Всю семью он нашел в библиотеке, что было само по себе удивительным. Липатовы не относились к людям, которые жить не могли друг без друга, и обычно предпочитали проводить время порознь. И вот на тебе, волей случая собрались в одной комнате. Даже Вера Георгиевна, бледная, с красными глазами и дрожащими руками, но все-таки была здесь. Даже Марина Липатова, сидящая на максимальном расстоянии от свекрови и всем своим видом выражавшая недовольство. Даже вечно источающий обиду и протест Гоша.
— По какому поводу собрание? — уточнил Никита, обращаясь к сосредоточенному Рафику, который сидел в одном из кресел возле небольшого журнального столика и усердно объяснял что-то сидящей в соседнем кресле Нине. — Или случилось еще что-то, о чем я не знаю?
— Нет, ничего не случилось, — спокойно ответил Аббасов. — Именно для этого я и попросил всех быть здесь, на виду.
— А где Люба и Валя?
— Люба готовит обед. Валентину я отправил в город, выполнить ряд моих поручений. Я, несомненно, рад исполнить последнюю волю Георгия Егоровича и буду находиться здесь столько, сколько нужно, но моя работа требует определенных действий с моей стороны, поэтому я попросил Валентину мне помочь.
— Вы бы вполне могли съездить в город и сами, — пожал плечами Никита. — Никто из вас не давал подписку о невыезде. По крайней мере пока. Впрочем, я думаю, что в ближайшее время это изменится. Более того, я в этом практически убежден.
— Что-то случилось? — спросил теперь уже Аббасов.
— Да. Вчера, — спокойно ответил Никита. — Вчера ночью в этом доме произошло убийство.
Глухо вскрикнула и закрыла лицо руками Вера Георгиевна, вздрогнула Нина, побледнела Марина, недоуменно поднялись брови Артема, задрожала Тата, выражение скуки на лице Гоши сменилось на любопытство, а Ольга Павловна заметно заволновалась. Безучастными остались лишь лицо Надежды Георгиевны, которая по привычке что-то ела, и Рафика Аббасова. Этот мужчина умел держать свои эмоции под контролем.
— Это уже точно? — только и спросил он.
— Абсолютно. И в связи с этим у меня есть к вам несколько вопросов. Думаю, что будет лучше, если вам их сначала задам я, а уже потом мои коллеги, которые сделают это в рамках допроса.
Чарушин смотрел на их лица, такие похожие, такие разные. Он пытался увидеть, в ком из Липатовых известие о допросе и расследовании вызовет если не страх, то хотя бы искорку волнения. Нет, кроме Ольги Павловны, пожалуй, не нервничал никто. И что ты будешь с этим делать?
— Мы ответим на ваши вопросы, — сообщил Рафик. Его тон не давал членам семьи ни малейшего шанса ответить как-то иначе. — Спрашивайте, Никита.
— Николай, первый вопрос у меня будет к вам. — Журналист поднял голову, на Чарушина уставились воспаленные, больные глаза. — Перед тем как подняться в свою комнату перед смертью, ваш брат спросил у вас, думаете ли вы о том же самом, что и он. Вы ответили, что не умеете читать мысли, и тогда он произнес что-то типа «ее здесь нет». Кого он имел в виду, Николай? И не врите мне, что вы этого не знаете.
— Он никого не имел в виду…
— Николай! Я же попросил вас мне не врать. Все слишком серьезно.
— Боже мой, с чего вы взяли, что я вру? Витька никого не имел в виду. Он говорил не о человеке.
— А о ком?
— Ни о ком, а о чем. О марке. Редкой марке, которая должна была быть в коллекции нашего деда, потому что он нам показывал ее прошлой зимой. Тогда он только ее купил и страшно гордился своим приобретением. Все требовал, чтобы мы ее хорошенечко рассмотрели, рассказывал ее историю, в общем, находился в состоянии некоторой ажиотации. И этой марки не было в кляссере, когда мы рассматривали наше наследство. Я обратил на это внимание, но не придал значения. В конце концов, год прошел. Дед мог продать эту марку, или подарить ее кому-то, или даже просто потерять. Но Витьке это показалось странным.
— Вы уверены, что он говорил о марке?
— Абсолютно. Он перед сном заходил ко мне в комнату, чтобы поговорить об этом.
— И как? Поговорили?
— Нет, у меня болела голова, и я сказал, что не собираюсь гоняться за тем, чего нет. Меня вполне устраивает то, что есть, даже если речь идет о «Британской Гвиане».
— «Британская Гвиана» — это марка?
— Да. Марка. Это редчайший в филателии экземпляр, марка номиналом в один цент с восемью углами, которую в тысяча восемьсот пятьдесят шестом году выпустила Британская Гвиана в Южной Америке. Почти весь тираж был арестован, и почтмейстер, мистер Далтон, распорядился выпустить еще одну серию, так называемую аварийную. Ее печатали в газетной типографии черной краской на красной бумаге. И, несмотря на то что дизайн был утвержден, типографские рабочие самовольно нанесли в ее центр трехмачтовую шхуну, изображение которой использовали в своей газете.
— И это действительно филателистическая редкость? — Чарушин повернулся к Аббасову.
— О да, — тот невозмутимо кивнул, — в две тысячи четырнадцатом году она была продана с аукциона одному американцу, а Георгий Егорович выкупил ее уже у него аккурат перед прошлым новым годом. И действительно, очень гордился тем, что ему удалось провернуть такую сделку.
