Этот чреворот не грозил моим близким. С младшеклассниками я даже не была знакома. Слопав несколько десятков человек, он остановится, чтобы переварить добычу и передохнуть после долгого подъема. Возможно, он так и останется в их коридоре, опускаясь год за годом все ниже. Когда он опять проголодается, то проползет немного дальше по коридору и сожрет еще нескольких младшеклассников, которым некуда деваться. Во всяком случае, они не останутся в неведении. Ребята, которых чреворот съест сегодня, будут еще долго умолять, плакать и шептать – ну, по крайней мере, их рты.
И тут до меня дошло: если мне удастся каким-то чудом остановить чреворота, никто об этом не узнает. В библиотеке не осталось ни души – все дрались и орали в читальном зале. А младшеклассники не высунутся из своих дортуаров, если услышат в коридоре что-то подозрительное. Те, кто дожил до конца года, уже поняли, что самый разумный поступок в данном случае – забаррикадировать дверь. Никто даже не узнает, что здесь был чреворот, и никто не поверит, если я скажу, что справилась с ним одна. К тому же придется истратить неведомо сколько маны, добытой тяжким трудом. Репутация станет наименьшей из моих забот. Весь следующий год я проведу, отчаянно наскребая крохи маны, просто чтобы как-нибудь пережить выпуск.
Я не хотела все это понимать. Не хотела признавать, потому что для меня это слишком много значило. Здесь ничего не получают задаром. Но мне только что дали невероятно ценную книжку, и прямо за моей спиной, в читальном зале, было все, на что я надеялась, – мой основной шанс на выживание и приличное будущее. Я уже знала, что школа предложила мне это не просто так… и на другой чаше весов лежит что-то противоположное. Двойная приманка. Но зачем подкупать человека без необходимости? Школа не стала бы оттаскивать меня от чреворота – если только она не считала, что у меня есть шанс и что колдунья, с колыбели предназначенная для убийства и разрушения, возможно, сумеет уничтожить чудовище, с которым не справится больше никто.
Я огляделась – как раз вовремя, чтобы заметить Ориона, который мелькнул перед входом в читальню; белый блеск его прекрасного щита померк, когда он врезал им невидимому противнику. За Орионом тучей летели рильки – их крылья, из-под которых дождем капала кровь, издавали пронзительный визг. Я могла бы вбежать в читальный зал, героически заслонить выбившегося из сил Ориона и на глазах у толпы уничтожить всю стаю, потратив один-единственный кристалл маны, совсем как в случае с цапуном – и тогда никто бы не усомнился, услышав про чреворота. Мне бы даже не пришлось притворяться, что я его не видела. Я могла сообщить всем, что я от него убежала, и все равно остаться героиней. Даже великие маги не пытаются с ним бороться.
Я повернулась и пошла за чреворотом. Мне хотелось злиться, но я ощущала лишь дурноту. Мама никогда не узнает, что со мной случилось. Никто не увидит моей гибели. Может быть, кто-нибудь услышит мои сдавленные вопли за дверью, но не будет знать, что это я. Тот, кто их услышит, скоро и сам будет кричать. Мама не узнает… нет, обязательно узнает – точно так же, как узнала бы, если бы я воспользовалась малией. Скорее всего, сейчас, теплым летним вечером, в лесу, она ведет занятия по медитации и, закрыв глаза, думает обо мне – мама всегда обо мне думает. Она все поймет. Ей придется жить с этим до конца дней, как и с папиной гибелью.
Я плакала – единственным способом, каким позволяла себе плакать в школе: с широко раскрытыми глазами, отчаянно моргая, чтобы от слез не плыло перед глазами. Они текли по щекам и капали с подбородка.
Выход на лестницу был освещен. Я видела глянцевую, радужно переливающуюся поверхность чреворота, когда он протиснулся в дверь. За ним не оставалось никакого следа, ни слизи, ни даже пыли – я шла по гладкому, чисто выметенному коридору, а потом по лестнице, до самой площадки, ведущей на этаж младшеклассников. Там свет горел ярче. Я отчетливо видела чреворота, который уже разворачивал свои щупальца вдоль коридора – жуткая пародия на раскрытые объятия. Широко растянувшись, он посмотрел на меня десятками глаз; одни рты издавали тихое хныканье, другие лишь шумно дышали. Один из них произнес что-то вроде «ньег».
Я сжала в руке кристалл, подключилась к остальным, лежащим в шкатулке в моей комнате, а затем двинулась прямо к чревороту. Я боялась, что не сумею заставить себя коснуться его, но мне и не пришлось. Когда я приблизилась, он вытянул щупальце, обвил меня за талию и потянул к себе – ужасное ощущение даже сквозь магический щит. Словно меня облапил огромный потный мужик с липкими ручищами. Ближайшие рты начали нашептывать неразборчивые, невнятные, влажные слова, похожие на пьяное дыхание, только сразу с двух сторон. Я не могла избавиться от этой твари, которая желала меня – и рвалась внутрь. Я боролась. Конечно боролась. У меня не было выбора. Я пыталась вырваться, сопротивлялась и извивалась, но ничего не получалось. Я беспомощно висела в его хватке.
