Стоит мне остаться наедине с Дэррилом, и он пожалеет, что ему вообще пришла в голову мысль коснуться моей девушки.
— Тебе нужно доиграть, — шепчет она.
Я знаю, что она права, но ни за что не смог бы оставить ее одну в таком состоянии.
— Ты дрожишь как лист.
Бекс трется щекой о мой наплечник. Я чувствую, как она изо всех сил пытается выровнять дыхание, но безуспешно: она вдыхает, но из ее груди вырывается еще один тихий всхлип. Мимо проходят несколько человек, и я, сжав зубы, знаками показываю им идти дальше. Мы где-то минуту стоим так, крепко прижавшись друг к другу. Я закрываю Бекс своим телом, чтобы больше никто не увидел, что она плачет. Каждый издаваемый ею звук отзывается болью у меня в душе.
— Я люблю тебя, — шепчу я.
— Прости меня, — говорит она так тихо, что я едва слышу. — Пожалуйста, прости.
— Ты ни в чем не виновата.
Бекс качает головой.
— Тебе пора. Перерыв же почти кончился?
— Наверное. — Я выпускаю ее из объятий и глажу по щеке. — Ты точно сможешь вернуться к полю?
Девушка аккуратно вытирает глаза и кивает.
— Да, — говорит она.
В ее голосе столько чувств, что у меня сжимается сердце.
— Джеймс… — бормочет Бекс.
— Да, принцесса?
Девушка ненадолго замолкает, будто думая, что сказать.
— Я тоже тебя люблю.
39
Бекс
Мне навстречу несутся два игрока. Я быстро делаю шаг в сторону, не переставая щелкать камерой. Самой сложной частью съемки оказалось уклоняться от футболистов, которые иногда выбегают за пределы поля. В первой четверти мне едва не прилетело в лицо мячом от квотербека Алабамы, и после этого я поняла: двигаться нужно быстро. Мне помог один из операторов канала ESPN Гарольд: рассказал, как определить, что дальше произойдет на поле. Мужчина он немолодой и тощий как палка, но бегает очень проворно и всегда успевает поймать нужный кадр. Настоящий профессионал.
Я обожаю смотреть футбольные матчи, но быть на поле самой оказывается чем-то особенным. Мое сердце бешено колотится с самого начала игры — в основном от бурлящего в крови адреналина. Да, я переживаю за Джеймса, но иногда так погружаюсь в процесс съемки, что даже забываю радостно вскрикнуть, когда он хорошо отдает пас.
Конечно, матч куда больше нравился мне до того, как Джеймс узнал, что меня поцеловал Дэррил.
Игроки вновь занимают свои позиции. Я смотрю на табло. Начинается третий даун — если Джеймс не хочет потерять мяч, ему придется хорошенько попотеть.
Джеймс принимает снэп, делает вид, что сейчас бросит кому-то мяч, а сам крепко хватает его и пересекает отметку первого дауна, выбегая за пределы поля. Он бросает мяч судье и, заметив меня, подмигивает. Я краснею и прикусываю губу, делая пару снимков того, как парень совещается с другими игроками.
После того как Джеймс поговорил со мной и вернулся в раздевалку, я ушла в дамскую комнату и привела себя в порядок. К началу второй половины матча я выглядела так, словно ничего не случилось. При необходимости я могу прятать чувства под маской — так я сделала и сейчас, но боль из груди так и не ушла. Я ужасно нервничаю, замирая каждый раз, когда Джеймс и Дэррил взаимодействуют на поле. Я обещала не отвлекать парня, а сама взяла и сбила его настрой на середине матча.
Надеюсь, он сможет не думать о нашем разговоре до конца игры.
Я до сих пор не могу поверить, что так расклеилась. Стоило только вспомнить об этом, и кожа начинала чесаться, а в горле вставал тугой ком. Одно дело — половину матча пытаться забыть, что сделал Дэррил. Теперь же, когда об этом знал Джеймс, ужас грозился сжечь меня дотла.
Я снова бросаю взгляд на табло. Там крупными цифрами указано, что МакКи все еще лидирует, — счет 33:30. Я немного успокаиваюсь. Подходит к концу последняя четверть — если благодаря Джеймсу команда сможет набрать очки в этом владении, победа будет куда ближе.
Джеймс пытается передать пас, но мяч выскальзывает из рук ресивера… и угождает прямо в ладони одному из игроков Алабамы.
— Блин, — бормочу я.
Я все же делаю пару снимков, но живот у меня скручивает. У наших будет возможность снова забрать мяч, но тогда счет уже может сравняться — или, если команда Алабамы занесет тачдаун, измениться не в нашу пользу. Я смотрю на команду МакКи: нападающие меняются местами с защитниками. Джеймс срывает с себя шлем, чуть ли не падая на скамью. Парень редко допускал перехваты, и, хоть этот случился почти не по его вине, я была уверена: он чувствует себя ужасно.
Может, ему тяжело сосредоточиться, потому что он думает не об игре, а о поступке Дэррила? Если его отец был прав, из-за моих проблем команда проиграет…
От одной этой мысли меня чуть не тошнит.
Когда команда Алабамы воспользовалась перехватом и занесла тачдаун, стало только хуже.
