Наверное, что-то изменилось, прежде всего в нем самом. Нет, он никогда не станет примером для подражания, как Самарский, душой компании, как Игроков, или любимцем профессоров, как Ильин. Но здесь и сейчас, в этой пещере он впервые не чувствовал одиночества. Нет, оно ему не мешало, он привык к нему, как привыкают к колючему толстому свитеру. Но иногда окружающий мир может греть ничуть не хуже теплой одежды.
«Может, у меня просто крыша поехала», – мысленно предположил Грош, опускаясь рядом с телом.
Игрок осмотрел завал и присвистнул.
– Мы тут год работать будем. – Луч фонаря скользнул к ботинкам.
– Это действительно поможет? – спросил Женька, вызвавшийся проводить их к противоположному входу в пещеру, тогда как другие остались решать насущную проблему отсутствия у человека крыльев. – Я имею в виду веревку, даже если мы ее достанем?
– Нет, – ответил Игрок. – По стене не подняться, может, и шанс есть, но очень-очень маленький, из разряда невероятного везения. Выбрать самого легкого человека и прощупывать породу…
– Тогда что мы тут делаем?
– Достаем веревку и осматриваем достопримечательности. – Леха пнул ближайший камень.
– Через несколько часов мы созреем даже для самых невероятных и самоубийственных вариантов, – добавил Макс.
Игрок выключил фонарь.
Завал, о котором говорил Ильин, находился на другом конце прорубленного в горной породе коридора. Он соединял между собой зал с гладким полом, куда спускалась лестница из саркофага, и небольшой узкий грот, наверняка служивший входом в подземелье. Коридор был практически прямой, с тремя ответвлениями по правой стороне. В одном, как пояснил Тихонов, протекал подземный ручей, в другом лежали покойники, чья энергия и привела студентов сюда, третий был очень длинным и ветвистым. Именно там Ярцева укусила змея, и на дальнейшую разведку никто не отважился. Но, как сказал Макс, время идет, приоритеты меняются. Если не получится с веревкой, то кто-нибудь обязательно сунется туда, возможно, даже с такими же последствиями.
Работали на ощупь, иногда задевая тело, а иногда даже наступая на него, про себя прося прощения у Котовой. Минут через сорок Макс, отбросив камень, наткнулся пальцами на плотную ткань рюкзака.
– Свет, – потребовал он.
Игрок тут же включил фонарь и направил на завал, между камнями виднелся пыльный кусок вещмешка.
– Блин. – Тихонов вытер лицо. – Тут копать и копать, пока до тела доберемся.
– Нет, – обернулся к нему Грошев. – Мы не похороны устраивать собрались. – Парень склонился над завалом и попросил: – Дай нож.
Макс подцепил и вспорол край ткани. То, что они смогли достать сквозь прореху, опознавалось весьма смутно. Ломкое месиво в пакете из фольги, наверняка паек. Неказистый вид блюда не повлиял на аппетит Тихонова, умявшего порцию в считаные секунды. Парни не стали ни останавливать, ни стыдить, предлагая отнести остальным, там и на одного слишком мало, так что нечего будоражить умы и животы понапрасну. Потом были раздавленные тюбики, судя по запаху – с косметикой. И, наконец, веревка. Грош потянул за моток, Игрок без особой пользы откатил еще пару камней, свернутый кольцами шнур стал вылезать сантиметр за сантиметром. Сперва белый, а потом тошнотворного кирпичного цвета. Цвета засохшей крови.
– Мы все покойники, – неожиданно заявил Женька, когда Макс передал ему веревку.
– Рано или поздно, – ухмыльнулся Леха, отворачиваясь от завала. – Кстати, о покойниках. Не покажешь, чего вы там нашли?
– Я покажу, – раздался голос из темноты.
Игрок перевел луч фонаря на узкое лицо девушки.
– Настька, – скривился Леха, – до инфаркта доведешь.
– Я отнесу веревку.
Игроков протянул ему фонарь. Но парень отступил.
– Кажется, мы здесь вечность, не заблужусь, – и, не глядя на девушку, ушел в темноту.
– А вы хорошо потюкали парня по темечку, – сверкнул глазами Игрок, направляясь обратно в каменный коридор.
– Если бы не он с древними мертвяками. – Девушка догнала его и пошла рядом.
– Это наша обязанность, не забыла? Докладывать старшему группы о любой пси-активности. Об этом могла сообщить и ты, и Ванька, и сам Ильин, – процедил Леха.
Макс увидел, как девушка дернула плечом, а потом опустила голову.
– Нашел он. Никто не хотел представлять себя на его месте. – Девушка свернула в первый коридор. – Осторожно. – Она указала на выступ на стене. – Здесь Чуфаровский ногу распорол.
Пещера, начинавшаяся сразу за поворотом, тоже могла похвастаться гладким полом, но была шире той, где они нашли первую группу. В ней стояло с десяток каменных гробов. Величественные каменные прямоугольники, накрытые плитами. Макс даже попытался сдвинуть одну из них, но не преуспел. На этот раз не бутафория, а настоящий камень.
На массивных надгробиях было выбито одно и то же изображение – равносторонний крест с утолщениями к краям перекладин.
– Вот что мне это напоминало, – удовлетворенно сказал Макс, и мысль, так долго зудевшая в голове, наконец, вышла на свет. – Тот знак на скале.