— И сколько же стоит эта пропавшая марка?
— За сколько ее приобрел Липатов, я не знаю, — Рафик продолжал изображать полную невозмутимость, — но на аукционе «Британская Гвиана» была продана за девять с половиной миллионов долларов.
— Сколько? — не выдержав, тонким голосом вскричал Гоша.
Аббасов промолчал.
— Так. — Никита почесал кончик носа, что выдало в нем сильнейшее волнение. — Ваш дед оставил свой кляссер с марками в наследство трем своим внукам. При этом выяснилось, что самая ценная из всех имеющихся в коллекции марок, которая значительно дороже всей остальной коллекции, бесследно пропала и в кляссере ее нет. Я правильно понимаю?
— Правильно. — Николай пожал плечами. Пожалуй, по спокойствию он мог бы соревноваться с Аббасовым.
— И вы отнеслись к этому спокойно, в отличие от вашего брата?
— Совершенно спокойно, — кивнул Николай.
— И вы хотите, чтобы я в это поверил?
— А это уже как вам будет угодно.
Дело принимало новый оборот. Получалось, что незадолго до своей смерти Виктор Липатов думал вовсе не о своей пропавшей много лет назад тетушке, а о ценной марке, которую рассчитывал получить в наследство, но которой отчего-то не оказалось там, где она должна была быть. «Я докопаюсь до истины». Примерно так сказал Виктор, выходя из комнаты, и спустя пару часов был убит. Кто слышал его слова? Кроме Чарушина, только Николай. Он знал, где на самом деле марка, и убил родного брата, чтобы не делить десять миллионов долларов? Чарушин посмотрел на журналиста с сомнением. На братоубийцу тот не тянул категорически. Хотя… Не зря ведь говорят, что чужая душа — потемки.
Еще немного подумав, Чарушин попросил Аббасова принести злополучный кляссер. Спустя пять минут вся мужская часть сгрудилась вокруг кожаной книжицы, под обложкой которой пряталось целое состояние. Нетерпеливо перевернув листы, Никита увидел все те марки, которые показывали ему братья пару вечеров назад. Все было на месте. «Британской Гвианы» не было.
Из-за плеча Николая подошла и заглянула в кляссер Марина.
— И что, это и есть то самое Витино наследство? — напряженным, немного неестественным голосом спросила она.
— Ну да, — буднично сказал Артем.
— И эти бумажки чего-то стоят?
— Чего-то стоят. Эти, доставшиеся нам, около четырех-пяти мультов зеленью. А та, что нам не досталась, как ты слышала, еще десять.
— Я не знала. Боже мой, я не знала! — В голосе Марины послышалось отчаяние. — Я даже представить себе не могла, что речь может идти о таких деньгах. И что теперь? Когда Вити не стало? Он же не успел вступить в права наследования. Получается, что я не получу всех этих денег?
— Сучка, — голос Веры Георгиевны скрежетал, как металл по стеклу, — жадная похотливая сучка. Тебя только наследство и волнует. Ты ни слезинки не проронила по человеку, который почти пятнадцать лет был твоим мужем. А как про марки услышала, вон как встрепенулась. Ничего не получишь. Ничего. Я об этом позабочусь.
— Нина! — Никита повернулся к Альметьевой, которая внимательно следила за разговором. — Ну-ка, скажите нам как юрист: если Виктор умер, не успев вступить в права наследования, то что становится с его долей в завещании деда?
— Согласно наследственной трансмиссии, — Нина пожала плечами, — действительно фактическое вступление в права наследования возможно лишь через полгода, однако юридически все наследники написали заявления нотариусу в тот же вечер, когда было оглашено завещание. Поэтому наследство, полученное от деда, попадает в наследственную массу, оставшуюся от Виктора Липатова, и будет распределено между наследниками либо по оставленному завещанию, либо просто по закону.
— Ты ничего не получишь, — снова прошипела Вера Георгиевна, обращаясь к невестке. — Он собирался с тобой развестись. Тебе ничего не положено. Все мое и Коленькино.
— А с Нателлой он тоже собирался развестись? Она его дочь, между прочим, и ваша внучка, — язвительно сообщила Марина. — И он не успел со мной развестись. Он умер моим мужем. Так что все свое я получу до копеечки.
Сцена выглядела отвратительно. Видимо, для того чтобы ее прервать, Нина встала из кресла, подошла к Артему, взяла у него из рук кляссер, перелистнула страницы, зачем-то потрясла. Небольшой, ровно обрезанный листок бумаги выпал из-за кожаной обложки и мягко спланировал на ковер. Артем и Николай бросились его поднимать, чуть не столкнувшись лбами.
Большие печатные буквы, написанные на листочке от руки старческим неровным почерком, гласили: «АЧИНИ ОВТ ПИР К СУНАМ».
— Что это? — потрясенно спросил Николай и оглядел собравшихся. Глаза его блестели. — Что это за несуразица?
— А все-таки дед к старости поехал крышей, — сообщил Гоша. — Че-то, наследнички, у вас тоже не очень выгорает. Дедок-то наш мастер был загадки загадывать. Марки по десять миллионов баксов пропадают бесследно, а на их месте дурь какая-то оказывается. Шутник, однако, хрыч старый.