Первый закон — страница 26 из 29

Этот город, населенный менее чем одной тысячей жителей, наполняла такая мерзость, что сама атмосфера казалась пропитанной ею; здесь процветали убийства, пьянство было нормой, азартные игры — самым обычным времяпрепровождением, а драки — отдыхом.

Джеймс Вильям Бьюэл

Дешевый ад

Что такое ночной Криз?

Представьте себе дешевый ад. Добавьте побольше шлюх.

Самое большое поселение пограничья, рай первопроходцев, долгожданная цель Братства, расположилось в изогнутой долине, крутые склоны которой усеивали пеньки от срубленных сосен. Оно было местом дикой разнузданности, дикой надежды и дикого отчаяния. Никакой умеренности — одни лишь крайности. Мечты втаптывались в навоз, и тут же из бутылок высасывались новые, которые взлетят и рухнут под ноги, когда придет их пора. Здесь странности становились привычными, а удивительное давно приелось — если завтра можно с легкостью угодить в объятия смерти, сегодня нужно получить удовольствие по-полному.

В отвратительных своих границах город, главным образом, состоял из жалких палаток, чье внутреннее убранство, заметное через прорехи между тряпками, которые шатались туда-сюда на ветру, оскорблял человеческий взор. Дома были построены из сосновых бревен и великих надежд, шатались, словно пьяные, а женщины, наклонявшиеся с высоких балконов, здорово рисковали здоровьем ради заработка.

— А он стал больше, — сказала Корлин.

— Гораздо больше, — кивнул Савиан.

— Но я поостереглась бы утверждать, что лучше.

Шай попыталась представить место, которое могло быть хуже. Вакханалия умалишенных металась вокруг них в грязи и мусоре. Лица как нельзя лучше подходили для театральной постановки ожившего кошмара. Безумный карнавал захватил город. Пьяную ночь пронзали неестественный хохот, стоны удовольствия и крики ужаса, призывы ростовщиков и рев скота, скрип кроватей, грозящих вот-вот развалиться, и визг скрипичных струн. Все это складывалось в поразительную какофонию, где не нашлось бы двух похожих тактов, рвущихся сквозь распахнутые окна и двери, раскаты веселого смеха после удачного поворота колеса рулетки едва отличались от гневных выкриков и ругательств при неудачном раскладе карт.

— Небеса милосердные… — пробормотал Маджуд, прикрывая рукавом лицо в поисках спасения от всепоглощающего зловония.

— Достаточно, чтобы поверить в Бога, — заметил Темпл. — И что искать его нужно не здесь.

Сквозь ночной туман проступали руины. Невероятных размеров колоннады выстроились по обе стороны от главной улицы. Такие огромные, что три человека, взявшись за руки, вряд ли сумели бы обхватить их. Некоторые из них сломались почти у основания, другие — на высоте шагов десять, а некоторые все еще стояли, и верхушки их терялись в темноте. Мечущиеся сполохи факелов высвечивали резные письмена, руны, иероглифы, значения которых по прошествии веков уже никто не помнил. Напоминания о древних сражениях и победах, ныне покрытых пылью тысячелетий.

— Каким раньше было это место? — пробормотала Шай, крутившая головой так, что разболелась шея.

— Чистым, я думаю, — ответил Лэмб.

Лачуги росли вокруг старинных колонн, как сорные грибы на стволах мертвых деревьев. Горожане сбивали шаткие настилы, подпирали наклонными бревнами, протягивали поверху веревки и даже соединяли их висячими мостиками. Некоторые из хижин полностью скрывались под всеми этими надстройками работы неумелых плотников и, казалось, превратились в фантасмагорические кораблики, застрявшие на мели в тысяче миль от моря, украшенные фонариками, факелами и вывесками, призывающими предаться самым разнузданным порокам. Они представляли собой сооружения столь ненадежные, что, возможно, при более сильном ветре могли улететь.

Долина, принявшая в себя остатки Братства, поглотила их во всеобщем возбуждении, похожем на нечто среднее между оргией, бунтом и приступом горячки. Любители гульнуть умчались с выпученными глазами и открытыми ртами, спеша прожить целую жизнь развлечений до восхода солнца, как если бы кутежи и разврат не продолжатся на следующий день, после заката.

А вот Шай казалось, что продолжатся.

— Похоже на сражение, — проворчал Савиан.

— Где каждый против каждого, — добавила Корлин.

— И победы не бывает, — вставил Лэмб.

— Только миллион поражений, — прошептал Темпл.

Люди шатались и вихляли на ходу, хромали и ковыляли походками смешными и гротескными, перепившись сверх всякой меры, а возможно, больные телесно или душевно, а то и утратившие рассудок после долгих месяцев, проведенных в забое высоко в горах, где они забывали человеческую речь. Шай направила лошадь в объезд человека, щедро поливающего все вокруг, включая и собственные голые ноги — спущенные штаны путались вокруг щиколоток, пачкаясь в навозе. В одной трясущейся руке он держал конец, а другой прижимал к губам горлышко бутылки.

— И где, черт возьми, мы начнем? — спросила Голди у сутенера.

Он не нашелся с ответом.

Он обещал, что соперничества не будет… Ага! Женщины всех цветов кожи, комплекций и возрастов сидели, нарядившись в одежды всех известных стран или выставив напоказ акры голой плоти. Как правило, покрытой гусиной кожей, поскольку к ночи ощутимо холодало. Одни болтали и кокетничали, посылая воздушные поцелуи, другие выкрикивали неубедительные обещания неземных наслаждений в окружающую темноту, третьи отвергали даже такую незначительную недосказанность и задирали юбки перед проезжающим «Братством», показывая «товар лицом». Нашлась и такая, что свесила длинные, с большими сосками, покрытые сеточкой голубых сосудов груди с перил балкона и спрашивала всех:

— Ну, и что вы о них скажете?

По мнению Шай, они навевали мысли о паре испорченных окороков. Хотя трудно заранее угадать, что именно возбудит огонь страсти в других людях. Один застыл прямо под балконом, жадно глядя вверх, его рука, засунутая в штаны, заметно дергалась. Остальные спокойно проходили мимо, будто дрочить посреди улицы — в порядке вещей. Шай надула щеки.

— Я бывала во многих дерьмовых местах, занималась многими дерьмовыми делами, но такого дерьма, как здесь, не видела никогда!

— Да и я тоже, — буркнул Лэмб, не убирая ладонь с рукояти меча.

Шай казалось, что в последнее время его рука на оружии покоилась так часто, что стала там себя чувствовать уютно. Да и не он один не расставался со сталью. Воздух вокруг был так густо замешан на опасности, хоть жуй. Как толпы, так и одиночки со злобными лицами и, несомненно, злобными целями, вооруженные до зубов, стояли перед домами, нацеливая каменные хмурые взгляды в проезжающих. И точно такие же по другую сторону дороги.

Когда повозки ненадолго задержались, давая возможность рассосаться возникшему затору на дороге, головорез с поразительно большим подбородком и узким лбом подошел к фургону Маджуда и проворчал:

— Ты на какой стороне улицы?

Как человек, не склонный к скоропалительным решениям, Маджуд подумал перед ответом.

— Я купил участок и думаю начать свое дело, но пока я не увижу, где он…

— Да при чем тут участки, дубина?! — рявкнул другой, с такими засаленными волосами, что казалось, будто он обмакнул голову в остывшее жаркое. — Он спрашивает — ты на стороне Мэра или Папаши Кольца?

— Я приехал сюда, чтобы торговать, — Маджуд тряхнул вожжами, его фургон двинулся. — А не для того, чтобы выбирать чью-то сторону.

— Ни на чьей стороне у нас тут только стоки! — заорал Подбородок ему вслед. — Хочешь оказаться в гребаных стоках, да?

Дорога стала шире, но и толпа на ней еще гуще — просто колышущееся море дерьма. Колонны вздымались все выше и выше, а на склоне холма, там, где долина разделилась на две, показались развалины старинного театра. Свит ждал их у длинного здания, которое выглядело, как сто лачуг, поставленных одна на другую. Казалось, некий отчаянный романтик взялся за его побелку, но сдался на полпути и бросил оставшуюся часть облезшей, как гигантская ящерица посреди линьки.

— Это — Торговый Дом Любви, Искусства и Тонких Товаров, известный широкой общественности как Белый Дом, принадлежащий Папаше Кольцо, — пояснил Свит Шай, пока она привязывала коня. — А вон там, — он указал через ручей, служивший одновременно источником питьевой воды и местом слива нечистот, через который были переброшены небрежно сделанные мостики и просто голые доски, — Игорный Храм, принадлежащий Мэру.

Это заведение располагалось в руинах старинного храма — виднелся ряд колонн с замшелым фронтоном, а пространство между ними строители забили досками, чтобы поклоняться совсем другим идолам.

— Хотя, если быть честным, — продолжал Свит, — и там, и там вам предложат потрахаться, напиться и проиграть деньги. Таким образом, разница, по большей части, в названии. Шевелитесь, Мэр хочет вас видеть.

Он отступил в сторону, чтобы дать проехать фургону, во все стороны разбрызгивающему грязь из-под колес.

— А мне что делать? — воскликнул Темпл, с напуганным выражением лица сидевший верхом на муле.

— Изучай достопримечательности. Для проповедника тут идей на целую жизнь. Но если что-то понравится, помни — ты еще долг не выплатил!

Шай двинулась через дорогу следом за Лэмбом, пытаясь выбирать более-менее сухие участки, поскольку жидкая грязь грозила всосать в себя ее сапоги. Огибая чудовищной величины валун, она вдруг поняла, что это — голова рухнувшей статуи, половина лица которой кривилась в безумной усмешке, а вторая сохраняла остатки былого величия. Дальше путь лежал прямиком к Игорному Храму Мэра между двумя кучками нахмуренных головорезов на яркий свет.

В лицо ударили жар и сильнейшая вонь немытых тел, от которого Шай, весьма привычная к грязи, на миг ощутила, что вот-вот захлебнется. Под потолком пылали факелы, их дым висел в воздухе, смешиваясь с копотью от убогих ламп, в которых, шипя и булькая, горело дешевое масло. На глаза навернулись слезы. Грязные стены, наполовину из свежесрубленного леса, наполовину из замшелого камня, покрывали капельки испарений от горячего и влажного дыхания. В альковах, выше человеческого роста от пола, стояла дюжина полных доспехов Империи, покрытых пылью. Должно быть, они принадлежали каким-то генералам из былых времен и их телохранителям. Горделивое прошлое с неодобрением взирало на жалкое настоящее.

— Здесь стало хуже? — спросил Лэмб.

— А где становится лучше? — ответил Свит.

Обширный зал оглашал грохот брошенных костей, громкие споры, ругательства и оскорбления. Кучка музыкантов наяривали незатейливую мелодию с таким усердием, словно от этого зависели их жизни, некоторые пьяные старатели подпевали, но поскольку не знали и четверти слов, то горланили наугад. Какой-то мужик, зажимая разбитый нос, на ощупь прошел к барной стойке. Эта поблескивающая доска — наверное, единственная чистая вещь в этом заведении — тянулась, похоже, на милю, и каждый дюйм ее был заполнен жаждущими выпивки. Оступившись, Шай едва не врезалась в картежников, причем на одном из них верхом сидела женщина, которая присосалась к его рту так, будто в глотке у него застрял золотой самородок и она вот-вот подцепит его языком.

— Даб Свит! — заорал бородатый мужик, подбегая и хлопая разведчика по плечу. — Смотрите — Даб Свит вернулся!

— Да! И привел новое Братство!

— Никаких напрягов с Санджидом по пути?

— Были, — ответил Свит. — И теперь он умер.

— Умер?!

— Мертвее не бывает. — Свит указал на Лэмба. — Вот виновник…

Но бородатый уже карабкался на ближайший стол, сбрасывая стаканы, карты и фишки.

— Слушайте все сюда! Даб Свит убил этого ублюдка Санджида! Старый козляра-духолюд мертв!

— Да здравствует Даб Свит! — заорал кто-то.

Толпа подхватила, и рев одобрения взметнулся к замшелым стропилам. Музыканты заиграли новую мелодию, еще безумнее, чем прежде.

— Постойте! — кричал Свит. — Это не я убил его…

— Тайна — лучшая броня воина, — шепнул ему на ухо Лэмб. — А сейчас отведи нас к Мэру.

Они прошли насквозь бурлящую толпу, мимо клетки, где пара приказчиков взвешивали золотой песок и монеты сотни разных держав и посредством магии абака превращали их как в игровые фишки, так и наоборот. Несколько человек, небрежно отодвинутых Лэмбом с пути, обернулись, чтобы крепким словом выразить недовольство, но, увидев его лицо, тут же передумали. И это лицо того слабого и жалкого человека, за спиной которого дразнились мальчишки в Сквордиле. Право слово, он сильно изменился за последние дни. А может, просто показал себя настоящего?

Кучка головорезов со стальными взглядами преграждали вход на лестницу.

— Мэр ждет этих двоих! — сказал Свит, подталкивая Шай и Лэмба вперед.

Они прошли вдоль балкона, выходящего в шумный зал, и приблизились к мощной двери, охраняемой двумя еще более суровыми стражами.

— Нам сюда. — Свит постучал.

— Добро пожаловать в Криз, — ответил женский голос.

Она одевалась в платье из черной с отливом ткани, с длинными рукавами и застегнутое под горло. Сорок с лишним лет, как показалось Шай. Волосы едва подернуты сединой. В молодости она, по всей видимости, была красавицей, и ее время еще не прошло окончательно.

— Ты, должно быть, Шай, — сказала она, сердечно пожимая гостье ладонь. — А ты — Лэмб. — И проделала то же с его лапищей.

Северянин запоздало поздоровался хриплым голосом и сорвал с головы шляпу. Отросшие после стрижки седые волосы торчали во все стороны.

Но женщина улыбнулась так, будто никогда не видела более галантного жеста. Закрыла дверь. Едва лишь со щелчком сомкнулись створки, как безумный шум остался снаружи. Воцарилась тишина и спокойствие.

— Присаживайтесь. Мастер Свит рассказал мне о вашем несчастье. Об украденных детях. Это просто ужасно.

В ее глазах стояла такая боль, что со стороны можно было подумать — пропали ее собственные дети.

— Да, — пробормотала Шай, не уверенная, как отнестись к подобному количеству сопереживания.

— Не хотите чего-нибудь пригубить? — И не дожидаясь согласия, она налила четыре стакана выпивки. — Прошу простить. Как вы могли бы догадаться, здесь довольно трудно отыскать удобную мебель.

— Думаю, мы переживем, — ответила Шай, которая сидела на самом удобном стуле в своей жизни, в самой красивой комнате, с кантикскими занавесями на окнах, со свечами в лампах из цветного стекла, с большим столом, покрытым черной кожей, лишь кое-где испачканной круглыми пятнами от бутылок.

Женщина, разливавшая напиток, обладала воистину утонченными манерами, как показалось Шай. Но не похожа на тех задиравших нос придурков, которые считают себя выше толпы. Рядом с ней любой мог почувствовать себя человеком, даже если ты устал, как собака, если грязный, как собака, если твоя задница вываливается из штанов и ты не можешь даже предположить, сколько миль по пыльным равнинам ты прошла с того момента, когда в последний раз мылась горячей водой.

Шай пригубила стакан, убедившись, что выпивка на том же уровне, как и все остальное, откашлялась и сказала:

— Мы рассчитывали поговорить с Мэром.

Женщина присела на край стола. Шай решила для себя, что она может удобно устроиться даже на лезвии бритвы.

— Вы уже.

— Рассчитываем?

— Уже говорите.

Лэмб неловко поерзал на стуле, как будто тот был слишком удобным для него.

— Вы женщина? — удивилась Шай, у которой голова слегка шла кругом от ада снаружи и чистого спокойствия в этой комнате.

Мэр только улыбнулась. Она делала это часто, но, как ни странно, не утомляла собеседников.

— По другую сторону улицы меня зовут немного по-другому, но я — это Мэр. — Она опрокинула стакан так лихо, что стало ясно — он не первый, но и не последний и особого вреда не принесет. — Свит утверждает, что вы кого-то разыскиваете.

— Человека по имени Грега Кантлисс, — ответила Шай.

— Я знаю Кантлисса. Самовлюбленный подонок. Грабит и убивает для Папаши Кольца.

— Где его можно найти? — спросил Лэмб.

— Я полагаю, сейчас его нет в городе. Но надеюсь, в ближайшее время он вернется.

— Сколько его ждать? — поинтересовалась Шай.

— Сорок три дня.

Это сообщение заставило кишки Шай скрутиться в узел. Она настраивалась на хорошие новости. Ну, или хотя бы на какие-то новости. Мечты увидеть улыбающиеся лица Пита и Ро, обнять их удерживали ее на плаву. Надежда, как выпивка. Как ты ни стараешься ее избежать, она тебя находит. Шай допила залпом стакан — теперь пойло казалось совсем невкусным. Прошипела:

— Вот дерьмо.

— Мы преодолели долгий путь. — Лэмб осторожно поставил свой стакан на стол, хотя Шай и заметила в нем признаки беспокойства. Например, побелевшие от напряжения суставы пальцев. — Я ценю ваше гостеприимство, но не настроен страдать херней. Где Кантлисс?

— У меня тоже редко бывает настроение, чтобы страдать херней, — грубое слово в устах Мэра казалось жестким вдвойне, но она выдержала взгляд Лэмба не как человек с утонченными манерами, а как человек, на которого не надавишь вот так запросто. — Кантлисс появится в городе через сорок три дня.

Шай никогда не впадала в отчаяние. Мгновение ей понадобилось, чтобы поразмыслить, трогая языком щель между зубами, о несправедливости, которая свалилась на ее задницу, потом перешла к действию.

— Что это за волшебное число — сорок три дня?

— К тому времени противостояние в Кризе достигнет высшей точки.

— А мне показалось, оно уже достигло. — Шай кивнула на окно, через которое прорывались приглушенные звуки городского безумия.

— Не в этот раз, — сказала Мэр, протягивая бутылку.

— А почему бы и нет? — согласилась Шай.

Лэмб со Свитом тоже не отказывались.

Вообще, в Кризе отказываться от глотка спиртного — то же самое, что отказываться от глотка воздуха. Особенно когда выпивка очень даже недурна, а воздух — хуже дерьма.

— Восемь лет мы глядим друг на друга через улицу. Я и Папаша Кольцо. — Мэр проплыла по комнате к окну, глядя на шумную потасовку внизу. Ее походка казалась такой плавной и ровной, что возникал вопрос: не приделала ли она к ногам колеса? — Когда мы пришли сюда, то ничего этого не было — только старая долина. Ну, двадцать жалких лачуг среди развалин, где зимовали трапперы.

— Думаю, вы произвели на них впечатление, — хихикнул Свит.

— Они привыкли ко мне очень быстро. Восемь лет вокруг нас рос город. Мы пережили чуму, четыре набега духолюдов, еще два — разбойников, опять чуму, а после большого пожара восстановили все и даже еще лучше. Так что мы оказались подготовленными к тому, что будет найдено золото и люди хлынут в Криз. Восемь лет мы смотрели друг на друга через улицу, скалили зубы, и вот наконец-то дело подошло почти к войне.

— Вы достигли предела? — спросила Шай.

— Вражда наша плохо сказывается на заработках. Мы решили уладить дело согласно правилам рудокопов, которые действуют здесь в настоящее время, и, уверяю вас, люди относятся к ним очень серьезно. Мы исходили из предположения, что город — это участок, на который заявляют права двое старателей. Победитель получает все.

— Победитель чего? — спросил Лэмб.

— Поединка. Это не мой выбор, а предложение Папаши Кольца. Поединок. Боец против бойца. Без правил. На арене, расположенной в древнем театре.

— Бой на арене, — пробормотал Лэмб. — До смерти, я полагаю?

— Скорее, да, чем нет. Такие поединки обычно заканчиваются смертью. Даб Свит рассказал мне, что у вас, возможно, есть определенный опыт в подобных делах.

Северянин глянул на Свита, потом на Шай и, когда повернулся к Мэру, проворчал:

— Есть немножко.

Было время, когда Шай хохотала бы до упаду, услыхав о том, что Лэмб имеет отношение к поединкам до смерти. Но сейчас это нисколько не казалось забавным.

— Мне кажется, — Свит хихикнул и поставил стакан на стол. — Мне кажется, здесь мы можем не темнить, а?

— О чем это ты? — удивилась Шай.

— О Лэмбе, — ответил Свит. — Вот о чем. Знаешь, кого называют волком в овечьей шкуре?

Лэмб оглянулся на него.

— Знаешь, мне кажется, я знаю, куда ты можешь засунуть свое мнение.

— Волк! — Старый разведчик погрозил пальцем и при этом выглядел довольным донельзя. — Это безумное предположение возникло, когда я наблюдал, как девятипалый северянин убил к чертям собачьим двоих разбойников в Эверстоке. Когда я увидел, как ты раздавил Санджида, словно козявку, подозрение переросло в уверенность. Признаюсь честно, именно это я имел в виду, когда говорил, что ты и Мэр можете оказаться полезными друг другу…

— Ах, ты умный маленький говнюк. — Проворчал Лэмб. Глаза его разгорелись, жилы на могучей шее вздулись. — Советую в следующий раз осторожнее срывать маски, ублюдок. Тебе может не понравиться то, что под ними!

Свит вздрогнул. И Шай вздрогнула. Уютная комната внезапно напомнила бойцовую яму — место, очень опасное для беседы. Только Мэр улыбнулась, как будто все это — не более чем шутки старых друзей, мягко взяла дрожащую руку Лэмба и вложила ему в пальцы стакан с выпивкой.

