– Ты же знаешь ее семейку, – продолжал рассказывать Шаров, – не та девчонка, которую я бы хотел иметь во врагах, просто иметь – другое дело…
– Не отвлекайся. Она попросила вынести куб?
– Да. И даже книгу эту дала, чтобы Слепцова не втягивать.
– И ты согласился? Это же опасный призрак!
– Спятил? Это шутка была! Шутка! Пустой куб с последней скамьи. Обидно девчонке, что из-за тебя Темыча в карцер заперли. Вот она и хотела тебе нервы потрепать. Через пару дней мы должны были вернуть его на место.
– И что помешало?
– Что-что… он пропал, этот дебильный куб. Я везде искал. – Парень окинул взглядом бардак в комнате и потрогал опухающую губу. – Я к Насте, так и так, пропал куб. А эта коза, – последнее слово Шаров просто выплюнул, – большие глаза сделала. Какой куб? Какая шутка? Ничего не знаю. Блин.
– Все?
– Все.
– Уверен?
– Иди ты в пень, Грошев. Я из-за этой штуки две ночи не спал, зубами клацал.
– А чего клацать-то, если куб пустой? Пустой? – спросил Макс.
– Я ж его с последней скамьи унес. Настька сказала взять средний, я и взял. Правда, подумал, не все ли равно, раз они все дохлые. – Старшекурсник почесал бритый затылок.
– Стоп. – Грош посмотрел на старшекурсника. – А сам ты не почувствовал, дохлый он или нет?
Шаров отвел глаза и едва слышно произнес:
– У меня сенсорика – всего две десятых.
Макс смог удержаться и не присвистнуть. Псионики все не похожи друг на друга, как бывают разными художники, писатели, настройщики ткацких станков и роялей. Кто-то рисует пейзажи, кто-то – портреты. Кто-то пишет стихи, кто-то – прозу. Все разные, даже пси. У Макса, к примеру, чувствительность – абсолютная единица. Показатель, который он не смог себе занизить, потому что зачет принимал Арчи. Он чует потустороннюю вонь за несколько десятков метров. У большинства сенсорика держится на уровне от пяти до семи десятых – и это считается нормой. Шаров среди них со своими двумя десятыми – как слепец среди зрячих: силой оперировать может, но вот чувствует ли он ее – еще вопрос.
– То есть Настя велела тебе забрать определенный куб, хотя на последней скамье все равны, и ты даже не смог определить, мертв ли призрак на самом деле?
Парень беспомощно посмотрел в окно и в качестве последнего аргумента добавил:
– Он стоял там, в лаборатории, приготовленный к вскрытию.
Второй раз за последние полчаса дверь открылась, и на этот раз побледнел хозяин комнаты.
– Шаров, Грошев. – Арчи посмотрел на студентов. – Что вы тут делаете?
– Ничего, просто разговариваем, – чересчур быстро ответил Шаров.
– Оно и видно. – Препод задержал взгляд на распухшей губе одного и расползающемуся на виске синяку другого, поддел ботинком валявшуюся на полу куртку и скомандовал: – Шаров, наряд вне очереди, развел свинарник. Час на уборку, потом ко мне.
– Есть. – Старшекурсник встал.
– Грошев, если через пять минут тебя не будет на тестировании, а я не увижу твоих каракуль на листе – присоединишься к Шарову, раз вы теперь друзья.
Макс решил соглашаться с анкетой во всем. Тупо проставляя крестики в первом же квадрате.
«Хотели бы вы работать с материей?» – «Да».
«Хотели бы вы не работать с материей?» – «Да».
Он совсем не хотел бы работать.
«Испытываете ли вы брезгливость к останкам?» – «Да».
«Испытываете ли вы потребность в сочувствии при виде смерти?» – «Да».
Именно его и надо пожалеть. Остальные перебьются: как живые, так и мертвые.
Бездумное черкание в пустых клетках не мешало мыслям водить в голове хороводы. В чем-то он оказался прав с самого начала. Призрак, которого привязали к его руке, был почти мертв. Они неправильно соотнесли кражи во времени. Первым украли приготовленный к вскрытию куб, а его место на последней скамье заняло узилище Лукина.
Работы в лаборатории ведут не каждый день, подмену не раскрыли, а зафиксировали кражу Лукина, хотя тот еще находился в бункере.
Его вынес Шаров, которого выбрали именно за низкую чувствительность. Любой другой понял бы, что именно выносит, едва взяв куб в руки. Если бы все раскрылось, Шарова бы сдали, сделав большие глаза. Слово Насти против слова того, у кого на руках краденое узилище. Нетрудно предположить, что перевесит.
Но в итоге Лукина тихо забирают из комнаты старшекурсника.
Что дальше? Зачем им Грошев? И, что самое главное, кому – им? Куб мертвого блуждающего нашли у Лисы, логично предположить, что она его и вынесла. Допустим, Настя, ростом ему по плечо, умудрилась огреть по голове поленом и привязать призрака, но затащить его в дом художника девчонка бы не смогла. Кто ей помогал? Самарский? А потом разыграл спектакль о пользе чести и совести без единой фальшивой ноты? Сомнительно.
Зачем воровать кубы? Какой с них толк? Призраки атакуют по своим правилам, им не скажешь «фас», указав на неугодного человека. Для убийства есть масса более простых способов, тем более для псионика. Зачем привлекать внимание?
Макс не замечал, что остервенело черкает в тетради.
«Какая у вас мечта?» – «Свалить из вашей богадельни».
И никогда больше не чувствовать вонь мертвых.
– Охренеть, – голос Кузнецова вырвал его из бесконечной чехарды вопросов и ответов.
