— Весь на пафосе, — морщится мама, откидываясь на спинку дивана и ставя бокал на колено. — Ему что, костюм на заказ сшили?
— Как по мне, ему идет, — примиряюще говорит тетя.
Мама смотрит на экран — там как раз показывают Джеймса и остальных финалистов — и делает большой глоток вина.
— Он не нашей породы, Николь.
На Джеймсе темно-синий костюм, белая рубашка и узкий фиолетовый галстук. Костюм и правда сшили на заказ — Иззи рассказала мне об этом по видеозвонку, — но на Джеймсе он смотрится естественно и гармонично. Наверное, для него подобная одежда привычна: он родился и вырос богатым. На стоимость такого костюма мы с мамой могли бы жить несколько месяцев.
Мама переводит взгляд на меня.
— Конечно, он что угодно может себе позволить. Купил тебе крутой фотик.
Я решаю не напоминать, что он хотел заменить им тот, который сломался по вине матери: атмосфера в комнате и так напряженная. Этот день ужасен каждый год, но с того момента, когда мой отец заглянул в наш район в последний раз — я была на первом курсе, — дела стали еще хуже. Уж не знаю, надеялась ли мама на то, что все чудесным образом станет как прежде, или страдала из-за того, что этого никогда не произойдет, — в любом случае в этот день много лет назад в семье нас осталось двое. И я должна быть частью этой семьи.
К тому времени, как показывают Джеймса, меня начинает потряхивать. На экране крутят подборку лучших моментов с его матчей — и в прошлом университете, и в МакКи. Ведущий сравнивает Джеймса с отцом и квотербеками, которые получили трофей в прошлые годы. Это же проделывают и с другими финалистами: квотербеком из Алабамы, защитным эндом31 из Мичигана и ресивером из Оберна.
Наконец объявляют победителя. Им становится Джеймс.
Краем уха я слышу, как радостно вскрикивает тетя Николь и хлопает в ладони дядя Брайан. Отчетливо различаю, как хмыкает мать, вставая с дивана. Мои глаза наполняются слезами, и я прикрываю ладонью рот, чтобы не охнуть. Джеймс проходит по сцене, улыбаясь широко, как никогда прежде, и принимает трофей, пожав ведущему руку. Выглядит парень просто великолепно. Красивый, уверенный, тот самый сын-протеже, которого жаждал увидеть весь мир. Когда аплодисменты стихают, Джеймс смотрит на награду в руках, а затем прокашливается.
— Даже не знаю, с чего начать, — признается он.
Зрители в зале по-доброму смеются.
С кухни доносится звук удара. Разбитого стекла.
Я вскакиваю на ноги раньше тети Николь и выбегаю из комнаты. Мама стоит на кухне, наклонившись над раковиной, усыпанной залитыми вином осколками. Я застываю, заметив, что по ее ладони стекает кровь.
— Мам? — Голос у меня дрожит от страха.
Мама смотрит на меня. По ее щекам текут слезы, тушь, и без того неровно нанесенная, растекается окончательно. Она вытаскивает из руки осколок и морщится.
— Боже.
Я подбегаю к ней, хватаю полотенце, оборачиваю ее ладонь и легонько надавливаю. К моему удивлению, мама крепко обнимает меня, прижимаясь щекой к щеке, — она уже давно так не делала.
— Бекс, — шепчет она. — Моя милая доченька.
— Мам, — бормочу я, потираясь щекой. — Что случилось?
— Поскользнулась.
Наверняка она лжет, но я решаю промолчать и лишь отстраняюсь, чтобы убрать осколки из раковины. Мама придвигается ближе.
— Милая, посмотри на меня.
Я беру еще несколько кусков стекла и кладу на бумажное полотенце.
— Он тебя бросит.
Я моргаю, не глядя на мать.
— С чего ты взяла? Расклад на картах сделала?
— Нет. Но он — мужчина. А мужчины всегда уходят.
— В соседней комнате сидит дядя Брайан с женой. Твоей сестрой.
— Я про недосягаемых мужчин, — тихо и настойчиво произносит мать. — Малышка, посмотри на него. Думаешь, ты сможешь состязаться с толпой девушек, которые накинутся на него, едва он наденет новую форму? Мужчины вроде него не просто так женятся на моделях. Ты кем себя возомнила — чертовой Жизель Бюндхен?32
Мать горько смеется — в тишине кухни звук отдается эхом.
— Может, сейчас он и обратил на тебя внимание, — продолжает она, — но ты для него лишь очередная потаскушка. Он начнет изменять, как все остальные. Как Дэррил. Как твой отец.
Я стискиваю зубы.
— Ты не знаешь Джеймса.
Мать бросает взгляд в сторону гостиной. Оттуда раздается звук телевизора, но, кажется, тетя и дядя переключили на какое-то развлекательное шоу.
— Зато достаточно знаю о жизни, — говорит она. — Парень с такой улыбкой — акула, а ты — загнанная жертва. Я просто пытаюсь тебя защитить. Он пожует тебя и выплюнет, милая.
Я никогда не ненавидела мать. Я злилась на то, что она не могла пережить расставание, и на психическую болезнь, из-за которой она постоянно нездорово глушила душевную боль. Я жалела мать. Мне хотелось встряхнуть ее, закричать ей в лицо, сделать что угодно, чтобы вернуть ту маму, которую я знала в раннем детстве. Прежнюю Эбби Вуд, которая придумывала необычные рецепты пирогов для дайнера, безо всякого повода танцевала в гостиной и каждый день провожала меня до школы и отводила домой. Эбби Вуд, которая поддерживала мое увлечение фотографией, хвалила меня и покупала дешевые камеры в супермаркете, чтобы я могла снимать все, что пожелаю.