— Папаша Кольцо нашел человека, который будет драться за него, — продолжала она, как всегда спокойно. — Северянин по кличке Золотой.

— Глама Золотой? — Лэмб откинулся на спинку стула, будто стеснялся своей вспышки.

— Я слышала это имя, — произнесла Шай. — Слышала, что только дурак может поставить против него на поединке.

— Все зависит от того, кто выйдет против него. Ни один из моих людей в подметки ему не годится, но вы… — Она наклонилась вперед, источая сладкий аромат духов, редких, как золото, среди ядреных запахов Криза. Даже у Шай вспотела шея. — Ну, исходя из того, что я слышала от Свита. Вы — лучший.

В прежние времена и над этими словами Шай смеялась бы до упада. Сейчас она даже не улыбнулась.

— Мои лучшие годы давно позади, — проворчал Лэмб.

— Ну, вряд ли. Не думаю, что кто-либо из нас имеет право говорить это о себе. Мне нужна ваша помощь. И я могу помочь вам. — Она смотрела на северянина, и он не отрывал от нее взгляд, словно никого больше в комнате не было. Шай заволновалась, ощутив, что та женщина переиграла ее, даже не начав торговаться.

— А что может помешать нам искать детей при помощи других? — спросила она, и собственный голос показался резким, как карканье кладбищенского ворона.

— Ничего, — спокойно согласилась Мэр. — Но если попытаетесь достать Кантлисса, будете иметь дело с Папашей Кольцо. А я — единственный человек, который может помочь справиться с ним. Это справедливо, Даб?

— Я скажу, что это верно, — кивнул Свит, все еще выглядевший слегка не в своей тарелке. — А оценить справедливость я доверил бы более достойным судьям.

— Вам не обязательно давать ответ прямо сейчас. Я договорюсь в гостинице Камлинга о комнате для вас. Пожалуй, в этом городе это единственное место, где не поддерживают явно ни одну из сторон. Если сумеете найти детей без моей помощи, я порадуюсь за вас. Если нет… — Мэр одарила их очередной улыбкой. — Я буду здесь.

— Если Папаша Кольцо не вышвырнет вас из города.

Ее резкий и гневный взгляд обжег Шай, но лишь на миг. А потом Мэр пожала плечами:

— Я все еще надеюсь задержаться.

И разлила по стаканам выпивку.

Участки

— Это тот участок? — спросил Темпл.

— Несомненно, — подумав, кивнул Маджуд.

— И все-таки, не хотелось бы рисковать.

— Я тоже. Хотя и его владелец.

Как оказалось, слухи о количестве золота в Кризе были сильно преувеличены, зато никто не мог отрицать, что грязи хватало здесь на всех с избытком. Имелась предательская трясина, названная почему-то главной улицей, через которую вы должны были перебираться вброд, кляня все на свете и увязая по колени. Имелась жидкая грязь, во время дождя вылетавшая из-под каждого колеса на невообразимую высоту, заливая дома, развалины, людей и зверей. Имелось коварное водянистое дерьмо, которое поднималось от земли, разъедая дерево и парусину, а после расцветая мхом и плесенью, оставляя черные разводы на подоле любой одежды в городе. Имелось бесконечное разнообразие навоза, помета, дерьма и гнили любых цветов и любого вида, появляющихся зачастую в самых неожиданных местах. Ну, и само собой, всепоглощающее нравственное разложение.

Участок Маджуда был богат и на то, и на другое.

Странного вида измученный человек выполз из одной из драных палаток, раскиданных в беспорядке то здесь, то там, и плюнул на втоптанный в грязь мусор. Потом повернул недовольное лицо к Темплу и Маджуду, почесал грязную бороду, поправил сползающую с туловища гнилую рубаху, которая тут же свалилась вновь, и вернулся на место.

— Зато отличное расположение, — сказал Маджуд.

— Просто великолепное.

— На главной улице.

Хотя в узком Кризе эта улица на самом деле была единственной. Дневной свет открыл приезжим другую сторону здешней жизни — нисколько не чище, возможно, даже больше грязи на виду, но рассеялось впечатление бунта в приюте для умалишенных. Бурный поток головорезов между разрушенными колоннами иссяк и превратился в струйку. Публичные и игорные дома, притоны курильщиков дури и пьяниц никуда не делись, принимали посетителей, но уже не казалось, что завтра наступает последний день. Зато на виду оказались иные заведения, тоже призванные обчищать горожан, но более утонченными способами. Харчевни, палатки менял, ломбарды, кузницы, мясные лавки, конюшни, крысоловы и шляпники, скототорговцы и скупщики мехов, посредники по продаже земли и рудознатцы, торговцы весьма дрянным инструментом для старателей и почта, работника которой Темпл застал за вытряхиванием писем в ручей еще в черте города. Кучки понурых старателей расползались по своим участкам, вероятно, рассчитывая намыть еще немного золотого песка со дна холодных ручьев, чтобы хватило на очередную ночь безумств. Иногда в поселок прибывало новое Братство, преследуя самые разные цели, но неся на лицах совершенно однообразное выражение изумления, смешанного с ужасом, какое не отпускало и Темпла с Маджудом, когда они впервые появились здесь.

Вот таким он был, Криз. Город, куда все стремились.

— У меня есть вывеска, — проговорил Маджуд, нежно поглаживая широкую доску, на которой на белом фоне красовалась позолоченная надпись: «Маджуд и Карнсбик. Металлообработка. Петли, гвозди, инструмент, починка фургонов. Высококачественные кузнечные работы на любой вкус». Слово «Металлообработка» повторялось на пяти различных языках — предосторожность, не лишняя в Кризе, где, казалось, два человека не говорили на одном и том же наречии, а не то чтобы вдобавок читали. Несмотря на то, что на северном было написано с ошибкой, вывеска выгодно отличалась от большинства безвкусных и аляповатых надписей, заполонивших Криз похлеще коросты. Например, название дома напротив — на алом фоне желтыми буквами, стекающими книзу, как растопленный воск, «Дворец траха».

— Я берег ее весь путь из Адуи, — продолжал Маджуд.

— Это достойная вывеска, которая олицетворяет все твои прежние высокие заслуги. Не хватает лишь самой малости — здания, на которое ее можно повесить.

Торговец откашлялся, дергая кадыком.

— Насколько я помню, в перечне твоих умений значился строитель домов.

— Насколько я помню, тебя он не впечатлил. Ты сказал — зачем нам тут дома?

— У тебя цепкая память на разговоры.

— Особенно на те, от которых зависит моя жизнь.

— Я должен каждую сделку с тобой начинать с извинений?

— А почему бы и нет, как мне кажется?

— Тогда я приношу тебе извинения. Я был не прав. Ты оказался хорошим товарищем в путешествии, не говоря уже о том, что ты — лучший проповедник. — Бродячая собака забрела на участок, понюхала кучку дерьма, добавила своего и удалилась. — Возвращаясь к разговору о плотницком деле…

— Я — бывший плотник.

— Как насчет того, чтобы построить дом на этом участке?

— Пристал, как с ножом к горлу… — Темпл шагнул вперед.

Его ботинок провалился до середины лодыжки, и потребовалось немалое усилие, чтобы ее высвободить.

— Да, грунт не самый лучший, — вынужденно согласился Маджуд.

— Если зарыться достаточно глубоко, грунт всегда будет хороший. Для начала нужно забить надежные сваи.

— Это задача для крепкого парня. Надо будет поговорить — может, мастер Лэмб согласится уделить нам денек-другой.

— Да, он крепкий парень.

— Не хотел бы я попасть под его молот вместо сваи.

— Я тоже. — С тех пор, как Темпл покинул Роту Щедрой Руки, он все время чувствовал себя как свая под молотом и надеялся, что это наконец-то прекратится. — Забиваем сваи, потом соединяем их, закрепляем балки, чтобы настелить сосновый пол, чтобы уберечь твоих посетителей от соприкосновения с грязью. На первом этаже впереди будет лавка, позади мастерская и контора. Надо бы договориться с каменщиком, чтобы выложить дымоход и каменную пристройку для твоей кузницы. На верхнем этаже будут твои комнаты. Здесь, кажется, принято, чтобы балкон выходил на главную улицу. Можешь украсить его полуголыми женщинами, если хочешь.

— Думаю, мне не хочется до такой степени следовать местным обычаям.

— Высокая крыша с крутыми скатами убережет от зимних дождей, а кроме того, там можно сделать чердак или гостевую комнату.

По мере того как очертания будущего здания возникали в мыслях Темпла, он помогал себе движениями рук, рисуя их в воздухе. Общее впечатление слегка испортила стайка беспризорных детей-духолюдов, резвящихся в заполненном дерьмом ручье позади участка.

Маджуд с одобрением кивнул.

— Тебе следовало называть себя зодчим, а не плотником.

— А это имеет значение?

— Для меня — да.

— Только не говори, что не для Карнсбика.

— У него железное сердце.

Покрытый грязью человек въехал в город, понукая коня скакать настолько быстро, насколько позволяла животному хромота. Одну руку он вздымал, будто намеревался донести до горожан Слово Божье.

— Я нашел! — кричал он. Темпл заметил блеск золота в его кулаке. — Я нашел!

Люди негромко приветствовали счастливчика, когда он спрыгнул с коня. Собравшись вокруг, хлопали по спине и, похоже, надеялись разжиться от него удачей.

— Один из везунчиков, — сказал Маджуд, наблюдая, как разношерстная толпа, возбужденная даже видом самородка, возглавляемая кривоногим старателем, завалила в Игорный Храм.

— Я уверен почему-то, что к обеду он останется гол как сокол, — заметил Темпл.

— Ты даешь ему столько времени? — удивился Маджуд.

Полог одной из палаток откинулся. Внутри кто-то зашевелился, и струя мочи дугой ударила в грязь, забрызгала стену соседней палатки, иссякла до капель и исчезла. Полог упал.

Маджуд тяжело вздохнул.

— За твои услуги главного строителя моего дома готов платить по марке в день.

— Значит, Карнсбик, — фыркнул Темпл, — не подавил все милосердие Земного Круга.

— Возможно, Братство распущено, но я чувствую необходимость заботиться о некоторых из моих прежних товарищей по путешествию.

— Возможно. Или ты просто рассчитывал найти плотника здесь и обманулся в ожиданиях. — Темпл, приподняв бровь, оглядел дома на соседних участках — кривобокие, с перекошенными оконными проемами, просевшие, даже несмотря на куски камня, подложенные под основание. — Полагаю, ты хотел бы иметь прибежище для дела, которое не будет смыто следующим дождиком. Как ты думаешь, зимой здесь суровые погоды стоят?

На краткий миг повисла тишина. Налетевший порыв холодного ветра захлопал полотнищами навесов, заскрипел деревянными постройками.

— А какую плату хотел бы ты? — спросил Маджуд.

Было время, Темпл серьезно подумывал удрать и оставить Шай Соут с ее недовыплаченным долгом в семьдесят шесть марок. Но печаль заключалась в том, что бежать некуда, да и жизнь одиночки здесь не стоила ломаного гроша. Поэтому в деньгах он нуждался.

— Три марки в день.

Это вчетверо меньше того, что платил ему Коска, но в десять раз больше заработка погонщика коров.

— Смешно! — цокнул языком Маджуд. — Это в тебе стряпчий говорит.

— Он — близкий друг плотника.

— Откуда мне знать, что работа будет достойна цены?

— Разрешаю найти любого, кто остался недоволен качеством моей постройки.

— Но ты же не строил здесь домов?

— Значит, твой будет единственным и неповторимым. Люди будут толпой валить, только чтобы посмотреть.

— Полторы марки в день. Иначе Карнсбик потребует мою голову!

— Не хотелось бы, чтобы твоя смерть была на моей совести. Две. Но с едой и жильем.

Темпл протянул руку.

Маджуд принял ее без всякого воодушевления.

— Да, Шай Соут подает ужасный пример торговли без уступок.

— Ее твердость уступает лишь твердости мастера Карнсбика. Может, им нужно вести дела совместно?

— Два шакала не поделят падаль.

Они пожали ладони друг друга. А потом решили еще раз осмотреть участок. За время беседы он нисколько не улучшился.

— Прежде всего нужно очистить землю, — сказал Маджуд.

— Согласен. Ее настоящее состояние — прегрешение против заповедей Бога. Не говоря уже об опасности болезней. — Еще один местный житель появился из-под шалаша, сооруженного из тряпок, провисших настолько глубоко, что, скорее всего, елозили по полу внутри. Он отрастил длинную белую бороду, к сожалению, недостаточно длинную, чтобы прикрыть его мужское достоинство, поскольку другой одежды, кроме пояса с большим ножом в ножнах, у него не имелось. Вышел, уселся прямо в грязь и принялся яростно обгрызать голую кость. — Похоже, и в этой работе помощь мастера Лэмба нам понадобится.

— Вот и чудесно! — Маджуд хлопнул его по плечу. — Я пошел искать северянина, а ты принимайся за очистку участка.

— Я?

— А кто же еще?

— Я — плотник, а не помощник шерифа.

— День назад ты был священником и скотогоном, а за некоторое время до того — стряпчим. Человек с такой уймой талантов, несомненно, справится.

Маджуд вприпрыжку помчался по улице.

Темпл поднял глаза от мерзости, которую предстояло убрать, к синему небу.

— Боже, я не говорю, что не заслужил этого, но, похоже, тебе очень нравится меня испытывать. — Подкатал штанины и шагнул к голому нищему с костью, слегка прихрамывая — ягодица, в которую ткнула мечом Шай, еще побаливала.

— Добрый день! — воскликнул он.

Человек косо глянул на него, продолжая обсасывать мосол.

— Вот уж не думаю так, мать твою! У тебя забухать есть?

— Мне кажется, тебе стоит остановиться.

— У тебя, малыш, должна быть хорошая гребаная причина, чтобы цепляться ко мне.

— Причина у меня есть. А вот сочтешь ты ее хорошей, я не знаю.

— Ну, попытайся.

— Дело в том, — рискнул приступить Темпл, — что скоро мы начинаем стройку на этом участке.

— Ты хочешь меня прогнать, что ли?

— Я надеялся, что смогу убедить тебя уйти.

Голый внимательно осмотрел объедки, не нашел больше и следов мяса и швырнул в Темпла. Кость отскочила от рубахи бывшего стряпчего.

— Ни в чем ты меня не убедишь, если не нальешь.

— Дело в том, что участок принадлежит моему нанимателю, Абраму Маджуду, и…

— Кто говорит?

— Что — кто говорит?

— Я че, заикаюсь, мать твою? — Нищий выхватил нож привычным, и довольно красноречивым, движением — большое, нет, правда, очень большое лезвие, сверкало в лучах утреннего солнца чистотой, которую особо подчеркивала окружающая грязь. — Я спрашиваю — кто это говорит?

Темпл отшатнулся и уперся во что-то твердое. Оборачиваясь, он ожидал увидеть еще одного обитателя уродских палаток и, по всей видимости, с еще большим клинком — один Бог знал, сколько в Кризе гуляло ножей, почти не отличавшихся размерами от мечей. И испытал огромное облегчение при виде нависающего над ним Лэмба.

— Я говорю, — сказал северянин голому. — Ты можешь наплевать на мои слова. Можешь даже слегка помахать этой железкой. Но только потом обнаружишь ее в своей заднице.

Человек окинул взглядом клинок, по всей видимости, сожалея, что не обзавелся оружием поменьше, и застенчиво произнес, убирая нож:

— Думаю, мне лучше уйти самому…

— И я так думаю, — кивнул Лэмб.

— Могу я забрать свои штаны?

— Да забирай уже, мать твою!

Он нырнул под навес и появился через мгновение, завязывая пояс самой рваной части одежды из тех, что Темпл когда-либо видел.

— Палатку я оставлю, если вам все равно. Она не очень новая…

— И не говори, — поддакнул Темпл.

Человек замешкался.

— А все-таки насчет выпивки…

— Пошел вон! — рыкнул Лэмб, и нищий помчался прочь, будто его собаки за пятки кусали.

— А вот и ты, мастер Лэмб! — Маджуд переходил улицу, двумя руками подтягивая штаны, выставив напоказ тощие темные лодыжки. — Я хотел уговорить тебя поработать на меня, а ты уже здесь! И весь в работе!

— Я? Нет…

— Но если бы ты помог нам расчистить участок, я был бы рад предложить скромное вознаграждение…

— Не стоит.

— Правда?! — Блеклое солнце отразилось от золотого зуба Маджуда. — Если ты сделаешь мне одолжение, я готов считать тебя другом до смерти!

— Должен предупредить — быть моим другом опасно.

— Мне думается, дело того стоит.

— Особенно если поможет сберечь несколько монет, — добавил Темпл.

— У меня сейчас достаточно денег, — сказал Лэмб. — Но у меня всегда недостаток в друзьях. — Он хмуро глянул на бродягу в исподнем, который высунул голову из палатки. — Эй, ты!

Человек скрылся, как черепаха в панцирь.

— Если бы все были так любезны… — Маджуд повернулся к Темплу.

— Не каждый был вынужден продать себя в рабство.

— Ну, ты мог и отказаться… — Шай стояла на шатком крыльце здания напротив, облокотившись на перила и свободно свесив кисти рук.

Потребовалось время, чтобы Темпл ее узнал. Новая рубашка. Рукава закатаны, обнажая загорелые предплечья — на правой розовый круговой след от ожога. На плечи накинула безрукавка из овчины, желтая, если подумать, но посреди грязного города она казалась небесно-белой. Та же самая латаная шляпа, сдвинутая на затылок, но волосы, не такие сальные и гораздо рыжее, чем прежде, шевелились на ветру. Темпл смотрел на нее и понимал, что зрелище ему нравится.

— Ты выглядишь…

— Чистой?

— Типа того.

— А ты выглядишь… ошарашенным.

— Слегка.

— Ты думал, я предпочитаю вонять?

— Нет, я просто не думал, что ты сумеешь это исправить.

Она сплюнула сквозь щель между зубами, лишь чуть-чуть не достав до его сапог.

— Значит, ты увидел свою ошибку. Мэр оказалась настолько любезной, что предоставила мне свою ванну.

— Ты мылась у Мэра?

— Расту потихоньку, — подмигнула она.

Темпл потеребил край рубахи, покрытой множеством не желающих отстирываться пятен.

— Как думаешь, меня она пустит в свою ванну?

— Можешь поинтересоваться. Но почему-то мне кажется, что в четырех случаях из пяти она тебя зарежет.

— Отличный расклад. Большинство людей хотят зарезать меня в пяти случаях из пяти.

— Ты опять решил заняться законами?

— На сегодняшний день, да будет тебе известно, я — плотник и зодчий.

— Вижу, ты меняешь ремесла с такой же легкостью, как шлюха посетителей.

— Человек не должен упускать любую возможность. — Он обвел участок широким жестом. — Я получил предложение возвести в этом чудесном месте непревзойденное здание для проживания, а также успешного ведения дел господ Маджуда и Карнсбика.

— Прими мои поздравления. Наконец-то ты больше не законник, а вполне благопристойный и почтенный обыватель.

— А что, в Кризе и такие есть?

— Пока нет, но успех не за горами. Собери вместе банду пьяных головорезов, и пройдет не много времени, прежде чем они превратятся вначале в воров, потом в обманщиков, потом в заурядных склочников, а в конце концов становятся добропорядочными основателями родов и честными гражданами.

— Ладно, признаю, это — скользкая дорожка. — Темпл проводил взглядом Лэмба который как раз изгонял с участка лохматого бродягу, волочившего за собой по навозу жалкие пожитки. — А Мэр намерена помогать тебе отыскать брата и сестру?

— Не исключено, — вздохнула Шай. — Но она запросила свою цену.

— Ничего не дается бесплатно.

— Ничего… А как платят плотнику?

— Едва хватает, — вздрогнул Темпл, — чтобы сводить…

— Две марки в день, а вдобавок кормежка! — прокричал Маджуд, как раз валивший опустевшую палатку. — Знавал я грабителей, более добрых к жертвам!

— Две марки с этого скупердяя? — Шай одобрительно кивнула. — Отлично сработано. Я буду забирать одну марку в день в счет долга.

— Марка… — выдавил из себя Темпл. — Очень разумно. — Если Бог и был, то его милость не даровалась, а сдавалась в аренду.

— А я думал, Братство распущено! — Даб Свит осадил коня у границы участка. Кричащая Скала выглядывала из-за его спины. Ни он, ни она не выглядели принявшими ванну, да и одежду вряд ли меняли. Почему-то Темпла это успокоило. — Бакхорм остановился за городом, где есть много травы и воды для его коров. Лестек украшает театр перед величайшим представлением в истории. И большинство остальных разделились, чтобы искать золото — каждый сам по себе. А у вас тут неразлучная четверка. Один лишь вид подобной дружбы в диких краях согревает мое сердце.

— Только не притворяйся, что ты обзавелся сердцем, — усмехнулась Шай.

— Подумай — что-то же должно гнать черную желчь по моим жилам?

— Ого! — закричал Маджуд. — Да это же не кто иной, как сам новый Император Равнин, победитель Великого Санджида, Даб Свит!

Разведчик опасливо покосился на Лэмба.

— Клянусь, я не распространял этот слух.

— А он все равно завладел городом, как огонь сухим трутом! Я слышал полдюжины разных историй об этом случае, и ни один из них не совпадает с тем, что я видел собственными глазами. Последний раз мне рассказали, что ты вогнал в духолюда стрелу с расстояния в милю при сильном боковом ветре.

— А я слышала, что ты забодал его, как бешеный бык, — добавила Шай.

— А самая последняя история, которую я слышал краем уха, — заметил Темпл, — повествовала о поединке за честь прекрасной дамы.

