Глава 29
Вахмистр Балмута, смущенно покашляв в кулак, произнес:
– Ясновельможное панство… Ну, хоть придеритесь к чему-то, наорите! Легче же будет! Сил нет глядеть, как вы мучаетесь. Этак и умом подвинуться недолго…
Я молча махнул рукой: уйди, и без твоей непрошеной жалости тошно. Тадеуш сделал то же самое, сверкнув глазами. Балмута не стал спорить и послушно удалился, качая головой.
– Долго еще ждать? – тяжело вздохнул Пшекшивильский-Подопригорский, утирая пот со лба. – Матка Бозка, уже давно за полдень перевалило, а все никак…
– Не знаю, пане. Может быть, долго.
– Бедная Агнуся! – поляк испустил еще более тяжкий вздох, но тут же спохватился. – Пусть пан Анджей не сердится, я понимаю, конечно, что пани Анна тоже страдает.
– Да ладно, о чем разговор… Никаких претензий.
Много раз мне приходилось слышать, что никогда, ни при каких обстоятельствах мужчина не чувствует так остро свою беспомощность и бессилие, как при первых родах любимой женщины. И вот теперь довелось убедиться в этом на собственном опыте.
– Матка Бозка, и помочь нечем! – воскликнул Тадеуш, устремив тоскливый взор в светло-синее небо. День стоял чудесный, солнышко ласково пригревало, звонко падала капель.
– Пане, вы повторяетесь. Если не ошибаюсь, эта фраза была сказана уже то ли девять, то ли десять раз! – я начал закипать. – Может, лучше поговорим о чем-то другом? Иначе, как правильно сказал наш вахмистр, крыша поедет!
– Как она может поехать, проше пана? Куда? – выпучил глаза Тадеуш.
– Ох… Не обращайте внимания, это непереводимая русская поговорка. В смысле, если все время переживать, можно и повредиться в уме.
– Тогда, может быть, выпьем? – умоляюще посмотрел на меня помощник. – Ну, хоть по одной чарке! Чтобы немного полегчало.
– По одной? – я ненадолго задумался. – Пожалуй, можно. Точнее, даже нужно!
Если кто-то начнет возмущаться или ехидничать, что одной чаркой дело не ограничилось, я убежденно скажу: у него нет ни детей, ни сердца.
Принятый алкоголь произвел нужное действие, на душе стало легче. Может, еще и потому, что мы пили на голодный желудок. С прошлого вечера маковой росинки во рту не было (кухарка днем робко поинтересовалась, не желает ли ясновельможное панство покушать, но мы только страдальчески застонали в два голоса). Сидели и смотрели, как солнце клонится к зубчатому верху частокола, вздыхали, думая о своих любимых, и предавались мечтам.
– Так пан Анджей не будет возражать, если я посватаю сына к его дочери? – умиленно спрашивал счастливый Тадеуш. У меня уже не было ни сил, ни желания указывать, что он задавал этот вопрос, и неоднократно.
– Не буду. Вот только почему пан так уверен, что у него будет именно сын, а у меня – дочь?
– Агнуся и пани Анна так сказали. А ведь женщины в этом деле разбираются лучше нас.
– А если вдруг родятся мальчики? Или девочки? – улыбнулся я.
Тадеуш сосредоточенно подумал и покачал головой:
– Упаси Матка Бозка! Только не это!
– Но почему?
– Потому что мы тогда не сможем их поженить! – поляк, похоже, искренне удивился, как такая простая мысль не пришла в голову пану первому советнику.
– Да, действительно! – сдержанно рассмеялся я. Слава богу, в этой эпохе, при всех ее недостатках, чертовой толерантностью и не пахло. Или, во всяком случае, она не заходила настолько далеко!
– Нет, вы только поглядите на них! – раздался негодующий женский голос. Вздрогнув, мы обернулись и уставились на пожилую служанку, которая буквально сверлила нас укоризненным взглядом. – Пьют! Чтобы мне провалиться на этом месте, пьют! Жены вконец измучились, чуть души Езусу не отдали, а они… – В глазах возмущенной бабы так и читалось: «Все мужики – сволочи!»
– Что?! – не своим голосом закричал Тадеуш, вскочив со скамьи. – Агнуся…
– Не что, а кто! – сменив гнев на милость, расплылась в улыбке служанка. – Девочка у пана полковника! Такая хорошенькая!
– Д-девочка?! – Пшекшивильский-Подопригорский схватился за голову, глядя на меня растерянно-недоумевающими глазами, в которых огромными буквами было написано: «Значит, свадьбы не будет?!»
– А у пана первого советника – сын! Чудесный крепыш! – служанка поклонилась, лукаво усмехнувшись. – За добрую весть и получить от панских щедрот не грех…
– Ура-а-а!!! – махнув рукой на сословные предрассудки, я стиснул бабу в объятиях и крепко поцеловал.
– Ох, чуть не раздавили… – с притворным смущением взвизгнула она. – Вот это силища! Сыночку будет в кого расти! А еще раз поцеловать, ясновельможный пане? Так приятно!
