— Пойду хоть чаю нам раздобуду, — сказал попутчик. Блики играли на стеклах его очков в круглой оправе. Ну точь-в-точь чеховское пенсне, еще бы бородку ему клинышком, и было бы совсем похоже. — Черный? Зеленый? Сахар? Лимон?
— Черный без сахара, а лимона два кусочка, если можно, — попросила Нина. — Спасибо вам, Никита. А то мне что-то грустно стало. У меня всегда перед любой поездкой такая вот беспричинная грусть. Не люблю из дома уезжать.
Он сходил к проводнице и принес два стакана чаю в железных подстаканниках, бывших таким же обязательным и вневременным атрибутом поезда, как жареная курица. Вкусно запахло лимоном. Чай оказался горячим и крепким, и Нина, обхватив кружку длинными изящными пальцами, немного расслабилась. Ну, не съедят же ее в этом Знаменском, в конце-то концов.
— А я раньше, наоборот, очень любил уезжать из дома, — попутчик продолжил прерванный разговор. — В поездках все всегда новое, неожиданное, не уныло-рутинное, а со вкусом приключений, что ли.
Нина представила возможные приключения и поежилась от внезапно охватившего ее холода.
— А сейчас что, надоели приключения? — спросила она, чтобы отвлечь саму себя.
— А сейчас я снова женился, и дома мне так хорошо, что во всех остальных местах плохо, — серьезно сказал он. — Вот сейчас еду и знаю, что меня ждут. Это же очень важно — знать, что тебя ждут дома.
Нина покосилась на него и ничего не ответила.
Дверь он открыл своим ключом, стараясь действовать как можно тише, чтобы не разбудить малыша, если тот еще спит, но Полина уже ждала его в коридоре, чтобы с размаху прыгнуть, повиснуть на шее, ткнуться носом в ложбинку между ключицами и вдохнуть мужнин запах, такой родной, такой знакомый.
— Привет, Пони, — ласково сказал Чарушин, продолжающий звать жену ласковым прозвищем, когда-то давным-давно данным ей отцом. — Как вы тут с Егоркой без меня?
— Мы с Егоркой хорошо, а без тебя плохо, — сообщила Полина, снова потерлась об него носом и отстранилась, давая мужу возможность раздеться и хотя бы поставить чемодан, который он все еще держал в руках. — Пойдем, я тебя покормлю. Мне нужно с тобой поговорить.
— Что-нибудь случилось? — осведомился Чарушин, хотя понимал, что ничего серьезного случиться не могло, иначе жена вела бы себя иначе.
— Нет. — Она пожала плечами и потянула его за рукав джемпера. Мол, проходи скорее. — Вернее, у нас все хорошо. И у мамы с Олей тоже. И у твоих родителей.
— А у кого тогда плохо? Не тяни, Пони, я же вижу, что тебе до смерти хочется мне что-то рассказать. Так поведай, не мучайся.
— Неинтересно с тобой, Никита, — нарочито печально сказала Полина, в глазах которой плясали чертенята. Все-таки она очень-очень по нему соскучилась за те пять дней, что его не было дома. — Все-то ты всегда знаешь. Садись за стол. Сейчас подам тебе завтрак, как примерная жена, и все расскажу. Скоро Егор проснется, будет не до разговоров.
Чарушин помыл руки и сел за стол, на котором уже стояла плетенка с хлебом, накрытым чистой накрахмаленной салфеткой, масленка, контейнер с аккуратно порезанными сыром и колбасой, горка блинов, мисочка со сгущенкой и тарелка с аккуратно уложенными рядом ножом и вилкой. До женитьбы Чарушин обычно ел без церемоний, но сейчас ему это все очень нравилось — и негнущаяся салфетка, и сложносочиненный завтрак, и то, что его нельзя съесть без ножа, просто вилкой.
Полина выложила на тарелку жареные сосиски и рядом с ними пышный омлет, который ловко достала из духовки.
— Сядь уже. — Он поймал ее за руку и заставил сесть на табуретку. — Давай, говори, кого на этот раз ты вызвалась спасать, сердобольная ты моя.
Он уже не раз и не два помогал Полининым подружкам, бывшим клиенткам и просто знакомым знакомых ее мамы. У них постоянно что-то случалось, а Полина, его ненаглядная Пони, была не таким человеком, чтобы пройти мимо чужой беды. Слишком много ей пришлось пережить, когда совсем еще девочкой она осталась без отца и взвалила на свои плечи ответственность за мать и больную сестру.
— Тате нужна помощь, — сказала Полина. — Настоящая помощь, Никита. Она хочет заказать тебе частное расследование.
В свободное от служебных дел время майор Чарушин действительно занимался частным сыском. В пределах закона, разумеется, хотя и негласно. Семью, а теперь у него была семья, нужно было кормить. И раз уж Полина, несмотря на рождение ребенка, не захотела отказаться от нескольких последних клиентов, квартиры которых убирала, чтобы не брать у него деньги на маму и Олю, то и ему было не грех подзаработать там, где это не вступало в противоречие с Уголовным кодексом и его собственным кодексом чести.
Тата как раз была одной из таких оставленных на время декрета клиенток — у тридцатилетней одинокой женщины, заведующей химической лабораторией нефтеперегонного завода, Полина прибиралась раз в неделю. Работы там было немного, а Тата ей нравилась, поскольку никогда не позволяла себе разговаривать со своей домработницей свысока, поила ее вкусным кофе, когда заставала в своей квартире, вела разговоры «за жизнь», всегда убирала за собой случайно пролитое молоко или разбитую банку варенья. Для Чарушина было удивительно, что так поступали не все, но Полина о нравах клиентов могла рассказать многое.