– Ну, ты даешь, – фыркнул Игрок. – Да этот крест во всех учебниках по истории нарисован. Сравнил, блин, каракули разбойников со знаком воинов Керифонта.
Грош посмотрел на ряды саркофагов. Десять гробов и одиннадцатый в центре, внешне ничем не выделявшийся из остальных. Но вонь, шедшая от гроба, не дала псионику ошибиться. Там лежали кости того, кто до сих пор так и не мог умереть.
Парни подошли ближе. От захоронения расходился прелый запах прошлогодней листвы, не очень приятный, но и не очень отталкивающий, напоминающий о костре и о подгоревшем хлебе.
Макс не решился даже дотронуться – до того необычными были ощущения. Не было отвращения, было чувство узнавания, будто этого призрака он знал при жизни. Только жизнь эта проходила много лет назад.
– Невозможно, – прошептал он. – Столько веков прошло. Он давно должен был умереть. Тут даже имени нет. Кто его может помнить? За счет кого он существует?
– За счет всех. – Игрок отдернул руки от плиты, словно коснулся чего-то священного. – Кого помнят все? Кого благодарят из поколения в поколение? Кто спас людей от призраков? Не одного человека, а всю расу?
– Прекрати! – вскрикнула Настя.
– Керифонт, – ответил Макс.
– Нет! – Лиса подошла к саркофагу. – Захоронение старое, я не спорю. Но Керифонт лежит в Императорском бункере. Мы же ходили на экскурсию на первом курсе, мы все видели урну с его прахом. Это кто-то другой.
– Кого могут помнить столько времени? – спросил Игрок. – Для меня что мертвые века, что беспокойные годы[17] – один фиг. Кому люди еще могли дать столько силы?
– Да кому угодно, – вскрикнула девушка. – Мы ничего не знаем! Не знаем, какой бедолага забрел сюда год-два назад и умер! О нем горюют родные и ждут – от этого и фон.
– Забрел, лег в гроб и сам плитой накрылся, – хмыкнул Игрок.
– Вы не ученые, вы всего лишь студенты!
– Мы, – спокойно сказал Макс и выключил фонарь, – мы всего лишь студенты. Ты в том числе.
– Ты… ты, – беспомощно повторила она.
Грош почувствовал легкое, словно перышко, прикосновение во тьме.
– Почему это так важно для тебя? Не для истории, а именно для тебя? – Игрок чиркнул спичкой.
Макс увидел перед собой исхудавшее лицо Насти с упрямо сжатыми губами.
– Ты, – повторила она, будто не слыша вопроса Лехи, не замечая его присутствия, – ты.
Прозвучало растерянно. Он не понял, кто сделал первое движение. Она слишком устала, он был зол. Она дернула его за форму, он позволил ей это сделать. Ей и себе. Позволил на миг прижаться к теплым сухим губам, почувствовать ее дыхание. Даже не поцелуй, а случайное касание, от которого они оба отпрянули, будто коснулись чего-то запретного или недостойного.
– Пойду-ка я займу Самарского умным разговором, – пробормотал Леха, гася спичку и отступая назад.
Макс положил руки на крышку саркофага, до которого еще совсем недавно не решался дотронуться. Фамилия отличника упала между ними и нанесла не меньше вреда, чем сорвавшийся камень.
– Думаю, я должна объяснить, – пробормотала она, когда шаги Игрока стихли.
– Нет.
– Макс, я понимаю, ты расстроен, но хотя бы выслушай, почему я так поступила с тобой.
– Ни к чему. Считай, что я выслушал и понял.
Несколько секунд тишины, очередной шорох совсем рядом.
– Тогда ты должен…
– Что? – Он повернулся, как никогда, остро чувствуя ее присутствие рядом с собой. – Когда я успел тебе задолжать, Лисицына? Когда ты подставила меня под кражу?
– Макс, я правда могу все объяснить. – Узкая ладонь скользнула ему на плечо.
– Самарскому будешь объяснять, – ответил он, сбрасывая руку. – И позаботься, чтобы объяснение было убедительным, иначе он снимет тебя с пьедестала, на который поставил, и взглянет с высоты своего роста.
Она чуть шевельнулась. И он вдруг представил, как девушка улыбается во тьме, как, отбросив притворство, вдруг рассмеется. Потому что такой Насте он бы поверил, настоящей Насте, а не слезливым оправданиям. Макс сам умел врать и изворачиваться, но если не выходило, то спокойно принимал последствия: гнев, обиду, карцер. Они были (по большей части) ему безразличны. Может, в этом все дело? Ей небезразлично, что он подумает? Девушке из древнего рода псиоников не все равно, что подумает безродный студент вроде него? А в сказки вы верите? В фею-крестную?
– Настя! – позвал голос из темноты.
Макс включил фонарь, к ним подбежала Вика Першина. Впервые с того момента, как они спустились в пещеру, он увидел на ее лице улыбку.
– Настя, там твой брат, он нас вытащит!
– Калес? – не поверила девушка, бросаясь обратно в каменный коридор.
Макс провел лучом фонаря от одной могилы к другой. Кто эти воины? Почему призрак одного из них еще жив, если можно так выразиться? Об этом думать было легче, чем о девушке, которая убежала. О двуличной девушке, обманщице. Как тут устоять?