— Думаю, Иззи еще много лет будет им это припоминать.
— Вижу, ты уже понимаешь, как устроена наша семья, — смеется Сандра и ставит кружку на стол. — Мой сын о тебе заботится. Даже очень. Знаю, это может прозвучать странно, но спасибо, что ты у него есть. Он заслуживает, чтобы рядом с ним был кто-то близкий. Джеймс всегда такой серьезный — с самого детства. Следует правилам, изо всех сил старается. Но когда он смотрит на тебя… он словно весь светится и становится спокойнее. Так прекрасно это видеть.
Женщина встает, забирая наши кружки, и гладит меня по щеке.
— И может, я еще не так хорошо тебя знаю, но, когда ты смотришь на Джеймса, я замечаю то же самое.
Сандра уходит на кухню, оставив меня наедине с елкой, под которой горой лежат подарки. В камине потрескивает огонь — женщина разожгла его сразу, как мы пришли. Сандра правда замечает перемену во мне, когда я рядом с Джеймсом, или ей просто кажется?
Мои чувства к Джеймсу стали куда сильнее и глубже — я словно долго плавала на мелководье, а потом вдруг осознала, что берега уже не видно. Джеймс кружит мне голову. Когда он называет меня принцессой, мое сердце делает сальто. Он забавный и романтичный. Может, он обычно и следует правилам, но в нашей сделке нашел в них множество лазеек — и, кажется, нисколько этого не стыдится.
До меня доносится смех Джеймса. Они вместе с братьями входят в комнату отдыха. Стоит ему взглянуть на меня, как глаза у него сияют. Парень наклоняется, чтобы поцеловать меня, но я его отталкиваю: он холодный и потный. Джеймс все же изловчается и чмокает меня в макушку. Я отмахиваюсь от него, а он только ухмыляется.
— Прости, что ушел, — говорит он.
— Ты же знаешь — мне нормально. Если только ты не потащишь меня с собой — вот это слишком.
Джеймс присаживается на корточки, и теперь наши лица совсем близко. Он приподнимает бровь.
— О, правда?
— Ага, — говорю я, неровно вздохнув.
Раньше я была уверена, что пот — это мерзко. Сейчас же мне самую чуточку хочется слизнуть каплю, стекающую по его скуле. Судя по тому, как Джеймс смотрит на меня, он прекрасно понимает, о чем я думаю, — видимо, у меня не получается выглядеть непоколебимо.
— И что бы ты тогда со мной сделала? — поддразнивает меня Джеймс.
В голове проносится вихрь мыслей. Однако не успеваю я ответить парню флиртом — или просто повалить его на пол и поцеловать, забыв про пот, — как нас прерывают. Раньше нам везло с личным пространством: один раз Купер случайно застал нас в постели, другой — Лора едва не зашла в ванную, пока мы с Джеймсом вместе принимали душ, но больше ничего. В доме Джеймса мы провели меньше суток, а его младшая сестра успела дважды обломать нам малину!
— Включаю «Привет семье»! — заявляет она, тыкая Джеймса в щеку по пути к телевизору.
— Не надо, ну пожалуйста! — стонет Джеймс. — Из, я готов на все! Только избавь меня от этого кошмара!
— Плохих фильмов с Рейчел МакАдамс не бывает, — отвечает Иззи, оглядываясь на меня. — Правда, Бекс?
Я смотрю на парня, затем — на его сестру. Если соглашусь, то больше подружусь с Иззи, но огорчу Джеймса. Ну и пусть — переживет. Его же не хватает защитник размером с гору, как выразилась Сандра.
— Знаешь, Иззи… ты права.
* * *
Джеймс открывает заклеенную скотчем коробку с «Монополией» с таким трепетом, словно держит в руках артефакт. Игровое поле и карточки такие же, как и в обычной «Монополии», но серебристых фишек нет. Вместо них Джеймс расставляет на поле несколько странных предметов: пуговицу, солдатика, кулон со сломанным креплением, что-то напоминающее туфельку куклы Барби, блестящий помпон и помятую крышку от бутылки.
— Бекс — гостья, пусть выбирает первой, — заявляет Себастьян с другого конца журнального столика.
Мы всей компанией сидим на полу возле елки, держа в руках кружки горячего шоколада с алкоголем (только у Иззи обычный). Я думала, что у меня, как у девушки Джеймса, будут преимущества — может, мы с ним сможем играть командой. Однако стоило мне увидеть азартный блеск в глазах парня, как эта мысль испарилась. Может, сейчас я и устроилась у него под боком, но, едва кто-то возьмет первую карточку, он станет моим врагом номер один. Что ж! Может, я и проигрываю Джеймсу на баскетбольных автоматах, но в настольной игре ему меня не обойти.
Купер с вызовом смотрит на меня — его голубые глаза горят.
— Заберешь мою пуговицу — я тебя укушу.
— Пуговицу? — Я бросаю взгляд на предмет. — Я-то думала, ей никто играть не захочет.
— Тому, у кого пуговица, везет больше всех, — объясняет Джеймс. — Следующая по удаче — туфелька.
— И сегодня ею играю я, — хрустнув пальцами, говорит Иззи. — В прошлом году ты меня просто разнес!
— А какая фигурка приносит неудачу? — спрашиваю я.
— Солдатик.
Я качаю головой.
— Три пацана — и ни один не хочет играть солдатиком?
— Потому что он проклят, — сухо говорит Ричард с дивана.
