— Их же двое было! — горячась, говорила алхимичка. — А это совсем другой рисунок чар!
— А может быть, они все-таки уже там? — Хельги попытался посмотреть в замочную скважину.
Хлопок, щелчок, вспышка. Все зажмурились еще раз; когда мы открыли глаза, нам предстала совершенно невероятная картина.
Посреди коридора из ничего воздвигся магистр Рихтер. Был он босиком, более того, из всей одежды на нем имелись одни штаны то ли весьма странного кроя, а то ли просто второпях натянутые задом наперед. Волосы у него были всклокочены, а на щеке виднелся явственный отпечаток вышивки. Надо полагать, вышивка сия располагалась на подушке, потому что это была изящная эльфийская розочка.
Но все вышеозначенное совершенно не мешало магистру излучать прямо-таки физически ощутимую ярость.
В каждой руке у него было зажато по уху. К ушам прилагались близнецы аунд Лиррен; братья извивались и тоненько подвывали что-то нечленораздельное, но донельзя жалобное.
В коридоре моментально установилась звенящая тишина, нарушаемая разве только пострадавшими. Даже пьяненький вампир моментально протрезвел и сделал вид, что обнимает эльфа исключительно из обуревающих его братских чувств.
Магистр медленно обвел взглядом всю толпу, сгрудившуюся в коридоре. Толпа съежилась, точно пытаясь таким образом избегнуть его гнева.
— Мне, наверное, следует вспомнить, что я не только магистр боевой магии, — голосом, от которого кровь стыла в жилах, произнес Эгмонт, — но еще и декан вашего факультета. И если ранее никто не удосужился заняться вашим воспитанием, этим должно озаботиться мне.
Он быстро прошептал что-то, что могло оказаться только заклинанием, и брезгливо оттолкнул близнецов. Прошелся взглядом по лицам; на мне этот взгляд задержался на долю секунды дольше, чем на остальных, и я с облегчением успела понять, что ко мне Рихтер не имеет никаких претензий. Напротив, ему даже понравилось мое решение. Мазохист он, что ли? Ладно, мне же лучше…
Близнецы, зажмурившись, терли малиновые уши.
Эгмонт вытащил из воздуха молоток; судя по тому, как синхронно отшатнулись передние ряды, в назначении инструмента не усомнился никто. Маг наклонился и выдернул у кого-то из братьев несчастную веревочку. На конце ее болтался длинный изогнутый гвоздь.
Выпрямив его в два пасса, Рихтер быстро прибил шнурок обратно. Дважды дернул за него, словно проверяя, насколько прочно держит гвоздь; хлопок, щелчок, вспышка, мы привычно зажмурились.
— Что это было?! — раздался дрожащий голос Полин.
— Это был наш магистр, — деревянным голосом ответил протрезвевший вампир.
Близнецы выпрямились и одновременно нащупали меня взглядами. Шагнули ко мне; Хельги быстренько заслонил меня плечом, явно готовясь к драке.
Ближайший ко мне близнец открыл рот:
— Не соблаговолит ли высокорожденная госпожа Ясица, славная своими красотою, храбростью и умом, объяснить двум презренным эльфам истину, каковую им не под силу…
Эльф в ужасе зажал ладонью рот. Народ смотрел очень странно, явно не понимая, что происходит. Я полностью разделяла его мнение.
— О светлая дева, нареченная Яльгой! — вступил второй близнец. — Раскрой же истину презренным… — Он споткнулся на полуслове, в панике попытался заткнуться, но не преуспел. Язык явно действовал автономно, без всякого участия мозга: — …Презренным эльфам, ибо несказанно высока твоя мудрость! О, они искренне верят, что она глубока, подобно океану, и широка, подобно небесам, но все же объясни им, если будет на то твоя высочайшая воля, что же они во тьме своего невежества сделали не так, как должно?
На лице у Генри отразился священный ужас.
Я, кажется, начинала понимать, в чем был смысл угрозы Эгмонта.
— Он их что, заколдовал? — нерешительно спросил Хельги.
— Нет! — в панике пискнул один из близнецов. — Нет, о светлейший! Судьба не может быть к нам столь жестока…
— Заколдовал, — тем же деревянным голосом подтвердил протрезвевший вампир.
Близнецы переглянулись, но дальновидно промолчали.
— Где вы были? — насела на них опомнившаяся Полин.
Близнецы не хотели отвечать, но отбиться от заинтересованной алхимички им не удалось. Вдобавок к Полин пришло подкрепление в виде Хельги, Генри и протрезвевшего вампира; поняв, что сейчас их станут бить, возможно даже ногами, близнецы хором икнули и обреченно начали говорить.
Опуская все эпитеты, эпифоры, анафоры, метафоры, сравнения, олицетворения, гиперболы и литоты, смысл их получасовой речи сводился к следующему.
Телепорт и впрямь сработал, но вместо лаборатории обрадованные братья ухнулись прямиком в спальню магистра, точнее, аккурат на его койку. В принципе Эгмонта можно было понять: никому не понравится, когда на тебя во время твоего законного сна из ниоткуда падает гвоздь — небольшой, но все-таки очень острый.