От щита была единственная польза: чреворот пока никак не мог за него проникнуть. Образно говоря – ни впихнуть язык меж моих сжатых губ, ни раздвинуть мне ноги. Но рано или поздно я должна была устать и сдаться. Я не сумела бы одолеть его. И только ужас и ярость при мысли о том, что я не смогу держаться вечно, заставили меня сделать хоть что-то еще. Я немного протиснулась вглубь, а потом с головой погрузилась в плоть чреворота, и это совсем перестало походить на чужие мерзкие объятия. Рта, глаз и рук не было – были внутренние органы; и тварь по-прежнему пыталась в меня проникнуть. Я должна была раскрыться, стать ее частью, слиться с ней, точнее, с отвратительной, ужасной, мокрой внутренностью умирающих существ, которые так и не умирали до конца, но вечно гнили и истекали кровью. Я начала вопить от одного ощущения всего этого вокруг себя.
Но я знала, что никто не придет на мой крик, и продолжала двигаться. Я втягивалась все глубже в чреворота, хватаясь за что попало как за веревки, которые хлюпали и выскальзывали из кулаков; я словно плыла сквозь плоть чудовища. Но на ходу я чувствовала свою ману – поток, который тек сквозь меня, помогая удерживать заклинание щита и оттеснять жадную тварь. Я понятия не имела, сколько силы использовала и сколько еще осталось – и хватит ли оставшегося, чтобы уничтожить чреворота, когда я доберусь до цели; и я вопила, и плакала, и слепо лезла вперед, не зная зачем… это было невыносимо. Учебник прав – выберите любой другой вариант, любую другую смерть – потому что я бы предпочла умереть, чем идти дальше.
И тогда я остановилась. Я остановилась и использовала лучшее из девятнадцати заклинаний, способных уничтожить целую толпу – самое короткое, всего три слова на французском языке, «à la mort» (но его нужно произнести небрежно, сделав жест запястьем, который большинство окружающих истолкуют неверно, а если ошибешься хоть чуть-чуть, заклинание убьет тебя). Если держать в голове столько условий сразу, трудно говорить небрежно. Но меня это не волновало. Смогу ли я здесь как следует шевельнуть рукой? Я не знала. И это тоже было не важно. Я делала то, что давалось мне естественно, – заклинание скользнуло с моих губ легко, как дыхание, и я шевельнула рукой – или просто подумала, что шевельнула. Мерзкая гадость вокруг стала полужидкой и гнилой, но само произнесение заклинания оказалось необыкновенно легким и приятным, поэтому я повторила, и еще раз, и еще, и еще, можно сказать, от облегчения. Я добавила и другие смертоносные заклинания, все, какие знала, на тот случай, если одного окажется мало. Но процесс не прекращался: гниение распространялось все шире, внутренние органы плавали в хлюпающей массе, глаза вылезали из орбит, прижимались к моему щиту и смотрели на меня, но при этом они стекленели и съеживались, а я продолжала убивать – и убивала, пока внезапно, в один прекрасный момент, чреворот не разорвался над моей головой как мешок и не сполз на пол, распадаясь на части. Последние несколько глаз были уже мертвы и пусты, когда тварь наконец превратилась в ошметки.
Мне казалось, что я пробиралась по нему целую вечность, но на самом деле я сделала не больше двух шагов от того места, где чреворот меня схватил. Он остался лежать на полу – чудовищный комок, похожий на обглоданный куриный скелет, только в позе эмбриона. Затем он тоже распался на куски плоти и комки слизи; весь коридор был покрыт кровью, желчью и гнилью.
Все это уже стекало в отверстия в полу – тщательно продуманные, грамотно расположенные, проделанные именно для того, чтобы эффективно убирать все следы несчастных случаев. Трубы начали хрипеть и давиться, и я подумала, что они не выдержат, – но тут же автоматически включились пульверизаторы на потолке и успешно смыли остатки чреворота.
Я не знала, скольких людей убила. Я понятия не имела, сколько раз произнесла смертоносные заклинания. Не сомневаюсь: жертвы были бы мне благодарны. Они бы предпочли меня чревороту.
Нужно было опустить щит – я в нем больше не нуждалась, и не стоило тратить ману. Но снаружи он был весь облеплен гнилью. Пульверизаторы остановились, и вонючая жидкость потекла вниз, собираясь красно-желтыми лужами в нескольких сантиметрах от моих ботинок. Мне не хотелось прикасаться к этой гадости.
Поэтому я просто стояла, дрожа и плача – слезы никак не останавливались, – а когда по губам потекли теплые и липкие сопли, меня чуть не стошнило, весь живот стянулся в узел. И тут кто-то крикнул:
– Эль! Галадриэль! Ты там?
И меня отпустило. Я подняла руки, раскрыла щит и спустила его на пол, потратив на это еще несколько капель маны, чтобы не запачкаться.
Орион сбежал с лестницы и появился в коридоре, запыхавшийся и обожженный – с одной стороны у него на голове обгорели волосы. Увидев меня, он остановился и тяжело вздохнул, как человек, который волновался, что ты где-то задержалась допоздна, а теперь сердится, убедившись, что ты цела и невредима.
– Я рад, что ты выбралась, – язвительно произнес Орион. – Кстати, все уже кончилось.