— Во имя Преисподней! Где они набрались этой чуши? — воскликнул Свит. — Все отлично знают — среди моих знакомых нет ни единой прекрасной дамы. Это чей участок?

— Мой, — ответил Маджуд.

— Это — участок, — торжественно заявила Кричащая Скала.

— Маджуд нанял меня, чтобы построить лавку, — сказал Темпл.

— Здоровенный дом? — Свит передернул плечами. — Эти проклятые крыши, нависающие над головой. Стены давят со всех сторон. Как вы можете дышать внутри домов?

— Дома! — покачала головой Кричащая Скала.

— Разве человек, попав в дом, может думать о чем-то другом, кроме как выбраться оттуда? Я — странник. Это простая истина. Рожденный, чтобы жить под открытым небом. — Свит проследил, как Лэмб одной рукой выволок очередного извивающегося оборванца из палатки и вышвырнул его за пределы участка. — Человек должен быть самим собой, не так ли?

— Он может попытаться изменить свою жизнь, — нахмурилась Шай.

— Но чаще ничего не получается. Все эти усилия, день за днем, они так выматывают… — Старик подмигнул ей. — Лэмб уже принял предложение Мэра?

— Мы обдумываем, — отрезала она.

— Я что-то пропустил? — Темпл поочередно посмотрел на каждого.

— Как обычно, — ответила Шай, по-прежнему сверля Свита взглядом. — Если ты собираешься уехать из города, не позволяй нам себя задержать.

— Даже и не думал. — Даб Свит указал на главную улицу, на которой увеличилось количество проезжающих, поскольку и день близился к середине. Неяркое солнце сумело выдавить немного пара их сырой грязи, сырых лошадей, сырых крыш. — Мы договорились вести очередное Братство старателей в холмы. В Кризе труд проводника всегда востребован. Здесь никто не хочет сидеть на месте.

— Только не я, — улыбнулся Маджуд, глядя, как Лэмб ударом ноги опрокинул еще одну палатку.

— Конечно, нет! — Свит оглянулся напоследок, пряча легкую улыбку в бороде. — Вы все там, где и должны быть.

И он поскакал прочь из города, сопровождаемый Кричащей Скалой.

Разговоры и обходительность

Шай не слишком интересовала пышность, впрочем, как и грязь, несмотря на то, что последняя в ее жизни занимала гораздо большее место. Но обеденный зал гостиницы Камлинга представлял собой преступный союз их обоих, приумножая присущую им мерзость. Столешницы отполированы до благородного блеска, а пол покрыт толстым слоем земли с башмаков посетителей. Столовые приборы с костяными ручками, но стены забрызганы остатками еды до пояса. На стене висела картина обнаженной, глупо ухмыляющейся женщины, но покрытая потеками штукатурка позади золоченой рамы вздулась пузырями.

— Странное местечко, — пробормотал Лэмб.

— В этом весь Криз, — ответила Шай. — Все шиворот-навыворот.

По дороге сюда она слышала, что русла рек на окрестных холмах выстелены самородками, которые только и мечтают угодить в жадные лапы старателей. Возможно, редкие счастливчики в Кризе и сумели намыть золото из земли, но большинство местных отыскали способы мыть его из других людей. Харчевню Камлинга заполняли вовсе не старатели, стоявшие на улице в тихо злобствующей очереди, а вымогатели и сутенеры, игроки и ростовщики, а также купцы, норовившие всучить вам тот же товар, что и везде в мире, но вдвое худшего качества и вчетверо дороже.

— Чертово засилье мошенников, — проворчала Шай, переступая через пару грязных сапог и уворачиваясь от неосторожного локтя. — И это — будущее Дальней Страны?

— Любой страны, — невесело отозвался Лэмб.

— Пожалуйста, пожалуйста, Друзья мои! Прошу вас присаживаться! — Камлинг, здешний хозяин, был долговязым, скользким типом в куртке, протершейся на локтях, и привычкой совать ладони, куда не следует, за что он едва не схлопотал от Шай кулаком в нос. Он деловито смахнул крошки со столешницы, которую гений-плотник взгромоздил на остатки старинной колонны. — Мы пытаемся не поддерживать никого, но друзья Мэра — мои друзья!

— Я посмотрю за входом, — сказал Лэмб, передвигая стул.

Камлинг отодвинул второй, чтобы Шай села.

— Могу ли я сказать, что сегодня утром вы обворожительно выглядите?

— Сказать можешь, но здорово сомневаюсь, что твои слова вызовут какие-то чувства.

Она с трудом устроила колени под столом, поскольку резные фигурки с камня так и норовили пребольно упереться в кость.

— Ну, что вы?! Вы — украшение моего скромного заведения.

Шай нахмурилась. Удар в лицо она выдерживала спокойно, но лести не доверяла ни в малейшей степени.

— Может, хватит болтать? Принеси чего-нибудь поесть.

— Конечно! — Камлинг поперхнулся и убежал, смешавшись с толпой.

— Это Корлин?

Их спутница по Братству сидела в дальнем углу, сжав губы так плотно, что, казалось, потребуется два рудокопа с кирками, чтобы вырвать у нее слово.

— Если ты утверждаешь… — Лэмб покосился в указанном направлении. — Мои глаза уже не те, что были.

— Утверждаю. И Савиан с ней. Я-то думала, они отправились искать золото.

— А я думал, ты в это не веришь.

— Похоже, я была права.

— Как обычно.

— Готова биться об заклад, она меня видела.

— И что?

— И даже не кивнула.

— Может, она не рада тебя видеть?

— Мало ли чему она не рада…

Шай поднялась из-за стола, попутно увернувшись от здоровенного лысого ублюдка, который почему-то решил, что может размахивать вилкой во время разговора.

— …кое-кто к нам еще приходит, но меньше, чем мы надеялись. Нельзя быть уверенным, сколько еще поднимется народа. Кажется, ошибка под Малко…

Савиан замер на полуслове, заметив Шай. Между ним и Корлин сидел незнакомый мужчина, полностью спрятавшийся в тень под плотно занавешенным окном.

— Корлин, — сказала Шай.

— Шай, — кивнула Корлин.

— Савиан, — повернулась Шай к старику.

Тот молча поклонился.

— Я думала, что вы где-то роетесь в земле.

— Мы решили немного задержаться. — Корлин не спускала глаз с Шай. — Может, через недельку отправимся. А может, чуть попозже.

— Тут множество людей, которые носятся с теми же идеями. Любой, кто хочет найти в холмах что-то, кроме грязи, должен бы поторопиться.

— Холмы стоят с той поры, как Великий Эуз изгнал демонов из этого мира, — сказал незнакомец. — Я полагаю, за неделю они никуда не денутся. — Он был странным, с глазами навыкате, длинной, нечесаной седой бородой и почти такими же бровями. Но больше всего поразили Шай две маленькие птички, ручные, словно собачки, клюющие зерно с его ладони.

— А вы…

— Меня зовут Захариусом.

— Как мага?

— Вот именно.

С одной стороны, казалось глупым брать имя легендарного волшебника, но имела ли право об это говорить женщина, названная в честь черты характера?

— Шай Соут!

Она протянула ему ладонь, но мелкая птичка неожиданно прыгнула вперед и клюнула в палец, чертовски напугав и вынудив отдернуть руку.

— А… это… там — Лэмб. Мы приехали из Ближней Страны в одном Братстве с этими двумя. Дрались с духолюдами, пережили ураган, переправлялись через реки и очень скучали. Веселые времена, не правда ли?

— Веселые, — согласилась Корлин, прищуривая синие глаза.

У Шай возникло стойкое ощущение, что они очень желают ей оказаться отсюда как можно дальше. Именно поэтому она твердо решила остаться.

— Чем занимаетесь, мастер Захариус?

— Сменой веков, — отвечал он с легким имперским произношением, странно шелестящим, как старая бумага. — Изменением судеб. Возвышением и падением держав.

— На жизнь хватает?

Безумная улыбка явила свету ряд редких желтых зубов.

— Не бывает плохой жизни или хорошей смерти.

— Правда ваша. А что это за птички?

— Они приносят мне новости, весточки от друзей, поют, а когда я грущу, то всякую всячину для гнезда.

— У вас есть гнездо?

— Нет, но они думают, что должно быть.

— Ну, да, конечно…

Похоже, старикан был безумен, как гриб, однако Шай сомневалась, что такой ушлый народ, как Корлин и Савиан, тратили бы время впустую на сумасшедшего, даже если бы мир близился к последним дням. И что-то настораживало во взглядах птиц, которые не мигали и сидели, склонив головы в одну и ту же сторону. Будто именно ее они считали дурочкой. Вполне вероятно, старик разделял их мнение.

— А что привело сюда вас, Шай Соут?

— Мы ищем двоих детей. Их украли с нашей фермы.

— Что-то получилось? — спросила Корлин.

— Шесть дней я гуляю вперед-назад по той стороне улицы, что принадлежит Мэру, и забиваю вопросами каждую встреченную пару ушей. Но дети здесь не главная достопримечательность. Никто не видал и волоска их. А если кто-то и знает, то молчит. Когда я упоминаю Грегу Кантлисса, они вообще захлопывают рты, будто это заклинание молчания.

— Заклинания молчания очень трудно соткать, они очень сложные… — задумчиво проговорил Захариус, хмурясь в пустой угол. — Очень много составляющих. — За окном что-то зашевелилось, а потом сквозь занавески протиснулся голубь и негромко заворковал. — Он говорит, что они в горах.

— Кто?

— Дети. Но голуби — льстецы. Они всегда говорят то, что ты хочешь услышать. — Старик слизнул с ладони семечко и разгрыз его желтыми зубами.

Шай уже и без того намеревалась отступать, но тут еще и Камлинг прокричал позади:

— Ваш завтрак!

— С чего ты взял, что эта парочка должна уехать? — спросила Шай, присаживаясь на свой стул и смахивая пару крошек, пропущенную Камлингом.

— Ну, насколько я слышал, золото искать… — ответил Лэмб.

— Ты меня совсем не слушал, да?

— Стараюсь. Если им понадобится наша помощь, то я полагаю, они попросят. Если нет, то это — не наше дело.

— Ты можешь себе представить, как эти двое просят помощи?

— Нет. Поэтому и считаю, что нашими их дела никогда не станут.

— Это точно. Именно поэтому мне и любопытно.

— Когда-то я был любопытным. Давным-давно.

— И что произошло?

Лэмб провел четырехпалой рукой по изуродованному шрамом лицу.

Завтрак состоял из холодной овсянки, яичницы-глазуньи и серого бекона. Овсянка не самая свежая, а бекон, вполне вероятно, не имел ничего общего со свининой. Зато еду выложили на заграничную посуду, разрисованную деревьями и цветами, разукрашенную золотом. Камлинг лучился скромной гордостью и осознанием того, что более изысканных яств не сыщешь во всем Земном Круге.

— Это из лошади? — спросила она Лэмба, тыкая в мясо вилкой и ожидая, что оно вот-вот попросит пощады.

— Радуйся, что не из всадника.

— В дороге нам приходилось есть всякое дерьмо. Но это было понятное дерьмо. А это что, черт побери?

— Непонятное дерьмо.

— В этом весь Криз. Тебе могут принести дорогущие тарелки, а на них положить какие-то отбросы. Все упирается в чертово…

Вдруг Шай поняла, что разговоры стихли. Волосы на ее затылке зашевелились. Она медленно обернулась.

Шесть человек впечатывали измаранные сапоги в пол, покрытый коркой грязи. Пятеро — головорезы, которые частенько встречались в Кризе — шагали между столами с той особой неподдельной сутулостью, которая показывала, что они — лучшие. И у каждого имелся меч. Шестой сильно от них отличался. Невысокий, но чрезвычайно широкий, с огромным пузом, обтянутым дорогой тканью, пуговицы на которой были натянуты так сильно, будто портной, шивший платье, решил польстить ему при обмере. Темнокожий, с седым пушком на темени и золотым кольцом, оттягивавшим мочку уха. Если бы Шай захотела, то могла бы просунуть в это кольцо кулак.

Он выглядел донельзя довольным собой и улыбался так, словно его все на свете устраивало.

— Не беспокойтесь! — воскликнул он весело. — Можете продолжать есть это! Если, конечно, не боитесь жидко обгадиться!

Он расхохотался и хлопнул по спине одного из своих знакомых, едва не макнув его лицом в тарелку. Пробираясь между столами, он окликал людей по имени, здоровался, обмениваясь рукопожатиями. Длинная трость с костяным набалдашником стучала по полу.

Пока он приближался, Шай слегка развернулась на стуле и расстегнула нижнюю пуговицу безрукавки, чтобы рукоять ножа, легко и непринужденно, выглянула наружу. Лэмб просто сидел, не отрывая взгляда от тарелки. Не повернулся, даже когда толстяк остановился рядом с их столом и произнес:

— Я — Папаша Кольцо.

— Я догадалась по вашему появлению.

— А вы — Шай Соут.

— И не скрываю.

— Тогда, должно быть, вы — Лэмб.

— Раз так должно быть, тогда я — Лэмб.

— Они сказали, чтобы я искал здоровенного проклятого северянина с лицом, как колода для рубки мяса. — Папаша Кольцо придвинул свободный стул. — Вы не против, если я присяду?

— А если я скажу, что против, что будет? — спросила Шай.

Он замер, наполовину уже согнув ноги, опираясь на трость.

— Скорее всего, я бы извинился, но все равно сел бы. Извините. — И он плюхнулся на стул. — У меня нет никакой гребаной обходительности, как мне говорят. Спросите у любого. Никакой гребаной обходительности.

Шай бросила быстрый взгляд через зал. Савиан даже не обернулся, но на его коленях под столешницей блеснул клинок. Ей сразу стало легче. Он не рассыпался в любезностях в глаза, этот Савиан, но был отличной поддержкой за спиной.

В отличие от Камлинга. Гордый хозяин гостиницы мчался к ним через весь зал, потирая ладони так, что Шай слышала шорох.

— Мое почтение, Папаша Кольцо, прошу вас!

— Это еще о чем?

— Да так, ни о чем… — Если бы Камлинг потер ладони еще сильнее, то мог бы добыть огонь. — Пока… пока не возникли сложности…

— А кому нужны сложности? Я пришел поговорить.

— С разговоров-то все и начинается.

— С разговоров всегда все начинается.

— Я беспокоюсь, чем закончится.

— Как это можно узнать, не поговорив? — заметил Лэмб, все еще не поднимая взгляд.

— Вот именно! — подхватил Папаша Кольцо, улыбаясь, словно это был лучший день в его жизни.

— Ну, ладно, — неохотно согласился Камлинг. — Еду заказывать будете?

— Твоя еда — дерьмо, — фыркнул Папаша Кольцо. — А эти два неудачника только сейчас это поняли. Можешь проваливать.

— Ну, знаете, Папаша, это мое заведение…

— Какое счастье! — Веселье Кольца вдруг приобрело оттенок жесткости. — Значит, ты должен знать, где лучше спрятаться.

Камлинг сглотнул, а потом удалился с весьма кислым выражением лица. Разговоры вокруг возобновились, но теперь в голосах слышалось напряжение.

— Одним из главных доказательств того, что Бога нет, я всегда считал существование Леннарта Камлинга, — пробормотал толстяк, глядя вслед хозяину гостиницы. Когда он откинулся на спинку, возвращая благожелательную улыбку на лицо, все соединения стула жалобно заскрипели. — Что скажете о Кризе?

— Грязный во всех отношениях.

Шай бросила вилку и отодвинула подальше тарелку с беконом. Она подумала, что расстояние между ними слишком большим быть не может. Позволила руке безвольно упасть под стол. Совершенно случайно ладонь легла на рукоять ножа. Подумать только…

— Да, грязноват, как мне кажется… Вы встречались с Мэром?

— Не знаю… — протянула Шай. — Мы встречались?

— Я знаю, что встречались.

— Тогда зачем спрашиваете?

— Пытаюсь соблюдать обходительность. Хотя я не заблуждаюсь на тот счет, что в подметки ей не гожусь. У нее есть манеры, у нашего Мэра, правда? — Кольцо провел ладонью по полированному столу. — Гладкая, как зеркало. Когда она говорит, чувствуешь, как будто тебя завернули в одеяло из гусиного пуха. Да? Более-менее уважаемые люди, из здешних, тянутся к ней. К ее манерам. К ее обходительности. Уважаемые люди ведутся на эту ерунду. Но давайте не будем лукавить — вас же нельзя назвать уважаемыми людьми?

— А может быть, мы стремимся ими стать? — ответила Шай.

— Я тоже стремлюсь. Бог свидетель, я не пытаюсь поучать вас. Но Мэр не станет вам помогать.

— А вы будете?

Кольцо хохотнул, низко и добродушно, как благожелательный дядюшка.

— Нет. Нет-нет… Но я честно об этом заявляю.

— То есть ты честен в своей бесчестности?

— Я никогда никого не убеждал, что собираюсь заниматься чем-то иным, кроме как продавать людям то, чего они хотят. И не собираюсь осуждать их за их желания. Мне кажется, что разговор с Мэром создал у вас впечатление, будто я — злобный ублюдок.

— Мы способны и сами составить впечатление, — сказала Шай.

— И как на первый взгляд, да? — усмехнулся Кольцо.

— Постараюсь не поворачиваться к вам спиной.

— Она всегда ведет разговор?

— В большинстве случаев, — буркнул Лэмб уголком рта.

— Он ждет чего-то важного, чтобы вмешаться, — пояснила Шай.

— Ладно, это очень правильный подход, — продолжал улыбаться Папаша Кольцо. — Вы похожи на разумных людей.

— Это вы нас еще не узнали поближе, — пожал плечами северянин.

— Главная причина, которая привела меня сюда, — желание узнать вас поближе. И, возможно, дать дружеский совет.

— Я стал слишком стар для советов. И даже для дружеских.

— Вы стары и для того, чтобы ввязываться в ссоры, но я слышал, что вы пытаетесь влезть в некое дельце с голыми кулаками, которое намечается здесь, в Кризе.

— Ну, мне приходилось в таком участвовать в юности. Раз или два.

— Это я вижу, — Кольцо скользнул взглядом по искореженному лицу Лэмба. — Но даже я, искренний поклонник кулачных боев, предпочитаю, чтобы этот поединок не состоялся.

— Переживаете, что ваш человек может проиграть? — встряла Шай.

Но у нее не получилось стащить улыбку с лица Папаши.

— Не совсем так. Мой боец прославился победами над многими знаменитыми поединщиками. И он победил их круто. Но признаю, я хотел бы, чтобы Мэр убралась отсюда тихо и незаметно. Не поймите меня превратно, мне не претит вид пролитой крови. Сразу будет заметно людей, которые лезут вперед. Но много крови — плохо для заработка. У меня далеко идущие планы на этот город. Добрые планы… Хотя вас это не волнует, как я понимаю.

— Все люди строят планы, — сказала Шай. — И все полагают их добрыми. Но когда один хороший план противоречит другому, все может покатиться под гору к чертовой матери.

— Тогда скажите мне правду, и я оставлю вас в покое — можете наслаждаться самым дерьмовым завтраком в мире. Вы дали Мэру согласие или я еще могу делать вам предложения? — Взгляд Кольца перескакивал с Лэмба на Шай, но они молчали, и он воспринял это как хороший знак. — У меня, возможно, нет обхождения, но я всегда готов договариваться. Скажите, что она вам обещала?

— Грегу Кантлисса. — Лэмб впервые за время беседы поднял глаза.

Шай внимательно следила, как улыбка сползла с лица Папаши Кольца.

— Вы его знаете? — спросила она.

— Он работал на меня. Вернее, работает время от времени.

— Это на вас он работал, когда сжег мою ферму, убил моего друга и украл двух детей? — нахмурился Лэмб.

Толстяк откинулся на спинку стула, нахмурившись и потирая подбородок.

— Серьезное обвинение. Кража детей. Могу заверить, что я в такое не ввязываюсь.

— А получилось, что ввязались, — бросила Шай.

— Пока что это — просто ваши слова. Кем я буду, если начну обвинять своих людей по голословным обвинениям?

— Да мне насрать, кто ты есть, — зарычал Лэмб, сжимая пальцами нож. Люди Кольца напряглись, а Шай заметила, что Савиан готов вскочить, но Лэмб не обратил ни на кого внимания. — Отдай мне Кантлисса, и мы уйдем. Встанешь на моем пути — быть беде. — Он наморщил лоб, обнаружив, что согнул столовый нож.

— Ты очень самоуверен, — Папаша Кольцо приподнял бровь. — Для человека, о котором я ничего не слышал.

— Я раньше через это проходил. Вполне могу представить, чем это обычно заканчивается.

— Мой человек — не столовый нож.

— Так будет им.

— Просто скажи нам, где Кантлисс, — вмешалась Шай. — Мы пойдем своим путем и не будем заступать тебе дорогу.

Впервые Папаша Кольцо посмотрел на нее так, словно его терпение висело на волоске.

— Девочка, а ты не можешь помолчать и позволить мне поговорить с твоим отцом?

— Не думаю. Возможно, это моя духолюдская кровь говорит, но я до чертиков люблю делать все наперекор. Если мне что-то запрещают, у меня все мысли о том, как этого добиться. Ничего не могу с собой поделать.

Кольцо тяжко выдохнул, но сдержался.

— Я все понимаю. Если бы кто-то украл моих детей, то я достал бы ублюдка в любом уголке Земного Круга. Но не надо делать меня вашим врагом, поскольку я очень легко могу стать вашим другом. Я не могу просто взять и отдать вам Грегу Кантлисса. Может, Мэр именно так и поступила бы, но я не могу. Но я обещаю вам, когда он в очередной раз заглянет в город, мы можем сесть, все обсудить, попытаться докопаться до правды и вместе подумать, как найти ваших мальцов. И тогда я помогу вам всем, чем смогу. Даю слово.

