— Даешь жизнь! Есть чем горлышко промочить! — восторженно закричал Мышонок и широко развел руками, словно раскрывая объятия.
Бескаравайный разгладил усы и крякнул. Сандетов бросился помогать ставить четвертные на стол.
— Прошу за стол, дорогие гостюшки! — пригласила Дуся, ставя на стол еще четверть. — А ты что стоишь? Садись. Как тебя зовут?
— Юра.
— Садись рядом со мной. — Она ласково улыбнулась, показав ровные белые зубы.
Юре было приятно смотреть на нее.
— Одну четвертную оставьте, — сказал Бескаравайный, — а остальные долой. И вот что — на выпивку не наваливайтесь… Сами должны понимать.
— Пей, да ума не пропивай, — поддакнул Сандетов. Желваки на его худой шее заходили, кадык тоже.
— Ты чего хочешь? — спросила Дуся.
Юра осмотрел стол: жареная свиная колбаса с кислой капустой, яичница, сало, холодец, салат из помидоров с луком, пирожки — многое из этого он давно уже не пробовал.
— Колбасы! — прошептал он и обвел языком запекшиеся губы.
— Фрося! — представила гостям свою подругу Дуся, показывая на низенькую толстушку.
Мышонок налил всем в стаканы самогона.
— Юре — виноградного вина! — объявила Дуся и сама налила ему стакан из другой четверти.
— Девочки, подставляйте стаканчики, а то будет поздно! — покрикивал Мышонок, больше всех обрадовавшийся представившемуся случаю выпить.
Женщины сначала отказывались, потом выпили «за победу», «за то, чтобы белым скорый конец пришел».
Бескаравайный каждый раз, перед тем как выпить, браво разглаживал усы, а выпив, крякал и смачно закусывал.
— Наше дело, — говорил Бескаравайный, — беляков в море скинуть, а ваше — помогать нам. Вы перекажите, чтобы мужики не сполняли трудовой повинности, дров не заготовляли, скрывались от мобилизации.
Юра предложил позвать второго подводчика.
— Не надо, — возразил Бескаравайный, — пусть покараулит. А отнести, поесть ему надо.
Фрося наложила полную миску всякой снеди. И Юра отнес ее подводчику.
— Ну, пора и честь знать! Где ваши паляницы? Куда муку сгрузить? — Бескаравайный встал с раскрасневшимся лицом.
— Кто же от такого добра уезжает! — запротестовал Сандетов.
— «Нам некуда больше спешить…» — запел было Мышонок, но сразу же смолк, будто поперхнувшись.
Бескаравайный так посмотрел на него, словно это был самый ненавистный враг. Но Мышонка не так-то легко было пронять.
Ударив себя в грудь, он поднял руки к потолку и, снизив голос, насколько было возможно, подражая дьякону, произнес нараспев:
— Господи боже! Все помню! Не пронзай меня глазами насквозь! Жора всегда готов на жертвы ради революции!
Муку завезли в соседний дом. Здесь же взяли соломы, устелили ею дно можары и ее почти двухаршинной высоты деревянные бока, а на солому уложили первые двадцать буханок еще теплого хлеба. Потом заезжали за хлебом еще в несколько дворов.
— А остальные придется подождать, — объявила Дуся.
— Долго? — Бескаравайный нахмурился.
— Часа полтора. Может, чуточку побольше. Он еще горячий. С пылу с жару нельзя навалом везти — сомнется. Надо дать остыть.
— А если каратели наскочат? — рассуждал вслух Бескаравайный.
— Я тут все тропки знаю, — успокоительно сказал Мышонок. — Да и Шурка, — он кивнул на Сандетова, — тоже знает. В случае чего — через поле прямо в лес.
— Не пропадем, — подтвердил Сандетов. — Как учуем, тропинками уйдем!
— А хлеб? — зло спросил Бескаравайный.
— Можару отправим сейчас, — посоветовал Сандетов, — а остальной на повозке довезем, а сами пешком пойдем. Хочешь, сам поезжай на можаре, мы догоним.
— Хлеба много еще? — спросил Бескаравайный.
— Паляниц шестьдесят! — быстро отозвалась Фрося.
Казак от огорчения даже крякнул.
— На повозке не довезете — рассыплете!
— А если в мешках? — подсказал Сандетов.
— Ты, Федя, уматывайся с готовым хлебом! — посоветовал Мышонок. — А мы дождемся остального и — как из пушки. Пара пустяков!
— К чему ты это зачинаешь? Думаешь, ежели у меня голова раненая и болит, так не понимает? Я уеду, а ты за стол и полную анархию разведешь?
— Думаешь, только один ты сознательный! — быстро возразил Мышонок, искусно разыгрывая обиженного. — А про женщин, которые нам хлеб пекли, забыл? Приедут каратели и найдут у них столько хлеба — что им говорить?
Бескаравайный помолчал, хмуря брови, потом сказал:
— Значит, так! Я повезу хлеб на можаре. Ты, Сандетов, останешься за старшего. Не волынься туточки, не жди, пока хлеб остынет, грузи его спорше. И гоните, штоб вам этот хлеб боком не вылез!.. Только коня не запалите… И штоб больше не пить! Одуреете.
Затем, повернувшись к Мышонку, с угрозой в голосе добавил:
— Слышишь, ты, анархист?!
— Капли в рот не возьму! — с трудом скрывая радость, поспешил отозваться Мышонок.
— Ты мне не скалься! Не выполнишь, я тебе таких чертей всыплю!
