарисовать то, что они знают. Каждый из них, невзирая на молодость (только Николаю Новоселову перевалило за четвертый десяток, остальным — чуть меньше или чуть больше тридцати), многое повидал. Житейский и литературный опыт не всегда зависит от числа прожитых лет. Смотреть и видеть, жить и понимать жизнь — нередко разные вещи. Бесспорно, глубина познания, обостренное видение — одна из самых важных черт таланта.
В рассказах Зои Прокопьевой мы то и дело обнаруживаем отменно написанные картины природы. С наслаждением вдыхаем мы запах чистой лесной сырости, пряность привядших листьев и влажных груздей; то там, то здесь взгляд улавливает чистоту скромных и все же праздничных красок северного леса. И люди здесь, в рассказах Прокопьевой, тоже чем-то напоминают природу — они самобытны, у них свое видение мира, свое лицо, своя неторопливая, цельная речь.
Откуда это? Здесь нет секрета и нет чудес. Зоя Прокопьева исходила сотни верст, она знает цену костру и умеет поддержать в нем жизнь в очень дождливую и ветреную погоду; она найдет себе пропитание в бору и в степи, даже если в походной сумке кончился последний кусок хлеба. А сколько всяких и важных, и проходных — встреч было на этом пути, где тлели бревна уральской нодьи — долгого таежного огня!
Читая рассказы Александра Полякова, мы тотчас чувствуем, что картины Севера, нарисованные молодым троицким учителем, удивительно достоверны. Их нельзя выдумать, увидеть чужими глазами, — нужен свой опыт, свое видение, свое осмысление увиденного. И в самом деле, Александр Вениаминович Поляков не с чужих слов знает людей и природу, о которых пишет. Детство и юность его прошли на берегах северных рек. За суровой внешностью северян, за скупой их речью, за неторопливыми движениями он научился узнавать доброе сердце и нежную душу человека России. Он сам был землепроходцем, шофером, охотником.
А Геннадий Федорович Лазарев? Летчик и учитель летчиков, он видел синее, не очень синее и совсем не синее небо не только над головой, но и под собой. Он «ходил» по этой дорожке не один месяц и не один год приглядываясь к людям и природе почти с космической высоты.
Николай Николаевич Новоселов — учитель с большим стажем. Это чувствуется в его рассказах. В них — мудрость пожилого человека, умеющего многое подметить и обогатить виденным читателя.
Итак, мы накоротке познакомились с молодыми авторами. Пройдет время, и люди, чьи произведения представлены в этом сборнике, став старше и мудрее, порадуют нас всех полной мерой. Будем надеяться на это.
МАРК ГРОССМАН
ГЕННАДИЙ ЛАЗАРЕВ
Родился в 1929 г. В 1949 г. окончил металлургический техникум и получил специальность теплотехника. После авиационного училища находился в рядах Советской Армии — был летчиком-инструктором при училищах ВВС. Писать начал лет пять назад. Печатался в областных газетах.
П + М
После сдачи письменного экзамена по математике кто-то из мальчишек предложил на все плюнуть и пойти на пляж.
Предложение поддержали с восторгом. Все, кроме Тонечки Мироновой. Тонечка изо всех сил «тянула на медаль», и время терять попусту не хотела.
— Ну и пусть зубрит, а мы не железные! — стараясь не смотреть на Тонечку, сказала Марина. — Лично у меня сегодня активный отдых и проветривание мозгов.
Марина была отличницей, и в классе привыкли к тому, что она должна стать медалисткой. Сама Марина побаивалась разве только математики. Теперь все страшное для нее позади.
Уговорились встретиться всем классом в час дня на городском пляже и разбрелись кто куда.
Марина зашла в учительскую: ей хотелось переговорить с математичкой, — но там никого не было: комиссия работала в кабинете директора. Марина задержалась перед зеркалом. «Ничего, — подумала не без гордости. — Только вот прическа… Абсолютизмус примитивус! Сплошной ужас!» У Марины пышные, спадающие до плеч волосы. Ей они до чертиков надоели, и она давно бы разделалась с ними, но отец, когда она заговорила об этом, предупредил: «Не посмотрю, что невеста. За прическу могу и выпороть!»
Откинув со лба завитушки, Марина собрала волосы сзади в тугой пучок. Из зеркала теперь глядела совсем иная Марина: не девочка, похожая на куклу, с большими, как у героини мультфильма глазами, а взрослая девушка. «Поступлю в институт и — будь что будет! — остригусь коротко! — решила Марина. — И покрашусь, как Нелька».
За дверью директорского кабинета послышались шаги, и Марина на цыпочках вышла в коридор.