Усталая взмокшая акушерка, тяжело дыша, развела руками:
– Ну, ясновельможное панство… Сколько занимаюсь этим делом, такого еще не видывала. Мало того что пани решили рожать в одно и то же время, так они еще и захотели быть рядом, чтобы держать друг друга за руки! Пришлось поставить кровати бок о бок… Ну, это еще ничего, нам с Ядвигой так даже было легче. Зато наслушаться пришлось – Матка Бозка, спаси и помилуй! Я и не подозревала, что супруга пана первого советника может знать такие выражения! Их не на всякой бумаге напишешь, лучше на камне высечь. А порой даже не понимала, что она говорит…
– А что именно? – машинально ляпнул я, обуреваемый лишь одной мыслью: слава богу, с Анжелой все в порядке, и у меня сын!
Акушерка, наморщив лоб, добросовестно порылась в памяти и повторила… Я смущенно закашлялся.
– Э-э-э… Прошу не обращать внимания. Даже благородные пани, когда им плохо, могут… э-э-э… утратить над собой контроль и сказать лишнее.
– Так это московская брань? Я-то таких чудных выражений сроду не слыхивала!
– Ну, можно сказать, московская… Хотя не только.
– А моя жена, надеюсь, не бранилась? – отчего-то заволновался Тадеуш.
– Нет, ни в коем разе! – улыбнулась повитуха. – Она только клялась и Маткой Бозкой, и Сыном Ее, и Яном Крестителем, и всеми святыми угодниками, что больше ни за что и никогда рожать не станет. Даже если для этого ей потребуется собственноручно завязать пану полковнику узелок на… Пан, думаю, поймет, где именно.
Я согнулся пополам от хохота, глядя на побагровевшее от смущения и испуга лицо моего помощника.
– Не огорчайтесь, пане! – акушерка со снисходительной усмешкой опытного профессионала махнула рукой. – Очень многие женщины при первых родах так и думают: больше ни за что и никогда. А потом оглянуться не успеешь – уже с полдюжины ребятишек, и еще новый на подходе…
– Кстати, про ребятишек! – Набравшись храбрости, я спросил: – Когда можно их увидеть?
– Немного терпения, панове. Сейчас скажу Ядвиге, чтобы их вынесла. Только не берите сразу на руки, со стороны поглядите, хорошо?
– Хорошо! – торопливо согласился я.
Акушерка скрылась за дверью.
– Ручаюсь, это происки пани Катарины! – решительно заявил Тадеуш. – Вроде и видела Агнусю всего пару раз, а уже успела забить голову всякой ересью. Ну, я такой узелок покажу драгоценной теще, что на всю оставшуюся жизнь запомнит! Несчастный мой тесть!
Глава 30
Я посмотрел на листы бумаги, выложенные аккуратной стопкой по левую руку. Затем перевел взгляд на горку смятых листов справа. Наконец с тяжелым вздохом взглянул под ноги, где валялась такая же горка… И помянул князя Вишневецкого «незлым тихим словом».
Дернув шнур звонка, приказал торопливо появившемуся слуге принести еще одну большую порцию кофе, да покрепче. С раздражением ловя себя на мысли, что Иеремия, конечно, мой благодетель и начальник, но все-таки редкостная свинья! В конце концов, кто из нас собирается стать королем?! Неужели ему так трудно было самому написать это распроклятое письмо! Тем более что он-то, в отличие от меня, прекрасно знает всех членов Сейма! Ну, или большинство по крайней мере. Знает, как с ними нужно разговаривать, какие аргументы использовать, на какие слабые места давить… Так нет же! «Пан Анджей не откажется, надеюсь, составить текст, хотя бы вчерне? Езус свидетель, очень устал, неважно чувствую себя…» А я, выходит, никогда не устаю! Как только сошел снег и просохла земля, возобновились учения, да в таких масштабах, что предыдущие показались детской игрой. С марш-бросками на длинные дистанции, установкой проволочных заграждений, развертыванием конной артиллерии и сосредоточением огня… К вечеру гудели ноги, одежда насквозь пропитывалась потом. А тут еще младенец, которому нужно уделять время и силы! Я молодой отец, тысяча чертей, и тоже хочу отдохнуть!
«Перетрудился, бедненький! – плаксиво загнусавил внутренний голос. – Не высыпаешься, сыночка ночами укачиваешь, на прогулки выносишь, пеленки ему меняешь… Может, еще и кормишь грудью?»
– Да пошел ты! – огрызнулся я, придвигая к себе новый лист.
– Куда мне идти, проше ясновельможного пана? – опасливо спросил слуга, как раз в эту минуту принесший кофейник.
– Это я не тебе! Поставь вот сюда, – я раздраженно смахнул со стола измятые листы, – и можешь быть свободен.
– Слушаюсь, ясновельможный! – слуга удалился чуть ли не бегом, явно решив, что не стоит искушать судьбу, раз уж начальство не в духе.
Налив полную чашку, я буквально через силу проглотил немного горячей ароматной жидкости. Выпито было столько, что уже не лезло. Хотя кофе сварили просто восхитительно, спору нет! В конце концов, Речь Посполитая переняла эту привычку напрямую от турок, а уж те – кофеманы известные… Ах, если бы еще умных мыслей от него прибавилось!
Я снова взялся за перо, постаравшись мысленно поставить себя на место князя. Ну, какими словами убедить этих сиятельных ослов в Сейме, какие аргументы подобрать, чтобы они врубились: ты просишь чрезвычайных полномочий не для того, чтобы стать диктатором, а только для общего бла… Стоп! Вот именно: чтобы стать диктатором, но лишь на короткое время и для общего блага! А если еще сослаться на известный исторический пример…
В голове внезапно просветлело, все стало ясно и понятно.