— Путь будет опасным, — продолжила Ольга. — Мы пересечём земли нескольких племён, не все из которых дружественны Киеву. Но помните: наша задача — найти князя и сопроводить его домой, а не начинать войны. Избегайте стычек, где возможно. Сражайтесь только если нет другого выхода.
— А регент? — спросил один из старших дружинников. — Он знает о нашем предприятии?
— Регент занят важными государственными делами, — дипломатично ответила Ольга. — Я не стала отвлекать его этой поездкой. Когда вернёмся с князем, он поймёт и одобрит наши действия.
Ответ был уклончивым, но удовлетворил большинство. Те же, кто понял истинное положение дел, промолчали из уважения к княгине — овдовевшей дочери Аскольда или нет, Ярослава по-прежнему имела влияние в определённых кругах киевской знати.
К вечеру они достигли развилки, где дорога к священной роще отделялась от южного тракта. Без лишних слов отряд свернул на юг, навстречу неизвестности и возможной опасности.
Ольга ехала во главе, спина прямая, взгляд устремлён вперёд. Под сердцем тихо шевельнулся ребёнок — крошечное напоминание о том, что рискует она не только своей жизнью. Но сомнений не было. Что бы ни ждало их впереди, она встретит это с поднятой головой, как подобает жене князя и будущей матери наследника великого рода.
Ночь застала их в небольшой дубовой роще у ручья. Дружинники быстро разбили лагерь — без костра, чтобы не привлекать внимания, но с надёжной охраной по периметру. Ольга сидела, завернувшись в плащ, и задумчиво смотрела на звёзды, проглядывающие сквозь листву.
— О чём думаешь? — тихо спросила Ярослава, присаживаясь рядом.
— О снах, — ответила Ольга. — С той ночи, когда мы проводили ритуал, они изменились. Стали… яснее. Словно завеса между явью и сном истончилась.
— Что тебе снится?
— Разное, — Ольга перевела взгляд на спутницу. — Иногда Игорь, иногда странные места, где я никогда не была. А иногда… сны без образов, только голоса, говорящие на языке, которого я не знаю, но почему-то понимаю.
Ярослава нахмурилась:
— Это может быть последствием ритуала. Твоя душа путешествовала далеко, соприкасалась с силами, не предназначенными для смертных. Такое не проходит бесследно.
— Я не боюсь, — покачала головой Ольга. — Эти сны… они словно пытаются меня предупредить. Направить. Как будто кто-то или что-то ведёт меня к определённой цели.
Она достала бронзовый диск и положила на ладонь. В свете звёзд странные символы казались живыми, движущимися.
— Этот артефакт, — продолжила Ольга, — он тоже изменился. Раньше я чувствовала только тепло от него. Теперь иногда слышу… не голоса, нет, скорее мысли. Образы. Направления.
— Это опасно, — забеспокоилась Ярослава. — Такие вещи могут подчинить волю, изменить человека до неузнаваемости.
— Или дать силу для защиты того, что дорого, — возразила Ольга. — Виктор не просто так оставил его мне. Он знал, что диск откликнется на мой зов, на мою кровь.
— Виктор преследует свои цели, — нахмурилась Ярослава. — Мы до сих пор не знаем, кто он на самом деле и чего добивается.
— Я знаю одно, — твёрдо сказала Ольга. — Он хочет, чтобы род Рюрика продолжал править, чтобы земли объединялись, а не дробились. И в этом наши цели совпадают.
Она спрятала диск обратно в сумку и поднялась:
— Нужно отдохнуть. Завтра трудный день — мы вступим на земли уличей. Они хоть и не воюют с нами открыто, но и дружбы особой не выказывают.
Ярослава кивнула, но когда Ольга отошла к своему месту для сна, осталась сидеть, глядя в темноту с тревогой во взгляде. Что-то говорило ей: эта поездка изменит не только судьбу Игоря, но и судьбы всех, кто отправился в путь. И не все вернутся домой такими же, какими покинули его.
Утро принесло туман — густой, молочный, скрывающий всё на расстоянии вытянутой руки. Дружинники ворчали, седлая коней: в такую погоду легко заблудиться даже на знакомой дороге, не говоря уже о чужих землях.
— Дурной знак, — пробормотал один из воинов, крепя меч к седлу. — Такой туман бывает, только когда лесные духи путают путников.
— Или когда влажный воздух с реки встречается с прохладой утра, — сухо заметила Ольга, проходя мимо. — Готовьтесь к выходу. Туман рассеется к полудню.
Но туман не рассеялся ни к полудню, ни позже. Напротив, казалось, он становился гуще с каждым часом. Они ехали, ориентируясь больше на чутьё, чем на зрение, держась рядом, чтобы не потерять друг друга.
К середине дня стало ясно, что они сбились с пути. Дорога, ещё утром чётко различимая, исчезла под копытами коней, превратившись в едва заметную тропу, извивающуюся между деревьями.
— Мы заблудились, — констатировал Добрыня, пытаясь разглядеть солнце сквозь пелену тумана. — Здесь никогда не было такой чащи на южном тракте.
— Нужно вернуться, найти дорогу снова, — предложил другой дружинник.
— И в какую сторону возвращаться? — возразил третий. — В этом тумане все направления одинаковы.