33:37 в пользу Алабамы. До конца матча остается меньше минуты. Времени у Джеймса достаточно, но филд-гол команду не спасет — нужен тачдаун. Глядя, как команда собралась за пределами поля на тайм-аут — тренер Джеймса объясняет им стратегию, активно жестикулируя, — я напоминаю себе: время еще есть. Джеймс точно способен добиться тачдауна и в таких жестких условиях: в прошлой игре они тоже отставали по очкам, но в итоге нагнали и даже победили команду противника.
Начинается владение МакКи. Позиция на поле хорошая, но две быстрые попытки продвинуться дальше ни к чему не приводят. Начинается третий даун. Тогда Джеймс делает пас, и команде, хоть и с трудом, удается получить новую серию попыток. Я двигаюсь вместе с ними за пределами поля, уклоняясь по пути от игроков, ассистентов и журналистов. На трибунах так кричат, что меня будто отделяет от них сплошной стеной звука. Я ухитряюсь сделать отличный снимок того, как Демариус ловит пас, и еще один — того, как защитник Алабамы пытается схватить Джеймса, который в последний момент успевает увернуться.
Кажется, мяч уже можно бросить в зачетную зону, но глупая задержка соперника отбрасывает команду на десять ярдов назад. Я оставляю камеру болтаться на шее и впиваюсь ногтями в ладони. Джеймс командует игрокам занять позиции. Сейчас второй даун — у них остается шанс выиграть, но время на исходе. Десять секунд в футболе — это два-три броска.
Команда решает не играть вынос — в этом матче они получаются не очень — и пытается сыграть через пас, но в зачетную зону нашим игрокам пройти не дают: у противников хорошее прикрытие ресиверов.
Третий даун.
Такая же попытка. Безуспешно.
Мой живот и так крутит всю игру, а теперь внутри все сжимается чуть не до боли. По лбу, по спине льется пот. Я сую ладони под мышки и подхожу как можно ближе к полю. Трибуны страшно гудят: болельщикам Алабамы не терпится начать праздновать победу — фанаты из МакКи, как и я, ужасно нервничают. Интересно, где сидит семья Джеймса? Наверное, в одной из лож наверху. Все они приехали сюда ради финала — вчера мы вместе ужинали в роскошном ресторане. Однако я могу думать лишь о Ричарде Каллахане — о напряженном выражении его лица, о том, как он подается вперед, глядя на последний розыгрыш мяча.
Четвертый даун. Две секунды до конца матча. Тач-даун и победа для нашей команды — или проигрыш.
— Джеймс, давай! — кричу я.
Мой голос тонет в шуме трибун, но Джеймс чудом слышит его. Он смотрит на меня. Я едва могу различить его лицо — парень в шлеме с маской, — но знаю, что он смотрит на меня.
На меня.
До Джеймса я не особо верила в любовь. Я верила, что она существует и может причинять людям боль, но не в то, что я когда-то по-настоящему полюблю или заслуживаю любви. Каждый шаг того пути, который мы с Джеймсом прошли вместе, доказывал мне: я достойна любви и парня вроде него — хорошего, преданного, заставляющего сердце взлетать одним своим видом. Того, с кем я чувствую, что достойна большего, чем той жизни, к которой приговорила себя подростком. Того, кто подталкивает меня на путь к успеху, защищает и обнимает, когда я плачу. Стоило нам встретиться взглядами на первой вечеринке семестра, как Джеймс заметил трещины в стенах, которые я вокруг себя нагородила, и разбирает их по кирпичику с того самого дня.
Джеймс делает шаг назад, осматривая поле. Ресиверы пытаются пробиться через защиту, но удается это только Дэррилу. У него есть доступ к зачетной зоне — Джеймсу остается лишь сделать пас.
Я не поднимаю камеру, чтобы запечатлеть момент: хочу своими глазами увидеть ту секунду, когда Джеймс поймет, что только что добился победы. Добрался до цели, к которой стремился весь сезон.
Парень бросает мяч… и он пролетает над головой Дэррила.
Время вышло.
Операторы бегут на поле мимо меня, чтобы запечатлеть момент. Игроки нашей команды в недоумении застыли. Игроки Алабамы, стоящие за пределами поля, радостно вопят. Трибуны, где красного и фиолетового раньше было примерно поровну, теперь кажутся алыми: фанаты Алабамы кричат, постепенно осознавая победу своей команды. Я пытаюсь найти взглядом Джеймса, но не могу различить его в толпе.
— Жаль, что он проиграл. Не лучшее время для неудачного броска, — говорит мне Гарольд, сочувственно хмурясь.
Мужчина убегает. Я знаю, что мне тоже следует уйти: я не хочу видеть происходящее. Не хочу смотреть, как Джеймс поздравляет противников с победой и хорошей игрой. Я знаю, что он мог успешно сделать пас: он весь сезон сталкивался с похожими ситуациями. Дэррил был более чем готов поймать мяч. И Джеймс бросил мяч высоко не из-за спешки — лайнмены удерживали защитников, не давая им пробраться к нему.
Этот пас был плохим не случайно.
Он специально передал его слишком высоко.
Он сделал это, потому что не хотел, чтобы Дэррил поймал мяч, — даже если пришлось пожертвовать победой.
И я понимаю: он поступил так ради меня.
40
Джеймс
Когда мяч пролетел над головой Дэррила, я думал, что пожалею о своем поступке, но на деле чувствовал лишь жестокое, жгучее удовлетворение. Всю вторую половину матча я старался держать себя в руках, забыть обо всем и дать игровым инстинктам взять верх. Но стоило мне увидеть лицо Дэррила или заметить у поля