ай скола.
Парень поймал себя на том, что бессознательно пытается скопировать движения, все так же по дуге подавая силу в ладони. Энергия лентой облетела вокруг него и исчезла.
– Тайн у нас больше, чем желающих их разгадывать, – с грустью сказал профессор и указал на часть расколотого щита. – Максим, – попросил он, – бросьте сюда силой. Любой модификацией на ваш выбор, вы же знаете, пси-энергия не влияет на предметы, так что не стесняйтесь.
Макс не стал тратить время на создание чего-то сложного, а снова выпустил подвижную, будто бы живую, модификацию воронки, щедро зачерпнув силы.
Обломок щита дрогнул, подставка заскользила по постаменту, металлический обломок с большими коваными заклепками вдруг взлетел в воздух. Кто-то закричал, и тяжелое железо врезалось ему в запястье, едва не опрокинув Грошева навзничь. Он моментально почувствовал слабость. Энергия иссякла, и кусок старого железа, громыхая, покатился по полу.
– Не влияет? – вскочил Леха. – Что это за шутка?
– Интересный эффект, – задумался профессор.
– Невозможный, – добавил Макс.
– Минуту. – Дорогов поднял осколок щита, подставку, установил их обратно на постамент и скомандовал: – Кирилл.
Толстяк швырнул в щит сгусток энергии, хаотичный, рваный, без вектора. Чужая сила воняла перегаром и дешевым одеколоном. Бросок угодил в центр тусклой поверхности и отскочил в сторону, пролетев между вздрогнувшими гвардейцем и аудитором.
– Вот что должно было произойти, – удовлетворенно сказал профессор. – Этот щит отталкивает пси-энергию.
– Невозможно, – повторил Грошев.
– Вы сами были свидетелями. Мы не знаем, кто и зачем сделал щит, но он отталкивает нашу силу. А теперь оказалось, что и притягивается в определенной модификации, – сказал Дорогов, – а вы говорите не агитировать. Парень со стороны дал нам пищу для целого исследования.
– Рад за тебя, – ответил Цаплин, – но, боюсь, их уже поздно вербовать. – Он полез в карман и достал три конверта из плотной бумаги. – Ваше направление на специализацию, ребята.
Послышалось ругательство, и, хлопнув дверью, из зала вышел Калес.
– Боги, – пробормотал Леха, забирая белый прямоугольник, – бумажные письма, давно таких не получал.
Макс взял второй конверт, третий… аудитор обернулся, но Лисы в комнате не было.
– Официальный документ, – пояснил Дорогов, – с печатью и подписью, потому и на бумаге.
Игрок вскрыл конверт. Сухарев отложил лупу, профессор прислонился к столу, из-за его плеча выглянул толстяк. Под их любопытными взглядами Леха развернул листок, и, судя по кривой улыбке, новости оказались не очень радостными.
– Неужели кафедра пси-истории? К нам? – попытался пошутить профессор.
– Почти, – хмыкнул Игрок. – Кафедра теоретической материализации. Экспертиза или, – он закрыл глаза, – боги, спасибо за выбор! Кафедра пси-розыска.
– Я же говорю, очередной опер, – констатировал Дорогов.
– Расследования, погони, перестрелки, романтика, – добавил аудитор. Они рассмеялись и повернулись к Грошеву.
Макс разорвал конверт, белая бумага захрустела под пальцами. Один листок, несколько сухих строчек и темно-фиолетовый оттиск печати. Парень пробежал глазами первые строки. Его самообладания хватило, чтобы удержать лицо. Руки дрогнули, он заставил их разжаться и не смять чертову бумажку в кулаке.
«Допрыгался, сына», – раздался в голове усталый голос матери, и в нем не было удивления.
– Куда тебя? – спросил Игроков.
«Настоящим письмом уведомляем Грошева Максима Влароновича, что его обучение в Пси-Академии имени Керифонта Первого закончено. Вам присвоена степень бакалавра теоретической псионники. Вы направляетесь в третий спецотряд стирателей Вороховского корпуса службы контроля».
Дата. Подпись. Печать.
Без выбора, без вариантов.
По сути, произошло то, чего он так долго добивался. Его отчисляют. Вернее, считают закончившим обучение. И отправляют к чистильщикам. Тем, кто до конца дней стирает мертвецов, лишние знания не нужны. Зачем тратить деньги на обучение того, кто скоро умрет.
«Допрыгался, сына», – повторил голос в голове.
Мечта осуществилась – его выгнали.
– Макс? – повторил Леха.
– Следственный факультет или архивное дело, – непослушными губами проговорил Грошев.
– Очередной следователь. – Илья пошел к выходу. – Что Империя будет делать с таким количеством героев?
– Архивариус или следак? – удивился Дорогов. – Какой интересный разброс.
– Простите, мне надо подумать, – ровно проговорил Макс.
– О чем? – не понял Игроков.
– Обо всем. – Грош пошел к выходу вслед за Цаплиным.
Дверь открылась до того, как аудитор успел взяться за ручку. В зал вошла Лиса, по обыкновению, избегавшая даже смотреть на него.
– О чем тут думать? – не понял Леха.
Но Макс даже не обернулся, обогнул остановившегося аудитора и вышел первым, спиной чувствуя их удивленные взгляды. Он шел и шел по широкому коридору, монолитность стен сменилась рядом одинаковых дверей.