Ольга подняла руку, призывая к тишине. Что-то привлекло её внимание — слабый звук, доносящийся сквозь туман. Музыка? Нет, скорее пение — тихое, мелодичное, на незнакомом языке.
— Вы слышите? — спросила она.
Дружинники настороженно прислушались.
— Женщина поёт, — наконец сказал Добрыня. — Где-то там, впереди.
— Это может быть ловушка, — предостерегла Ярослава. — В лесу много существ, умеющих подражать человеческому голосу, чтобы заманить путников в трясину.
— А может быть поселение, — возразила Ольга. — Местный человек мог бы указать нам верный путь.
Она соскочила с коня и сделала знак остальным:
— Я пойду посмотрю. Добрыня, со мной. Остальные ждут здесь, держат коней готовыми к быстрому отступлению.
— Я пойду с тобой, — настояла Ярослава, тоже спешиваясь.
Ольга кивнула, понимая, что спорить бесполезно. Втроём они двинулись на звук пения, осторожно ступая по мягкой, покрытой мхом земле. Добрыня держал руку на рукояти меча, готовый к любой неожиданности.
Голос становился всё ближе, мелодия — яснее. Это была колыбельная, полная неизъяснимой грусти и нежности. Язык оставался непонятным, но почему-то мелодия казалась Ольге знакомой, словно слышанной давным-давно, в детстве или… во сне?
Туман внезапно расступился, открывая небольшую поляну. Посреди неё сидела старуха — седая, сгорбленная, в простой холщовой одежде. Она покачивалась взад-вперёд, напевая свою песню и перебирая какие-то травы в корзине.
Заметив пришельцев, старуха не выказала ни страха, ни удивления. Она медленно подняла голову, и Ольга вздрогнула — глаза женщины были мутно-белыми, без зрачков. Она была слепа.
— Я ждала тебя, дитя, — сказала старуха на чистом славянском, без акцента. — Задержалась ты. Дорога длинна, а времени мало.
Добрыня выступил вперёд, загораживая Ольгу:
— Кто ты, старая? И откуда знаешь о нашем пути?
Женщина рассмеялась — неожиданно молодым, звонким смехом:
— Я? Я никто. Просто старуха, живущая в лесу. А знаю я лишь то, что рассказывают мне птицы и ветер. Они говорят, молодая княгиня ищет своего мужа. Ищет там, где его нет.
Ольга почувствовала, как сердце пропустило удар:
— Что значит «где его нет»? Гонец сказал, что князь у тиверцев.
— Гонец сказал то, что ему велели сказать, — пожала плечами старуха. — Но не тем, кто послал его, был вложен приказ в его уста. Другой говорил его языком, смотрел его глазами.
Тревога Ольги усилилась. Значит, её подозрения были верны — гонец был лишь марионеткой в чужих руках.
— Где же тогда Игорь? — спросила она, делая шаг вперёд. — Он жив?
— Жив, пока, — кивнула старуха. — Идёт своей дорогой, как и ты — своей. Дороги эти пересекутся, но не там, где ты думаешь.
— Говори яснее, — вмешалась Ярослава. — Если знаешь что-то, скажи прямо.
Старуха повернула белые глаза к дочери Аскольда:
— А ты всё та же, княжна-вдова. Нетерпеливая, гордая. Но верная, это правда. — Она снова обратилась к Ольге: — Тот, кто взял облик гонца, заманивает тебя в ловушку. Не к тиверцам ведёт твой путь, а к древнему капищу в лесах уличей. Там он ждёт — тот, кто хочет получить то, что ты носишь. Не ребёнка — нет, хотя и его кровь пригодилась бы ему. То, что спрятано у тебя на поясе.
Рука Ольги инстинктивно дёрнулась к сумке с бронзовым диском.
— Откуда ты знаешь…? — начала она, но старуха перебила:
— Я слепа, но вижу больше зрячих. Этот лес был древним, когда первый человек ступил на его землю. Он помнит, и я помню вместе с ним.
Она снова начала перебирать травы, словно потеряв интерес к разговору:
— Если пойдёшь прямо, дойдёшь до тиверцев через три дня. Не найдёшь там мужа, зато найдёшь смерть — свою и тех, кто с тобой. Если повернёшь на восток, к восходу солнца, выйдешь к реке через один день. Там встретишь тех, кто действительно знает, где твой муж.
— Почему я должна верить тебе? — осторожно спросила Ольга. — Ты говоришь загадками, не называешь своего имени, живёшь одна в тумане, куда не забредают путники.
Старуха подняла голову, и на мгновение Ольге показалось, что белые глаза смотрят прямо в её душу:
— Я знаю, о чём ты молилась в ночь перед отъездом. Знаю слова, которые ты шептала, лёжа без сна, когда никто не мог слышать. «Пусть лучше я умру, чем вернусь без него». Это были твои слова, не так ли?
Ольга побледнела. Она действительно произнесла эти слова в темноте своей спальни, когда даже Ярослава уже спала глубоким сном.
— Верить или нет — твой выбор, — продолжила старуха. — Я лишь указываю путь. Идти по нему или нет — решать тебе.
Туман вокруг поляны начал сгущаться, словно стена вырастала между ними и старухой.