Попрощавшись с Рафиком, она поднялась в свою спальню, приняла душ и переоделась в спортивный костюм, тщательно смыв с лица косметику. Движения ее были плавными и неторопливыми, как у человека, который принял важное для себя решение и теперь совершенно спокоен. Она успела поговорить с сыном, когда в дверь поскреблись. Нина отперла замок и встала на пороге, не давая Сергею зайти внутрь.
— Ты чего? — удивленно спросил он. — Может, мы уже можем лечь в постель, а?
— Сережа, — Нина старалась говорить спокойно, но голос ее все-таки предательски дрогнул, — я хочу, чтобы ты сейчас взял свои вещи и переехал в одну из гостевых спален на третьем этаже. Я сейчас схожу к Любе и попрошу, чтобы она все там приготовила. Мы не ляжем с тобой сегодня в постель. И никогда не ляжем.
— Не понял… — Сергей смотрел на нее обескураженно, но в глубине его глаз, таких знакомых, таких родных, зарождалось чувство понимания. Нина это видела.
— Ты сказал, что женишься на мне, если я не передумаю. — Это понимание давало Нине силы продолжать, поскольку вселяло в нее уверенность, что она все делает правильно. — Так вот, я подумала и решила, что действительно не хочу больше быть с тобой. Так что жениться на мне не надо. И ночевать со мной в одной постели не надо тоже. Отныне мы с тобой вместе работаем, и это всё. Больше ничего не будет.
— Да, я понимаю. — В глазах Сергея плескалась горечь, природы которой Нина не знала. — Я понимаю, почему ты так решила. Ты поговорила с Рафиком, да?
— Я проговорила с Рафиком три часа, — сказала Нина, не очень понимая, при чем тут Аббасов.
— Что ж, все правильно. Я с самого начала знал, что именно так все и будет. — Сергей прошел мимо нее в комнату, взял свой небольшой чемодан и, поникший плечами, пошел к дверям. — Ты все верно делаешь, Нина. Эта история все изменила, и мы уже никогда больше не будем прежними. На какой-то миг я вдруг подумал, что все еще может остаться, как прежде, но нет, не может. И не беспокойся, я сам попрошу Любу выделить мне комнату.
На третьем этаже было восемь спален, и заняты из них были только три, в которых расположились Люба, Валентина и Марина Липатова. Павлов мог занять любую из оставшихся, но Нину уже совершенно не удивило, что поселился он именно в той, что соседствовала с комнатой Марины. Она даже усмехнулась от того, что все так правильно вычислила.
Убедившись, что суматоха, связанная с переездом, закончена, она легла под одеяло прямо в спортивном костюме. Раздеваться не хотелось, тем более что ее знобило. Этажом выше не спал мужчина, с которым она была счастлива последние несколько лет. Она знала, что он не спит. Она знала, что он сейчас занимается любовью с женщиной, которая была гораздо красивее ее, Нины. Что ж, так бывает, что мужчинам нравятся более раскованные, более совершенные, более богатые и уверенные в себе. Да и что может быть достойнее попытки утешить женщину, только что потерявшую мужа. Марина Липатова выглядела подавленно, грациозно и элегантно. Ее хотелось утешать, гладить по голове, носить на руках и защищать от жизненных невзгод.
Нина никогда не умела вызывать в мужчинах подобные чувства. С юных лет она все и всегда делала сама, не нуждаясь ни в чьей помощи и ни в чьей защите. Что ж, надо признать, что сейчас она просто пожинает плоды своей самостоятельности. Она даже не заметила, что плачет. Слезы стекали по щекам, скатывались за уши, оставляя мокрые пятна на подушке.
Господи, что же это с ней? Она никогда не была слабой и никогда не боялась говорить правду самой себе. Не происходит ничего, о чем бы она не знала, что не могла бы объяснить. Вот только от чего же так больно? Нина перевернулась на живот, обхватила руками подушку и зарыдала отчаянно и горько, как не плакала с детства.
Наутро глаза практически не открывались.
— Вот что значит рыдать в ночи, — мрачно сказала себе Нина, расправляя на лице холодное мокрое полотенце. — Еще хорошо, что сегодня с утра все едут на кладбище, поскольку девятый день. Есть надежда, что мое опухшее лицо не будет выбиваться из общей массы. Хотя… кого я обманываю.
Как повелось с самых первых дней, завтракали все отдельно, что сегодня Нину особенно устраивало. Ей не хотелось сидеть за общим столом и делать вид, что все в порядке. На кухне кроме нее сидела только Тата, бледная, с синевой под глазами, но отчего-то счастливая. Такой возбужденной Нина ее еще не видела и даже позавидовала, что хоть у кого-то, похоже, все хорошо. Когда успела? Вчера еще места себе не находила, слонялась по дому бледной тенью, и вот тебе, просто лучится довольством. Впрочем, наверняка речь идет о любовных отношениях, а в этом вопросе от горя до радости и обратно всего-то один шаг. Уж что-что, а это Нина точно знала по себе.
На кладбище нужно было прибыть в десять утра, и за двадцать минут до этого домочадцы начали собираться на крыльце. Нина уже знала, что венки и цветы отправлены вместе с одним из водителей. Рафик никогда не упускал из виду ни одной мелочи. Вот и он сам вышел из дому, натягивая перчатки. Длинное черное кашемировое пальто, под белоснежным шарфом, отлично сидело на его ладной фигуре, и хотя Нина не любила восточную мужскую красоту, в очередной раз признала, что Аббасов все-таки очень привлекательный мужчина.