— Твое слово? — Шай поджала губы и плюнула на холодный бекон. Если это был бекон.

— Может, я не нахватался манер, но я привык держать слово, — Кольцо стукнул по столешнице толстым указательным пальцем. — Это — то, на чем все держится на моей стороне улицы. Люди верят мне, а я верю им. — Он наклонился пониже, будто собирался сделать предложение, от которого нельзя отказаться. — Но забудьте о моем слове и взгляните вот с какой стороны — если хотите получить помощь Мэра, ты будешь вынужден драться на ее стороне и, поверь уж мне, борьба будет просто адской. Вам нужна моя помощь? — Он задрал плечи на предельную высоту, на какую был способен, желая подчеркнуть, что выбор иного ответа — сущее безумие. — Все, что вам нужно — отказаться от боя.

Шай ни капли не нравился этот ублюдок, но и ее чувства к Мэру ничем не отличались. Тем более стоило признать, что в его словах было что-то разумное.

Лэмб кивнул, выровнял нож двумя пальцами и бросил его на тарелку. Поднялся.

— А если я предпочту драться?

Он зашагал к двери и вышел. Ожидающие своей очереди расступились перед ним.

Папаша Кольцо озадаченно моргал. Брови его полезли на лоб.

Шай встрепенулась и, ничего не поясняя, кинулась за отчимом, лавируя между столами.

— Кто предпочтет драться? Просто подумай, я больше ни о чем не прошу! Будь разумным! — Они оказались на улице. — Подожди, Лэмб! Лэмб!!!

Она протолкалась через отару мелких серых овец, отскочила, чтобы не попасть под колеса фургона. Увидела Темпла, сидевшего на высоте, верхом на толстой балке, а очертания будущей лавки Маджуда уже превосходили в высоту большинство зданий вокруг. Зодчий помахал ей рукой.

— Семьдесят! — прокричала Шай.

Она не могла видеть его лицо, но плечи Темпла резко опустились, что доставило ей мгновенное удовлетворение.

— Ты остановишься? — Ей удалось догнать Лэмба и схватить его за рукав уже на пороге Мэрова Игорного Храма. Вокруг толпились головорезы, почти неотличимые от тех, кто приходил с Папашей Кольцом. — Ты подумал, что делаешь?

— Принимаю предложение Мэра.

— Только потому, что этот толстый дурень разозлил тебя?

Лэмб наклонился, нависая над ней с высоты своего роста.

— Поэтому тоже. А еще этот человек украл твоих брата и сестру.

— Ты думаешь, я этому рада? Но мы не знаем всех подробностей. К тому же его рассуждения довольно разумны.

— Некоторые люди понимают только насилие. — Лэмб хмуро посмотрел на гостиницу Камлинга.

— А некоторые только о нем и говорят. Никогда не думала, что ты станешь одним из них. Мы приехали сюда за Питом и Ро или за кровью?

Она не хотела, чтобы вопрос прозвучал так, но Лэмб на миг задумался, будто и вправду выбирал правильный ответ.

— Думаю, можем получить и то и другое.

— Кто ты, мать твою? — замерла она. — Было время, когда любой мог намазать тебе лицо дерьмом, а ты поблагодарил бы и попросил еще.

— Знаешь, что… — Он с усилием отцепил ее пальцы от рукава, сжав запястье до боли. — Я вспомнил — мне это очень не нравилось.

И он поднялся по грязным ступенькам особняка Мэра, оставив Шай на улице.

Так просто

Темпл срезал еще немного древесины с балки, а потом кивнул Лэмбу. Они вместе посадили часть сруба на место — шип отлично вошел в паз.

— Ха! — Северянин похлопал его по спине. — Нет ничего лучше, чем видеть хорошую работу. У тебя, парень, золотые руки! Ты чертовски умен для человека, выловленного из реки. С твоими руками можно устроиться где угодно. — Он глянул на свою покалеченную четырехпалую ладонь и сжал кулак. — А у моих всегда была предрасположенность лишь к одному делу. — И стучал по балке, пока не поставил ее на место.

Изначально Темпл ожидал, что плотницкая работа покажется такой же скучной и утомительной, как и езда за стадом, но вскоре вынужденно признал — он начал получать удовольствие, и притворяться, что это не так, с каждым днем становилось труднее и труднее. Было что-то эдакое в запахе свежераспиленной древесины — когда горный ветер слетал в долину и уносил зловоние дерьма, то на стройке дышалось легче. Руки довольно быстро вспомнили забытые навыки работы с молотком и стамеской, Темплу удалось приноровиться к местному дереву — светлому, ровному и крепкому. Нанятые Маджудом работники быстро признали его мастерство и беспрекословно подчинялись указаниям, работая на лесах и с талями со своими скромными навыками, но с горячим желанием. Постройка росла вдвое быстрее, чем Темпл надеялся изначально, и казалась вдвое красивее.

— Где Шай? — спросил он как бы мимоходом, будто и не рассчитывал уклониться от последней выплаты. Это переросло в определенного рода игру между ними, в которой, казалось, победу не одержит никто.

— Она все еще бродит по городу, расспрашивая о Пите и Ро. Новые люди прибывают ежедневно, есть, кого спросить. Скорее всего, сейчас она принялась за сторону улицы Папаши Кольца.

— Это не опасно?

— Не уверен.

— Может, тебе стоило ее остановить?

Лэмб фыркнул и сунул колышек в подставленную Темплом ладонь.

— Последний раз я пытался остановить Шай, когда ей было десять лет. И она не послушалась.

Темпл сунул колышек в отверстие.

— Если она что-то вбила в голову, то на полпути не остановится.

— Полагаю, за это ее и стоит любить, — в голосе Лэмба, когда он передавал молоток, проскользнула гордость. — Эта девчонка далеко не трусиха.

— Поэтому ты помогаешь мне, а не ей?

— Потому, что, как мне кажется, я уже нашел способ отыскать Ро и Пита. Я только жду, когда Шай согласится с ценой.

— А что за цена?

— Мэру нужна помощь. — Повисло молчание, прерываемое постукиванием молотка Темпла и отдаленными звуками ударов с прочих построек, то здесь, то там разбросанных по городу. — Она и Папаша Кольцо поставили Криз на кон.

— Поставили Криз? — оглянулся Темпл.

— Каждому из них принадлежит где-то по половине города. — Лэмб окинул взглядом заполненную хижинами и людьми извилистую долину, которая напоминала невероятную кишку — с одной стороны в нее входили люди, животные и груз, а с другой выходило дерьмо в виде нищих и немногих разбогатевших. — Но всегда хочется большего. И каждый из них жаждет заполучить ту половинку, которой владеет не он.

— Думаю, один из них точно останется разочарованным. — Надувая щеки, Темпл забил очередной колышек.

— Самое малое, один. Мой отец любил говорить мне, что худшие из врагов — те, что живут по соседству. Эти двое ссорились много лет кряду, и никто ничего не добился. Поэтому они решили устроить поединок. Победитель получает все. — Кучка наполовину цивилизованных духолюдов вывалилась из одного из худших борделей. В хороший их никто не пустил бы. Они играли ножами и подшучивали друг над другом, не зная иных слов, кроме проклятий и ругани. Но чтобы жить в Кризе, этого вполне хватало. — Двое мужчин в кругу, — пробормотал Лэмб. — Вполне вероятно, с большим числом зрителей и платными местами. Один выходит живым, второй — как раз наоборот. Зато все остальные покидают арену, вполне удовлетворенные зрелищем.

— Ну, и дерьмо… — охнул Темпл.

— Папаша Кольцо нашел человека по имени Глама Золотой. Он северянин. Был известен в одно время. Я слыхал, он дрался в Ближней Стране в ямах голыми руками и добыл много побед. Мэр… Ну, она, в общем, тоже искала везде, где только можно, кого бы выставить от своего лица… — Лэмб пристально посмотрел на Темпла.

В сущности, об остальном он легко догадался.

— Вот дерьмо… — Одно дело сражаться на равнинах, защищая свою жизнь, когда нападают духолюды и иного выбора нет. Совсем другое — ждать неделями, когда же наступит тот миг, а потом выйти перед толпой и бить, отражать удары, калечить человека своими руками. — А у тебя имеется опыт в… подобных делах?

— К счастью, если это можно назвать счастьем, хоть отбавляй.

— А ты правда уверен, что за Мэром правда? — спросил Темпл, припомнив все те неправые стороны, к которым довелось примыкать.

Лэмб одним лишь взглядом успокоил духолюдов, которые решили обойтись без кровопролития и принялись шумно брататься.

— По моему опыту, редко бывает, чтобы за кем-то была вся правда. А когда и бывает, то у меня просто чудодейственное умение выбирать противоположную. Все, что я знаю наверняка, — Грега Кантлисс убил моего друга, сжег мою ферму и украл двоих детей, которых я поклялся защищать. — В голосе Лэмба звенела холодная сталь, когда он поднял взгляд на Белый Дом. Достаточно острая, чтобы по спине Темпла поползли мурашки. — Папаша Кольцо его выгораживает, следовательно, он стал моим врагом. А его враг, Мэр, становится моим другом.

— Обычно самые лучшие решения те, которые просты?

— Так лучше, когда входишь в яму с намерением убить человека.

— Темпл? — Солнце уже опускалось, тени от высоких колонн перечеркивали улицу, поэтому потребовалось время, чтобы рассмотреть, кто же его окликнул. — Темпл?! — Но через мгновение он уже узнал улыбчивое лицо с ясными глазами и густой светлой бородой. — Это ты там?

Еще мгновение понадобилось, чтобы мысленно увязать мир, который он покинул, с тем миром, где он жил сейчас. И осознание случившегося ошеломило его сильнее, чем ведро ледяной воды, опрокинутое на голову мирно спящего человека.

— Берми? — выдохнул он.

— Твой друг? — спросил Лэмб.

— Да, мы знакомы, — удалось прошептать Темплу.

Трясущимися руками он придвинул лестницу, с трудом сопротивляясь кроличьему порыву — бежать и прятаться. Но куда? Ему повезло выжить, когда он покинул Роту Щедрой Руки, но в следующий раз провидение может и не сработать. Поэтому к Берми он подходил мелкими шажками, теребя подол рубахи, как ребенок, понимающий, что его ожидает порка, и знающий, что он ее заслужил.

— Ты в порядке? — поинтересовался стириец. — Выглядишь, будто приболел.

— Коска с тобой? — Темпл едва мог шевелить языком, поскольку чувствовал подступающую тошноту. Возможно, Бог и наградил его золотыми руками, но уравновесил подарок слабым животом.

— Счастлив заметить, — Берми улыбался до ушей, — что со мной нет ни его, ни кого-то еще из этих ублюдков. Хочется верить, что он все еще носится по Ближней Стране, вешает лапшу на уши своему проклятому биографу и ищет древнее золото, которое никогда не найдет. Если только не сдался и не вернулся в Старикленд, чтобы напиться вусмерть.

— Слава Богу! — От глубочайшего облегчения Темпл даже глаза закрыл.

Он схватился рукой за плечо стирийца и согнулся вдвое, ощущая головокружение.

— Ты уверен, что все хорошо?

— Да-да! — Темпл крепко обнял Берми двумя руками. — Просто замечательно! — Какой восторг! Вновь можно дышать свободно! Он громко чмокнул старого знакомца в бородатую щеку. — А что, черт побери, тебя принесло в эту задницу мира?!

— Это ты проложил дорожку. После того города… Как он там назывался?

— Эверсток.

— Да, там гордиться нечем было… — Берми виновато потупился. — Просто убийство, и больше ничего… А потом Коска отправил меня по твоему следу.

— Да?

— Сказал, что ты самый полезный человек во всей гребаной Роте. Ну, после него, само собой. Через пару дней я наткнулся на Братство, которое ехало на запад искать золото. И половина из них были из Пуранти — моего родного города, представляешь! Будто Божий промысел какой-то!

— Похоже на то.

— И я плюнул на Роту Гребаного Пальца и уехал восвояси.

— Ты бросил Коску… — Очередное спасение из лап смерти пьянило Темпла. — Оставил его далеко-далеко…

— А ты теперь плотник?

— Это дает мне возможность расплатиться с долгами.

— Наплюй на свои долги, приятель! Мы едем в холмы. Там у нас участок на реке Буроструйной. Там люди тягают самородки прямо из грязи! — Он хлопнул Темпла по плечу. — Тебе надо идти с нами! Хорошему плотнику всегда найдется работа! У нас есть место, но придется попотеть!

Темпл сглотнул комок в горле. Как часто, волочась в пыли позади стада Бакхорма или снося язвительные насмешки Шай, он мечтал о подобном предложении. Снова перд ним разворачивался легкий путь.

— А когда вы отправляетесь?

— Дней через пять. Может, через шесть.

— Что брать с собой?

— Одежду и хорошую лопату. Все остальное у нас есть.

Поискав насмешку на лице Берми и не обнаружив ее, Темпл решил, что, наверное, это божественное благословение.

— Обычно самые лучшие решения те, которые просты?

— Ты всегда любил усложнять, — рассмеялся Берми.

— Тут новые рубежи, дружище, земля неограниченных возможностей! Тебя что-нибудь держит здесь?

— Думаю, нет. — Темпл оглянулся на Лэмба, чьи очертания выделялись черной тенью на фоне недостроенного дома Маджуда. — Только долги.

Вчерашние новости

— Я ищу пару детей.

Пустые лица.

— Их зовут Пит и Ро.

Печально покачивающиеся головы.

— Им десять и шесть лет… Ой, нет, семь. Уже должно быть семь.

Бормотание с нотками сочувствия.

— Их украл человек по имени Грега Кантлисс.

Испуганные глаза, и захлопнутая дверь.

Шай не могла не признать, что устала. Она почти стоптала сапоги, прохаживаясь вверх-вниз по главной улице, которая разрасталась и разветвлялась все сильнее и сильнее с каждым днем — прибывающий с равнин народ разбивал где придется палатки или просто бросал фургоны гнить вдоль дороги. Ее плечи ныли от постоянных ушибов в толчее, ноги болели от подъемов по крутым склонам долины для бесед с обитателями лачуг, карабкавшихся по ним. Ее голос охрип от одних и тех же вопросов в игорных домах, курильнях дури, забегаловках для пьянчуг, которые она уже перестала различать. Во многих заведениях ее отказывались впускать. Говорили, мол, отпугивает посетителей. Вполне возможно. Наверное, только Лэмб мог сидеть и ждать, пока Кантлисс сам к нему придет, но Шай никогда не отличалась долготерпением. Это все твоя духолюдская кровь, сказала бы мать. Но она тоже не могла похвастаться терпеливостью.

— Слушай! Ты же Шай Соут?

— Как дела, Хеджес? — спросила она, хотя заранее знала ответ. Он никогда не выглядел успешным человеком, но в пути хотя бы светился надеждой. Все это утекло, оставив после себя лишь серость и рванье. Криз — не то местечко, которое отвечает вашим надеждам. Насколько она поняла, здесь мало что могло расцвести. — Думаю, ты работу ищешь?

— Ничего не могу найти… Кому нужен человек с искалеченной ногой? Никогда бы не подумала, что я вел отряд в атаку при Осрунге? — Да, она бы никогда не подумала, но он уже не раз рассказывал. — А ты все еще ищешь детишек?

— Буду искать, пока не найду. Ты ничего не слышал?

— Ты — первый человек, от которого я услышал больше пяти слов за эту неделю. Не подумала бы, что я мог командовать атакой? Не подумала бы… — Они стояли друг напротив друга, испытывая неловкость, поскольку каждый понимал, что сейчас будет. Так и вышло. — Можешь ссудить мне пару монет?

— Да, есть немного…

Она порылась в кармане и вручила Хеджесу несколько монет, которые получила час назад от Темпла в счет долга, а потом торопливо зашагала прочь. Стоять близко к неудачнику — плохая примета. Можно подцепить невезение.

— А ты не хочешь сказать мне, что пора бросить пить? — крикнул он вслед.

— Я не проповедник. Каждый волен выбирать себе способ самоубийства.

— Так и есть. А ты не такая и плохая, Шай Соут! Ты хорошая!

— Вот на этом и разойдемся, — пробормотала она, покидая Хеджеса, который уже ковылял к ближайшему питейному заведению, благо в Кризе даже увечному не приходилось для этого сильно трудиться.

— Я ищу двоих детей.

— Не могу помочь вам, но у меня есть другие новости!

Эта женщина определенно казалась странной. Когда-то отличная одежда несла на себе следы многолетнего соприкосновения с грязью и остатками еды. Распахнув изящный плащ, она вытащила стопку мятых листов бумаги.

— Это еще что? Новостные листки?

Шай уже пожалела, что заговорила с этой особой, но здесь тропинка сужалась, зажатая между гнилым ручьем и полуразвалившимся крыльцом, а толстый живот пожилой собеседницы преграждал дорогу.

— А у вас наметанный глаз! Хотите купить?

— Не уверена.

— Вас не интересует политика и власть имущие?

— Нет, когда они не затрагивают моих интересов.

— А может, ваше заблуждение и привело вас сюда?

— Я всегда считала, что виной тому моя жадность, лень и дурной нрав. Ну, само собой, изрядная доля невезения. Но пускай будет по-вашему.

— У всех было так. — Женщина не сдвинулась с места.

Шай вздохнула. Учитывая свои способности портить отношения с людьми, она попыталась проявить терпимость.

— Ну, ладно, просветите меня.

Женщина схватила верхний листок и прочитала с выражением.

— Мятежники побеждены при Малкове — разбиты войсками Союза под командованием генерала Бринта! Как вам это?

— Если их не победили второй раз, то это случилось еще до моего отъезда из Ближней Страны. И это всем известно.

— Госпожа хочет чего-то поновее? — пробормотала старуха, листая стопку. — Стирийское противостояние завершено! Сипани открывает ворота перед Змеем Талинсом!

— Так и это произошло года два тому назад… — Шай подумала, что женщина тронулась рассудком, если это имело значение в городе, где большинство обитателей находились в состоянии либо тихого помешательства, либо буйного, либо в каком-то промежуточном положении, которое не поддавалось точному описанию.

— Да, неувязочка… — Женщина послюнила грязный палец, чтобы полистать свое богатство еще раз, и вытащила бумажку, которая казалась поистине древней. — Легат Сармис угрожает границам Ближней Страны? Опасность имперского вторжения?

— Сармис угрожал границам несколько десятилетий. Из всех известных легатов он угрожал чаще и больше других.

— Значит, это верно! Это было!

— Новости скисают быстрее молока, подруга.

— А я считаю, что хорошая новость выдержана, как вино.

— Я рада, что вам нравится старое вино, но я не покупаю вчерашние новости.

Старуха баюкала бумаги, словно мать, защищающая младенца от хищников, и слегка наклонилась вперед. Под оторванным верхом ее высокой шляпы Шай увидела самые отвратительные волосы, какие только могла себе представить. Запах гнили едва не валил с ног.

— По-твоему лучше завтрашние, да? — Она оттолкнула Шай с дороги и пошла дальше, помахивая листками над головой. — Новости! Новости для вас!

Прежде чем продолжить путь, Шай пришлось успокоить дыхание. Как же она устала, черт побери. Насколько она понимала, Криз — не то место, где можно отдохнуть.

— Я ищу двоих детей.

Тот, что стоял посредине, буравил ее взглядом, который можно было считать образцом косоглазия.

— Я найду тебе детей, девочка.

Стоявший слева захохотал. Правый улыбнулся, пустив на бороду струйку слюны, обычной для любителя пожевать грибы. И судя по состоянию бороды, слюна текла у него постоянно. Вообще, много ждать от этой тройки не приходилось, но если бы Шай заговаривала только с теми, от кого ждала бы ответа, то закончила бы обход Криза в первый же день.

— Их украли с нашей фермы.

— Видно, больше там красть нечего было.

— Положа руку на сердце, признаюсь — ты прав. Их украл человек по имени Грега Кантлисс.

Веселья как не бывало. Правый нахмурился и вскочил. Левый плюнул через перила. Средний косил сильнее прежнего.

— А ты задаешь дерзкие вопросы, девчонка. Гребаные дерзкие вопросы.

— Вы не первые, кто это заметил. Пожалуй, я пойду дальше вместе со своей дерзостью.

Она повернулась, чтобы уходить, но косой спрыгнул с крыльца и загородил ей дорогу.

— А ведь ты похожа на духолюда, если присмотреться!

— Полукровка, думаю, — бросил один из его друзей.

— Четвертькровка, если на то пошло, — Шай стиснула зубы.

Косоглазие распространилось на все его лицо, скособочив его окончательно.

— На этой стороне улицы нам плевать на твою родословную.

— Конечно, лучше быть на четверть духолюдом, чем полным засранцем.

Да, она умела портить отношения с людьми. Брови мужика поползли на лоб, он шагнул к ней.

— Ах ты гребаная…

Не задумываясь, Шай положила ладонь на рукоять ножа.

— Лучше тебе стоять там, где стоишь…

Он прищурился. Очень злобно. Прямого вызова он не ожидал, но и отступить на глазах друзей не мог.

— Ты бы убрала руку с ножа, девочка, если не собираешься им воспользоваться.

— Воспользуюсь я им или нет, зависит от того, останешься ты на месте или нет. Не то чтобы я надеялась на лучшее, но вдруг окажется, что ты умнее, чем выглядишь на первый взгляд.

— Оставь ее в покое. — Крупный мужчина появился в дверном проеме.