У него под боком пристроилась Сандра. Они единственные смотрят фильм, который идет по телевизору, — «Эта замечательная жизнь»39. На меня нахлынули эмоции: раньше мы с мамой смотрели его в дайнере. Когда я была маленькой, мама любила это кино, как и классику в целом — в музыке, в искусстве, в моде. После ухода отца ей было больно смотреть его, и я никогда не настаивала. Сейчас я вижу его на экране впервые за много лет.
Я подавляю грусть и заставляю себя вернуться к игре.
— На мой взгляд, справедливее всего сложить фишки в центр поля и одновременно схватить кто что успеет, — предлагает Сандра.
— Мам, ты хочешь, чтобы Себ опять чуть не придушил Купера? — округляет глаза Джеймс.
— В играх, как в любви, все средства хороши, — хитро улыбается она.
— Все верно, счастье мое, — говорит Ричард, целуя жену в губы.
Джеймс морщится, а я улыбаюсь. Весь вечер у меня в груди тоскливо, но приятно щемит. Мы поужинали тем, что обычно едят на завтрак, — судя по всему, это была семейная традиция Каллаханов в сочельник, но она напомнила мне о дайнере. Я никогда не проводила время с родными в такой большой уютной компании — даже до ухода отца мы отмечали праздники втроем. Братьев и сестер, которых можно дразнить и радовать, у меня тоже нет — ни старших, ни младших.
— Так, ну ладно, — говорит Джеймс, складывая «фишки» в центр поля. — На счет «три». Раз, дв… Купер!
34
Джеймс
После того как бьет полночь, я несу Бекс в кровать.
От девушки пахнет сливочным ликером, щеки раскраснелись, губы приоткрыты. Она не слишком трезвая, да и я тоже — чем дольше мы играли, тем больше алкоголя подливали в горячий шоколад. А играли мы много часов — когда Купер явно жульнически победил, полностью обанкротив Себа и Бекс, родители уже давным-давно ушли спать.
Как я и ожидал, Бекс чудесно вписалась в мою семью. Мама ее обожает. И отец тоже будет, когда проведет с ней побольше времени. Бекс невозможно не любить — да, я предвзят, но я так считаю.
Я бережно укладываю девушку в постель и снимаю с нее свитер: чтобы не перегрелась ночью. Когда я отхожу, чтобы аккуратно сложить его и оставить на столе, Бекс тихонько хнычет и тянется за мной. На девушке остаются пушистые носки с маленькими пингвинами в рождественских шапочках — почти такие же милые, как светящиеся сережки в виде елок, которые она носила сегодня.
— Пора спать, — шепчу я, поглаживая Бекс по спутанным волосам. — А то Санта не придет.
Она касается ладонью моей щеки.
— Когда-нибудь скажешь это нашим детям.
— Бекс, — беспомощно произношу я.
Она так прекрасна, что щемит в груди. Ее глаза цвета шоколада каждый день смотрят на меня во снах — и, просыпаясь, я благодарю весь мир за то, что могу видеть их и в жизни.
— Я люблю тебя, — шепчет Бекс так тихо, что это кажется мне игрой воображения. Но девушка смотрит на меня, и глаза ее сияют такой уверенностью, что у меня не остается сомнений: она правда призналась мне в чувствах.
— И я тебя люблю, — выдыхаю я, крепко обнимая Бекс и зарываясь пальцами ей в волосы.
Девушка обхватывает меня за спину, и мы долго лежим так, вдыхая запах друг друга. Отстранившись, я замечаю, что по щеке Бекс бежит слеза. Нежно смахнув ее, я целую девушку в губы.
— Покажи, как сильно меня любишь, — тихо просит Бекс. — Пожалуйста, Джеймс, покажи…
Она стягивает с себя футболку и откидывает в сторону, тут же вздрогнув от холода. Я поудобнее укладываю девушку в постель и укрываю нас обоих одеялом. Я целую ее, не в силах остановиться, и каждый раз, когда мои губы касаются ее кожи, Бекс шепчет мне что-то ласковое.
«Я люблю тебя» — только эти слова у меня в мыслях и на губах, когда наши тела переплетаются. «Я люблю тебя». «Я люблю тебя». Я произношу эту фразу столько раз, что уже не могу говорить, — лишь хватаю ртом воздух. Бекс тихо смеется мне в шею и улыбается, целуя меня и двигаясь вместе со мной в прохладной тишине спальни. Я осознаю, что мы не одни в доме и, хоть мне так и кажется, не одни во всем мире, но этот момент только наш. Я нахожусь там, где вырос, вместе с семьей, которую защитил бы ценой собственной жизни, но впервые так сильно ощущаю, что действительно, по-настоящему, всей душой нахожусь дома. Только сейчас. Только с Беккет.
Если бы мне пришлось выбирать одного-единственного человека, чтобы быть с ним рядом, любить его и провести с ним всю свою жизнь, я бы выбрал Бекс.
Мы долго лежим, тесно прижавшись друг к другу, и в какой-то момент я осознаю, что дыхание девушки становится спокойным и ровным. Я нежно целую ее в лоб и выхожу из нее. Бекс утыкается лицом мне в грудь, устраиваясь поудобнее и зевая.
Нет, мы не одни в мире. Но сейчас, рядом с ней под одеялом, мне кажется, что мы находимся в отдельной, собственной маленькой вселенной.
— Когда-нибудь я скажу это нашим детям, — шепчу я, чувствуя, как от одной лишь мысли у меня учащается стук сердца. — Потому что я твой. Навсегда.