Гоша на кладбище идти отказался, сообщив, что не испытывает никаких горестных чувств по отношению к человеку, который, как оказалось, даже не был ему дедом, а потому дальше принимать участия в глупом фарсе не намерен. Вера Георгиевна собиралась было пойти со всеми, но в последний момент ей стало плохо. Поход на кладбище к отцу неумолимо напоминал о скорой и неизбежной панихиде по старшему сыну. Ей дали лекарство и оставили в покое. Николай вызвался присмотреть за матерью. Так как выглядел он тоже не лучшим образом, спорить Рафик не стал. Отсутствовала среди собравшихся и Валентина.
— Уволю я ее, — в сердцах сказал Аббасов Нине. — Нет, я все понимаю, сложная жизненная ситуация, все дела. Но старик оставил ей средства, на которые она сможет безбедно жить до глубокой старости, так можно проявить уважение и хотя бы на могилу к нему сходить? Что за люди такие, неблагодарные.
Все остальные были на месте. Артем, поддерживающий Надежду Георгиевну, Тата под руку с бледной, но относительно спокойной Ольгой Павловной, Павлов, похлопывающий по руке Марину Липатову, Рафик с Ниной, уже начавшая заранее плакать Люба, рядом с которой, словно оберегая, стоял Чарушин. По дорожке, ведущей в деревню, процессия не спеша тронулась в путь.
— Так-то через лес короче, — махнул рукой Артем.
Надежда замахала на сына руками:
— Да бог с тобой, зачем же по сугробам, пошли по дороге, Рафик еще с вечера распорядился ее расчистить.
— Да, Тёма, пошли по дороге, — согласилась Тата. — Это одному напрямки удобнее, а такой делегацией, как наша, не больно много удовольствия по лесу шастать.
У могилы провели минут десять, не больше. Говорить было не о чем, все и так было давно понятно. Положили цветы, мужчины хлебнули водки, зажгли свечку, поставили рюмку, накрыли хлебом, немного помолчали. Нина задумчиво смотрела на большую черно-белую фотографию, прислоненную к деревянному кресту. С нее смотрел старый, но все еще красивый и гордый человек с волевым лицом и решительным взглядом. Отчего-то именно сегодня Нина не могла отвести от портрета глаз. Ей казалось, что он будто хочет что-то ей сказать.
Ну конечно, Липатов не мог не знать, кто его убийца. Вот интересно, хотел бы он, чтобы правда выплыла наружу? Знал ли, собирая своих детей и внуков под одной крышей, что это приведет к еще одному убийству, жертвой которого окажется его старший внук? Чего добивался, оставляя завещание? От чего хотел уберечь? Она не знала.
Немного потоптавшись у могилы, процессия двинулась в обратный путь.
— Я в деревню загляну, — сказал Никита, когда ограда кладбища осталась у них за спиной. — Мне там с людьми поговорить надо.
Спорить никто не стал, потому что всем было наплевать. Лишь Марина Липатова оглянулась на удалявшегося Чарушина, но тут же пошла дальше, увлекаемая Сергеем Павловым.
— А я за молоком зайду, — сообщила Надежда Георгиевна. — Или за сливками, если повезет. Тут прелесть, а не сливки. Жирные такие.
— Давай с тобой схожу, — предложил Артем, но Надежда Георгиевна замахала руками:
— Не надо, сыночек. Что тебе со старухой таскаться? Я хожу медленно, устанешь только. Я не спеша, прогуляюсь, с Натальей поговорю. Ну, эта та, что корову держит. Может, у нее еще и творог на подходе, так дождусь, заберу. Не переживайте за меня.
Артем пожал плечами, но спорить не стал. Рафик, наблюдавший за этой сценой, усмехнулся, и его ухмылка, тонкая, едва тронувшая красиво изогнутые полные губы, не осталась не замеченной Ниной, но что она означала?
Чарушин дожидаться Надежду не стал, быстрыми шагами двигаясь в сторону видневшейся неподалеку деревни. Ему нужно было во что бы то ни стало поговорить с дворником, чистящим дорожки в усадьбе и приходящим туда каждое утро всего на пару часов. Причем поговорить без свидетелей, от которых, казалось, в усадьбе некуда было укрыться.
Впрочем, и сейчас он вовсе не остался один. Его догнал Сергей Павлов, поднял воротник дубленки, сунул руки в карманы, зашагал рядом, коротко бросив:
— Я с тобой?
Чарушин лишь пожал плечами. Что бы ни происходило в усадьбе, вряд ли Павлов имел к этому отношение.
Вместе они дошли до деревенского дома, местонахождение которого предусмотрительный Чарушин еще накануне аккуратно выведал у Любы. Дворник Василий Петрович, крепкий, не старый еще мужик, чуть старше пятидесяти, жил именно здесь.
Во дворе гремела о забор железная цепь, на стук залаяла собака. Громко, злобно. Чарушин остановился на мгновение.
— Собак боишься? — проницательно спросил его спутник.
— Я — нет, — ответил Чарушин, толкнул калитку, вошел во двор, присел перед бросившимся к нему псом, запустил пальцы в густую собачью шерсть. Пес, совсем не страшный, а даже, наоборот, очень дружелюбный, заверт