Даже здоровенный, если говорить правду. Его кулак, пожалуй, превосходил по размерам голову Шай.

— Можешь сваливать, — огрызнулся Косой.

— Могу, но не хочу. — Незнакомец повернулся к Шай. — Говоришь, что ищешь Кантлисса?

— Верно.

— Не говори ей ничего! — заорал Косой.

— Заткнись, — взгляд здоровяка вернулся к нему. — Или я тебя заткну. — Ему пришлось пригнуть голову, чтобы пройти в дверь. Оставшимся двоим пришлось потесниться на крыльце — ему требовалось очень много места. Вне полумрака здания он казался еще больше. Пожалуй, выше Лэмба, возможно, шире в плечах и с большим обхватом грудной клетки. Настоящий великан. Говорил он негромко, с чуть заметным северным произношением. — Не обращай внимания на этих полудурков. Они рвутся в бой, когда уверены в победе, а иначе трясутся, словно хворостинка. — Он спустился по ступеням, которые стонали под его сапогами, и навис над Косым. — Кантлисс той же породы. Надутый болван с кучей дурных привычек. — Несмотря на впечатляющие размеры, на лице его читалась глубокая печаль. Светлые усы обвисли, белая щетина покрывала щеки. — Что-то похожее на то, чем раньше был я, если говорить начистоту. Но я слыхал, что он должен Папаше Кольцу очень много денег. И он отсутствует вот уже довольно долго. Больше мне нечего сказать тебе.

— Спасибо и на этом.

— Рад помочь. — Здоровяк вперил в Косого голубые глаза. — Прочь с ее дороги.

Косой как-то по-особенному мерзко зыркнул на Шай, но она уже привыкла к его роже и перестала обращать внимание. Попытался подняться по ступенькам, но великан не пустил его.

— Сойди с ее пути туда, — он кивнул на ручей.

— Влезть в стоки?

— Ты влезешь в стоки, или я положу тебя в них.

Бормоча под нос ругательства, Косой шагнул на осклизлые камни и по колени забрел в смешанную с дерьмом воду. Здоровяк приложил одну ладонь к груди, а второй сделал широкий жест, предлагая Шай пройти.

— Благодарю, — кивнула она, проходя мимо. — Приятно встретить приличного человека на этой стороне улицы.

— Не позволяй, — фыркнул он, — маленькой доброте одурачить себя. Ты говорила, что ищешь детей?

— Да, это мои брат и сестра. А что?

— Может быть, я смогу чем-то помочь.

— А с чего бы это? — Шай привыкла рассматривать все бескорыстные предложения помощи со здоровым подозрением.

— Потому что я знаю, каково это — потерять семью. Как будто утратить частичку себя, так ведь? — После недолгого размышления Шай решила, что он прав. — Я был вынужден оставить свою семью на севере. Я знаю, так лучше для них. Единственно правильный выход. Но душа все еще болит. Никогда не верил, что так будет. Нельзя сказать, что я ценил родных, когда был рядом. Но память сидит во мне.

Он так печально ссутулился, что Шай стало его жаль.

— Ну, если хочешь, можем прогуляться вместе. Я заметила, что люди серьезнее относятся к моим расспросам, когда за плечом у меня возвышается здоровенный ублюдок.

— К сожалению, это действует в большинстве случаев, — ответил северянин, пристраиваясь рядом. Там, где ей приходилось делать три шага, ему хватало двух. — Ты здесь одна?

— Приехала с отцом. Ну, он мне вроде отца.

— Как можно быть вроде отца?

— У него получилось.

— Но он отец тех детей, которых ты ищешь?

— Тоже вроде.

— А почему он не помогает искать?

— У него свой способ. Он строит дом на той стороне улицы.

— Тот новый, который я видел?

— Металлообработка Маджуда и Карнсбика.

— Добротное здание. Большая редкость здесь. Но не понимаю, как это поможет в поиске ваших малышей.

— Он нашел кое-кого, кто поможет.

— Кого же?

Обычно Шай не «светила» свои карты, но что-то в этом человеке располагало к доверию.

— Мэр.

Он с присвистом втянул воздух.

— Да я бы скорее сунул гадюку себе в штаны, чем доверился этой женщине.

— Как по мне, она слишком скользкая.

— Меня учили не доверять людям, которые не называют своего настоящего имени.

— Да? Но ты мне своего не назвал.

— Думал обойтись, — вздохнул здоровяк. — Люди сразу относятся ко мне по-другому, когда узнают имя.

— Он смешное, что ли? Вроде Жопен, что ли?

— Это я почел бы за милость… От моего имени не смеются, как бы горько это ни звучало. Не поверишь, когда узнаешь, сколько усилий я сам для этого приложил. Годы труда! А теперь никакой возможности остаться незаметным. Я сам мастерски выковал звенья своих цепей.

— По-моему, все мы частенько занимаемся чем-то подобным.

— Очень даже возможно… — Он остановился и протянул ей руку. Пожатие большой теплой ладони заставило Шай вновь почувствовать себя ребенком. — Мое имя…

— Глама Золотой!

Здоровяк вздрогнул, повел плечами и медленно обернулся. Посреди улицы стоял молодой человек. Крупный, со шрамом на губе, в драной куртке. Он слегка пошатывался, поскольку, на взгляд Шай, пил давно и запойно. Возможно, накатил для храбрости, хотя в Кризе народ не искал особую причину, чтобы напиться. Бродяга указал на них трясущимся пальцем, вторая ладонь дрожала на рукояти большого ножа, висящего на поясе.

— Ты убил Медведя Стоклинга? — проорал он. — Ты, типа, выигрывал все поединки? — И плюнул в грязь под ноги северянину. — Выглядишь так себе.

— А я и есть так себе, — мягко ответил здоровяк.

Парень заморгал, ошеломленный новостью.

— Ладно… Я, мать твою, вызываю тебя, ублюдок!

— А если я не хочу?

Нахмурившись, парень оглядел людей у входов в дома, которые побросали все дела ради такого зрелища. Облизал губы, все еще не до конца уверенный в себе. Потом увидел Шай и предпринял еще одну попытку.

— А это что за сука? Твоя подстил…

— Не заставляй меня убивать тебя, мальчик. — Северянин говорил без угрозы, скорее с мольбой. Его глаза переполняла печаль.

Парень вздрогнул, побледнел, пальцы задрожали сильнее. Бутылка — хитрый кредитор. Она может ссудить вам немерено отваги, но потребовать возврата долга в самый неподходящий миг. Он шагнул назад и снова плюнул.

— Дело, мать его так, того не стоит.

— Точно не стоит.

Золотой внимательно следил за отступающим парнем, который вскоре развернулся и ускорил шаги. Несколько разочарованных вздохов, несколько пожатий плечами, и люди вернулись к обычной болтовне.

Шай сглотнула пересохшим ртом:

— Так ты — Глама Золотой?

Он медленно кивнул.

— Хотя я и не представляю, чего во мне нашли золотого в это время. — Потер ладонь о ладонь, продолжая наблюдать за нырнувшим в толпу пьяницей. Шай заметила, что пальцы северянина дрожат. — Дьявольская штука — известность. Просто дьявольская…

— Ты выступишь от лица Папаши Кольцо в предстоящем бое, да?

— Ну, типа того. Хотя, должен сказать, я очень надеюсь, что схватка не состоится. Я слышал, Мэр до сих пор не нашла бойца. — Прищурив светлые глаза, он повернулся к Шай. — А ты ничего не слышала?

— Нет, ничего, — ответила она, изо всех сил стараясь улыбаться, но безуспешно. — Совсем-совсем ничего.

Кровь близко

Рассвет только-только вступал в свои права, ясный и холодный. Грязь покрылась корочкой льда. Лампы в домах по большей части потухли, догорели факелы, которые подсвечивали вывески, но небо сияло звездами. Сотни и сотни, сверкающие, как драгоценные камни, складывались в водовороты, течения и мерцающие созвездия. Темпл задрал голову и, открыв рот, поворачивался, поворачивался и поворачивался, пока не закружилась голова, наслаждаясь красотой небосвода. Как странно, что он не замечал его раньше. Может, потому, что не отрывал взгляда от земли?

— Ты веришь, что найдешь там ответ? — спросил Берми. Его дыхание, как и дыхание лошадей, поднималось облачками пара.

— Я не знаю, где искать ответ.

— Ты готов?

Темпл оглянулся и посмотрел на дом. Балки перекрытия, большая часть стропил, оконные лутки и ставни — скелет будущего здания — чернели на фоне освещенного звездами неба. Не далее чем прошлым утром Маджуд хвалил его за отличную работу, мол, даже Карнсбик сочтет деньги потраченными не зря. Ощутив прилив гордости, Темпл задумался: а когда в последний раз он испытывал подобное чувство? Но он почти всегда бросал дело на полпути. И с этим не поспоришь.

— Можешь ехать на вьючной лошади. До холмов всего день или два.

— Почему бы и нет? — За несколько сотен миль верхом на муле его задница приобрела твердость деревяшки.

Плотники в амфитеатре уже беспорядочно слонялись, начав утреннюю работу. На открытой стороне они возводили несколько рядов скамеек, чтобы принять как можно больше зрителей. Сквозь стойки, поперечины и укосины виднелись темные склоны холмов. Постройка делалась на тяп-ляп, криво, косо, из необструганных досок, кое-где Темпл разглядел стволы деревьев с торчащими ветками.

— Всего несколько недель до большой схватки.

— Жалко, что мы ее пропустим, — сказал Берми. — А теперь давай поспешим, большая часть парней уже далеко впереди.

Темпл засунул новенькую лопату под один из ремней вьючного седла, двигаясь все медленнее и медленнее, пока совсем не остановился. Вот уже пару дней он не видел Шай, хотя продолжал все время думать о долге. Он подумал — наверное, она продолжает упорные поиски. Можно только восхищаться человеком столь целеустремленным, невзирая на цену, невзирая на трудности. Особенно когда ты сам ничего не можешь довести до конца. Даже если очень хочешь.

Он размышлял мгновение, другое, стоя по щиколотки в полузамерзшей жиже, а потом шагнул к Берми и положил ладонь на плечо стирийца.

— Я не еду. Огромное спасибо за предложение, но у меня есть дело, которое я должен закончить. И долг, который нужно отдать.

— С каких пор ты заморачиваешься долгами?

— С этих самых, как я думаю.

Берми смотрел озадаченно, будто размышлял — не шутка ли это?

— Я могу тебя переубедить?

— Нет.

— Твое мнение всегда менялось от дуновения ветерка.

— Похоже, люди меняются.

— А твоя лопата?

— Возьми себе. Это подарок.

— Тут дело в женщине, да? — прищурился Берми.

— Да, но это не то, что ты подумал.

— А она-то что думает?

— Тоже не об этом, — фыркнул Темпл.

— Ладно, поглядим, — Берми запрыгнул в седло. — Ты еще пожалеешь, когда мы вернемся с самородками, здоровенными, как конские яблоки.

— Думаю, я пожалею даже раньше. Такова жизнь.

— Это точно! — Стириец, прощаясь, приподнял шляпу. — С этой сволочью не поспоришь!

Он пришпорил коня и порысил по главной улице. Грязь полетела из-под копыт прямо на подвыпивших старателей, не успевших убраться с дороги.

Темпл глубоко вздохнул. Трудно сказать, не начал ли он сожалеть прямо сейчас? Потом нахмурился. Один из пошатывающихся старателей — старик с бутылкой в руке и дорожками слез на щеках — выглядел знакомым.

— Иосиф Лестек? — Темпл поддернул штаны и перебрался через улицу. — Что случилось?

— Позор! — воскликнул актер, стуча себя в грудь. — Толпа… безвкусица… Мое выступление… освистали. Культурная феерия и… позор! — Он схватил Темпла за грудки. — Меня прогнали со сцены! Меня! Иосифа Лестека! Я владел театрами Мидерленда, как будто они были моими собственными! — Он вцепился в собственную рубаху, измаранную спереди. — Забросали дерьмом! И заменили на три девки с голыми сиськами! Под восторженные рукоплескания, должен заметить. Это все, что нужно зрителями в наше время? Сиськи?!

— Думаю, они всегда пользуются успехом…

— Все кончено! — взвыл Лестек в небо.

— Заткни пасть! — отозвался кто-то из окна.

— Давай, я отведу тебя к Камлингу, — сказал Темпл и взял актера под локоть.

— Камлинг?! — Старик вырвался, размахивая бутылкой. — Гребаный червяк! Сраный предатель! Он вышвырнул меня из своей гостиницы! Меня! Меня! Лестека! Но я отомщу ему!

— Не сомневаюсь.

— Он еще увидит! Они все увидят! Мое лучшее представление еще впереди!

— Они все увидят, но, думаю, лучше утром. Есть еще гостиницы…

— Я без гроша! Я продал фургон, спустил за бесценок реквизит, заложил костюмы! — Лестек рухнул в грязь на колени. — У меня остались лишь те тряпки, что на мне.

Темпл выдохнул пар и поднял глаза к звездному небу. Видимо, в этот раз он выбрал трудный путь. Странное дело, но мысль его обрадовала. Наклонившись, он помог старику подняться на ноги.

— В моей палатке хватит места на двоих, если ты сможешь терпеть мой храп.

— Я не заслуживаю такой доброты! — пошатнулся Лестек.

— Я тоже, — пожал плечами Темпл.

— Мальчик мой… — пробормотал актер, и его стошнило на рубаху Темпла.

Шай нахмурилась. Она была уверена, что Темпл сейчас взгромоздится на вьючную лошадь и уедет прочь, растоптав копытами ее детскую доверчивость и растворившись без вести. Но он всего лишь отдал старателю лопату и попрощался с ним. А потом потащил измазанного дерьмом старика к недостроенной кузнице Маджуда. Люди — загадка без ответа.

Теперь она часто не спала по ночам. Следила за улицей. Думала, вдруг увидит въезжающего Кантлисса, хотя понятия не имела, как он выглядит. Или надеялась ненароком повстречать Пита и Ро, но сомневалась, что сумеет узнать их. Но главным образом она размышляла. О брате и сестре, о Лэмбе, о предстоящем поединке. О лицах и событиях, которые начала забывать.

Джег с надвинутой на глаза шляпой повторял: «Драконица, Драконица…» Додд, удивленно смотревший на ее стрелу в своей груди. И тот служащий из банка, который обратился к ней так вежливо, будто видел перед собой важного посетителя, а не грабителя: «Чем могу вам помочь»? Дело закончилось тем, что она убила его ни за что ни про что. И та девчонка, которую повесили, перепутав с ней. Она покачивалась с петлей на шее, и открытые глаза будто говорили: почему я, а не ты? Но Шай не знала ответ даже приблизительно.

В эти неспешные, темные часы ее голова полнилась сомнениями, как дырявая шлюпка болотной водой, погружаясь и погружаясь, несмотря на безумное отчерпывание. Она представляла смерть Лэмба, как будто она уже настала, Пита и Ро, чьи кости белели где-то на равнине. Из-за этих мыслей она чувствовала себя предательницей, но как выгнать из головы мысль, которая там уже поселилась?

Здесь только смерть давала ответы на все вопросы. Только она могла положить конец спорам и разногласиям, задушить надежду и перечеркнуть планы. Лиф, сыновья Бакхорма, целая куча духолюдов там на равнинах. Люди в Кризе, погибшие в драках, или от горячки, или по глупой случайности, как тот пастух, которого лягнула в лоб кобыла его брата, или торговец башмаками, найденный утонувшим в сточной канаве. Смерть ходила среди них, а когда настанет пора, то придет к каждому.

По улице простучали копыта. Шай вытянула шею, разглядев мерцающие факелы и людей, жмущихся к зданиям, чтобы убраться с дороги дюжины проскакавших всадников. Глянула на Лэмба, который возвышался под одеялом весь в обрывках теней. На голове виднелось только ухо и большая отметина на нем. Зато хорошо слышалось глубокое ровное дыхание.

— Ты проснулся?

— Теперь да, — вздохнул он.

Приезжие осадили коней перед Игорным Храмом Мэра, отсветы факелов скользнули по их обветренным суровым лицам. Шай отвернулась. Ни Ро, ни Пита среди них не было. Как, впрочем, и Кантлисса.

— К Мэру прибыли еще головорезы.

— Слишком много вооруженных мужчин, — пробормотал Лэмб. — Не надо быть гадальщиком на рунах, чтобы понять — кровь близко.

Снова стучали копыта. Взрыв хохота и негромкий женский крик сменились стуком молотка от близкого амфитеатра — напоминание о приближающемся зрелище.

— А что делать, если Кантлисс не приедет? — проговорила она в темноте. — Как мы тогда найдем Пита и Ро?

Лэмб медленно сел, причесывая пальцем седые лохмы.

— Будем продолжать искать.

— А что, если… — Все время, пока Шай об этом думала, она не находила сил высказать вслух. До сих пор. — Вдруг они умерли?

— Мы будем искать, пока не удостоверимся окончательно.

— А что, если они погибли на равнинах и мы никогда не узнаем наверняка, так это или нет? Каждый минувший месяц увеличивает вероятность, что мы никогда ничего не узнаем. Все меньше надежд их разыскать, и все больше вероятность потерять навеки. — Голос ее сорвался на писк, но она ничего не могла с собой поделать. — Они могут быть где угодно, живые или мертвые. Как мы найдем двоих детей в этих пустошах, даже не нанесенных на карты? Когда нам придется оставить поиски? Когда мы сможем остановиться?

Он отбросил одеяло, сложил его и, передернувшись, сел на корточки, внимательно глядя в лицо Шай.

— Ты можешь остановиться в любой миг, когда захочешь. Ты и так зашла очень далеко по этому трудному пути — он долгий и тяжелый, а со временем станет еще длиннее и тяжелее. Я дал клятву твоей матери, и я сдержу ее. Потрачу столько времени, сколько потребуется. И пусть в мою дверь стучатся предложения получше… Но ты молода. Вся жизнь у тебя впереди. Никто не посмеет обвинить тебя, если ты остановишься.

— Я справлюсь, — Шай улыбнулась и смахнула слезы. — И ведь у меня нет другой жизни пока, верно?

— Ты — моя опора, — сказал Лэмб, отбрасывая одеяло с ее постели. — Дочь или нет, не важно.

— Наверное, я просто очень устала.

— А кто бы не устал?

— Все, чего я хочу, это вернуть их назад, — прошептала она, скользнув под одеяло.

— И мы вернем их, — северянин заботливо укрыл ее и опустил на плечо тяжелую ладонь. Шай в этот миг почти верила ему. — А теперь поспи немного…

В комнате царила темнота, за исключением робкого рассвета, проглянувшего между занавесками и окрасившего в серый цвет одеяло Лэмба.

— Ты в самом деле намерен драться с этим Гламой Золотым? — спросила она после недолгого молчания. — Он кажется неплохим человеком.

Лэмб не отвечал очень долго. Шай даже подумала, что он уснул.

— К своему стыду, должен признаться, — проговорил он наконец. — Я убивал лучших, чем он, людей по более мелочным причинам.

Компаньон поневоле

Вообще-то, Темпл не мог не признать, он был человеком, который не соответствовал его же собственным высоким требованиям. Да и низким тоже. Он принимал участие в мириадах начинаний, большинства из которых приличный человек постыдился бы. В итоге из-за смеси разочарования, нетерпения и увлечения новыми идеями он не мог припомнить хоть какое-то дело, доведенное до конца, не брошенное на полпути или потерпевшее полный крах.

Вот поэтому лавка Маджуда, приближающаяся к завершению, стала для него приятной неожиданностью.

Один из сулджиков, что путешествовал с Братством через равнины, оказался мастером-кровельщиком. Лэмб приложил свои девять пальцев к каменной кладке и показал отличное умение. Позже появились Бакхормы всей семьей, распилили бревна на доски и обшили стены. Даже лорд Ингелстед на время перестал просаживать деньги в карты и дал совет, что касается покраски. Плохой совет, но ведь это не главное.

Темпл вышел на улицу, придирчиво оглядывая фасад почти законченного здания — не хватало лишь перил и стекол в окнах, — и не сумел сдержать улыбку до ушей, самую радостную и довольную за последнее время. И чуть не свалился от приятельского хлопка по плечу.

Обернувшись, он ожидал увидеть холодное лицо Шай, явившуюся напомнить, что долг давно не погашался, и остолбенел.

За его спиной стоял мужчина. Невысокий, но широкоплечий. Лицо его обрамляли рыжие бакенбарды. Через толстые стекла очков глаза его казались маленькими, а улыбка по сравнению с ними выглядела огромной. На нем отлично сидела пошитая по мерке одежда, но руки покрывали отметины от тяжелой работы.

— А я и не надеялся увидеть столь великолепное творение плотницкого искусства в этой глуши! — Он презрительно кивнул в сторону деревянных сидений, беспорядочно окруживших амфитеатр. — Разве что-то другое можно увидеть в здешней разрухе? — Схватив Темпла за руку, он указал на лавку Маджуда. — Это прекрасный пример воплощения в жизнь плотницкого ремесла! Строгие линии, тщательная работа, смелое смешение различных стилей, которое прекрасно подчеркивает присутствие здесь авантюристов из множества стран и народов, которые осваивают целину. И все это от моего имени! Я поражен, сударь!

— Вас… зовут…

— Точно! — он ткнул пальцем в вывеску над парадным входом. — Я — Хонриг Карнсбик, ценнейшая часть общества «Маджуд и Карнсбик». — Он обхватил Темпла и расцеловал его в обе щеки, потом выудил из жилетного кармана монету. — Это небольшая прибавка к вашей оплате. Щедрость всегда приносит плоды, как я утверждаю!

— Вы утверждаете? — Темпл глянул на серебряную монету в пять марок.

