сколько недель старательно собирала по шкафам в алхимических лабораториях (это примерно так же весело, как поход в мастерскую). А Орион обращался с этими ингредиентами так, словно банку пижмы, выросшей при лунном свете, и пакет платиновой стружки мог раздобыть в любой момент.
– Так, Орион, лей прямо в середину, держа как можно выше, – велела Аадхья и добавила учительским тоном, который я предпочла проигнорировать: – Эль, следи, чтобы наклон был не больше двадцати градусов. Орион будет лить серебро, а ты осторожно его распускай. Я скажу, когда можно начинать заклинание.
Наложить заклинание на материал, который удержит магию, – это для большинства самый сложный элемент, поскольку физическая реальность материала сопротивляется попыткам что-то с ней сделать, и приходится тратить много сил. Для меня это не проблема, но дьявол в деталях. Как только мои чары касаются серебра, оно начинает бурлить. А если серебро застынет с пузырями, зеркала не получится. Придется отскрести раму дочиста, найти новые материалы и попытаться еще разок, но уже без посторонней помощи. Надо органично ввести заклинание в материал: так делают лучшие мастера. Но у мага должно быть чутье на реакцию компонентов – и умение убеждать. Убеждение – не самая сильная моя сторона.
Поэтому я намеревалась решить проблему силовым методом – а именно: с помощью отличного заклинания, которое придумал некий римский маг, чтобы превратить полную яму живых жертв в месиво. Думаю, добывать ману из людей ему было еще труднее, чем мне. При этом его заклинание отлично подходило для того, чтобы создать что-то вроде локальной камеры давления. Оно было длинное – целых сто двадцать строк на архаической латыни – и требовало чудовищного количества маны, но ради зеркала я бы в лепешку расшиблась. А еще – в том числе из-за Аадхьи – я хотела сделать вид, что работа далась мне без особых усилий.
После неизбежного разрыва с Орионом я предпочла бы остаться с репутацией не только шлюхи. Например, я бы не отказалась заключить союз с Аадхьей. У нее множество знакомств по всей школе – хаотическая смесь американцев, индусов, бенгальцев, – и эти знакомства она превратила в постоянно расширяющуюся сеть людей, которые охотно с ней сотрудничают как с мастером и как с посредником. В прошлом году она устроила крупную сделку между алхимиками, компанией знакомых мастеров и ребятами-техниками – вот почему потолок в большой алхимической лаборатории починили меньше чем через год после того, как Орион и химера его обрушили. Если я докажу Аадхье, что во время выпуска от меня будет толк, и она станет моим союзником, к ее решению отнесутся с вниманием: все знают, что она не дура и не обманщица. И тогда нас наверняка пригласят в какую-нибудь большую команду.
Когда Орион начал лить серебро, я стала кругообразными движениями наклонять раму, чтобы оно растекалось ровно. Аадхья надежно удерживала периметр – ни капли не пролилось мимо. Как только последний миллиметр красной краски исчез под слоем серебра (я покрасила поверхность в красный цвет, чтобы было виднее), она сказала:
– Готово!
Я прочитала зеркальное заклинание (на это понадобилось аж полкристалла), взялась за раму обеими руками, прикидывая расстояние, и откашлялась, готовясь произнести заклинание давления.
И в ту же секунду послышалось негромкое звяканье, похожее на меланхоличный перебор колокольчиков: на одну из скамей вскочил сиренопаук. Выпускники, возившиеся в дальнем углу, увидели его первыми – они уже устремились к двери, прихватив с собой артефакт. Нежно люблю тех, кто не предупреждает ближних об опасности. Аадхья втянула воздух сквозь зубы и сказала: «Вот гадство» – и тут же звон послышался снова, уже с другой стороны. Два сиренопаука. Это просто феерическое невезение: во второй половине года, после того как у них завершалась третья или четвертая линька, они нам, как правило, не попадались. К настоящему моменту им уже полагалось находиться в выпускном зале – плести паутину и пожирать злыдней поменьше в ожидании пиршества.
Я уже собиралась развернуться – лучше запороть зеркало, чем впасть в окаменелый ужас от пения сирены, которая затем медленно и осторожно высосет из меня кровь. Но тут Орион схватил кувалду, которую кто-то оставил на соседней скамье, перепрыгнул через стол и атаковал пауков. Ну конечно. Аадхья взвизгнула и нырнула под стол, зажав уши. А я стиснула зубы и принялась читать заклинание, пока Орион и сиренопауки звенели и лязгали у меня за спиной как чудовищный оркестр.
Поверхность зеркала блестела как горячее масло, и я довела ее до абсолютно гладкого состояния, не прервавшись ни на секунду, даже когда над моей головой пролетела громадная нога сиренопаука. Она врезалась в стену, отскочила и упала на стол рядом со мной, подергиваясь и вызванивая несвязные обрывки песни, полной хтонического ужаса. Когда Орион, пошатываясь и тяжело дыша, подошел к нам и спросил: «Девчонки, вы целы?» – процесс уже завершился. Серебро застыло без единого пузырька, превратившись в блестящую зеленовато-черную гладь, которой буквально не терпелось десятками извергать мрачные пророчества.
Аадхья, дрожа, выбралась из-под стола и рассыпалась в искренних похвалах Ориону, в то время как я заворачивала свое дурацкое, никому не нужное зеркало. Если она не повисла у него руке, когда мы вышли из мастерской, то вовсе не потому, что ей не хотелось. Впрочем, надо отдать Аадхье должное – на полпути она успокоилась и спросила меня:
– Ну, тебе зачтут задание? Сильно покоробилось?
