— Нехило, — довольно сказал Артем. — Я, конечно, к коллекционированию равнодушен, но в деньгах это очень даже здорово получается. У деда такие марочки были — закачаешься.
— Марки? У деда? Впервые слышу, что он вообще увлекался филателией, — заявил Гоша. — Нет, парни, я считаю, что мне повезло больше. У Татки дом, который невозможно продать, чтобы не остаться на бобах, у вас никому не нужные бумажки, а у меня тачки. Жаль, что баблосы обломились, но я тачки продам, да и мама поможет. Правда, мамуля?
Ольга Павловна с нежностью посмотрела на младшего сына.
— Ну, что-либо продать ты сможешь только через полгода, когда завещание вступит в силу, — сообщил Гоше Виктор. — А насчет марок ты не прав, потому как всего-навсего малолетний обалдуй. Дедова коллекция марок потянет на пару-тройку миллионов баксов, если не больше. Колька, помнишь, он нам ее в прошлый наш приезд на Новый год показывал? Я не очень помню, что именно там было, но стоимость тогда оценил, хоть и примерно.
— Миллионы баксов? — Лицо у Гоши вдруг стало обиженным, почти злым. — Я так и знал, что эта старая сволочь меня кинет. Всем досталось что-то стоящее, только мне железо, которое, оказывается, еще и продать нельзя. Ну почему? Почему? Я такой же внук, как и вы, но мне он марки отчего-то не оставил.
— Да ты и знать про них не знал, — насмешливо сказал Виктор. — Ты ж пять минут назад заявлял, что это никчемные бумажки, а теперь получается, что они тебе срочно понадобились?
— Да ладно, Гошарик. — Николай безучастно потянулся и повернулся к младшему двоюродному брату: — Ну хочешь, я с тобой поделюсь этими марками, когда они мне достанутся?
— Что это еще за аттракцион неслыханной щедрости? — резко спросила Вера Георгиевна. — Коля, если дед оставил эти марки тебе, то ты ими и владей. Сашкиным детям и так немалый куш достался. Вот еще, нашими крохами с ними делиться.
— Да брось, мама, — Николай беспечно махнул рукой. — По сравнению с мировой революцией деньги — ничто.
— Какой революцией? — Теперь уже Вера Георгиевна всерьез всполошилась. — Ты связался с либералами? С оппозицией? Боже мой, тебя уволят, арестуют… На что ты будешь жить? А что будет с твоим братом? Его уволят из Газпрома.
— Мама, мама, ни с кем я не связался, успокойся. — Николай досадливо поморщился и провел рукой по лбу, как будто у него болела голова. — Главное — жить, а на что — это уже второй вопрос. Но, чтобы тебя утешить, скажу, что меня никто не увольняет, и Витьку тоже.
— Я не поняла, — вступила в разговор Надежда Георгиевна и отправила в рот аккуратное маленькое пирожное со взбитыми сливками, — а что, мне папа разве ничего не оставил? Может быть, вы не до конца дочитали, уважаемый?
— Ни мне, ни тебе, — зло уточнила ее старшая сестра, — только нашим мальчикам.
— В завещании еще имеется приписка, что не указанным в нем родственникам положены доходы от капиталов, находящихся в трастовом фонде. Эту информацию вы уже заслушали от Рафика Валидовича и Нины Григорьевны. — Нотариус слегка поклонился в сторону названных. — Также в завещании указано, что Георгий Егорович Липатов не оставляет ничего своей младшей дочери Мальвине Липатовой, поскольку еще при своей жизни передал ей все, что считал нужным. Дата, подпись. Всё.
— Мальвине? А при чем здесь Алька? Да отец про нее много лет и слушать не хотел. — Вера Георгиевна поднялась с кресла и гневно уставилась на собравшихся: — Что он ей передал? Когда? Он отнял это у наших детей!
— Алька ему тоже дочь, — мимоходом заметил Рафик. — Мне странно, Вера, что ты об этом забыла.
— Она своим поведением вычеркнула себя из списка его детей, — ответила Вера. — Отец много раз об этом говорил. Он не мог ей ничего оставить.
— Так он и не оставил, — философски заметил Артем. — Все, что он считал нужным ей отдать, он отдал при своей жизни. С тем же успехом это могло быть и двадцать лет назад. Так что береги нервную систему, тетя Вера.
— Нет, я все равно не поняла. — В голосе Надежды послышались плаксивые нотки. — Что мне оставил папа?
— Мамочка, — Артем подошел к матери и обнял ее за полные плечи, — ты будешь получать такое же ежемесячное содержание, как сейчас. У тебя будет все, что тебе нужно. И это главное. Правда ведь?
— Чистая правда, — сообщила Надежда Георгиевна и, улыбнувшись, потянулась за новым пирожным.
— Ну что ж, если мы закончили и всем все понятно, то давайте отпустим господина нотариуса и разойдемся, — подытожил Рафик, вставая со своего стула. — Встретимся за ужином, там и поговорим. Если же у кого-то будут вопросы, то я буду здесь, в кабинете, и готов на них ответить. Витя, тебе не интересно, куда и как я вложил деньги фонда?
— Интересно, — Виктор говорил, впрочем, довольно флегматично, — но не настолько, чтобы я тратил на это время. Ты — хороший бизнесмен, Рафик, так что я убежден, что ты сделал все правильно. Ко мне напрямую это не относится, в твоей честности я убежден, так что за маму спокоен. Остальное меня не касается.
