Впрочем, скучать ей пришлось недолго: муж вернулся через десять дней, благополучно доставив письмо по назначению.
А затем пошли чередой пиры, где столы буквально ломились от самых изысканных яств, балы, фейерверки… Вишневецкий исполнил обещание. Окрестным жителям раздали столько денег, что подскарбий, наверное, хватался за голову. В шинках целую неделю поили за княжеский счет. Само собой, любители халявы (коих было предостаточно в любую эпоху) поспешили воспользоваться этим даром небес в полной мере. Кто-то даже упился до смерти…
Жизнь текла своим чередом. Спокойные, неторопливые прогулки по лесам и лугам. Ночи любви, когда мы с Анжелой снова привыкали друг к другу, открывая что-то новое, неизведанное раньше, преодолевая невольное смущение и скованность… Слава богу, она перестала комплексовать из-за слегка «расплывшейся» фигуры. Тем более что главная причина ее волнений – рыхлый после родов живот – опять стал подтянутым и почти таким же упругим, как прежде. Ну, а что на нем и на боках появились растяжки… да черт с ними! Неужели это такая большая плата за сыночка? Я клятвенно заверил женушку, что она для меня по-прежнему красивее всех женщин на свете.
– Даже чем молодая Шэрон Стоун? – с некоторой ехидностью поинтересовалась польщенная Анжела.
– Даже чем молодая Клаудия Шиффер! – заявил я.
– Наверное, ты все-таки врешь. Но так приятно слышать, черт возьми! Любимый мой…
Счастливая возня с ребенком, умиление и страх из-за того, что он еще такой маленький и хрупкий… Томительное ожидание, сводящее с ума… Казалось бы, что тут такого – подождать один-единственный месяц! Но когда на кону не только судьба государства, но и собственные головы, этот месяц кажется годом.
Повторяю, даже мне ожидание далось непросто. Что уж говорить про князя с его кипучей, брызжущей энергией! Нервы Иеремии были на пределе. Поэтому, когда мы получили известие от лазутчиков в Варшаве, что Сейм принял условия князя и депутация направилась к нам, с плеч будто упал тяжелый камень.
– Слава Езусу! – воскликнул Вишневецкий, молитвенно сложив руки и воздев взор к небу. Слезы покатились по его щекам. – Мы победили! Пан Анджей, мы одолели этих спесивых гордецов!
– Теперь ты стал королем, светлый княже! – торжественно провозгласил я, сам взволнованный до глубины души. – И ничто не помешает воплощению наших грандиозных планов!
– Да, ничто и никто! – с благоговением произнес Иеремия. – Пан Анджей, надеюсь, не откажется возглавить мое посольство к царю Алексею? Поверьте, мне больно будет расстаться с вами даже на краткое время, но ведь это в интересах дела! Уж своему соотечественнику, пусть из другой эпохи, – тут Иеремия лукаво усмехнулся, – московский государь поверит быстрее, нежели чужеземцам. И вы легче найдете общий язык с его боярами.
– Почту за честь! – поклонился я. – И сделаю все, что в моих силах.
– Наверное, еще преподнесете царю калейдоскоп? – весело рассмеялся князь. – Со словами: «Подарок государю и великому князю Всея Руси от брата его, короля Речи Посполитой»?
– Непременно! С корпусом из чистого золота. В знак особого почета и надежды на прочный союз!
– А если вдруг каким-то чудом пан встретит в Москве этого дурачка Беджиховского… – князь вдруг расхохотался. – О-о-о, представляю, что с ним будет!
– Да уж! – согласился я. – Наверное, выпрыгнет из окна с воплем: «Русские идут!»
– Прощу прощения, не совсем понял. Впрочем, это не так уж важно… О Матка Бозка, скорее бы дождаться их прибытия! – воскликнул вдруг Вишневецкий, перестав улыбаться. На его лицо будто наползла тень. – Конечно, мои люди в Варшаве надежны, но вдруг какая-то ошибка? Или, может, Сейм решил выдвинуть встречные условия? Но тогда будет война! Как же не хочется проливать братскую кровь! – в его голосе зазвучала мучительная боль.
– Надо надеяться, княже… Ждать и надеяться.
– Да, ничего другого не остается. Кстати, пане, верно ли я слышал, что у вас в планах обвенчать сына с дочерью полковника Пшекшивильского-Подопригорского? Или это только сплетни? – улыбнулся вдруг князь.
Я немного замялся, подбирая слова.
– Не то чтобы сплетни… Скорее это планы пана Тадеуша и его супруги. То есть, ясновельможный, я хочу сказать, что мы с женой не будем против этого брака, наоборот, только порадуемся! Но лишь в том случае, если Александр и Магдалена, когда вырастут, сами полюбят друг друга и захотят соединить свои судьбы. А заставлять их мы не станем, ни за что.
– Если пан Александр характером пойдет в отца, его никто и не сможет заставить, – кивнул Иеремия. – Однако, пане, неужели вас не смутит разница в общественном положении? Вы – первый советник короля… я ведь коронуюсь в любом случае, даже если Сейм заупрямится. Наверняка будете сенатором, кавалером высших орденов государства, одним из самых влиятельных магнатов. Поверьте, я прекрасно понимаю, чем обязан пану, и сумею быть благодарным. А пан Тадеуш, даже если сделает карьеру, все равно будет стоять гораздо ниже. Для вашего сына брачный союз с панной Магдаленой – самый настоящий мезальянс, прошу прощения за откровенность.
