– Какой сюрприз ждет меня за столом? Коробка клещей? – спросила я.
Хлоя сглотнула и ответила дрожащим голосом:
– Нет. Заклинание нерушимого сна. Магнус и Дженнифер хотели погрузить тебя в гипнотический сон и задать несколько вопросов…
– Если какой-нибудь злыдень не сожрет меня раньше, чем они придут.
Хлое хватило совести устыдиться:
– Извини, извини, мне правда очень жаль. Мы целую неделю спорили – и почти никто не считает тебя малефицером, просто все очень встревожились… Но… если ты пользуешься только маной, это же… здорово, просто замечательно! – с восторгом заявила она (да, так замечательно, что ее приятель чуть меня не убил) и продолжила: – Многие уже и так были за. Ну а раз ты на чистой мане, я уверена, что за тебя проголосуют пятеро, а с Орионом будет шесть. Это большинство. Ты получишь гарантированное место, и…
– Большое спасибо! – не веря собственным ушам, ответила я. – После двух покушений?
Хлоя замолчала и закусила губу.
– Магнус извинится, я обещаю, – сказала она, как будто думала, что мы торгуемся…
Как будто думала, что я уцеплюсь за гарантированное место в нью-йоркском анклаве – да, это было именно то, о чем я отчаянно мечтала и чего старалась добиться последние шесть лет, – и вот Хлоя предложила мне заветный приз без всяких дополнительных условий…
Но я ощутила страшное раздражение. Я злилась не на Хлою, а на маму, которая не стояла здесь и не смотрела на меня с сияющей доброй улыбкой, появлявшейся на ее лице в тех редчайших случаях, когда я доставляла ей истинную радость. Как, например, четыре года назад, когда мы страшно поругались, поскольку я не понимала, почему не могу отнять последние капли жизни у птицы, которую все равно нашла умирающей в лесу. Я убежала, а через час вернулась в юрту и угрюмо сообщила маме, что сидела над птицей, пока та не умерла, и похоронила ее. Мне не хотелось этого говорить и не хотелось признавать, как я обрадовалась, когда мамино лицо засияло. Казалось, я сдалась – а сдаваться я ненавидела больше всего на свете.
И еще хуже было сейчас, когда я даже в отсутствие мамы видела ее лицо, ее радость – и не собиралась брать то, что Хлоя мне предлагала: бесценную недостижимую вещь, которую (как я сама с непоколебимой решимостью заявила) я намеревалась добыть. Но согласиться я не могла. Это было совершенно невозможно после того, как Лю тихо сказала: «У меня маловато маны». И не только потому, что она и Аадхья нуждались во мне, а Хлою интересовало только присутствие Ориона. Просто наш вариант был гораздо лучше. Предлагая союз, Аадхья и Лю предлагали и свои жизни. Они хотели связать свои судьбы, прося о том же и меня. По сравнению с ними Хлое нечего было предложить.
– Мне не нужны извинения, – с досадой сказала я. – Я не поеду в Нью-Йорк.
Хлоя страшно удивилась.
– Если… То есть ты собираешься в Лондон? – дрожащим голосом спросила она. – Это… это из-за Тода? Но его наверняка выгонят. Никто в Нью-Йорке не захочет…
– Не из-за Тода! – ответила я с еще большим раздражением, потому что Хлоя не имела никаких оснований знать ответ – просто говорила она таким тоном, словно я тыкала ее ножом. – Я вообще не собираюсь ни в какой анклав.
Тут она явно растерялась:
– Но… вы с Орионом… – Она не успела договорить.
– У нас с Орионом ничего нет. Я не понимаю, с какой стати вы паникуете. Это, конечно, не ваше дело, но Орион мне никто, и всего две недели назад он даже не знал, как меня зовут. И вы уже готовы предложить мне гарантированное место в анклаве? А вдруг через месяц он влюбится в какую-нибудь девочку из Берлина?
Я думала, что, может, это заставит Хлою отступить, но та не успокоилась. На лице у нее появилось странное смущенное выражение – а затем она отрывисто сказала:
– Ты единственная, с кем Орион постоянно общается.
– А, ну извини, я забыла, что вам не позволяется дружить с плебеями.
– Я не это имела в виду! Он и с нами не общается.
Но я сама видела, как он почти безостановочно тусил с ней последние три года, и, видимо, на моем лице все было написано, поскольку Хлоя покачала головой:
– Мы все знакомы, и мама велела Ориону помогать нам, но он… ни с кем не разговаривает. Ему нужно где-то сидеть в столовой и на уроках, вот он и сидит с нами, но ничего не говорит, только отвечает на вопросы. Орион никогда не хочет в компанию… он даже занимается в одиночку! Ты единственное исключение.
Я уставилась на нее:
– А Луиза?
– Луиза постоянно просила разрешения ходить с ним, и он ей не отказывал, потому что жалел, – сказала Хлоя. – И все-таки он ее сторонился. Я знаю Ориона с рождения, но он запомнил мое имя только потому, что во втором классе мама стала тренировать его по карточкам. С самого детства он хотел только одного: убивать злыдней.
– Ну да, жизнь в сказочной стране такой пустяк по сравнению с охотой на злыдней, – недоверчиво отозвалась я.