Около школы под вязом стояли мальчишки. Они все как один были в белых рубашках с закатанными по локоть рукавами, в узких брюках и черных остроносых ботинках. И все курили в открытую. Среди них был и Павлик. Встретившись с ним взглядом, Марина чуть заметно кивнула ему.
Павлик не спеша докурил сигарету и только после этого, словно нехотя, расстался с ребятами.
На виду у мальчишек он шел вразвалочку. Но свернув за угол и не увидев Марины, заметался из стороны в сторону. На минуту остановился, чтобы протереть очки. Зная, что это не поможет, что все равно дальше пятнадцати шагов ему не увидеть, побежал. Звонко зацокали по асфальту железные подковки каблуков. «Смехотура! — в отчаянии думал Павлик. — Если бы сейчас был вечер, из-под каблуков у меня сыпались бы, наверное, искры. Ищи-свищи теперь ветра в поле!»
Через два квартала четвертый от угла дом — ее. Павлик сел, закинул за спинку скамейки руки, вытянул уставшие ноги. Если Марина из школы пошла домой, то они где-то разминулись. Это не исключено. С таким, как у него, зрением можно пройти рядом с водонапорной башней и не заметить ее.
Марина пришла вскоре. Павлик издали узнал ее по частому-частому постукиванию каблучков. Виновато улыбаясь, пошел навстречу. Улыбка получилась глуповатой. Чтобы скрыть ее, сунул в рот сигарету.
— Ты уже здесь? — Неумело сдерживая смех, Марина сделала удивленное лицо.
«Видела! Ей-богу, видела! И как я чуть не сбил старушку и как наткнулся на милиционера», — подумал Павлик и попытался отделаться шуткой:
— Помнишь сказку про то, как заяц соревновался в беге с семейной четой ежей? Только-только добежит, бедняга, до конца поля, а еж выходит из-за укрытия и говорит: «А я уже здесь!» Помнишь?
Марина засмеялась:
— Молодчага ты, Павлик! Абсолютизмус молодчагиус!
Павлик засиял, точно заслуживший похвалу первоклассник, и старательно задымил сигаретой, хотя от дыма першило в горле.
— Мне нужно было поговорить с тобой в классе, — нарушила молчание Марина, — но ты ушел с мальчишками…
«А я бы дождался тебя», — хотел сказать Павлик, но промолчал. Ему хотелось хоть капельку почувствовать себя независимым и солидным.
— Я хотела предложить тебе пойти на дикий пляж. Знаешь, на том берегу озера, где березовая роща?
У Павлика перехватило дыхание и сладко екнуло сердце. Марина! Марина приглашает его на дикий пляж. Это черт знает что! Ну и везет! И математику сдал, и Марина, и… вообще!
Стараясь быть спокойным, проговорил:
— Я обещал ребятам принести на пляж волейбольный мяч…
Марина нахмурилась, и Павлик понял, что сейчас может произойти катастрофа: Марина повернется и уйдет. И конец. И попробуй тогда дождаться следующего приглашения.
Теряя гордую, независимую осанку, проговорил невнятно:
— В конце концов, на пляже полно мячей. Можно пристроиться к любой компании. Ведь правда, Марин?
— Подожди меня здесь. Я переоденусь, — сказала Марина и скрылась в подъезде.
Тропинка петляла в зарослях лозняка. В просветах между кустами блестело озеро. Поверхность его была покрыта чешуйками ряби, и каждая сверкала и искрилась.
Марина шагала босиком. Павлик — в парадных ботинках. Ботинки жали отчаянно, но Павлик не мог позволить себе такой роскоши — идти босиком. По спине у него побежали мурашки, когда он представил сочетание — сверхмодные брюки и незагорелые с желтыми пятками ступни.
Марина помахивала веточкой лозняка. Павлик нес разбухшую от всякой всячины авоську. Из ячеек авоськи рогами торчали горлышки бутылок с лимонадом.
Говорили обо всем и, в сущности, — ни о чем. Смеялись, дурачились, хотя от жары нечем было дышать. То и дело Марина забегала в озеро и пригоршнями бросала на Павлика снопы брызг. Капельки стекали за воротник, приятно холодили тело, и Павлик, не зная, как иначе выразить восторг, хохотал по-сумасшедшему.
Марине нравилось быть с Павликом. С ним весело, и он может помолчать, когда грустно. Он такой покладистый и уступчивый. И главное — скромный. Другие мальчишки сразу лезут целоваться, стоит с ними сходить в кино. Павлик не такой. Он ведет себя, как подобает мужчине.
Там, где тропинка вплеталась в молоденький березнячок, Павлик положил авоську на траву и спросил:
— Хочешь, Марин, покажу фокус?
— Ты знаешь фокусы? — удивилась Марина.
— Еще какие! — Павлик засмеялся и скрылся в кустарнике.