– Пан Тадеуш – мой друг, это главное, – улыбнулся я. – А если мой сын, как правильно отметил ясновельможный, будет похож характером на отца, он сам выберет себе суженую. И вот тогда уже не найдется силы, способной помешать ему.
Князь медленно покачал головой:
– Настоящая дружба – большая редкость в наше жестокое и расчетливое время… Позвольте выразить восхищение! Пан Анджей необыкновенный человек, просто необыкновенный. После этих слов я уважаю его еще больше. Счастлив монарх, у которого есть такой замечательный советник и такой преданный друг!
Глава 42
«Черт возьми, скорее бы! Что они возятся! – раздраженно думал я, в который раз уже окинув взглядом парадный зал. – Сколько можно!» Напряженное ожидание, неизвестность буквально терзали, выводили из себя. Что они привезли – мир или войну?
Наконец в коридоре, ведущем от главного входа к залу, послышался едва различимый нестройный топот. Судя по звукам, шла целая толпа. Как там требовал князь? Не меньше пятнадцати человек и не больше тридцати? Зная польский гонор и привычку пускать пыль в глаза, можно не сомневаться: ровно три десятка! Ну, или очень близко к этому количеству.
«Их хорошо обыскали?» – мелькнула испуганная мысль. Разумеется, приказ был отдан, и можно не сомневаться, что Балмута, возглавлявший «внешний периметр» охраны, исполнит его в точности. Старого служаку не смутить и не запугать ни выражениями негодования – мол, перед тобой высшие сановники государства, как смеешь их касаться, – ни даже угрозами. «Пшепрашем, имею приказ!» – и все тут… Но вдруг его люди ограничатся лишь ощупыванием корпуса, а у кого-то из депутации в рукаве или за раструбом сапога припрятан маленький пистолетик? Один-единственный точный выстрел – и конец «узурпатору»… Надо быть предельно внимательным! Я придвинулся ближе к князю, чтобы в случае необходимости мгновенно оттолкнуть или сбить с ног, уводя с линии прицела.
Топот нарастал, теперь он был хорошо слышен даже через плотно закрытые двери. Я торопливо обвел глазами всех присутствующих. Мои ребята во главе с Тадеушем не подкачали: хоть лица у них были строгими и сосредоточенными, но без тени страха или излишней нервозности. А вот пан Дышкевич волновался, и сильно! Про Груховского с Качиньским и говорить нечего: мысленно уже представляли себя, наверное, в камере… Если не на эшафоте.
Потом створки дверей медленно распахнулись. Вошел управитель.
– Депутация Высокого Сейма до твоей королевской милости! Просит принять!
Было видно, что эти слова дались ему нелегко, он буквально заставил себя произнести королевский титул. Как ни крути, с точки зрения закона бедняга сейчас совершал самую настоящую государственную измену! Пусть главная ответственность на князе… то есть бывшем князе, но и ему в случае чего мало не покажется. Сказал – отвечай за сказанное, и все тут.
Вишневецкий вскинул голову. Ноздри его затрепетали, пальцы судорожно сжались.
– Пусть ясновельможное панство войдет! – голос прозвучал спокойно, но с какой-то строгой, величавой торжественностью.
И посланцы Сейма вошли, изо всех сил стараясь хранить внешнее достоинство, граничащее с высокомерием. В роскошных одеждах, с гордой осанкой, смотря по сторонам так, будто прибыли вершить суд, награждать и карать, а не принесли ответ на ультиматум. Да, порода есть порода, а гонор есть гонор. Тот самый, благодаря которому сначала возникла, а потом была благополучно похерена великая держава «От можа до можа»… Стоп! Ведь теперь все может пойти по-другому! Чувствуя, как учащенно заколотилось сердце, я буквально впился глазами в делегатов. С каким известием они прибыли?!
Гулкое эхо шагов разносилось по залу. Впереди шел грузный широкоплечий пан в расшитом золотой нитью кунтуше, с курчавой черной бородой, которая обильно засеребрилась – впрочем, как и виски. В его пронзительном взгляде, устремленном на Вишневецкого, смешались гнев, усталость и какое-то равнодушное, покорное смирение.
– Великий маршалок Казановский! – шепнул мне на ухо Тадеуш.
Иеремия выдержал этот взгляд с потрясающим спокойствием. Мне даже показалось, что он едва заметно улыбнулся.
– Приветствую пышное панство! – громко и четко сказал Вишневецкий, когда все депутаты вошли в зал и наступила тишина. – Я готов выслушать волю Сейма со всем вниманием и учтивостью. Итак, ясновельможный пане маршалок? – он вежливо кивнул Казановскому.
Бородач тяжело, хрипло задышал, его лицо побагровело… Было видно, каких нечеловеческих усилий стоит ему сохранять спокойствие. Кое-как взяв себя в руки, Казановский произнес:
– Сейм самым тщательным образом изучил требования ясновельможного князя. После долгих и жарких споров было принято решение… – великий коронный маршалок перевел дыхание и буквально через силу договорил: – согласиться с ними, избрать князя Иеремию-Михаила Корибута-Вишневецкого королем и внести все необходимые изменения в законы Речи Посполитой. Вот документ, где все это обозначено и заверено большой государственной печатью, – дрожащей рукой он протянул свиток. Тадеуш торопливо приблизился, с поклоном принял документ и передал Вишневецкому.