— Тебя только что оставили без штанов, а ты спокоен, и тебя ничего не касается. — Марина вдруг вскочила с кресла и нависла над мужем: — Тряпка, слизняк, ничтожество. Да ты представляешь, как бы мы могли жить, если бы ты получил свою долю ВСЕХ денег!
— Душа моя. — Он смерил жену взглядом, в котором сквозила безмерная усталость. — Все свои деньги я заработал сам, хотя мне тут уже и намекали, что своим положением в обществе я обязан деду. Мне на жизнь хватает, Нателлу я тоже обеспечил. Ее задача — получить образование и удачно выйти замуж.
— А я? — В голосе Марины послышались слезы.
— А что ты? — Виктор пожал плечами. — У тебя, моя дорогая, столько шматья и украшений, что впору открывать магазин. Если ты все это не ценишь, то это твоя проблема. Кстати, я не очень понимаю, почему тебя так волнуют размеры моего состояния. Надеешься при разводе захапать половину? Не получится, любимая. Именно для защиты от таких поползновений дед и создал трастовый фонд.
— Мерзавец, дурак, идиот! — Марина все-таки залилась слезами и выскочила из кабинета. Остальные задвигали мебель, заговорили громче, чем нужно, чтобы скрыть неловкость от сцены, свидетелями которой стали.
— Забей, брат, — Николай хлопнул Виктора по плечу. — Вот я потому и не женюсь, что знаю — все беды от баб. Не грузись.
— Да я и не гружусь. — Виктор говорил как-то вяло, как будто из него выпустили весь воздух. — Перебесится — перестанет. Не впервой.
На этом процедуру оглашения завещания можно было считать закрытой.
Чарушин отозвал в сторону Тату, тронув ее за рукав:
— Нам бы переговорить.
— Да, конечно. — Молодая женщина выглядела рассеянной. — Не обращайте на меня внимания, Никита, мне немного не по себе. Я, конечно, понимала, что дед обязательно оставит мне что-то. Деньги. Честное слово, я не думала о том, сколько. Но получается, что он оставил мне усадьбу, которая представляет собой целое состояние, да еще и средства на ее содержание, которые значительно превышают потребности. С одной стороны, я теперь богатая женщина, которая может себе позволить не работать, переехать сюда и жить здесь круглый год, занимаясь хозяйством. С другой — это не по мне. Я люблю свою работу и никогда не хотела стать рантье, озабоченной лишь вопросом, ровно ли подстрижены кусты и какой соус сегодня подадут на обед. Ну и, кроме того, я просто боюсь, что не справлюсь с ответственностью за усадьбу. Это же только выглядит красиво, но на самом деле кусты все-таки нужно подстригать, платить налоги, чинить прохудившуюся крышу и периодически менять протекающие трубы.
— Ерунда. — Никита ободряюще улыбнулся. — Глаза боятся, а руки делают. Не думаю, что это сложнее химии органических соединений, которой вы занимаетесь. И потом, я уверен, что Рафик не откажет вам в помощи.
— Это вне всякого сомнения. — Тата впервые за время их общения улыбнулась открыто и радостно. — Рафик — один из самых чудесных людей, которых я знаю. И он никогда нас не бросит.
— Тата, а вы можете рассказать мне историю появления Аббасова в вашей семье? Он так предан Георгию Егоровичу, а вы с таким восторгом о нем говорите. Кто он? Откуда взялся?
— О, это удивительнейшая история. — Тата рассмеялась, будто колокольчик прозвенел в тишине опустевшего кабинета. Разошлись родственники, куда-то исчез даже Рафик, пообещавший остаться, чтобы ответить на оставшиеся у кого-то вопросы. Сейчас в комнате они с Никитой были вдвоем. — Если бы она произошла не в моей семье, а мне ее рассказал кто-то другой, я бы ни за что не поверила.
Тата принялась рассказывать, и Чарушин действительно верил с трудом, настолько не соотносились излагаемые Татой факты с образом, который сложился у него в голове за последние несколько дней, сурового и непримиримого Липатова.
Тридцать три года назад, когда жена Липатова Софья еще была жива, она работала заместителем директора одной из областных вещевых баз. Услышав это, Чарушин коротко усмехнулся: где ж еще могла работать жена директора крупного завода, как не заведовать дефицитом. Однажды судьба забросила ее в служебную командировку в Азербайджан. Гостеприимство принимающей стороны было по-настоящему восточным. О гостинице не шло и речи, Софья Александровна поселилась у директора предприятия, к которому приехала договориться о поставке хлопковых тканей.
Его жена Адиля прониклась к Софье, дым в кухне стоял коромыслом, готовились самые вкусные блюда национальной кухни, не закрывались двери от гостей, рекой лилось вино, настоящая азербайджанская «Матраса», вкус которой Софья запомнила на долгие годы, не прекращались разговоры за полночь. Софья и сама не знала, отчего ей так интересно с этими совсем не знакомыми ей доселе людьми.
Недельная командировка пролетела так быстро, что Софья ее и не заметила. Казалось, еще вчера переживала, что надолго уезжает из дома, оставляя маленькую дочку, позднего ребенка, на которого не могла наглядеться и надышаться. А теперь пора паковать чемоданы, собираясь в обратный путь.