— Что-то случилось на заводе? — спросил Никита. — Если да, то я не возьмусь. Это серьезно, такое расследование нужно проводить только официальным путем. Я в бизнес-разборки встревать не собираюсь.
— Нет, у нее частное дело. — Полина забрала у него тарелку, он уже успел съесть все до крошечки, и поставила чистую, на которую ловко шлепнула блин. — У нее умер дедушка. Завтра похороны, потом оглашение завещания. Дед жил за городом, и по воле умершего все наследники должны будут прожить в его загородном доме до девятого дня. Так вот Тата хочет попросить, чтобы ты поехал туда вместе с ней. У нее плохое предчувствие. А у тебя все равно с завтрашнего дня две недели отпуска, так что ты вполне можешь себе это позволить.
Чарушин не верил собственным ушам. Он был уверен, что за пятидневное его отсутствие Полина соскучилась по нему, а она, оказывается, спит и видит, чтобы сослать его в какую-то тьмутаракань только потому, что этого хочется ее клиентке?
— Пони, ты что? — Он внимательно посмотрел на жену. — Ты правда хочешь, чтобы я провел почти весь отпуск не с тобой и Егором, а с твоей Татой, и только оттого, что у нее плохое предчувствие?
— Во-первых, она пригласила меня поехать вместе с тобой, — невозмутимо ответила Полина. — Тата говорит, что усадьба очень большая и мы с Егором там никому не помешаем. Мы даже не будем жить в основном доме, нам выделят один из гостевых домиков. А во-вторых, Тата — одна из самых здравомыслящих женщин, которых я знаю. Если она говорит, что дело нечисто и ей нужна помощь, значит, так оно и есть.
— Ты говоришь, что у нее умер дед. Сколько лет ему было?
— Восемьдесят пять.
— Пони… — Чарушин даже вилку отложил, так и не донеся до рта вкусный, блестящий от масла блин. — Что может быть нечисто в смерти восьмидесятипятилетнего старца?
— Я не знаю. И Тата не знает. — Полина встала и налила мужу чаю. — Но быть может все, что угодно. Во-первых, потому что ты сам меня этому учил. А во-вторых, потому что ее дед — Липатов.
— Липатов? Тот самый?
— Да. Тот самый. Миллионер Липатов, отстроивший усадьбу Знаменское.
— И на похороны съедутся все его наследники?
— Да. И Тата — одна из них. Возможно, она — основная наследница, потому что дед ее очень любил. Поверь, Никита, ей очень важно, чтобы при оглашении завещания с ней рядом кто-то был.
— Она считает, что ей угрожает опасность?
— Нет. — Полина снова пожала плечами. — Ничего конкретного она не считает.
— И ты действительно хочешь поехать?
— Хочу. Хочу, Никита. — Полина выглядела очень серьезной. — Я уже больше года не отдыхала. Наш с тобой последний отпуск был в прошлом сентябре. Ты на работу ходишь, людей видишь, вон в командировки ездишь. А я или дома с Егором, или у мамы с Олей, либо быстренько полы у клиенток мою и обратно. Да, я хочу в Знаменское. Там свежий воздух, там мне не надо будет стоять у плиты, там можно гулять с коляской не по грязным улицам, а по заснеженному лесу. А еще там будет приключение. Не ежедневная рутина, а приключение. Понимаешь?
Чарушин понимал. Со своей будущей женой он познакомился как раз в отпуске, в Коктебеле, откуда они вернулись уже с Егором, хотя тогда этого и не знали. И там на их долю выпало приключение, в эпицентре которого оказалась именно Полина, а Чарушин ее спас и ее сестру Олю спас тоже, хотя так бывает только в сказках[1].
Тогда Полина показала себя настоящим бойцом и вообще огромной умницей, без подсказок которой Чарушин, может, и не справился бы с расследованием. И теперь его деятельной жене очень хотелось нового приключения, вызывающего выброс адреналина в кровь. Это у него с его работой адреналина хватало, хоть пруд пруди, а ей действительно было скучно и маетно в круге работа-дом-ребенок-мама-сестра-муж.
— Хорошо, — сказал он и предупредительно поднял ладонь, потому что видел, что жена уже готова пуститься в пляс от радости. — Погоди, я пока ничего не обещаю. Пока я согласен встретиться с этой твоей Татой и поговорить о том, зачем ей понадобился сыщик. Если мне ничего не покажется подозрительным, то я возьмусь за это дело и мы с тобой поедем в Знаменское. Только денег с твоей Таты мы не возьмем. Моя помощь будет платой за кров и стол. Я, знаешь ли, как-то не привык одалживаться у наследниц миллионного состояния.
— Спасибо. — Полина просияла и поцеловала его крепко-крепко. — Я сейчас позвоню Тате и спрошу, может ли она к нам приехать.
— Я сам к ней съезжу и поговорю с глазу на глаз. И повторяю, что окончательное решение приму только после этого разговора.
Тата оказалась миловидной, очень приятной женщиной. Стройная, с хорошей стрижкой густых волос, делающей ее строгой и стильной, одетая в узкие джинсы и кашемировый свитер, она нервно сплетала и расплетала длинные тонкие пальцы без колец. Лишь три модных нынче серебряных браслета со скользя-щими на них шариками-шармами в виде зверушек перекатывались по ее тонкому запястью, тихонько позвякивая.