— Дедуля в своем репертуаре. Он руководит даже собственными похоронами, даже после смерти, — хмыкнул худой мужчина с изможденным лицом и запавшими глазами. — Вить, тебя в этом что-то удивляет?
— Нет, Коля, не удивляет. Дед всегда отличался удивительной верностью себе и своим идеалам. Лично мне глубоко наплевать на всех юристов и вообще на все, что здесь происходит. Я — человек небедный и без дедова состояния.
— Но на дележку наследства ты все-таки приехал. — Артем зло смотрел на двоюродного брата. — Витька, Витька, ты бы хоть сам себе не врал. А заодно вспомнил, что это дед пристроил тебя на теплое место, с которого ты и начал свое восхождение по карьерной лестнице. Так что своим нынешним благосостоянием ты в конечном счете все равно обязан деду.
— Как и все здесь сидящие.
— Нет! — Николай резко отшвырнул вилку, звякнул жалобно хрустальный бокал. — Всем, что есть у меня, я обязан своему таланту, больше никому и ничему. Или ты, Тема, полагаешь, что и в газету меня пристроил дед?
— Нет, в газету ты сам пристроился. — Артем спокойно накладывал себе на тарелку салат из круглой миски. Чарушин подумал и потянул к себе такую же, полную обычного классического салата оливье. Он любил его больше других и сейчас удивился, что богатеи Липатовы, оказывается, разделяли его плебейские пристрастия. — Просто, пока ты был начинающим журналистом, ты жил на деньги, которые тебе давал дед. И квартиру в Москве тебе дед купил, чтобы ты не мыкался по углам. Так что уж особо-то хвост не распускай. Мне на начало моего бизнеса тоже дед денег дал. Да, у меня все получилось, и больше я в его помощи не нуждался, но стартовал я благодаря ему, и поэтому я здесь. Кстати, мне все равно, завещал ли он мне что-либо и что именно.
— Не имеет это значения, — горько сказал Николай, из которого, казалось, внезапно выпустили весь воздух. — Ничего сейчас не имеет значения. Все бессмысленно.
Остаток ужина прошел довольно мирно. Любящие родственники больше не накидывались друг на друга, не вступали в споры, а просто ели, что-то тихо обсуждая с сидящими рядом собеседниками. Тата разговаривала с матерью и братом, который, впрочем, больше молчал. Вера Георгиевна завела светскую беседу с юристкой Ниной, обсуждая с ней, Чарушин слышал, вопросы налогообложения на наследство первой очереди. Виктор что-то тихо выговаривал своей жене Марине. Николай ел плохо. Бледный, молчаливый, он, казалось, был погружен в себя и свои невеселые думы.
Надежда Георгиевна была полностью сосредоточена на еде, которую она поглощала в неимоверных количествах, ни с кем не разговаривая. Артем обсуждал что-то с Рафиком, и было видно, что разговор интересен им обоим. Рядом с Чарушиным сидела худенькая женщина с некрасивым и словно навсегда уставшим лицом, видимо, та самая помощница Липатова Валя.
— Вы всех тут хорошо знаете? — спросил у нее Чарушин. В его сыщицком деле важна была любая мелочь, а потому он не преминул воспользоваться возможностью повыпытывать информацию у Валентины.
— Что? — Она вздрогнула и отвела глаза от другого конца стола. Чарушину показалось, что смотрела она то ли на Тату, то ли на Ольгу Павловну. — А, нет, не очень. Я же недавно работаю, а дети и внуки Георгия Егоровича не баловали его своим обществом. То есть я хорошо знакома с Рафиком и Татой. Они бывали в усадьбе постоянно. Ольгу Павловну и Гошеньку видела, конечно. Они тоже тут бывают, хоть и нечасто. Артем как-то приезжал, но я выходной брала в тот день, так что мы с ним не пересеклись. А москвичи впервые с прошлого Нового года приехали. И жирдяйка тоже.
Под жирдяйкой она, видимо, имела в виду Надежду Георгиевну.
— Значит, вам все эти люди так же незнакомы, как и мне, — подытожил Чарушин. — Что ж, новизна ощущений — это тоже неплохо. А что про свою семью говорил сам Липатов? Его-то вы успели узнать.
— Георгий Егорович был очень умным человеком. — Губы женщины тронула легкая тень улыбки. — Он знал все слабости своих детей и внуков тоже. Но он их любил, это несомненно. Кого-то больше, кого-то меньше. Так всегда бывает, что к кому-то в семье относятся несправедливо. — В голосе ее зазвучала неожиданная горечь. — Липатов был упрям и не любил признавать своих ошибок, поэтому человек, однажды заслуживший его неодобрение, уже вряд ли мог рассчитывать на снисхождение. О прощении я даже не говорю.
— Вы кого-то конкретно имеете в виду? — уточнил Чарушин. — Кого Липатов не одобрял и так и не смог простить?
Валентина вздрогнула, будто ее застали на месте преступления. Рука, державшая бокал с красным вином, дернулась, темно-красная жидкость потекла по столу, пропитывая белоснежную скатерть. Отвратительное, словно кровавое пятно, становилось все больше и больше. Валя смотрела на него, не в силах отвести взгляд.
— Боже мой, что я наделала…
Она вскочила, порываясь куда-то бежать.
