Иеремия развернул пергамент и внимательно вчитался. В зале повисла мертвая, гнетущая тишина… Все затаили дыхание. Потом Вишневецкий удовлетворенно кивнул головой:
– Да, все так и есть. Мои условия приняты. Хвала Матке Бозке!
Не сговариваясь, многие десятки людей выдохнули одновременно… Груховский с Качиньским торопливо закрестились, что-то беззвучно шепча. Пан Дышкевич утер пот, обильно выступивший на лице. До каждого находившегося в этом зале только сейчас в полной мере дошло, какое грандиозное, значимое событие свершилось, какой крутой поворот сделала история.
Маршалок, не выдержав, возбужденно выкрикнул со слезами на глазах:
– Пусть новый король знает, что мы не струсили! Езус свидетель, мы пошли на это страшное решение от безысходности и отчаяния, с болью в сердце, только подчиняясь чрезвычайным обстоятельствам и диктату грубой силы, чтобы уберечь любимую Отчизну от чудовищного кровопролития! Наша совесть чиста, а вся ответственность за возможные последствия пусть падет на голову того, кто в угоду своему честолюбию растоптал законы и заветы предков!
В эту минуту я искренне восхищался им. Храбр и благороден… Жаль, если такой человек останется врагом. Надо будет постараться переубедить его, перетащить на нашу сторону.
– Панове, никто не посмеет усомниться в вашем мужестве. А история и потомки воздадут вам должное! – торжественно произнес Вишневецкий. – Поскольку это решение не страшное, а мудрое. Надеюсь, вы сами это поймете в скором времени, и тогда горечь исчезнет из ваших сердец. Не нужно опасаться тирании! Клянусь ранами Создателя, что буду править разумно и справедливо, охраняя законные права и вольности подданных моих, употребляя врученную мне власть лишь для блага государства. – После небольшой паузы Иеремия снова заговорил: – Путь был долгим, панство наверняка устало. Прошу до покоев, отдохнуть и подкрепиться, – он жестом подозвал к себе управителя и отдал распоряжения. – А мне необходимо приватно обсудить кое-что с паном первым советником. Мы еще увидимся за вечерей, панове!
Глава 43
Честно говоря, совершенно не хотелось что-либо обсуждать. Меня сейчас переполняло ликование, смешанное с безмерной усталостью и каким-то странным чувством опустошенности. Очень хотелось уйти куда-то и просто лечь, закрыть глаза… Все-таки чудовищное психологическое напряжение не проходит бесследно. Рано или поздно организм взмолится об отдыхе… даже у такого человека, как я.
Встретившись взглядом с его королевской милостью, я сразу же понял, что Вишневецкий тоже устал – страшно, безумно. Он держался из последних сил. Может быть, его слова – лишь предлог, чтобы покинуть это многолюдное сборище и хоть немного отдохнуть? Я последовал за ним и убедился, что был прав, когда уже в коридоре, ведущем к его кабинету, где нас не могли видеть чужие глаза, князь – точнее, уже король – умоляюще произнес:
– Позвольте опереться на руку пана! Мне кажется, я сейчас упаду. Не сердитесь на мою слабость…
У меня не было ни сил, ни желания сердиться. Да и за что? Если даже я от нервного перенапряжения валился с ног, в чем виноват новоиспеченный монарх Речи Посполитой? У каждого человека есть предел, который не переступишь.
– В мой кабинет, пане… Там мы сможем отдохнуть. О Езус, как же я устал! – вздохнул Иеремия, утирая холодный пот со лба. – Стыд-то какой! Взял и раскис, будто слабый мальчишка.
– Твоей королевской милости нечего стыдиться. Ведь человек не из железа сделан! – успокоил я, воспрянув духом при упоминании об отдыхе. Сесть в кресло, откинуться на спинку, вытянуть затекшие ноги…
«Ага, как же! Сидеть в присутствии короля! – съехидничал внутренний голос. – Совсем обнаглел!»
«А вот сяду, и все тут! – рассердился я. – В крайнем случае попрошу награду в виде такой привилегии. И для меня, и для всех потомков. Как в „Принце и нищем“. И пусть только попробует отказать!»
Уподобляться благородному рыцарю Майлсу Гендону не пришлось: когда мы оказались в кабинете, Иеремия сам предложил мне сесть – сразу же после того, как я помог ему опуститься в любимое кресло. Само собой, я не стал ломаться и заставлять упрашивать, произнес только с должной почтительностью: «Благодарю твою королевскую милость».
Вишневецкий медленно покачал головой. У него был вид человека, который с трудом проснулся и еще не вполне уверен, спит он или бодрствует.
– Я – король… – тихо произнес Иеремия, глядя на документ, который он по-прежнему держал в правой руке. – Матка Бозка, подумать только, я – король! И не жалкая декоративная фигура, как прежде, а полноправный властитель! Голова идет кругом… Хочется ущипнуть себя, чтобы убедиться, что это не сон!
– Это не сон, это явь! – улыбнулся я. – Да, теперь твоя королевская милость имеет всю полноту прав и привилегий. А надменный Сейм отныне вынужден оказывать королю все подобающие почести и склоняться перед его волей. Мы сделали это!
Вишневецкий поспешно утер ладонью слезы, предательски заблестевшие на глазах. Я мысленно одобрил: все верно, хоть человеческая слабость понятна и естественна, подданные не должны видеть слез монарха. Даже находясь в единственном числе, да еще в ранге первого советника.