– Думаешь, я шучу? Когда мы были в детском саду, к нам в комнату пробрался червесос. Воспитательница об этом узнала, потому что Орион стоял в углу и смеялся. Она спросила, что случилось, и он поднял червя обеими руками и показал нам. Эта тварь металась, щелкала зубами и пыталась его цапнуть. Мы завизжали, а он дернулся и случайно разорвал червя пополам, и нас всех забрызгало кишками.
Я невольно поморщилась. Хлоя тоже.
– В десять лет он дежурил у ворот. Не потому, что ему это поручали – просто Орион так развлекался. Он единственный ребенок магистры Рис, и она постоянно таскала его на детские праздники, заставляя заводить друзей, а он при первой возможности удирал, шел к воротам и колошматил злыдней. Он… ненормальный.
Я невольно рассмеялась. Либо так – либо дать ей пощечину.
– А вы говорили, что у него негативная аура? – язвительно спросила я.
– Я ничего плохого не имею в виду, – сдержанно ответила Хлоя. – Думаешь, мы не старались его полюбить? Я сама выжила только благодаря Ориону! Когда мне было девять лет, в городе случилось нашествие кислотных мух. Ерунда, да? – спросила она самоуничижительным тоном, словно ей было стыдно жаловаться на такие пустяки. – Ребятам постарше пришлось сидеть дома, пока совет решал, что делать. Но мухи не беспокоили тех, кому еще не исполнилось одиннадцати. Я играла на площадке, недалеко от ворот, когда у меня случился выброс маны.
Я читала про это в бодрой книжечке «Когда твоя мана растет», которую мне подсунула мама, но сама ничего подобного не испытывала. Способность удерживать ману действительно растет у большинства из нас скачками. Обычно внезапных приливов маны в тех случаях, когда ее недостает до полного объема, не бывает. Хлоя, как вы понимаете, оказалась в другой ситуации.
– Я играла под горкой, – она изобразила руками замкнутое пространство, – вместе с подружками. Заурядов поблизости не было. И мухи, целый рой, накинулись на меня. Они начали прогрызать щит, который сделала мне мама. Их было столько… – Хлоя замолчала и сглотнула. – Подружки закричали и убежали. А я просто замерла. Казалось, мана вытекает у меня из носа, изо рта, из ушей. Я забыла все заклинания. До сих пор иногда вижу это в кошмарах…
Я ей охотно поверила. Хлоя бессознательно обхватила плечи руками и ссутулилась.
– Орион как раз проходил мимо – он ни с кем не играл, просто пинал камешки. Он подбежал и сжег всех мух. Я подумала тогда, что он самый прекрасный человек на свете.
Я отчаянно старалась призвать гнев, но это было нелегко. Я не хотела сочувствовать Хлое. Однажды, когда я была маленькой, стая кислотных мух наведалась в коммуну, и маме пришлось целые сутки сидеть, держа меня на коленях, и не умолкая петь, пока они не сдались и не полетели дальше, и если бы она потеряла голос, мы бы обе погибли. На страже Хлои стоял анклав, ее накрывал щит, полный силы, и наверняка, если бы Орион не пришел ей на выручку, немедленно прибежал бы кто-нибудь из взрослых. Это была досадная неприятность, а вовсе не первая из тысячи бед. Но… невольно я все-таки сочувствовала девятилетней девочке, из которой выплескивалась мана, а вокруг клубились ядовитые мухи, и она чувствовала, как они пытаются пробиться сквозь щит к ее плоти… Точно так же я сама сжималась от страха, слыша, как цапун скребется на пороге юрты.
Но, к счастью, Хлоя спешно сменила тему:
– После этого я несколько месяцев хвостом ходила за Орионом – пыталась с ним подружиться, предлагала поиграть вместе. Он всегда отказывался, если только мама его не заставляла. И дело не в том, что я ему не нравилась. Мы все старались его расшевелить. Иногда родители нам даже велели – но, честное слово, мы не подлизывались к будущей Госпоже, ничего такого. Мы старались только ради Ориона. Мы знали, что он необыкновенный, мы все были ему благодарны. Но он нас даже не замечал. Не презирал, не задирал нос, не грубил – просто… ни на кого не обращал внимания. До сих пор Ориона не интересовал ни один человек. – Она помахала передо мной рукой и продолжила с искренним удивлением: – И вот он разговаривает с тобой – и даже находит поводы встречаться. Однажды он помогает тебе починить дверь, потом решает, что ты малефицер, потом снова помогает, потому что ты пострадала. Он сидит с тобой за обедом, даже ходит в библиотеку, когда ты его зовешь. Знаешь, сколько раз я приглашала Ориона в библиотеку? Он сходил с нами дважды, в самом начале младшего класса, – и все! Говорят, вы вместе дежурили! Так что да, мы волнуемся. Мы спорили не о том, давать тебе место в анклаве или нет. Если Ориону наконец кто-то понравился, анклав не станет сомневаться ни минуты. Мы спорили лишь, не малефицер ли ты, который причиняет ему вред.
Она кончила свой панегирик и с вызовом взглянула на меня, словно ждала, что я начну кричать и ругаться, но я, как всегда, ее разочаровала. Я была переполнена… чем-то. Не гневом. Да, я разозлилась на Магнуса, когда подумала, что он пытается убить меня, чтобы удержать в анклаве стратегически ценного Ориона – гнусная, полная себялюбия идея. О, как я наслаждалась приятным, жарким праведным гневом, моим любимым наркотиком… я чуть не доигралась до убийства. Мое нынешнее ощущение по сравнению с этим гневом казалось мутным, как грязь; оно было каким-то уставшим.