Город, раскинувшийся на холмах у его ног, сильно изменился за годы правления Аскольда. Выросли новые кварталы, окрепли стены, в торговых рядах слышалась речь десятка разных народов. Киев уже не был просто крупным поселением — он становился настоящей столицей, сердцем земель, которые однажды назовут Русью.
Аскольд улыбнулся своим мыслям. Кто бы мог подумать, что простой дружинник из свиты Рюрика зайдёт так далеко? Когда они с Диром покинули Новгород, неудовлетворённые жизнью в тени амбициозного конунга, у них не было ни богатства, ни власти — только мечи, верные товарищи и жажда славы. А теперь…
Его размышления прервал звук шагов. На галерею поднялась женская фигура — Ярослава, его единственная дочь. В свои двадцать лет она сочетала красоту матери с характером отца, что порой становилось настоящим испытанием для княжеской семьи.
— Снова смотришь на реку, отец? — спросила она, становясь рядом. — Говорят, приближается византийское посольство.
— Вести распространяются в Киеве быстрее ветра, — проворчал Аскольд, но без раздражения.
— Быстрее ветра распространяются только сплетни, — улыбнулась Ярослава.
Аскольд бросил на дочь внимательный взгляд. В последнее время она выглядела обеспокоенной, словно что-то тяготило её душу.
— Что-то случилось? — спросил он прямо.
Ярослава помедлила, словно решая, стоит ли говорить.
— Видела сон, — призналась она наконец. — Уже третью ночь подряд. Будто тёмный воронь кружит над Киевом, а на его крыльях — лики северных богов.
Аскольд нахмурился. Он никогда не был суеверным человеком, полагаясь больше на острие меча, чем на толкования знамений. Но сны Ярославы часто сбывались — этот дар она унаследовала от матери, происходившей из рода местных волхвов.
— Что думаешь? — спросил он серьёзно.
— Думаю, что беда идёт с севера, — ответила Ярослава. — Не в первый раз видишь этот сон?
— Да, — кивнула девушка. — После него всегда просыпаюсь в холодном поту.
Аскольд задумчиво погладил седеющую бороду. С севера… От Новгорода? От Рюрика остался сын, Игорь, но мальчишка ещё слишком молод для серьёзных походов. А регент, Олег… Он был хитёр и амбициозен, как говорили купцы. Но открыто выступить против Киева?
— Радим! — позвал Аскольд, и старый воевода немедленно появился, словно ждал за углом. — Отправь гонцов на север. Пусть разузнают, что происходит в Новгороде.
— Уже отправил, князь, — ответил Радим. — Ещё неделю назад.
Аскольд одобрительно кивнул. Радим всегда был на шаг впереди.
— И что они донесли?
— Пока ничего. Либо не вернулись, либо задержались.
Это было тревожным знаком. Обычно гонцы возвращались через десять-двенадцать дней, если не случалось непредвиденных обстоятельств.
— Удвой дозорных на реке, — распорядился Аскольд. — И отправь лазутчиков в ближайшие поселения. Если большое войско движется с севера, люди будут говорить.
Радим поклонился и снова удалился. Ярослава продолжала смотреть на реку, в задумчивости теребя амулет на шее — деревянный символ Перуна, покровителя воинов.
— Не тревожься раньше времени, — сказал ей Аскольд. — Киев выстоял против хазар и печенегов. Если понадобится, выстоит и против северян.
— Дело не в стенах и воинах, — тихо возразила Ярослава. — В моём сне воронь нёс на крыльях не оружие, а знаки судьбы. То, что нельзя изменить силой.
Аскольд хотел ответить, но его прервал крик дозорного:
— Византийская ладья входит в пристань!
Город зашевелился, готовясь встречать важных гостей. Аскольд расправил плечи, отгоняя усталость. Каким бы ни было послание империи, он встретит его с достоинством правителя, за которым стоят обширные земли и сильная дружина.
— Иди, готовься к приёму, — сказал он дочери. — Надень лучшие одежды. Пусть греки видят, что в Киеве знают толк в красоте и богатстве.
Ярослава кивнула и удалилась, оставив отца одного. Аскольд ещё раз окинул взглядом речные просторы и спустился в большую палату, где принимал послов и решал важные дела.
К полудню всё было готово. В просторной палате собрались старейшины и лучшие воины, стены украсили дорогими тканями, на столы выставили серебряные кубки и блюда. Аскольд восседал на резном кресле, которое многие называли троном. Справа от него стоял Радим, слева — Ярослава в богатом платье с золотой вышивкой.
Двери распахнулись, и в палату вошли византийцы. Их было трое — высокий мужчина средних лет в богатом одеянии с пурпурной каймой, пожилой секретарь с письменными принадлежностями и крепкий воин, чьи глаза постоянно оценивали обстановку. Гости поклонились — с достоинством, но не раболепно.
— Приветствую тебя, архонт Аскольд, — заговорил старший из послов на хорошем славянском языке. — Я Феофан, посланник императора Льва VI, властителя Нового Рима.