Я развернула ткань и показала ей зеркало. Нетрудно было догадаться, что произойдет дальше. Аадхья с обожанием выдохнула:
– Просто не верится! Орион, что ты сделал с серебром, чтобы оно легло так гладко?
Я отнесла зеркало к себе и повесила поверх уродливого обгорелого пятна, которое оставило на стене воплощенное пламя. Ткань свалилась, и прежде чем я успела опять завернуть зеркало, из его бурлящих недр, как из кипящей смолы, выплыло призрачное светящееся лицо. Оно произнесло замогильным голосом:
– Привет тебе, Галадриэль, несущая смерть! Ты будешь сеять ярость и пожинать разрушение, низвергать анклавы и обрушивать стены убежищ, вырывать детей из рук матерей…
– Да-да, знаю, – сказала я и набросила на зеркало ткань.
Оно всю ночь что-то бормотало, а время от времени издавало жуткое завывание, ярко вспыхивая то фиолетовым, то синим светом. И рана вдобавок ныла, мешая спать. Я смотрела на крошечных суетливых злыдней на потолке и чувствовала себя обманутой. К утру я так раскалилась, что почистила зубы, позавтракала и сходила на урок иностранных языков, прежде чем рявкнуть на Ориона, который что-то мне сказал, и заметить, что он еще здесь. Я прервала процесс головомойки и с сомнением покосилась на него. Неужели друзья еще не пристали к нему с просьбой одуматься? Что он творит?!
– Для тебя есть один плюс, – раздраженно сказала я по пути в столовую – Орион не отстал от меня даже после занятий. – Если я когда-нибудь стану малефицером, обещаю: ты узнаешь об этом первым.
– Если тебе было суждено стать малефицером, ты бы это уже сделала только для того, чтобы отделаться от моей помощи, – сказал он, усмехнувшись, и я почти против воли рассмеялась.
Хлоя и Магнус, которые тоже шли в столовую, посмотрели на меня мрачно и сердито. Такого выражения лица обычно удостаивается сложный вопрос на экзамене.
– Орион, ты мне нужен, – сказала Хлоя. – У меня некоторые проблемы с зельем сосредоточения. Можешь взглянуть на рецепт?
– Конечно, – ответил Орион.
Очень изящно. Я оказалась перед выбором – тащиться вслед за ним к их столу как непременное приложение к Ориону или сесть в одиночку (как я и поступила). Он так меня отвлек, что я обо всем забыла и оказалась в столовой рано; не было никого, к кому я могла бы осторожненько присоединиться. Я поставила поднос на пустой стол – место было неплохое, – заглянула вниз, проверила стулья, быстренько очистила поверхность заклинанием (на столе обнаружилось несколько подозрительных пятен, возможно оставшихся от обеда предыдущего класса, но они вполне могли быть и признаком чего-то похуже) и сожгла немножко благовоний, которые не понравились бы нечисти, сидящей на потолке. Когда я закончила и уселась, начали подходить другие ученики. И все они видели Ориона за столом нью-йоркского анклава, а меня – в одиночестве.
Я сидела спиной к очереди. Если у тебя нет друзей, это безопаснее всего, поскольку рядом с тобой целая толпа народу и в то же время тебе хорошо видно дверь. Я решительно принялась за еду, положив перед собой раскрытый учебник латинского языка. Я не собиралась ждать тех, кто в последнее время сидел со мной и с Орионом. Они сами решат, как поступить. Хорошо, что сегодня он сел со своей компанией. Вот я и выясню, каково мое положение. Замечательно.
Я почти убедила себя. Почти. Я не нуждалась в помощи Ориона и не хотела сидеть с ним и его ненадежными прихвостнями, но… умирать мне тоже не хотелось. Я не хотела, чтобы на меня прыгнула прилипала, или чтобы из-под пола брызнули семена аноксиенты, или чтобы какая-нибудь ползучая масса свалилась мне на голову с потолка – а именно это и случается с теми, кто сидит один. В течение последних трех лет я непрерывно думала, планировала, вырабатывала стратегию, чтобы пережить очередной завтрак, обед и ужин, и страшно устала от этого. А еще я устала от людей, которые ненавидели меня без всякой причины – ведь я не сделала ничего плохого. Я никому не причинила вреда. Я лезла из шкуры вон и трудилась до изнеможения, чтобы никому не навредить. Жить в школе трудно, очень трудно, и я искренне радовалась, что три раза в день по полчаса могла отдохнуть и притвориться, что я такая же, как все: пускай не королева самая популярная – но, по крайней мере, человек, который сидит за приличным столом, не боясь нападения со спины, и к которому ребята охотно подсаживаются, вместо того чтобы резко поворачивать в противоположную сторону.
Сегодня я не подготовилась к обеду, потому что со мной пошел Орион и я предположила, что меня ждет еще один сеанс притворства. Очень глупо. Я напрашивалась на неприятности. Если бы я не торопилась и подождала, то села бы вместе с Лю, Аадхьей или Нкойо. Возможно. Ну или они поступили бы так, как всегда поступали люди, когда видели, что я приближаюсь к их столу: приглашали кого попало – просто чтобы занять все пустые места, прежде чем я успею подойти. И на