— Утверждаю! Не всегда деньгами, не всегда сразу, но очень часто приносит плоды добра и дружбы, которые, в конечном счете, дороже любых денег.

— Дороже денег? Я хочу сказать, вы так считаете?

— Именно так! А где мой партнер, Маджуд? Где этот старый скряга с сердцем, вытесанным из скалы?

— Не думаю, что он ждал вашего приезда…

— Я тоже не ждал! Но как мне было оставаться в Адуе в то время, как… все это… — Он широко раскинул руки, будто желая обхватить суетливый, шумный и вонючий Криз. — Все это живет без меня! Кроме того, у меня появилась увлекательнейшая новая идея, которую я просто обязан обсудить с ним. В наше время пар служит…

— Что?

— Все техническое сообщество взволновано после демонстрации новой поршневой машины Скигбарда, приводимой в действие сжиганием угля.

— Чем? Что?

Карнсбик поднял очки на лоб и окинул взглядом холмы за городской чертой.

— Первые пробы минералов оказались весьма обнадеживающими. Я подозреваю, мальчик мой, что золото в этих горах черное! Черное, как… — Он замер, уставившись на крыльцо дома. — Нет… Не может быть… — Опустил вниз очки и открыл рот. — Знаменитый Иосиф Лестек?

Закутанный в одеяло, с многодневной седой щетиной на щеках актер озадаченно моргал в дверях.

— Ну… да…

— Многоуважаемый сударь! — Карнсбик взбежал по ступеням, напугав одного из сыновей Бакхорма так, что тот уронил молоток, схватил Лестека за руку и затряс напористее, чем справилась бы любая паровая машина. — Для меня честь познакомиться с вами! Великая честь! Я наслаждался вашим Байазом на одном из спектаклей в Адуе! Подлинное восхищение!

— Вы слишком добры ко мне, — бормотал актер, в то время как неистово обходительный партнер Маджуда заталкивал его в лавку. — Хотя я уверен, что мое лучшее представление еще впереди…

Темпл смотрел им вслед. Карнсбик оказался вовсе не таким, как ожидалось. Но ведь так часто бывает в жизни. Он вновь задумался, с чувством удовлетворения рассматривая стройку, и опять чуть не упал от удара по плечу. Серьезно разозлившись, он повернулся к Шай:

— Да получишь ты свои деньги, кровососка!

На это раз позади него оказался уродливый парень с маленьким личиком и огромным лысым черепом.

— Мэр… хочет… тебя… видеть… — протянул он нараспев, будто слова плохо заученной роли.

Темпл мысленно перебрал все причины, по которым кто-то из обладающих здесь властью хотел бы его смерти.

— Ты уверен, что меня? — Посыльный кивнул. Темпл проглотил комок в горле. — А она сказала зачем?

— Не говорила. Не спрашивал.

— А если я не захочу пойти?

Крохотное личико сморщилось от непосильного умственного усилия.

— Отказ… не обсуждался…

Быстро посмотрев по сторонам, Темпл убедился, что ни от кого из людей поблизости помощи он не получит. А кроме всего прочего, Мэр была в числе людей, чьи распоряжения здесь принято выполнять. Если она захотела с ним повидаться, то добьется своего любым способом. Он беспомощно передернул плечами, как лист под порывами ветра, и доверился Богу. Последнее время Он не подводил.

Мэр пристально глядела через разделяющий их стол. Довольно долго тянулась глубокомысленная тишина. Люди с завышенной самооценкой обычно наслаждаются, когда предстают перед другими в подобном образе, мысленно внимая лестным отзывам, которыми должны осыпать их восхищенные зрители. Но Темпл воспринимал молчание, как пытку. В ее оценивающем взгляде он видел собственное разочарование от осознания своей никчемности и вертелся на стуле, страстно желая, чтобы испытание прекратилось.

— Я чрезвычайно польщен любезным приглашением, ваше мэр… ство… — выдавил он, обессилев окончательно. — Но…

— Зачем ты здесь?

Старик под окном, который до сего мгновения ничем не выдавал своего присутствия, издал дребезжащий смешок.

— Иувин и брат его Бедеш обсуждали этот вопрос семь лет и чем больше спорили, тем дальше уходили от ответа. Я — Захариус, — он подался вперед, протягивая ладонь с узловатыми кривыми пальцами и черными полумесяцами грязи под ногтями.

— Как Мага? — спросил Темпл, осторожно пожимая руку.

— Именно. — Старик вцепился в его ладонь, потрогал мозоль на указательном пальце, которая сохранялась, несмотря на то, что Темпл не держал перо уже много недель. — Грамотей, — сказал Захариус, и кучка голубей на подоконнике внезапно пришла в ярость, хлопая крыльями и бросаясь друг на друга.

— Я владею многими ремеслами. — Темплу удалось вырвать пальцы из удивительно цепкой ладони старика. — Я обучался истории, богословию и законам в Великом Храме Дагоски у Хаддиша Кадии. — Услышав это имя, Мэр резко вскинула голову. — Вы его знали?

— Целую жизнь тому назад. Я восхищалась этим человеком. Он всегда провозглашал и делал одно и то же. Делал то, что считал правильным, независимо от того, насколько было тяжело.

— Я — полная его противоположность, — вздохнул Темпл.

— Различные цели требуют приложения различных талантов, — подчеркнула Мэр. — У тебя есть опыт в составлении соглашений?

— Так получилось, что я составлял договор о мирном соглашении и перенесении границы. Раз или два, когда жил в Стирии. — Он принял участие в позорном и совершенно незаконном захвате чужой земли, но честность — удел плотников и священников, а никак не законников.

— Я хочу, чтобы ты подготовил соглашение для меня, — заявила Мэр. — Такое, чтобы Криз и часть Дальней Страны вокруг него перешли бы под управление и защиту Империи.

— Старой Империи? Но большинство переселенцев родом из Союза. Мне кажется, разумнее было бы…

— Только не в Союз!

— Понимаю. Не хочу нарываться на неприятности… Последнее время я ввязываюсь в них слишком часто. Но мне кажется, что единственный закон, который уважают здесь, это тот, у которого острие на конце.

— Сейчас да, вполне возможно, — Мэр не отрывалась от окна, изучая толпу, роящуюся внизу. — Но золото иссякнет, старатели уедут прочь. Пушные звери разбегутся — уедут прочь трапперы. За ними игроки, разбойники, шлюхи… И кто же останется? Такие, как твой друг Бакхорм, который построил дом и разводит коров в дне пути от города. Или твой друг Маджуд, о чью чудесную лавку и кузницу при ней ты мозолил руки несколько минувших недель. Люди, которые выращивают товары, изготавливают товары, продают товары. — Возвращаясь к столу, она грациозно подхватила бутылку и стакан. — Эти люди уважают законы. Может, они не любят законников, но принимают их как неизбежное зло.

Она плеснула в стакан, но Темпл отказался.

— У нас со спиртным были долгие и болезненные беседы, и мы пришли к мнению, что согласие между нами невозможно.

— Мы с выпивкой тоже не слишком дружим. — Она пожала плечами и отставила бутылку. — Но продолжим обсуждение.

— Я подготовил черновик. — Захариус порылся в складках плаща, повеяв запахом гнилого лука, и вытащил папку бумажек, разных по размеру и исчерканных самым неразборчивым почерком, какой Темпл видел. — Вот тут я выделил основные вопросы. В идеале — статус анклава, наполовину автономии, под протекторатом Империи с выплатой номинальных налогов в метрополию. Есть прецедент. Город Колкиса обладает похожим статусом. Этот, как его… Ну, как эта штука называется? Ну, вы знаете… — Он зажмурился и хлопнул себя по лбу, как будто мог выбить ответ.

— А у вас есть опыт в обращении с законом, — оценил Темпл, полистав бумаги.

— С Имперским законом, — отмахнулся старик измазанной соусом рукой. — И причем, весьма старым. Но соглашение должно учитывать законодательство Союза, а также местные традиции.

— Приложу все усилия. Но договор ничего не значит, пока его не подпишут представитель местного населения и… Ну, я полагаю, император должен подписать тоже.

— Имперский легат обладает частью полномочий императора.

— У вас кто-то есть на примете?

Мэр и Захариус переглянулись.

— Говорят, легионы легата Сармиса всего в четырех неделях пути отсюда.

— Насколько я понимаю, легат Сармис не совсем тот человек, которого уместно приглашать. А его легионы — тем более.

— Уже речь не идет о выборе, — Мэр обреченно пожала плечами. — Папаша Кольцо желает привести Криз в Союз. Насколько мне известно, переговоры зашли довольно далеко. Но я не позволю им завершиться.

— Понимаю, — кивнул Темпл.

Их противостояние перешло на межгосударственный уровень и на этом, похоже, не остановится. Но разгорающиеся споры кормят и поят законников. Темпл вдруг признался себе, что испытывает определенную тягу вновь заняться ремеслом стряпчего. Если бы это не было так похоже на легкий путь.

— Сколько времени тебе понадобится, чтобы подготовить документ? — спросила Мэр.

— Несколько дней. Но я должен завершить лавку Маджуда…

— Займись моим делом в первую очередь. Плата составит двести марок.

— Две… сотни?

— Достаточно?

Нет, это точно легкий способ. Темпл откашлялся, и все равно голос оставался охрипшим.

— Вполне достаточно, но… Вначале я закончу стройку. — Удивление от собственного упрямства оказалось сильнее, чем от щедрости Мэра.

— Ты — человек, который любит все доводить до конца, — одобрительно кивнул Захариус.

— Совсем наоборот, — только и смог улыбнуться Темпл. — Но мне всегда хотелось им стать.

Праздник

Они собрались почти все. Былое Братство воссоединилось вновь. Конечно, кроме Лифа и остальных, кто остался лежать в земле там, на равнинах, плоских и пустых. Но остальные пришли. Смеялись, хлопали друг дружку по плечам, врали напропалую о своих успехах. Вспоминали кое-какие события из их путешествия, невольно окрашивая в розовые тона. Многие отмечали, в каком прекрасном здании теперь размещена компания «Маджуд и Карнсбик». Наверное, Шай тоже следовало обмениваться шутками, чтобы не отстать от остальных. Ведь как давно она в последний раз развлекалась по-настоящему? Но она всегда замечала, что предстоящую вечеринку легче ждать и обсуждать, чем участвовать в ней.

Даб Свит горько жаловался на старателей, которых водил в холмы. Они умудрились «кинуть» его раньше, чем он «кинул» их. Кричащая Скала кивала и неодобрительно ворчала, когда он ошибался в рассказе. Иосиф Лестек пытался охмурить одну из шлюх историями из расцвета его известности. А она невинно интересовалась, было ли это до постройки амфитеатра, возраст которого насчитывал самое малое тысячу лет.

Савиан с Лэмбом переговаривались в углу, как будто дружили с раннего детства. Хеджес уединился в другом, не расставаясь с бутылкой. Бакхорм с женой прихватили весь свой выводок, который теперь путался в ногах у гостей. Ну, понятное дело, за исключением тех, кто погиб в диких краях.

Шай вздохнула и помянула глотком Лифа и прочих, кого теперь с ними не было. Наверное, в обществе мертвых она чувствовала бы себя более уместно.

— И я пас стадо, плетясь в хвосте у этих людей!

Она повернулась к двери и застыла от неожиданности. Там стоял более успешный брат-близнец Темпла — в новенькой черной одежде, вычищенный, словно принц, с коротко подстриженной пропыленной бородой. У него откуда-то взялась новая шляпа, а в придачу к ней новые манеры, которые подходили больше хозяину дома, чем строителю.

Шай почувствовала укол разочарования, и не столько от того, что увидела его таким новым и необычным, а от того, что поняла — хотела она увидеть прежнего.

— Темпл! — раздались веселые голоса.

Народ столпился, чтобы поздороваться с ним.

— Кто бы мог подумать, что такого плотника можно выловить из реки?! — восклицал Карнсбик, обнимая его за плечи, словно знал всю жизнь.

— В самом деле, удачная находка! — поддакнул Маджуд, как если бы сам выловил Темпла из реки, а потом ссудил деньги, а Шай в то время была где-то в дюжине миль.

Она провела языком по зубам, размышляя, как же трудно в этом мире получить заслуженную благодарность. Хотела плюнуть, но, увидев заранее осуждающий взгляд Лулайн Бакхорм, проглотила слюну.

Наверное, она должна радоваться, что спасла утопающего и подтолкнула его к лучшей жизни, несмотря на прямо противоположное мнение окружающих. Хоть в колокола звони! Но вместо того испытывала мерзкое чувство, будто ее тайна стала достоянием общественности, а потом сообразила, что размышляет, кто же мог ее разболтать, и ощутила досаду, которая перешла в злость на саму себя за детские обиды. Поэтому Шай отвернулась лицом к стене и отхлебнула из бутылки. Бутылка, черт побери, не изменит тебе никогда! Она всегда разочаровывает тебя одинаково.

— Шай?

Она натянула маску удивления, будто увидела его только сейчас.

— О! Если это не всеми любимый утопленник, то, должно быть, величайший зодчий собственной персоной.

— Он самый, — сказал Темпл, приподнимая новенькую шляпу.

— Выпьешь? — Она протянула бутылку.

— Мне не стоит пить.

— Слишком хорош, чтобы пить со мной?

— Недостаточно хорош. Я никогда не могу остановиться на полпути.

— На полпути куда?

— Лицом в блевотине. Так у меня обычно заканчивается.

— А ты отпей, а я тебя поймаю, если вздумаешь падать.

— Похоже, не в первый раз. — Он поднес горлышко к губам и скривился, будто получил сапогом промеж ног. — Боже! Из чего это гонят?!

— Я думаю, это один из тех вопросов, на которые лучше не знать ответа. Как и на тот, сколько стоит твой наряд.

— Я торговался изо всех сил, — он постучал себя в грудь, стараясь вернуть голос. — Ты бы гордилась мной.

— Гордость мне не к лицу, — фыркнула Шай. — По-любому, думаю, дороговато для человека, который в долгах по уши.

— В долгах, говоришь?

Вот это была привычная тема, по крайней мере.

— В последний раз, когда мы обсуждали твой долг…

— Сорок три марки?

С глазами, лучащимися торжеством, он протянул вперед палец, с которого, тихонько покачиваясь, свисал кошелек.

Шай моргнула, а потом схватила кошелек и порывисто раскрыла его. Внутри оказалась куча монет самой разной чеканки, из тех, что имели хождение в Кризе, но по большей части серебряные. На глазок — около шестидесяти марок.

— Ты принялся за воровство?

— Еще хуже. За законы. Я добавил еще десять марок сверху в благодарность за помощь. В конце концов, ты спасла мне жизнь.

Она понимала, что должна улыбнуться, но почему-то, наоборот, скривилась.

— Ты уверен, что твоя жизнь стоит столько?

— Для меня, да. А ты думала, что я никогда не заплачу.

— Я думала, что ты при первой же возможности выскользнешь и удерешь ночью. Или раньше умрешь.

— Об этом я тоже подумывал, — вскинул брови Темпл. — Похоже, я удивил нас обоих. Надеюсь, что приятно.

— Конечно, — соврала она, пряча кошелек.

— А ты не собираешься пересчитать?

— Я тебе доверяю.

— Да? — Он выглядел взаправду удивленным ее словами, как и она тем, что произнесла их.

— Если там обнаружится недостача, я всегда смогу выследить тебя и убить.

— Хорошо осознавать, что о тебе помнят.

Они постояли, помолчали, прислонившись к стене и озирая комнату, полную веселой болтовни их друзей. Шай скосила глаза и обнаружила, что Темпл глядит на нее, словно проверяет — смотрит она на него или нет? Она притворилась, что решила понаблюдать за Хеджесом. Внезапно она почувствовала стеснение, что Темпл стоит так близко. Как будто после погашения долга исчезло что-то, что связывало их.

— Это здание — отличная работа! — Ничего лучшего не пришло ей в голову для разговора даже после размышлений.

— Отличная работа, и выплаченный долг. Кое-кто из моих знакомых не узнал бы меня.

— Я не уверена, что узнаю тебя.

— Это хорошо или плохо?

— Не знаю.

Снова повисло молчание. А в комнате становилось все жарче и жарче от собравшихся людей. И лицо Шай разгорелось тоже. Она передала Темплу бутылку. Тот не отказался, отхлебнул хороший глоток и вернул. Она тоже отпила.

— И о чем нам теперь говорить, когда ты больше не должен?

— О том же, о чем и все, я полагаю.

— А о чем они говорят?

Темпл, прищурившись, оглядел комнату.

— Кажется, обсуждение качества моей работы имеет успех…

— Еще немножко, и гордыня переполнит тебя настолько, что подломятся ноги.

— Многие говорят о грядущем бое…

— Я достаточно о нем наслышана.

— Ну, всегда остается погода.

— Я тут недавно заметила — на главной улице очень грязно.

— А я слышал, скоро станет еще грязнее.

Он усмехнулся уголком рта, и Шай улыбнулась в ответ. В конце концов, расстояние между ними не стало больше.

— Может, скажешь пару слов для начала? — Когда перед Шай возник откуда ни возьмись Карнсбик, она поняла, что уже слегка перебрала.

— Слов о чем? — спросила она.

— Прости, моя дорогая, но я обратился к этому господину. Ты удивлена?

— Не уверена, что меня поразило больше: что я — «дорогая» или что он — «господин».

— Настаиваю на обоих определениях, — сказал изобретатель, хотя Шай не до конца поняла, что же он имел в виду. — И кто, как не бывший духовный наставник бывшего Братства, зодчий и главный плотник этого великолепного здания, должен обратиться к нашему небольшому собранию по случаю завершения строительства?

Темпл поднял ладони, признавая полную капитуляцию, пока Карнсбик выталкивал его на середину. А Шай еще отпила из горлышка. Так она меньше злилась.

Похоже, между этими двумя событиями имелась связь.

— Мой старый учитель обычно говорил, что человек познается по его друзьям! — обратился Темпл к собравшимся. — И оказывается, что я — вовсе не такое дерьмо, как сам о себе думал.

— Не такое! Не такое! — раздались крики, перемежаемые взрывами хохота.

— Еще совсем недавно я не знал ни одного человека, которого мог бы назвать порядочным. Теперь могу наполнить ими комнату, которую сам построил. Я часто задавался вопросом: зачем люди едут сюда, в эту заброшенную задницу мира? Наконец я нашел ответ. Они хотят стать частью чего-то нового. Жить в новой стране. Стать новыми людьми. Я могу умереть на равнинах, и вряд ли кто-то оплакивал бы меня. Но Братство приняло меня и дало мне еще одну попытку, которую я едва заслуживал. Не многие рвались принять участие в моей судьбе, но… нашелся один человек. Мой старый учитель обычно говорил — праведник узнается по тому, что он дает взаймы тем, кто не может вернуть. Сомневаюсь, что любой, кому довелось с ней торговаться, согласится со мной, но я всегда числил Шай Соут среди праведных людей.

По толпе пробежал одобрительный шепот, несколько человек подняли стаканы, а Корлин хлопнула Шай, которая выглядела довольно кисло, по спине.

— Мой старый учитель обычно говорил: лучшее деяние — постройка нового дома. Он дает что-то тем, кто будет жить в нем, тем, кто заходит в гости, даже тем, кто просто проходит мимо. Я редко прилагал усилия за свою жизнь, но постарался, чтобы это здание получилось хорошим. Будем надеяться, что оно простоит дольше, чем многие из соседних. И возможно, Бог дарует ему свою милость, как даровал ее мне, когда я упал в реку, и это принесет счастье и богатство его обитателям.

— Всем выпивка за мой счет! — проревел Карнсбик.

Жалобные стенания Маджуда затерялись во всеобщем топоте, когда люди бросились к столу, где стояли бутылки.

— За главного плотника! — Изобретатель сунул стакан в руку Темпла и, улыбаясь до ушей, щедро налил.

Темпл не сумел отказаться. Пускай у него и бутылки постоянные разногласия, но если она его прощает, почему он не может сделать ответный шаг? Разве всепрощение не угодно Богу? Выпивке его не одолеть.

Поэтому он не отказался и от второго стакана.

— Отличный дом, парень, я всегда знал, что у тебя есть скрытые таланты. — Подошел Даб Свит и налил третий. — Какой смысл от таланта, если его скрывать?

— Вот именно, — согласился Темпл, пропуская четвертый.

Быть может, он еще не называл бы содержимое вкусным, но больше не считал, что глотает раскаленный моток проволочных обрезков. Никто не может напиться с четырех стаканов.

Бакхорм вытащил откуда-то скрипку и наяривал веселую мелодию. Кричащая Скала за его спиной жестоко избивала барабан. Начались танцы. Ну, или, по крайней мере, добросовестные прыжки и топот под музыку, хотя и не совсем с нею в лад. Великодушный судья мог назвать это танцами, а в Темпле с каждым новым выпитым стаканом все сильнее и сильнее утверждался добрый судья. Настолько, что когда Лулайн Бакхорм положила ему на плечи маленькие, но сильные руки, он не возражал и устроил серьезное испытание половицам, которые с великим тщанием сам прибивал несколько дней тому назад.