– Да, мы сделали это! Пан Анджей, верный мой помощник, дорогой мой друг! – голос короля дрожал от волнения. – Как найти слова, чтобы выразить бесконечную благодарность? Увы, тут не хватило бы даже красноречия Цицерона! Пусть пан без всяких стеснений требует любой награды, любых почестей и привилегий! Даю слово: я исполню его пожелание, если это будет в человеческих силах.
«Ну же, Андрюха! – возопил внутренний голос. – Пользуйся случаем!»
Я, приказав ему заткнуться, с улыбкой покачал головой:
– От всей души благодарю твою королевскую милость, но у меня и так есть все необходимое. Если же в чем-то возникнет потребность, для себя самого или семьи, непременно обращусь с просьбой… В конце концов, я стремился не к наградам и титулам, а к тому, чтобы изменить ход истории ради блага наших государств. И вот теперь, с Божьей помощью, это стало возможным!
– Совершенно верно! – воскликнул Иеремия, глаза которого буквально засияли. – Вместо будущих смут, раздоров и разделов наше Отечество ждет слава и процветание. И все – благодаря уму, мужеству и прозорливости пана первого советника! Ах, сколь велика милость Создателя, избравшего пана орудием своим и перенесшего в нашу эпоху… – Его голос, задрожав, прервался. После недолгой паузы король договорил: – Прошу прощения, я до сих пор очень волнуюсь. И эта дьяблова слабость все не отпускает… – Вишневецкий вдруг лукаво усмехнулся. – Думаю, бокал-другой хорошего вина – именно то, что нам сейчас будет полезно. Пан помнит, надеюсь, про дар моего прадеда?
– Помню, твоя королевская милость.
Иеремия расплылся в улыбке:
– Вот сейчас мы и оценим его по достоинству! Минутку терпения… – Он поднялся, опершись на подлокотник. Я хотел вскочить, чтобы помочь ему, но король жестом велел оставаться на месте. Все еще неуверенно ступая, он пошел к шкафу, на ходу доставая ключ. Вскоре из среднего отделения был извлечен тот самый сосуд, с большой печатью на горловине. За ним – два высоких бокала на витых ножках.
«Честь-то какая, Андрюха, сам король тебя обслуживает! – опять не утерпел ехидный голос. – И это вся награда? Ох, дурень ты непрактичный! Ладно, ладно, умолкаю…»
– Уверен, что прадед сейчас смотрит на нас с небес и одобряет! Ведь повод – як бога кохам, лучше не придумаешь! – торжественно произнес Вишневецкий, поставив сосуд и бокалы на столик и снова садясь в кресло. – Пан согласен со мной?
– Полностью согласен! Однако не опасно ли пробовать незнакомое вино? – Профессиональные навыки, накрепко вбитые на уровне инстинктов, вдруг властно напомнили о себе. – Прошу прощения, жизнь и здоровье твоей королевской милости слишком ценны, чтобы рисковать попусту.
Брови Иеремии изумленно взметнулись.
– Что пан первый советник имеет в виду? Неужели он подозревает, что мой прадед мог передать своим потомкам отраву?! – его голос загудел от возмущения, налившись силой.
– Нет-нет, я вовсе ни в чем не обвиняю прадеда твоей милости, мир его праху! – заторопился я. – Просто разумная осторожность, не более. К этому сосуду никто не имел доступа? Печать не тронута?
– Кроме меня – абсолютно никто, и печать в полной сохранности, пан может убедиться лично, – уже более спокойно произнес Иеремия, хотя недовольные нотки в его голосе все-таки чувствовались.
Я верил ему, но все же предпочел убедиться. Действительно, никаких следов «несанкционированного доступа»… во всяком случае, тех, которые можно было бы обнаружить визуально без помощи сильной лупы. Ладно, рискнем! В конце концов, что могло случиться с вином, даже за столь долгий срок хранения? Это же не скоропортящийся продукт! А предположение, будто предок мог передать собственному сыну и наследнику отравленное вино, действительно нелепо, тут король абсолютно прав…
– Если у пана еще остались какие-то сомнения, я могу вызвать слугу и приказать, чтобы он первым попробовал! – теперь в голосе Иеремии слышались усталость и обида.
– Нет, это будет совершенно излишне! – примирительно-торжественным тоном произнес я, приложив руку к сердцу и склонив голову.
Вишневецкий улыбнулся:
– Ну, вот и хорошо! Я понимаю, пан первый советник беспокоится обо мне, но, право, не стоит заходить слишком далеко.
И сам сломал печать, а затем, немного повозившись, откупорил сосуд. Я хотел предложить свои услуги, но король решительно отказался:
– Позвольте оказать пану Анджею эту честь! Тысячу раз заслуженную!
Он также сам разлил вино по бокалам. Оно было темно-рубиновым, а божественный аромат, который хорошо ощущался даже на расстоянии, заставил сглотнуть слюну.
Король поднял бокал и торжественно произнес:
– За успех великого задуманного дела!
– За успех! – откликнулся я и, дождавшись, пока он начнет пить, тоже неторопливо осушил бокал, смакуя каждый глоток. Боже, какой восхитительный вкус! Самое настоящее блаженство! Пусть за это простятся все грехи покойному праде…