— Да сиди уж, — ворчливо сказала подоспевшая Люба. — Сейчас все исправлю. Вот уж воистину руки-крюки. Валька, ты ж не человек, а ходячая катастрофа. Что не разобьешь, то прольешь или изваляешь. Вот сразу видно, что не липатовской ты породы.
На этих словах Валентина все-таки, не сдержавшись, залилась слезами и опрометью бросилась вон из столовой. Чарушин задумчиво проводил ее глазами. После ужина все разбрелись, кто куда. Рафик снова уединился в кабинете, Николай обосновался в библиотеке, перебирая книги на какой-то из нижних полок. Для этого ему пришлось сесть на пол. Надежда Георгиевна ушла в свою комнату, старшая сестра Вера смотрела какое-то кино в зале с большим экраном, ее сын с невесткой обосновались там же, но Виктор без устали разговаривал по телефону, решая какие-то рабочие вопросы, а Марина уткнулась в мобильный телефон, в котором, похоже, вела какую-то переписку.
— Ты с Нателлой? — спросил у нее муж, и она кивнула, пообещав передать привет.
Валентина так и не появлялась, Люба мыла на кухне посуду. Артем с Татой и Ольгой Павловной, оставшись в столовой, листали какой-то старый альбом с фотографиями. Чарушин подошел посмотреть — там была вся семья Липатовых лет тридцать тому назад.
— А это я. — Тата, смеясь, показала ему на младенца в чепчике с оборками, которого держал на руках молодой красавец в офицерской морской форме. — А это папа. Это моя самая любимая фотография, он тут такой красавец…
— Твой отец вообще был очень видный мужчина, — тихо сказала Ольга Павловна. — И очень добрый. Порядочный, благородный… Это и в те времена было редкостью, а уж сейчас… — Она горько вздохнула: — Сейчас таких уже не делают. Измельчала порода. Липатовская в том числе.
Решив, что для первого дня наблюдений за «липатовской породой» вполне достаточно, Чарушин накинул куртку и решил проведать Полину с Егором. Выйдя на крыльцо, он с удовольствием вдохнул морозный воздух и шагнул на тропинку, ведущую к коттеджам.
Из открытого наверху окна в загородной тишине отчетливо раздавалось яростное щелканье компьютерной мышки, сменившееся бодрым голосом, вещавшим что-то про казино и супервыигрыш в нем. Чарушин понимающе усмехнулся. Недаром Гоша Липатов исчез сразу после ужина. Двадцатидвухлетний парень в глуши развлекался, как мог — играл в интернет-казино. Никита поднял повыше воротник, чтобы мороз не кусал за уши, и ускорил шаги. Повидать сынишку нужно было до того, как Полина уложит его спать. В данный момент своя семья интересовала его гораздо больше, чем липатовская.
Похороны прошли спокойно. Гораздо спокойнее, чем интуитивно рассчитывала Нина. Деловой человек Георгий Липатов окружил себя такими же деловыми людьми, поэтому организация прощания была безупречной, а все собравшиеся относились к происходящему именно как к деловому мероприятию. Дресс-код строгий, лица постные, разговоры приглушенные, речи запланированные. Каждый занимает свое место и произносит именно тот текст, который задуман сценаристом. Эмоции не предусмотрены.
Плакала только Тата. Горько, не стесняясь своих чувств. Похоже, она действительно любила деда. Текли слезы и у экономки Любы. Она стояла скромно, в уголке, за спинами родни, но слез не скрывала. Нине это показалось странным. Подишь-ты, и работала-то меньше года, и человеком Липатов был тяжелым, а привязалась. Видимо, просто человек хороший, эта Люба.
На правах старшего внука выступил Виктор, строго, четко, все по делу. Немного волнуясь, поблагодарила за все хорошее Ольга Павловна, бросили горсть земли на гроб дочери — Вера и Надя, подержался за установленное надгробие Артем. Хорошую, проникновенную речь произнес Рафик Аббасов. Вот, пожалуй, и всё.
— Несправедливо это все, — негромко сказала Нина стоявшему рядом с ней попутчику по поезду Никите, оказавшемуся юристом Таты. — Все-таки человек много лет возглавлял крупнейшее производство, вывел его в передовые, делами ворочал миллионными, а умер, и похороны у него, как у самого простого обывателя.
— Так он ведь сам так хотел. — Никита внимательно посмотрел на нее. — Вы же лучше других знаете, что все это было четко прописано Липатовым в распоряжении касательно своих похорон. Вы же здесь именно за тем, чтобы соблюсти точное выполнение его воли. Или я не прав?
Он смотрел так внимательно, что Нина даже поежилась, хотя ничего плохого не замышляла и не делала.
— Так, — сказала она. — Но это не значит, что меня подобная ситуация не удивляет. А могу я полюбопытствовать, зачем Тата привезла вас? Она не похожа на человека, который заботится о своих правах на наследство. Наверное, она — единственный человек здесь, кто искренне горюет из-за смерти деда. Эта искренность плохо сочетается с предусмотрительностью, которую она проявила.
Чарушин колебался лишь мгновение. В конце концов, ему нужен был напарник и помощник, на острый глаз которого он мог бы положиться. Нина Альметьева приехала из другого города, а потому никак не могла быть причиной волнения Ольги Павловны или Татиных подозрений в убийстве Липатова. В последнем Никита, впрочем, сомневался очень сильно. Но чем черт не шутит?