Шум и жара в комнате росли на глазах, вокруг кружились смеющиеся, блестящие от пота лица, но, черт побери, он веселился так, как не веселился уже очень давно. В такую ночь он вступил в Роту Щедрой Руки, полагая, что судьба наемника — это дружба с настоящими людьми, которые плечом к плечу встречают опасности и смеются в лицо врагам, а вовсе не грабят, режут и насилуют в свое удовольствие. Лестек попытался добавить к музыке свое пение, но раскашлялся, и его вывели на свежий воздух. Темплу показалось, что он видел Мэра, которая неторопливо беседовала с Лэмбом под пристальным взглядом телохранителей-головорезов. Потом он танцевал с одной из шлюх, нахваливая ее изысканный наряд, хотя платье ее было откровенно вызывающим и вульгарным, но она все равно ничего не слышала и громко переспрашивала. Потом он оказался в паре с одним из кузенов Джентили и хвалил его наряд, измазанный грязью из шурфа и смердящий, словно свежеразрытая могила, но старикашка расплылся от удовольствия. Мимо величественно проплыла Корлин, танцующая с Кричащей Скалой, обе выглядели серьезными, как судьи, и обе пытались вести. Темпл чуть язык не проглотил от несоответствия этой парочки. Вдруг он оказался лицом к лицу с Шай. Они старались изо всех сил и вполне преуспели, несмотря на наполовину полный стакан в его руке и наполовину пустую бутылку в ее.

— Никогда бы не подумала, что ты танцуешь! — прокричал Темпл ей на ухо. — Ты такая суровая.

— Думала то же самое о тебе, — горячее дыхание коснулось его щеки. — Ты такая размазня.

— Ты полностью права. Моя жена говорила то же.

— Ты женат? — на миг Шай напряглась.

— Был женат. Имел дочь. Они умерли. Давным-давно, как теперь представляется. Но иногда кажется, что не так и давно.

Она сделала глоток, косо глядя поверх горлышка бутылки. И что-то в ее глазах заставило горло Темпла сжаться. Он наклонился, чтобы сказать что-то, но тут Шай схватила его за голову и яростно поцеловала. Если бы у него имелось время, то Темпл сообразил бы, что она не создана для нежных поцелуев, но пока он размышлял, ответить на поцелуй или отодвинуться и чего вообще ему хотелось бы больше, она отпустила его и умчалась танцевать с Маджудом, оставив зодчего лицом к лицу с Корлин.

— Если рассчитываешь получить еще один от меня, то советую подумать еще раз, — проворчала та.

Темпл прислонился к стене. Голова кружилась, пот заливал глаза, а сердце бешено колотилось. Словно приступ лихорадки. Странно, что может натворить обмен малой толикой слюны. Ну, наряду с несколькими стаканами спиртного после десяти лет трезвости. Он задумчиво посмотрел в свой стакан, размышляя — не треснуть ли его о стену. Но потом пожалел добро и опрокинул в себя.

— Ты в порядке?

— Она меня поцеловала, — пробормотал он.

— Шай?

Темпл кивнул и только потом осознал, что беседует с Лэмбом и что, вполне возможно, болтать языком — не самый умный поступок в жизни. Но здоровенный северянин просто улыбнулся.

— Ну, как раз этому я удивлен меньше всего. Все Братство видело, что к тому дело идет. Взгляды, мелочные придирки, споры. Самый что ни на есть обычный случай.

— Так почему никто не сказал?

— Да некоторые только об этом и говорили.

— Я имею в виду, мне не сказал.

— Что касается меня, то я поспорил с Савианом, когда же это случится. Он утверждал, что гораздо раньше, но я победил. А он довольно забавный ублюдок, Савиан этот.

— Он… что? — Темпл не знал теперь, что же его больше потрясло — поцелуй Шай или что Савиана кто-то может счесть забавным. — Жаль, что я оказался настолько предсказуемым.

— Люди обычно ищут привычный выход из положения. Требуется закалка игрока, чтобы бросить вызов обыденности.

— Значит, у меня ее и в помине нет?

Лэмб слегка пожал плечами, будто услышал вопрос, не нуждающийся в ответе. Приподнял потертую шляпу.

— Ты куда? — удивился Темпл.

— А что, я не имею права развлечься по-своему? — Он опустил ладонь на плечо Темпла. Дружескую, отеческую ладонь, но устрашающе тяжелую. — Будь с ней осторожнее. Она не такая суровая, как кажется.

— А я? Я даже не кажусь суровым.

— Это верно. Если Шай пырнет тебя ножом, я не стану ломать ей ноги.

К тому времени, когда Темпл решил, что понял шутку, Лэмб уже ушел. Даб Свит, завладев скрипкой, забрался на стол и принялся топать с такой силой, что тарелки прыгали, при этом пилил струны, словно они затянулись вокруг шеи его любимой и оставались считаные мгновения, чтобы ее спасти.

— Я думала — мы танцевали!

Щеки Шай раскраснелись, глубокие и темные глаза сияли. По какой-то причине, до сути которой Темпл не собирался докапываться, поскольку тогда запутался бы окончательно, она ему очень нравилась. Да в гробу он всех видал! Темпл выплеснул выпивку резким и мужественным движением запястья, но оказалось, что стакан и так пуст. Тогда он попытался вырвать бутылку из пальцев Шай, но она перехватила его руку, и они кинулись в гущу топочущих тел.

Прошло много времени с той поры, как Шай последний раз напивалась всерьез, но сноровка вернулась очень быстро. Ставить одну ногу перед другой оказалось довольно сложной задачей, для решения которой она предельно сосредоточилась и не отрывала взгляд от земли. В гостинице горел слишком яркий свет. Камлинг что-то бормотал о правилах, предусмотренных для гостей, но она рассмеялась ему в лицо и ответила, что в его сраном заведении шлюх всегда больше, чем гостей. Темпл смеялся вместе с ней, забрызгав бороду слюной. Поднимаясь следом за ней по лестнице, он схватил Шай за задницу, что сперва рассмешило ее, а потом разозлило. Она стукнула его и едва не сбила с ног, но в последний миг успела схватить за рубаху и не дала сломать шею на ступеньках. Попросила прощения за рукоприкладство, но он ответил, что это чепуха, и начал целовать ее. Его губы на вкус были, как выпивка, но Шай не нашла, что это плохо.

— А разве Лэмб не здесь?

— Сегодня он останется у Мэра.

К тому времени все вокруг вертелось, как в гребаном Аду. Она искала ключ по своим карманам, потом по его карманам. После они привалились к стене и снова целовались. Шай чувствовала, что кроме его языка и дыхания у нее полон рот собственных волос. Дверь открылась, и они ввалились внутрь, упав на едва освещенные половицы. Шай забралась сверху, рыча и ощущая жгучую отрыжку, но сглотнула ее — на вкус она ничем не отличалась от пойла на вечеринке. Темпл не собирался возмущаться или, скорее всего, даже не заметил. Он был слишком увлечен пуговицами на ее рубашке, работая так сосредоточенно, как если бы они не превосходили по размерам булавочную головку.

Шай заметила, что дверь до сих пор открыта, и толкнула ее, но неверно оценила расстояние и лишь отбила кусок штукатурки. Почему-то это ее развеселило. Смеясь, она закрыла дверь со второго удара, а к тому времени Темпл справился с рубашкой и начался целовать ей грудь. Было немного щекотно. Собственное тело казалось ей слишком бледным и незнакомым. Шай задумалась, а когда она последний раз занималась чем-то подобным, сообразив, что очень-очень давно. Вдруг Темпл остановился, только глаза поблескивали в полутьме.

— Мы правильно поступаем? — спросил он так серьезно и вместе с тем комично, что Шай едва сдержалась, чтобы не расхохотаться.

— Откуда я знаю, мать моя женщина?! Снимай штаны!

Извиваясь, она попыталась освободиться от собственных штанов, но поняла, что поспешила и не сняла сперва сапоги. А теперь уже стало поздно. Она рычала и дрыгала ногой, пояс метался, будто змея, ножны соскочили с него и с грохотом ударились о стену, но в конце концов ей удалось сбросить один сапог и стянуть одну штанину, на чем она и успокоилась.

Скорее раздевшись, чем нет, они забрались на кровать, перепутались руками и ногами, разгораясь и извиваясь от удовольствия. Темпл запустил ладонь ей между ног, Шай подалась навстречу. Меньше хихиканья и больше хриплого дыхания. Яркие точки кружились под опущенными веками. Она поняла, что сейчас свалится с кровати, если не откроет глаза, но стало только хуже — комната летела по кругу. Дыхание становилось все громче, впрочем, как и биение сердца, теплая кожа прикасалась к теплой коже, а пружины старого матраца скрипели и жаловались, но всем было на них начхать.

Смутные воспоминания о брате и сестре, о качающемся Галли, о Лэмбе и будущем бое пытались пробиться откуда-то извне, но она разогнала их, словно дым, и закружилась вместе с непоседливым потолком.

В конце концов, когда у нее последний раз было хоть какое-то развлечение?

— О-о-о… — простонал Темпл. — Только не это…

Он повторил стон, жалобный, как у грешника в Преисподней, который столкнулся с вечными муками, и горько сожалел о жизни, впустую разменянной на потворство греху.

— Боже, помоги мне…

Но, очевидно, Бог сам решал, кому помогать, и Темпл никак не мог повлиять на его решение. Уж после минувшей бурной ночи точно.

Боль причиняло все. Одеяло на голых ногах. Муха, несмело гудевшая под потолком. Солнце, которое, крадучись, выглядывало из-за края занавески. Звуки жизни Криза и смерти Криза за нею. Теперь он вспомнил, почему бросил пить. Вот чего не мог вспомнить — откуда взялась решимость начать все сначала.

Вздрогнув от резкого булькающего звука, который, оказалось, и разбудил его, Темпл сумел чуть-чуть приподнять голову и увидел Шай, стоявшую на четвереньках над ночным горшком. Полностью голая, за исключением одного сапога и обмотавшихся вокруг лодыжки штанов, она блевала, судорожно напрягаясь, отчего ребра натягивали кожу на боках. Луч света из окна падал ей на спину, ярко освещая лопатку с большим шрамом, похожим на перевернутую букву.

Она повернулась, уставила на Темпла глаза, обведенные темными кругами, и вытерла «нитку» слюны с уголка рта.

— Еще поцелуй?

Звук, который он издал, — смесь отрыжки, смеха и стона, Темпл не смог бы повторить и после года старательных упражнений. Да и зачем бы ему это понадобилось?

— Надо бы глотнуть свежего воздуха, — сказала Шай, подтягивая штаны.

Застегнуть ремень она не потрудилась, и штаны сползли, обнажая ягодицы, когда она шагнула к окну.

— Только не это… — взвыл Темпл, но не сумел остановить ее.

Да и как это сделать, если не в силах пошевелиться. Шай отдернула занавески и распахнула окно, в то время как он безуспешно пытался спасти глаза от слепящего света.

Ругаясь, на чем свет стоит, Шай принялась что-то искать под соседней кроватью. Темпл едва поверил своим глазам, когда она вынырнула с бутылкой, заполненной на четверть. Вытащив пробку зубами и усевшись, она собиралась с духом, как пловец, собирающийся прыгнуть в ледяную воду.

— Ты же не хочешь…

Запрокинув голову, она глотнула, вытерла губы тыльной стороной ладони, напрягла мускулы живота, отрыгнула, скривилась, передернулась и протянула бутылку Темплу:

— Будешь?

— О, Боже… Нет. — Его замутило только от одного вида выпивки.

— Единственный способ полечиться…

— Лечить рану от кинжала новым ударом?

— Когда начинается поножовщина, трудно остановиться.

Она накинула рубашку на шрам, застегнула несколько пуговиц, но ошиблась с петельками. Поглядев на перекошенную одежду, махнула рукой и откинулась на спину на второй кровати. Темпл не мог сказать наверняка — видел ли он человека, более измочаленного и подавленного? Ну, если отбросить случаи, когда он смотрелся в зеркало.

Потом он задумался: может, стоит одеться? Некоторые из разбросанных по полу грязных тряпок имели отдаленное сходство с его новым костюмом, но как это проверить? Как вообще проверить хоть что-то? Он заставил себя сесть, так медленно спустив ноги с кровати, будто они были отлиты из свинца. Когда удостоверился, что желудок временно не бунтует, сказал Шай:

— Ты их найдешь, будь уверена.

— Уверена?

— Никто не заслуживает удачи больше, чем ты.

— Откуда тебе знать, чего я заслуживаю. — Она закинула руку за голову, скрыв ее костлявыми плечами. — Ты не догадываешься, что я творила.

— Неужели вела себя хуже, чем этой ночью?

Но она не засмеялась. Смотрела мимо него, будто выискивая что-то вдали.

— Когда мне было семнадцать лет, я убила одного парня.

— Ну, да, — поперхнулся Темпл. — Это похуже будет.

— Я сбежала с фермы. Терпеть ее не могла. Терпеть не могла мою мать-стерву. Терпеть не могла отчима…

— Лэмба?

— Нет, первого. Моя мамаша сменила их немало. Я себе навыдумывала, что возьму и открою лавку. Но все с самого начала пошло не так. Я не хотела убивать того мальчишку, но ударила его с перепугу. — Она почесала горло кончиком пальца. — Он истек кровью.

— Он это заслужил?

— А ты как думаешь? Заслужил, конечно. Но у него была семья, они преследовали меня, я бежала, оголодала, начала воровать. — Шай говорила мертвым монотонным голосом. — Через какое-то время я пришла к пониманию, что ничего хорошего не дастся тебе за здорово живешь, а отнять легче, чем заработать. Я связалась с одной отвратной шайкой и утянула их еще глубже, на самое дно. Больше грабежей, больше убийств. Может, кое-кто из них сам докатился до такого, а может, и нет. Кто получает по заслугам?

Темпл вспомнил Кадию. Приходилось признать, что Бог в некоторых случаях ведет себя подобно куску дерьма.

— В конце концов, половина Ближней Страны была заклеена объявлениями, что меня разыскивают. Меня называли Драконицей, боялись меня и назначили плату за мою голову. Пожалуй, больше никогда в жизни я не сознавала, что чего-то стою. — Она скривилась, на миг показав зубы. — Потом поймали какую-то женщину и повесили вместо меня. Она даже не была похожа на меня, но умерла, а я вышла сухой из воды. Не понятно почему.

Повисла тяжелая тишина. Шай подняла бутылку и несколько раз хорошенько глотнула, дергая горлом. Потом втянула воздух, выпучив глаза. Темпл понимал, что сейчас — самый подходящий случай пробормотать извинения, вскочить и убежать. Еще насколько месяцев назад дверь за ним уже захлопнулась бы. Долги уплачены, следовательно, в этот раз он поступил порядочнее, чем обычно.

Но в этот раз он вдруг понял, что не хочет уходить.

— Если ты хочешь, — сказал он, — чтобы я поддержал твое самобичевание, то вынужден тебя разочаровать. Насколько я понял, ты просто допустила кое-какие ошибки.

— Ты это называешь ошибками?

— Весьма глупыми. Но ты не стремилась творить зло.

— А кто выбирает сторону зла?

— Я. Передай мне бутылку.

— Это у нас что? — спросила она, выполняя просьбу. — Обсуждение, у кого прошлое дерьмовее?

— Да. И я победил. — Закрыв глаза, он глотнул, обжигая горло и задыхаясь. — После того как умерла моя жена, я прожил год, подобно самому жалкому пьянице, которого ты когда-либо знала.

— Я видела множество жалких пьянчуг.

— Тогда представь еще хуже. Я думал, дальше катиться некуда, а потому нанялся стряпчим к первым попавшимся наемникам. — Он приподнял бутылку, словно салютуя. — Рота Щедрой Руки под командованием капитан-генерала Никомо Коски! О, наидостойнейшая компания! — Снова выпил. Странным образом, это доставляло удовольствие — как срывать струпья.

— Звучит замечательно.

— Я тоже так думал.

— А оказалось?

— Худших отбросов рода людского ты не видела никогда.

— Я видела множество людей, хуже всяких отбросов.

— Тогда представь еще хуже. Вначале я полагал, что за их поступками стоят серьезные мотивы. Потом я убеждал себя, что у них есть серьезные мотивы. Потом я понял, что никаких мотивов у них нет, но боялся бросить Роту и уйти. Я всегда был трусом. Нас отправили в Ближнюю Страну искоренять мятеж. Мой друг пытался спасти людей. И его убили. Их тоже. Они убили друг друга. А я, как всегда, удрал, бежал, как последний трус, упал в реку, и Бог по причинам, которые доступны только Его пониманию, послал добрую женщину, чтобы она вытащила из воды мое бренное тело.

— Хотела бы уточнить. Бог послал тебе женщину-убийцу.

— Ну, Его пути неисповедимы… Не могу сказать, что принял тебя сразу такой, какая ты есть, но теперь начинаю думать, что Бог послал мне именно того человека, в котором я нуждался. — Темпл встал. Получилось не сразу, но он справился. — Я почувствовал, что всю жизнь куда-то бежал. Может, теперь пришла пора остановиться? Ну, по крайней мере, попробовать. — Он сел рядом с Шай. Скрип пружин отозвался во всем теле. — Мне плевать, что ты делала. Я тебе должен. Мою никчемную жизнь, но все-таки. Позволь мне остаться. — Он отбросил пустую бутылку, глубоко вздохнул и, послюнявив пальцы, пригладил бороду. — Пусть поможет мне Бог, но я получу этот поцелуй.

Шай смотрела исподлобья. Все цвета на ее лице смешались — кожа желтоватая, глаза красноватые, а губы синюшные.

— Ты серьезно?

— Пускай я полный дурак, но я не позволю женщине, способной наполнить блевотиной ночной горшок и не пролить ни капли, так вот запросто уйти из моей жизни. Так что утрись и иди сюда.

Когда он наклонился, в коридоре кто-то затопал. Губы Шай растянулись в улыбке. Она потянулась к Темплу. Ее волосы щекотали ему щеку, дыхание ее смердело, но ему было плевать. Дверная ручка задергалась, и Шай проревела:

— Ты ошибся комнатой, идиот!

Крик ошеломил Темпла, словно удар обухом в лоб.

Вопреки ожиданиям, дверь распахнулась, стукнув о штукатурку, и в комнату шагнул человек. Высокий мужчина с коротко подстриженными светлыми волосами и в строгой одежде. С таким же строгим выражением лица он неспешно шарил глазами по сторонам, словно пришел к себе домой и застал трахающихся незнакомцев.

— Полагаю, что не ошибся, — сказал он, и за его спиной в дверном проеме замаячили еще двое. Явно не из тех людей, при виде которых сердце полнится радостью. Особенно в твоем гостиничном номере. — Я слышал, ты меня искала.

— Кто ты такой, мать твою! — зарычала Шай, косясь на угол, где лежал ее нож в ножнах.

Незнакомец улыбнулся, словно циркач, который намерен показать просто невероятный трюк.

— Грега Кантлисс.

Следующие несколько событий произошли одновременно.

Шай швырнула бутылкой в дверь и нырнула в угол за ножом. Кантлисс прыгнул на нее, а двое его спутников столкнулись и замешкались.

А Темпл выскочил в окно.

Вопреки всем заявлениям, что хочет остаться, он оказался на улице раньше, чем даже осознал это. Воздух вырвался из горла, превращаясь в заполошный визг, когда он приземлился, разбрызгивая грязь, а потом, шатаясь, побежал нагишом. Во многих городах его поступок привлек бы внимание, но не в Кризе, где подобные выходки были всем привычны. Кто-то кричал ему в спину, Темпл прибавил ходу, оступаясь и поскальзываясь, а кровь пульсировала в висках так сильно, что казалось — вот-вот разорвет череп. Игорный Храм Мэра приближался.

Увидев его издали, охранники на крыльце рассмеялись. Потом нахмурились. А когда Темпл взбежал по ступеням, преградили путь.

— Мэр требует, чтобы в штанах…

— Мне нужно видеть Лэмба! Лэмб!

Один ударил его кулаком в зубы, захватил пятерней затылок и ударил лицом об открытую створку ставня. Темпл знал, что заслужил трепку больше, чем когда-либо, но прикосновение кулака почти всегда оказывается неожиданностью.

— Лэмб! — тоненько закричал он снова, старательно прикрывая голову. — Лэ… Уф-ф-ф…

Кулак врезался ему в живот, согнул вдвое, вышиб воздух из легких и бросил на колени пускать кровавые пузыри. Пока он пялился на камень у щеки в гробовой тишине, один из охранников схватил его за волосы и приподнял, занося кулак.

— Оставь его в покое! — К величайшему облегчению Темпла, Савиан перехватил руку охранника прежде, чем кулак опустился. — Он со мной!

Зажав Темпла под мышкой, он поволок его внутрь, сбрасывая на ходу плащ, который и накинул на голые плечи.

— Что случилось, черт подери!

— Кантлисс… — каркнул Темпл, ковыляя через игорный зал и махая слабой рукой в сторону гостиницы. Горящие легкие не позволяли произносить больше одного слова подряд. — Шай…

— Что там?

Лэмб спускался по ступеням из покоев Мэра, босой, в наполовину застегнутой рубахе. Мысль — а что он там делал? — промелькнула у Темпла и исчезла при виде обнаженного меча в ладони северянина. Его охватил страх, который при взгляде на лицо Лэмба только усилился.

— Кантлисс… у Камлинга… — удалось прохрипеть ему.

Помедлив мгновение, с широко раскрытыми глазами Лэмб двинулся к выходу, смахнув с пути сторожей. Савиан зашагал следом за ним.

— Все в порядке? — Мэр появилась на балконе, покинув свою комнату. Темпл заморгал, размышляя — была ли она там с Лэмбом? Потом, запахивая плотнее плащ, молча побежал за остальными. — Штаны найди где-нибудь! — крикнула Мэр ему в спину.

Когда Темпл вскарабкался по ступеням гостиницы, Лэмб тряс Камлинга, схватив за воротник, занеся вторую руку с мечом.

— Они просто увели ее! — отчаянно визжал хозяин. — Может, в Белый Дом! Может, нет! Понятия не имею! Это не мое дело!