— Приветствую тебя в Киеве, Феофан, — ответил Аскольд. — Надеюсь, твоё путешествие было спокойным.
— Благодарю за заботу, — кивнул византиец. — Путь был долгим, но без особых трудностей. Река щедра и милостива в это время года.
Начался обычный ритуал дипломатического общения — обмен любезностями, мелкими подарками, разговоры о погоде и урожае. Но Аскольд чувствовал, что за вежливостью византийца скрывается нечто важное. Наконец, когда слуги разлили по кубкам медовуху, Феофан перешёл к делу.
— Император обеспокоен вестями, приходящими с севера, — сказал он, внимательно наблюдая за реакцией Аскольда. — Говорят, новгородский князь Олег собирает большое войско.
— Впервые слышу об этом, — ответил Аскольд, стараясь выглядеть спокойным. — Но если так, то меня это касается больше, чем твоего императора. Новгород ближе к Киеву, чем к Константинополю.
— Безусловно, — согласился Феофан. — Но империя заинтересована в стабильности на всех торговых путях. Особенно тех, что ведут к Чёрному морю.
Аскольд понимающе кивнул. Византию беспокоила не судьба Киева, а возможность нового сильного игрока на северных границах.
— Олег не рискнёт пойти против Киева, — сказал он уверенно. — Наши стены крепки, дружина многочисленна. К тому же, здесь я не чужак — народ полян признал меня своим правителем.
— Олег хитёр, — возразил Феофан. — И у него есть то, чего нет у тебя — законное право на власть. Он регент при сыне Рюрика.
Аскольд почувствовал, как гнев поднимается к горлу. Снова это! Снова вопрос законности его правления. Словно храбрость и годы трудов ничего не значили перед каплей «правильной» крови.
— Рюрик был избранным князем, не наследственным, — сказал он холодно. — Его сын не имеет больше прав на эти земли, чем любой другой варяг. А я принят здесь народом полян, древлян и северян. Моя власть так же законна, как власть твоего императора.
Феофан слегка наклонил голову, признавая силу аргумента.
— Я лишь передаю информацию, которая может быть полезна, — сказал он примирительно. — Императору выгоднее иметь дело с проверенным союзником, чем с непредсказуемым новым правителем.
Значит, Византия предлагает союз против потенциальной угрозы с севера. Аскольд задумался. С одной стороны, поддержка империи не повредит, особенно если слухи о войске Олега подтвердятся. С другой — византийцы славились своим коварством и умением стравливать врагов между собой.
— Я ценю заботу императора, — сказал он дипломатично. — И с радостью обсужу возможности для укрепления наших связей. Но прежде хотел бы получить более точные сведения о действиях Новгорода.
Разговор продолжился обсуждением торговых соглашений и пошлин, но мысли Аскольда были далеко. Предупреждение Византии, тревожные сны Ярославы, отсутствие вестей от северных гонцов — всё указывало на приближающуюся опасность.
После ухода послов Аскольд остался в палате лишь с Радимом и несколькими ближайшими советниками.
— Что думаешь? — спросил он старого воеводу.
— Греки редко предупреждают о чужих бедах из чистого сострадания, — ответил Радим. — Но если даже они обеспокоены, значит, угроза реальна.
— Нужно готовить город к обороне, — вступил в разговор Мирослав, один из младших воевод. — Проверить запасы, укрепить стены, собрать дружину.
— И тем самым показать, что мы боимся, — покачал головой Аскольд. — Нет. Укрепления проверяйте незаметно. Запасы пополняйте постепенно. Но никакой паники.
— А что с дружиной? — спросил Радим. — Многие разъехались по окрестным землям.
— Собери ближний круг, самых надёжных, — распорядился Аскольд. — Остальных вызывать начнём через три дня, если не будет других вестей.
Совет продолжался до поздней ночи. Обсуждали возможные пути наступления, укрепление слабых мест в обороне, потенциальных союзников среди окрестных племён. Когда все разошлись, Аскольд остался один в полутёмной палате, освещённой лишь догорающим очагом.
Он чувствовал усталость, разливающуюся по телу. Не просто физическую усталость после долгого дня, а глубинное истощение души, накопившееся за годы правления. Киев требовал всех его сил, всей энергии, всех мыслей. И теперь, когда он наконец построил то, о чём мечтал, судьба, казалось, готовилась отнять всё одним ударом.
— Не спишь? — тихий голос Ярославы вывел его из задумчивости.
— Думаю, — ответил Аскольд, жестом предлагая дочери сесть рядом.
— О послании византийцев?
— О них. О сне, который тебе приснился. О Новгороде.
Ярослава молчала, глядя на огонь. В её глазах отражались крошечные пламенные искры, придавая взгляду нечто потустороннее.
— Что, если нам не суждено выстоять? — тихо спросила она. — Что, если это действительно судьба?
— Судьба… — Аскольд усмехнулся. — Я всю жизнь шёл против судьбы. Родился в бедной семье — стал дружинником. Был простым воином — стал князем. Всё говорило, что мне не место здесь, что власть принадлежит другим. А я всё равно взял своё.