Макс поднял голову от листка. Оказалось, парни стоят возле окна, а девчонки тревожно переглядываются. Карачаева начала подниматься со своего места.
– Он же его убьет, – недоверчиво сказал молчун Кузнецов и вдруг бросился к двери.
За ним Дан и Леха, на ходу крикнув Грошу:
– Темыч сцепился с кем-то из старшекурсников.
– Вернитесь на свои места, – повысила голос преподша, но ее уже никто не слушал.
В одном предложении были произнесены несовместимые слова. Самарский сцепился со старшекурсником. Самарский, который всегда соблюдал субординацию. Отличник, не получавший взысканий со дня поступления, устроил драку.
Рядом с тренировочной площадкой собралось уже пол-лагеря. У каждого второго в руке был телефон. Словно в мертвые века они пришли поглазеть, как будет литься кровь. Макс тряхнул головой, что-то его во мрачное фэнтези потянуло. Обычная драка, даже не особо кровавая.
– Спорим, старшекурсник его сделает, – сразу предложил Игроков.
– Он меня-то не сделал, куда ему до Самарского, – отозвался Грош, наблюдая, как Артем впечатывает колено в живот бритому Шарову.
– Из-за чего сыр-бор? – спросил Тимирязев.
– Шар о Лисе что-то брякнул, – ответил ему стоящий неподалеку Шпала. – Вроде девчонка оказалась воровкой. Или что-то еще.
Старшекурсник перекинул Артема через плечо и впечатал лицом в землю. В толпе загомонили, подначивая или ругая. Но отличник рывком высвободился и тут пнул противника в колено. Кто-то из зрителей вскрикнул. Шаров повалился рядом, Артем навалился сверху и ударил: раз, второй, третий, превращая лицо в кровавую маску.
– Идиоты, – раздался голос, и к парням, растолкав зрителей, выбежал физрук Альберт, молодой мужик (старше студентов максимум лет на пять), оттого звать его по отчеству не поворачивался язык. – Прекратить!
Мужик подскочил к отличнику и, заломив ему руки за спину, стащил с Шарова. Артем не сопротивлялся, разом утратив всякий интерес к противнику, сплевывающему кровь на землю. Скоро старшему Самарскому опять придется раскошелиться на компенсацию.
К Шарову тут же подскочили двое: Гореев и Иванов. Грош узнал «художников».
– Блин, из-за какой-то… – Иванов замолчал, поймав взгляд Артема.
– Самарский, марш в корпус, – скомандовал Альберт, отпуская отличника и делая шаг к старшекурснику.
– В корпус? И все? – высказался Гореев. – Из-за того что у них полгруппы пропало, остальным теперь все можно, да? Все их жалеют. Да лучше б они целиком сгинули!
– Что ты сказал? Повтори, – вышел вперед Игрок. – Что-то я не видел, чтоб ты в бой рвался на помощь к дружку, а сейчас осмелел.
Молчун Кузнецов тут же встал рядом с Лехой. Иванов выпрямился, сжимая кулаки.
Гомонящая толпа разом замолчала: смотреть на двоих было интересно, но это не значит, что зрители откажутся от второй серии с новыми героями.
– Прекратить! – снова рявкнул Альберт, вставая между третьим и четвертым курсами. – Самарский, тебе отдали приказ: бегом в корпус. Игроков, Тимирязев – у вас тестирование. Через пять минут студенты, которые еще будут здесь, пойдут вместе с нами к Куратору. Время пошло!
И оно не просто пошло, оно побежало. Тестирование, хмурые лица парней, мысли и сумерки, быстро опустившиеся на лагерь. Наверное, это был последний день, который с натяжкой можно было назвать обычным.
Когда Макс вернулся в свою узкую каморку, его ждал сюрприз. На кровати поверх покрывала сидел Самарский и, не мигая, смотрел в стену напротив. На скуле отличника налилась багровым цветом ссадина, одно ухо распухло, в правой руке немного мятый коричневый то ли пакет, то ли конверт.
– Чем обязан?
– Это я позвал Арчи, когда ты вломился к Шарову, – без эмоций произнес Артем.
– Я догадался. Больше просто некому.
– Я подслушивал, – сказал, не поворачивая головы, Самарский.
– Если у тебя сегодня по плану покаяние, то это не ко мне, это в церковь. – Макс прошел и положил сумку на стол. – Все слышал?
– Мне хватило. – Артем перевел взгляд на Макса, и тот понял, до какой степени зол отличник. – Когда понял, что больше не выдержу, войду и… – Он сжал кулаки, конверт в его руке хрустнул. – Сходил и позвал Арчи, сказал, что вы деретесь.
– Не переживай, ты сказал правду.
– Настя не воровка. – Отличник встал.
– Не соглашусь. Мне тоже морду бить будешь?
– Борюсь с этим побуждением. – Самарский протянул Грошу пакет. – Это просунули под твою дверь около часа назад. Кто – не видел. Я вскрыл.
– А ты небезнадежен, отличник. Оставь себе.
– Не интересно, что там?
– Нет.
Самарский несколько секунд смотрел на Макса, потом опустил голову и одним движением сдернул коричневую бумагу, так похожую на ту, в которую заворачивают посылки на почте. На пол упала грязная, потрепанная, сложенная в несколько раз карта. Еще недавно Грошев мечтал взглянуть на такую, не представляя, что его желание скоро исполнится. В углу листа стояла размашистая подпись Нефедыча и синеватый оттиск цифры семнадцать. Именно эту карту Ильин получил от Арчи и увел первую группу в горы.