Близнецы, рухнувшие вслед за гвоздем, понравились Рихтеру еще меньше. В связях, порочащих его, наш магистр замечен не был — мрыс бы его знал, как у Эгмонта обстояло с девицами, но двум эльфам мужского полу в его постели делать было явно нечего. Нехороших наклонностей у него определенно не имелось.
В принципе этому близнецы были только рады.
Одним щелчком спихнув с себя всех троих, включая гвоздь, магистр натянул штаны, вцепился в чужие уши (на этом месте ладони близнецов непроизвольно дернулись к головам) и телепортировал туда, откуда приперлись незваные гости. Продолжение же истории разыгралось у нас на глазах.
Выслушав близнецов, народ молча уставился на меня.
— А я тут при чем? — Я демонстративно пожала плечами. — Сказано же: дернула за веревочку. Кто вас просил дергать дважды?
Народ зашушукался. Вспомнили, что близнецы и впрямь дергали два раза — да и Эгмонт, возвращаясь в спальню, сделал то же самое.
— Выходит, каждый рывок поднимает на одну ступень? — дрожащим голоском предположила Полин. Она только что поучаствовала в Настоящем Приключении и теперь ажно светилась от счастья.
Я только выразительно подняла брови. Врать не хотелось, а этот жест можно было расценить как кому захочется.
Близнецы тоскливо переминались неподалеку. Уши у них горели как новогодние фонарики. Генри Ривендейл смотрел на меня с таким неизбывным ужасом, что я немедленно возгордилась. Ха, а говорил: мол, женщины ничего путного сделать не могут!..
Тяжелый кошелек приятно оттягивал карман.
— Ну что, идем в трактир? — громко предложила я, отвлекая адептов от взволнованного обсуждения. — Я угощаю!
Все одно платить мне придется только за первые кружки. Дальше пойдет по уже накатанной колее, так что большая часть денюжек все равно останется со мной.
Адепты повалили вниз по коридору; Полин трусила позади, цепким клещом вцепившись в руку разом протрезвевшего вампира. Тот протрезвел, но не до конца, так что пока ему было все равно.
Забегая вперед… История эта закончилась месяца через два — перед самым Новым годом Рихтер все-таки снял наложенное заклятие. Этого времени близнецам достало на то, чтобы сделаться очень молчаливыми и приучиться общаться между собой языком жестов. На уроках их почти не спрашивали, заранее зная, что ответ затянется на добрых полчаса. Напротив, адепты из их группы всеми силами толкали преподавателей к такому решению — после близнецов ни на кого другого у магистров все равно не оставалось времени и сил. Тем не менее эти два месяца выдались самыми тяжелыми в жизни аунд Лиррен. Во-первых, все устные задания им теперь задавали письменно, и после уроков они по нескольку часов делали домашнюю работу (до того они обычно отделывались парой общих фраз, начинавшихся с недоуменного «Так вы же, магистр — имя подставить, — устно задавали!»). Во-вторых, им пришлось готовиться абсолютно ко всем контрольным, практическим и прочим проверочным работам, потому что попросить шпаргалку они теперь не могли. Там, где раньше хватало потыкать соседа в спину и в двух словах обрисовать свой вопрос, теперь нужно было разворачивать полуторачасовую речь, изобилующую тропами, риторическими фигурами и прочими литературными изысками.
Близнецы крепились. Они были не герцоги, но фамильную честь все-таки берегли. Однако к концу второй недели, когда уроков ими было сделано больше, чем за весь предыдущий учебный год, гордость уже не показалась им столь существенной помехой. Братья отправились к Эгмонту с повинной. Тот выслушал и сказал, что предупреждал заранее: каждому сунувшему нос в его лабораторию будет воздано по заслугам. Учитывая же, что все учителя очень довольны нынешним старанием близнецов, он, Эгмонт Рихтер, совершенно не видит причин снимать с них столь удачное заклинание. Вот если, скажем, они окончат полугодие без единой тройки… Тогда, быть может, что-нибудь и изменится. Может быть. Он ничего не обещает.
Близнецы взвыли и отправились готовиться к завтрашним лекциям.
Талисман я, как и было сказано, принесла Рихтеру в понедельник.
В кабинете, куда я пошла в первую очередь, магистра не нашлось. Я подергала дверь, даже постучала в нее сапогом — все, чего я добилась, была заспанная элементаль, высунувшаяся из дверной доски и подробно объяснившая, кто именно я есть на самом деле.
Выслушав, я подробно и в деталях объяснила ей, кто я есть в действительности. Для наглядности я сотворила небольшой пульсар — ну и еще кое-чего по мелочи.
Элементаль попалась на диво понятливая и обучаемая. Мне даже не понадобилось располагать ее дверь под углом сто двадцать девять целых и пятьдесят шесть сотых градуса дважды. Правда, добиться от нее, куда ушел Рихтер, у меня все равно не вышло.
В принципе я могла бы развернуться и уйти. Но мне сказали прийти именно в понедельник и именно после уроков — а я была существом честным и обязательным. И жизнелюбивым: задерживать у себя чужие талисманы без воли на то их владельца чревато множеством печальных сюрпризов.
Поразмыслив, я отправилась вниз, к лабораториям.
Дверь была знакомая, почитай что родная. Долбить по ней сапогом я уже не рискнула; в дело включился рефлекс, и я осторожно постучала по косяку согнутым пальцем.