Но сейчас у меня в голове впервые возникают эти три слова.
«Я тебя ненавижу».
Я ненавижу ее и то, какой она стала. Ненавижу разгребать проблемы, которые происходят из-за нее. Ненавижу обещание, которое она заставила меня дать в пятнадцать лет, — продолжать семейное дело, управлять дайнером, который они открыли с отцом. Я ненавижу смотреть на то, как она увядает и становится каким-то подобием человека — тем, кто может говорить в лицо дочери такие гадости и называть это заботой.
Но больше всего я ненавижу то, что она права.
Неважно, в какой город переедет Джеймс — в Сан-Франциско, в Филадельфию или куда-то еще. Дальше все в любом случае будет так: он встретит девушку, полюбит ее и начисто забудет о моем существовании. А я? Я буду здесь, и моя жизнь останется такой же, как и всегда.
Сейчас Джеймс именно там, где ему и полагается. Проблема в том, что и я тоже.
30
Джеймс
Я прыгаю на месте, и бутсы с каждым разом все сильнее ударяют о мерзлую землю. Дыхание клубится паром, словно от кружки горячего кофе. Прошлой ночью выпал снег, и, так как помехой футболу может стать лишь как минимум гроза, утром наша команда на улице и разогревается перед тренировкой.
Единственное, что заставило меня вылезти из кровати, — мысль о том, что я увижу Бекс. Она сказала, что придет на тренировку и будет практиковаться в съемке движущихся объектов.
— Это тебе не юг! — кричит мне Демариус, пробегая мимо с издевательской улыбкой на лице. — Чел, да ты прям сосулька!
Флетч догоняет его и стукает по руке.
— Тупица, он не из штата Луизиана, а из универа.
— Да ладно, он прав, — бурчу я. — Я и забыл, как фигово играть на снегу.
— Какого черта не бегаем? — На поле выходит мистер Гомес. — Вперед, джентльмены! Стоя на месте, вы свои задницы не согреете!
Я стягиваю куртку и кидаю на скамейку. Я не ношу футбольные перчатки: мне всегда казалось, что голыми руками я крепче держу мяч, но сегодня я об этом жалею. Хотя бы я надел легинсы под шорты и спортивный лонгслив под футболку. Какого хрена так холодно? Да, на Лонг-Айленде бывают и мороз, и снег, но остров со всех сторон окружает вода, поэтому там обычно не стоит такой дубак, как на остальном северо-западе США.
Я бегу трусцой со скоростью, которую при необходимости смог бы поддерживать долгое время. Один за другим ко мне присоединяются остальные парни из команды. Демариус обгоняет меня, выполняя сальто назад в зачетной зоне и, приземлившись на спину, делает снежного ангела. Я закатываю глаза и протягиваю ему руку, чтобы помочь встать. В глазах у парня сверкает коварный огонек, и я настораживаюсь — и правильно, потому что в лицо мне летит снежок. Я успеваю уклониться, и ком снега попадает в Бо. Того это просто выбешивает. Он несется за Демариусом, гоняя его по зачетной зоне. Демариус высокий, тощий и кошмарно быстрый, но Бо умудряется догнать его и повалить на землю. Морозный воздух разрезает свисток тренера.
— Я сказал вам бегать, а не в снежки играть, твою ж за ногу! Каллахан! Это, по-твоему, бег?
— Нет, сэр.
— Ну так беги по-человечески. И остальные тоже. Разгоняйте кровь по телу! Чтобы все пробежали десять кругов. — Он смотрит на Демариуса и Бо. — Особо умные — пятнадцать.
Бо в бешенстве впивается глазами в Демариуса: если бы взглядом можно было убивать, тот бы уже лежал в могиле. Остальные парни смеются — даже Дэррил. Я прикусываю губу, сдерживая смех, и смотрю на Бо, пожимая плечами: «А что поделать?»
Я снова бегу, на этот раз быстро, увлекая за собой команду. Ледяной ветер обжигает щеки, из носа течет. К концу разминки мне становится куда теплее, хотя, кажется, что кончики ушей вот-вот отвалятся.
Заметив у края поля Бекс, я, пока тренер отвлекся, ускальзываю с ней поздороваться.
— Приветик! — говорит она, увидев меня. — Ну и дубак сегодня!
Я наклоняюсь и целую ее. На Бекс толстая вязаная шапка, закрывающая уши (повезло!), и белая дутая куртка, в которой девушка похожа на зефирку — очень милую, между прочим! Я поправляю ей шарф и цокаю, заметив, что на руках у нее нет перчаток.
— В перчатках я с этим красавцем не управлюсь, — вздыхает она, доставая фотоаппарат. — А ты чего даже без шапки?
— Стоит мне начать играть, она свалится. Видела Бо с Демариусом?
— Джеймс! — кричит тренер. — Я разрешил твоей девушке пофоткать тренировку. А тренировка начинается, когда ты берешь в руки мяч. Так что ну бегом сюда!
Я чмокаю Бекс в щеку.
— Увидимся. Выбери хороший ракурс.
— У него это задница, — подмигивает девушке Флетч. — Обязательно ее пофоткай.
— Она правда хороша, — отвечает Бекс.
Половина парней из команды, конечно, начинает свистеть и улюлюкать.