Он никогда раньше не слышал, что студентов отправляли в стиратели. Слишком ценный ресурс пси-специалисты, чтобы им разбрасываться. Обычно это наказание, отряд штрафников, место для оступившихся псиоников, да не просто оступившихся, а безнадежно упавших. На пути к дну много ступеней и остановок. Видимо, кто-то решил, что он уже достаточно спотыкался. И ему придали ускорение пинком.
На первом же перекрестке Грошев свернул направо и толкнул первую же двойную дверь. Не очень большая квадратная комната мало походила на библиотеку, но именно ею и являлась. Книг было немного, всего два шкафа из старомодного темного дерева, закрытые стеклянными дверцами. Основной доступ к информации был через компьютер. Через три машины, стоящие в разных углах.
Макс бросил письмо на стол и сел за первый. Пальцы пробежали по клавиатуре, вбивая слова в строку поиска. Комп затребовал код доступа. Да, они не в лагере, они в Императорском бункере. Грош снял с шеи муляж кад-арта и вставил в порт, машина пискнула, и он получил ученический допуск.
«Отряд стирателей». Найдено двадцать семь тысяч результатов.
Как назло, первыми выскочили фотографии, от которых Грошев уже не смог оторваться. Палец, как заведенный, кликал картинку за картинкой. Изображения того, во что превращаются люди, часто применяющие модификацию «игла».
Стирая чужую душу, псионик растрачивает собственную. Из отряда стирателей редко кто выходит на пенсию, его солдаты к тридцати годам выглядят на семьдесят. Стереть призрака – значит вливать в него силу, пока оболочка не лопнет. Делая это, пси-специалист опустошает себя. Сколько он выдержит на пределе возможностей?
– Ох, – послышался тихий вздох. Парень обернулся.
Макс погрузился в мир фотографий, снимков энергии и некрологов, в мир грядущего будущего. Причем так сильно, что не услышал, как вошла Лиса. Как она встала за спиной и взяла в руки письмо, на котором остались его потные отпечатки.
– Убирайся, – сказал он.
– Максим…
– Чего непонятного в слове «убирайся»?
– Я могу помочь.
– Я не просил о помощи.
– Послушай…
– Уходи! Или я выкину тебя отсюда!
Настя была упорной, иногда безрассудно упрямой, но она не была дурочкой. Она знала, когда можно настаивать, а когда – нет. Не тогда, когда его голос звенел от бешенства.
– Когда будешь готов говорить, просто позови, – тихо сказала девушка, закрывая за собой дверь.
Грош вернулся к экрану, с которого на него смотрели люди с потухшими глазами. Люди в инвалидных колясках, многие – с кислородными баллонами и скрюченными шишковатыми пальцами.
Картинки преследовали его всю ночь, не помог даже укол, смесь обезболивающего с успокоительным. Он забылся сном, в котором бежал по заваленным штрекам шахты, спасался от оглушающего камнепада, преследующего его по пятам. И вдруг оказывался сидящим в инвалидной коляске. Дрожащие пальцы не в силах были ухватить обод колеса и двинуться дальше, в мышцах не было силы, а дряхлеющее тело ломило от усилий, дыхание отдавало кислятиной. Звук раздавался все ближе и ближе. Каменные глыбы катились по коридору, словно мячи в кегельбане. Еще секунда и… он до последнего пытался сдвинуть с места застрявшую на неровном полу коляску. Пока его не завалило. Пока он не проснулся.
Грош до утра пялился в потолок, как никогда осознавая, что до отъезда из бункера осталось семь дней.
– Ты как? – спросил Леха.
– Думаешь, если ты спросишь в третий раз, а я в третий раз отвечу «нормально», то что-нибудь изменится?
– Блин, ну почему ты такой… – Игрок отставил кружку.
Они сидели в столовой. За соседним столом о чем-то спорили толстяк и Сухарев, через проход заканчивала обед сменившаяся с поста охраны пятерка солдат, Калес присоединился к ним спустя минуту. В дальнем конце зала, где столики были заняты через один, он увидел Маркелова и встретился взглядами с незнакомыми мужчинами и женщинами. Здесь мало кому было дело до временного жильца, раз знал свое место и не совался, куда не надо. Лисицына заняла столик в углу и сверлила его взглядом.
– Потому что, – ответил Грошев, поднимая ложку и совершенно не ощущая вкуса того, что ел.
– Тогда я знаю, что тебя развеселит. – Леха посмотрел на Гроша. – Ну или хотя бы отвлечет. – Он встал и скомандовал: – Идем.
Игрок привел его в один из залов, где Максу бывать еще не доводилось. В первый момент парень даже подумал, что друг ошибся и их сейчас вежливо или не очень вежливо выставят за дверь. Помещение больше всего напоминало тронный зал, хотя как он мог судить, если видел нечто подобное пару раз по телевизору.
Зал был большой, просто огромный.
– Не дрейфь. – Его толкнули в спину, и засмеявшийся Воронов вошел в зал.
Следом появились Сухарев и скупо улыбающаяся Лиса.
– Мы знаем, что ты тут никогда не был, – сказал Игрок. – Мы уговорили профа открыть зал для церемоний.
– Не совсем так, молодой человек. У нас инвентаризация, – раздался голос, и Грош увидел Дорогова и Цаплина с ноутбуком, стоящих чуть дальше, – но когда мы узнали, что вы не проходили посвящение, то решили заняться залом немного раньше, чем планировали.