— Брось бузить, Федор, не маленькие! — огрызнулся Мышонок.
— Вот что, «не маленькие»! Раз вы здесь задерживаетесь, пущай Дуся кликнет мужиков, которые не контры. И вы с ними погуторьте по-хорошему — кто мы, чего добиваемся, штоб шпалы и дрова не заготовляли, трудповинности не сполняли.
— Если не спят! — обещал Мышонок.
3
Еще не затих скрип колес можары, а Мышонок, грозя кулаком вслед уехавшему Федору, захлебываясь, как ребенок, от радости, что наконец-то его оставили без присмотра, звал всех к столу:
— Мешок смеха! Я свою свободу не продавал! Пошли! Эх и гульнем!..
И вот все они опять в той же комнате. Фрося начала песню, все подхватили, в руках у Дуси появилась гармонь.
Хазбулат удалой, бедна сакля твоя,
Золотою казной я осыплю тебя…
Юра старался петь громче всех.
— К черту «Хазбулата», даешь «Яблочко»! — закричал Мышонок и, выбежал на середину комнаты.
Гармонь в Дусиных руках заиграла залихватскую мелодию «Яблочка».
Мышонок пустился в пляс, выкрикивая слова:
Пароход идет, волны кольцами,
Будем рыбу кормить добровольцами.
Э-э-ээх, яблочко! Д’куды котисси?
К Махну попадешь — не воротисси!
Всех перетанцую! Даешь Крым!
— Шурка, замени! — крикнула Дуся и, быстро передав гармонь задыхающемуся Сандетову, сорвала Юру за руку со стула и потащила танцевать.
— Эх, хорошо! — крикнула она, кружа Юру вокруг себя.
А Юра в мыслях уже превратился в зрителя, который смотрит и не налюбуется: ох и лихо же танцует этот молодой герой-партизан!
Мышонок сорвал со стены гитару и запел:
По улице ходила большая крокодила,
Она, она голодная была…
Однако танцоры настолько разошлись, что готовы были плясать и под «Крокодилу».
— Каратели в деревне! Белые! — громким шепотом произнесла Дуся, тряся Юру за плечо.
В руках у нее был ковшик, из которого она поливала Юрину голову водой. За ней из комнаты выбежала Фрося с посудой.
Юра вскочил — сон как рукой сняло. Из сеней, где его, охмелевшего, уложили на сене, он вбежал в комнату, и увидел, как, распахнув окно, Мышонок, а за ним и Сандетов поспешно вылезали наружу, волоча за собой винтовки.
Юра кинулся за ними, но Дуся поймала его возле окна за рубаху:
— Стой, куда ты?
Пока Юра отрывал ее цепкие пальцы, Дуся успела схватить его за шею.
— Шура приказал тебе остаться! — в отчаянии крикнула она, почувствовав, что Юра ее одолевает.
В окне показалась взлохмаченная голова Сандетова.
— Назад! — яростным шепотом приказал он, упираясь прикладом винтовки в грудь Юры.
— Так каратели же! — воскликнул Юра.
— Тебе-то что? Ты же вольный! Заехал переночевать — и все! Про партизан ни слова. А будешь удирать — и коня и тебя поймают. Да не трясись, балда!
— Это я от х-хо-лод-д-ной воды! — с трудом произнес Юра.
— Беляки поищут — никого нет — и угомонятся, а ты с хлебом через задний двор к перевалу! Дуся проводит. Спросят про нас, скажи: были какие-то в погонах, самогон пили, а кто — не знаем, уехали, не заплатив.
Донесся тихий свист.
— Ну, покеда! Главное — не теряйся! Выполняй. Приказ есть приказ! За невыполнение в расход пускают.
— Скорее! — донесся из темноты сдавленный голос Мышонка.
Сандетов захлопнул оба окна, прикрыл ставнями и даже всунул внутрь шкворни с нарезкой.
Дуся и Фрося метались от стола в кухню и в кладовку. Через несколько минут стол был уже застелен чистой скатертью, и на нем появился букет цветов в кувшине. Лампу прикрутили. Комната погрузилась в полумрак. Открыли дверь. Обе забегали по комнате, размахивая полотенцами, выгоняя винный запах, а потом заперли дверь и побрызгали одеколоном.
— Юра, ложись в кровать, к стенке и сделай вид, будто спишь.
Дуся толкнула его в постель, велела лечь под одеяло, быстро сбросила платье и легла сама. Фрося потушила лампу и тоже легла. Было слышно, как мимо дома проскакали конные.
Раздались удары в дверь. Били ногами и прикладами.
— Лежите тихо… — прошептала Дуся, а потом крикнула сонным голосом: — Кто там ломится? Нахлещутся самогону и людям спать не дают…
— Открой! Не откроешь — дверь высадим!.. — слышались крики за дверью.
— Да кто там?
— Открывай! Солдаты!
— Сейчас оденусь! — Дуся не спеша встала, надела платье, шепнула: — Юра, спрячься за кровать под одеяло, — и вышла.
4
В комнату ворвались солдаты. Яркий свет фонарика обежал комнату и вернулся к Фросе. Она громко зевала и спросонок терла глаза кулаками.
— Где зеленые? Отвечай! — крикнул кто-то из темноты.
— Та вы что, с ума сошли! Какие зеленые? — Фрося то таращила сонные глаза, то закрывала их от света.
— Ошиблись адресом! — не без кокетства объявила Дуся.
— Обыскать!.. А ну-ка, хозяйка, зажги лампу!