Лэмб отшвырнул Камлинга в сторону и замер. Его дыхание клокотало в горле. Положил меч на барную стойку и оперся рядом с ним раскрытыми ладонями. Отполированная древесина мягко мерцала там, где мог бы быть отрубленный палец. Савиан обошел стойку и, встав на место Камлинга, взял бутылку и пустой стакан. Дунул в него. Вытащил пробку из бутылки. Проворчал, наливая:

— Если тебе нужна рука, рассчитывай на меня.

Лэмб кивнул.

— Должен предупредить — дружба со мной иногда вредит здоровью.

— Мое здоровье в глубокой заднице, — Савиан закашлялся, толкая стакан по стойке.

— Что ты намерен делать? — спросил Темпл.

— Выпить, — ответил Лэмб и опрокинул стакан в горло, дернулся кадык, покрытый белой щетиной.

Савиан тут же подлил.

— Лэмб! — В зал, слегка пошатываясь, вошел бледный, в изгвазданной одежде лорд Ингелстед. — Он сказал, что вы будете здесь.

— Кто сказал?

Ингелстед растерянно хихикнул. Бросил шляпу на стойку. Несколько пучков вздыбленных волос торчали на его макушке.

— Странно все это… После пьянки у Маджуда я пошел перекинуться в картишки к Папаше Кольцо. Совсем забыл о времени, поскольку мне не везло, и я хотел отыграться, честно признаю. Вошел этот господин, что-то пошептал Папаше, и тот сказал, что готов простить мой долг, если я передам вам сообщение.

— Что за сообщение? — Лэмб снова выпил, а Савиан опять наполнил его стакан.

Ингелстед уставился в стену мутным взглядом.

— Он сказал, что ваш друг гостит у него… что он очень хочет соблюдать законы гостеприимства… но вам придется поцеловать грязь завтра вечером. Он сказал, что вы ляжете в любом случае, так или иначе. Но если сделаете это добровольно, то уйдете из Криза вдвоем как свободные люди. И добавил, что у вас есть его слово. Прямо подчеркнул это. У вас теперь есть его слово.

— Вот как мне повезло! — сказал Лэмб.

Ингелстед покосился на Темпла и только сейчас обратил внимание на его странное одеяние.

— Кажется, кое у кого ночь выдалась тяжелее, чем у меня.

— Можешь передать сообщение от меня? — спросил северянин.

— Осмелюсь предположить, что несколько лишних минут ни капли не повлияют на отношение леди Ингелстед ко мне. Я все равно обречен.

— Тогда передай Папаше Кольцу, что я сохраню его слово целым и невредимым. Надеюсь, он поступит так же со своим гостем.

— Загадки, загадки… — Дворянин зевнул, водружая шляпу обратно. — Пойду. Надеюсь, успею еще поспать.

Горделиво шагая, он покинул гостиницу.

— Что ты намерен делать? — прошептал Темпл.

— Было время, когда я бросился бы туда, не раздумывая, и залил бы все кровью. — Лэмб поднял стакан, разглядывая. — Но мой отец всегда говорил, что терпение — король всех достоинств. Человек должен трезво смотреть на мир. Хотя бы пытаться.

— Так что ты намерен делать?

— Ждать. Размышлять. Готовиться. — Лэмб допил последний глоток, цокнув зубами по стеклу. — А потом залить все кровью.

Высокие ставки

— Подровнять? — спросил Фоукин, натягивая на лицо обворожительную улыбку профессионала. — Или что-то посерьезнее?

— Сбривай на хрен все. Волосы, бороду, усы. И как можно ближе к черепу.

Фоукин кивнул с таким видом, будто полностью одобрял решение. Посетитель всегда прав, в конце концов.

— Тогда предлагаю влажное бритье.

— Не хочу давать тому ублюдку возможность за что-то ухватиться. А кроме того, мне поздновато думать о красоте, не так ли?

Обворожительно и профессионально хихикнув, Фоукин приступил. Гребенка с трудом продиралась сквозь непокорные лохмы Лэмба. Ножницы щелкали, разделяя тишину на ровные и маленькие части. Шум толпы за окном становился все громче и взволнованнее, отчего напряжение в комнате росло. Седые клочья падали на простыню, складываясь в загадочные письмена, смысл которых оставался непостижимым.

Лэмб пошевелил их носком сапога.

— Куда все девается?

— Наше время или наши кудри?

— Все.

— В таком случае я бы задал это вопрос философу, а не цирюльнику. Если говорить о волосах, то их заметут и выбросят. Если, конечно, у вас нет подруги, которая соберет их и будет хранить на память…

Лэмб оглянулся на Мэра. Она стояла у окна, попеременно наблюдая то за стрижкой, то за толпой на улице. Тонкий силуэт на фоне алеющего заката. Предположение Фоукина он отверг с громким фырканьем.

— Только что это была часть тебя, а теперь — мусор.

— Мы часто и на людей глядим, как на мусор, а тут какие-то волосы.

— Думаю, ты имеешь право на это мнение, — вздохнул северянин.

Фоукин сильно ударил бритвой по ремню. Обычно посетители ценили резкость, яркую вспышку огня свечи на стальном лезвии. Это добавляло драматизма в работу.

— Полегче, — сказала Мэр, очевидно, не нуждавшаяся сегодня в излишках драматичности.

Фоукин признался себе, что боится ее гораздо больше, чем Лэмба. Северянин, несомненно, безжалостный убийца, но он обладал определенными принципами. Но о Мэре он не мог сказать ничего подобного. Поэтому он отвесил самый обворожительный поклон профессионала, прекратил точить бритву, наложил пену на череп и лицо Лэмба и принялся работать острожными, тщательными, поскрипывающими движениями.

— Тебя не терзает, что все это отрастает снова? — спросил северянин. — И победить невозможно.

— Разве то же самое нельзя сказать о любом человеческом занятии? Купец продает товары, чтобы купить новые. Фермер убирает пшеницу, чтобы на следующий год снова засеять поле. Кузнец…

— Убьешь человека, и он навсегда останется мертвецом, — спокойно заметил Лэмб.

— Но… Если я не обижу вас наблюдением… Убийцы редко останавливаются на одном. Как только ты убил кого-то, рядом находится еще один, кого надо убить.

— Все-таки ты — философ, — Лэмб поднял глаза на отражение Фоукина в зеркале.

— Всего-навсего любитель.

Цирюльник смочил теплой водой полотенце и протер голову Лэмба, которая после бритья представляла собой жуткое смешение бугристых шрамов. За все те годы, которые он посвятил своему ремеслу, включая время, проведенное в роте наемников, Фоукин не видел столь побитой, помятой и потасканной головы.

— Ха! — Северянин наклонился ближе к зеркалу, разминая перекошенную челюсть и наморщив сломанный нос, словно пытаясь убедить себя, что это его лицо. — Морда злобного ублюдка, да?

— Рискну заметить, в лице зла не больше, чем в плаще. Низким человека делает не внешность, а поступки.

— Несомненно, — кивнул старик, покосившись на миг на Фоукина. — Но это — лицо злобного ублюдка. Твоя работа не вызывает нареканий. Ты же не виноват в том, с чем приходится работать.

— Просто я пытаюсь выполнять работу так, как хочу, чтобы работали для меня.

— Относись к людям так, как хотел бы, чтобы они относились к тебе, и ты не ошибешься, говорил мой отец. Но наша работа, так или иначе, отличается. Моя задача — сделать человеку то, что я не хотел бы принять от него.

— Вы уже готовы? — бесшумно подошла Мэр и уставилась на них.

— Человек или готов к подобному всегда, — пожал плечами северянин. — Или не готов никогда.

— Отлично! — Быстрым движением она схватила Фоукина за руку. Ему очень хотелось вырваться, но профессиональные привычки пересилили. — Есть еще работа на сегодня?

— Одна только, — сглотнул комок цирюльник.

— Через улицу?

Он кивнул.

Мэр вложила ему в ладонь монету и приблизилась вплотную.

— Стремительно наступает пора, когда каждому человеку в Кризе придется выбирать, на какой он стороне… улицы. Надеюсь на твою мудрость в выборе.

Отблески заката придавали городу оттенок карнавального гулянья. Толпы скряг и пьянчуг текли рекой к амфитеатру. Проходя мимо, Фоукин увидел размеченный посредине, на древней брусчатке, круг шириной в шесть шагов. Края были отмечены факелами, призванными освещать грядущее представление. Древние каменные скамьи и новые, хлипкие и шаткие потуги местных плотников, уже заполнялись зрителями, и такого скопления старинный театр не видел много веков. Новоявленные букмекеры орали и мелом записывали ставки. Лоточники предлагали выпивку и копченые хрящи по ценам, возмутительным даже в этом месте, где все привыкли к возмутительным ценам.

Фоукин смотрел на людей, роящихся в толпе. Большинство из них не знали даже, что он — цирюльник, не говоря уже о его мыслях, о его размышлениях, приходящих в сотый раз за день, тысячный раз за неделю, миллионный раз с той поры, как он прибыл сюда. И мысль была одна — ему не следовало сюда приезжать. Он посильнее вцепился в сумку и зашагал дальше.

Папаша Кольцо относился к тем людям, которые с каждой новой накопленной монетой становятся все скареднее. Его жилище казалось убогим по сравнению с покоями Мэра. Мебель, какая придется и потрескавшаяся, низкий потолок, бугристый, как старое одеяло. Глама Золотой сидел перед надколотым зеркалом, освещенном чадящими свечами. Что-то невообразимое виделось в его громоздком теле, водруженном на табурет и закутанном в простыню — маленькая голова казалась вишенкой, которая венчает сливочный пирог.

Кольцо, как и Мэр, стоял у окна, заложив кулаки за спину.

— Сбривай все, — сказал он.

— Кроме усов. — Глама высунул руку из-под простыни, чтобы провести по верхней губе большим и указательным пальцами. — Они были тут всю мою жизнь. Тут они и останутся.

— Прекрасный образец волос, украшающих лицо, — сказал Фоукин, хотя видел всего лишь несколько светлых волосков в слабом свете. — Лишиться их было бы весьма прискорбно.

В глазах Золотого, отраженных в зеркале, цирюльник увидел странную тоскливую сырость, несмотря на то, что большинство в Кризе ставили на этого северянина.

— У тебя есть сожаления?

Обворожительная улыбка профессионала на миг сползла с лица Фоукина.

— Как и у всех нас, господин. — Он защелкал ножницами. — Но, полагаю, сожаления помогают нам не повторять одни и те же ошибки.

— А я заметил, — Глама, нахмурившись, посмотрел на свое отражение, — что сколько бы ни сожалел, продолжаю повторять те же ошибки.

Фоукин не нашелся с ответом, но у цирюльника есть неоспоримое преимущество, он может заполнить тишину щелканьем ножниц. Раз, раз… Желтые пряди падали на простыню, складываясь в загадочные письмена, смысл которых оставался непостижимым.

— Был у Мэра? — спросил Папаша Кольцо.

— Да, господин, был.

— И как она тебе показалась?

Фоукин задумался о поведении Мэра, а скорее, о том, что же хочет услышать Папаша. Хороший цирюльник никогда не предпочтет голую правду чаяниям того, кто платит.

— Она казалась очень взволнованной.

— Думаю, не только казалась, — Кольцо глянул в окно, раздраженно потирая палец о палец за спиной.

— А как насчет того, второго? — спросил Глама Золотой. — С которым я дерусь.

— Он казался задумчивым, — Фоукин на миг прервал щелканье. — Опечаленным. Но сосредоточенным. И сказать, положа руку на сердце, он очень напоминал вас. — Он не стал передавать все подробности.

И подумал о том, что, скорее всего, одному из них он сделал последнюю в жизни стрижку.

Когда он вошел, Пчелка протирала посуду. Ей не нужно было оборачиваться — догадалась по звуку шагов.

— Грега? — Она выскочила в зал, сердце колотилось до боли. — Грега!

Он повернулся, передернувшись, будто его тошнило от того, что она позвала его. Выглядел Кантлисс усталым, слегка пьяным и раздраженным. Она всегда могла уловить его настроение.

— Что?

Пчелка часто воображала себе, как они встретятся. Что он крепко обнимет ее и предложит выйти замуж. Что она лечит его, раненного. Что они будут спорить, потом смеяться, а потом он попросит прощения, что накричал на нее.

Но картинок, где он презирал ее, она не могла вообразить.

— Это все, что ты можешь мне сказать?

— А ты чего хотела? — Он даже не взглянул на нее, шагая дальше. — Мне нужно поговорить с Папашей Кольцо.

Она схватила его за руку.

— Где дети? — Голос ее от злости и разочарования стал пронзительным.

— Не лезь, куда не просят!

— Но… Но ты заставлял меня помогать тебе! Правда ведь? Ты заставлял меня вести их!

— Ты могла отказаться.

Она знала, что Грега прав. Но тогда она так хотела ему понравиться, что готова была прыгнуть в огонь по его приказу. Он улыбнулся, будто вспомнил что-то забавное.

— Если хочешь знать, я их продал.

— Кому? — она ощутила холодный комок в животе.

— Духолюдам в горах. Ублюдкам Дракона.

— Что они с ними сделают? — Спазм сжал горло Пчелки так, что она едва могла говорить.

— Не знаю. Трахнут? Сожрут? Оно мне надо? А ты думала, я собираюсь открыть приют? — Теперь ее лицо горело, как от пощечины. — Ты — тупая свинья! И знаю, что я не встречал в жизни никого тупее. Ты тупая, как…

Она прыгнула на него и впилась ногтями в лицо, хотела укусить, но Грега ударил кулаком, чуть выше глаза, отбрасывая ее в угол, щекой в пол.

— Бешеная сука! — Пчелка начала приподниматься, неловко, будто пьяная. Бровь наливалась знакомой тяжестью. Он ощупал расцарапанное лицо, словно не мог поверить. — Зачем ты это сделала?

Кантлисс шагнул вперед и пнул женщину сапогом под ребра. Резко выдохнув, она сжалась в комок.

— Ненавижу тебя! — прокашляла она, как только дыхание чуть-чуть восстановилось.

— Да? — Он глянул сверху вниз, как на червяка.

Пчелка отлично помнила тот день, когда он выбрал ее из толпы на танцах. Никогда ей не было так хорошо… И вдруг все исчезло, она увидела Грегу совсем по-иному, мелочным, себялюбивым, напыщенным. Он использовал людей, а потом выбрасывал их, оставляя позади себя след из разбитых судеб. Как она могла любить его? Просто за то, что на несколько мгновений жизни она приподнялась чуть выше окружающего дерьма? А потом опустилась на десять футов ниже.

— Ты такой ничтожный, — прошептала она. — Как я раньше не замечала?

На этот раз ей удалось пробить панцирь его гордости. Грега надвинулся на нее, но Пчелка выхватила нож. Увидев лезвие, он на миг показался удивленным, а потом сердитым, потом захохотал, словно услыхал дьявольскую шутку.

— У тебя духу не хватит им воспользоваться!

Он прошел мимо, дав ей достаточно времени, чтобы ударить его. Но Пчелка только встала на колени. Кровь из рассеченной брови капала на платье. На ее лучшее платье, которое она носила три дня, ожидая его приезда.

Как только прошло головокружение, она поднялась на ноги и пошла на кухню. Ее трясло, но она испытывала большие разочарования и, случалось, ее избивали сильнее. Никто и бровью не повел, увидев разбитое лицо. Для Белого Дома — обычное дело.

— Папаша Кольцо приказал мне накормить ту женщину.

— Похлебка в котле, — проворчал поваренок, стоявший на корзине, чтобы выглядывать в окно, хотя все, что он мог увидеть, это ноги прохожих.

Так или иначе она поставила на поднос миску и чашку с водой, а после спустилась в подвал по воняющим сыростью ступеням, мимо трудноразличимых во тьме бочек и бутылок на полках, мимо мерцающих факелов.

Женщина в клетке выпрямила ноги и встала, опустив крепко связанные руки на решетку перед собой. Один глаз, поблескивая через упавшие на лицо пряди, наблюдал за приближающейся Пчелкой. Корявый сидел перед клеткой за столом с кольцом ключей на поясе и делал вид, что читает книгу. Он любил придуриваться, полагая, что выглядит как-то особенно. Но даже Пчелка, не знакомая близко с грамотой, могла сказать, что он держит книгу вверх тормашками.

— Чего надо? — оскалился сторож, будто она была опарышем в его каше.

— Папаша Кольцо приказал накормить ее.

Она почти видела, как шевелятся мозги в его тупой башке.

— На кой? Я так понял — она тут не задержится.

— Ты думаешь, он передо мной отчитывается? — возмутилась она. — Хочешь, я вернусь и скажу Папаше, что ты меня не пустил…

— Ладно, делай, что приказано. Но учти — я не спускаю с тебя глаз. — Он подался к ней, обдавая гнилостным дыханием. — Оба глаза.

Отомкнув замок, Корявый потянул на себя визжащую дверь. Пчелка, наклонившись, шагнула внутрь. Женщина смотрела на нее. Пленница не могла далеко отодвинуться от решетки, но это, казалось, нисколько ее не заботило. В клетке смердело потом, мочой и страхом. Женщины и тех, кто сидел здесь до нее. Ни одного из них не ждало блестящее будущее, это уж точно. Тут никого не ждало никакое будущее.

Пчелка поставила поднос и подала пленнице чашку. Та жадно присосалась к воде, позабыв о какой бы то ни было гордости. Если, конечно, она изначально обладала этим качеством. Угодив в Белый Дом, нельзя позволять себе долго оставаться гордецом, а тем более в подвале. Пчелка придвинулась к ней ближе и прошептала:

— Ты когда-то спрашивала меня о Кантлиссе. О Кантлиссе и детях.

Женщина прекратила пить. Ее глаза, разумные и злые, впились в Пчелку.

— Он продал детей Народу Дракона. Он так сказал.

Пчелка оглянулась, но Корявый уже развалился за столом и тянул к себе кувшин, не обращая на них внимания. Он и помыслить не мог, что Пчелка, всю жизнь прислуживавшая, чего-то стоит. Но сейчас пренебрежение шло ей на пользу. Вытащив нож, она быстро перерезала веревку на одном из побагровевших запястий пленницы.

— Почему? — прошептала та.

— Кантлисса нужно… наказать. — Даже сейчас она не смогла заставить себя произнести слово «убить». Но обе поняли, о чем идет речь. — Я не в силах это сделать. — Она всунула рукоять ножа в ладонь женщины, прикрывая собой. — А ты, похоже, в силах.

Папаша Кольцо, волнуясь, теребил серьгу. Старая привычка вернулась к нему, словно разбойник в диких пустошах. По мере того как толпа бесновалась все сильнее, рос комок у него в горле и напряжение в душе. Он часто играл в карты, кидал кости, крутил колесо рулетки… Возможно, сейчас у него есть неоспоримые шансы на успех, но никогда ставки не были так высоки. Он подумал внезапно — а волнуется ли Мэр? Ни малейшего признака. Вытянувшаяся в струнку фигура на освещенном балконе представляла собой олицетворение гордости и уверенности. Но ведь должна она бояться! Должна…

Ведь, в конце концов, как часто они стояли здесь, у черты, разделяющей Криз, и строили планы уничтожения друг друга всеми доступными средствами, любой ценой, и количество людей, которых они нанимали, росло и росло, а ставки все удваивались. Сотни заговоров, убийств, маневров, сеть мелких союзов — заключенных и расторгнутых, а закончилось вот этим.

Его мысли помчались по привычной и любимой колее. Как поступить с Мэром после победы? Повесить в назидание другим? Раздеть догола и прогнать через весь город, как свинью? Держать при себе шлюхой? Или еще как-то? Но он знал, что это всего лишь досужие вымыслы. Он дал слово, что отпустит ее восвояси, и он выполнит обещание. Возможно, люди с той стороны улицы и считают его отвратительным ублюдком, возможно, они правы, но он всю свою жизнь держал данное слово.

Оно могло доставить тебе кучу неприятностей, твое нерушимое слово. Может загнать в тупик, из которого непросто выбраться, может загадать загадки, которые не так-то легко разрешить. Но оно придумано не для того, чтобы облегчить тебе жизнь, а чтобы сделать ее правильной. Слишком много людей идут по пути наименьшего сопротивления.

Например, Грега Кантлисс.

Папаша Кольцо презрительно покосился. Вот он — опоздавший на три дня, вывалился на балкон, вихляясь, будто остался без костей, и зашагал, ковыряя щепкой в зубах. Несмотря на новенький наряд, он выглядел постаревшим и больным, заполучил несколько свежих царапин, и от него затхло воняло. Некоторые люди так быстро опускаются… Но Грега вернул долг и даже немного добавил сверху. Только поэтому он еще дышал. В конце концов, Папаша дал ему слово.

Толпа взревела с новой силой. В круг выходили бойцы. Круглая, наголо бритая голова Гламы Золотого возвышалась над человеческим морем, когда он шагал в театр. На древних камнях плясали оранжевые блики факелов. Папаша не сказал ему о заложнице. Может, северянин и чародей, когда дело доходит до кулачной драки, но он обладал дурацкой привычкой размышлять. Потому Кольцо попросил его сохранить старику жизнь, если представится возможность, и рассчитывал, что тот сдержит обещание. Мужчина должен держать слово, но при этом должен соблюдать определенную гибкость, иначе ничего не получится.

Теперь он видел Лэмба. Старик шагал со стороны Мэра между древними колоннами, окруженный кольцом охраны. Папаша вновь потеребил серьгу. Этот седой северянин определенно из тех ублюдков, от которых не знаешь чего ожидать. Настоящая крапленая карта, и Папаша Кольцо очень хотел бы знать, в чьей она колоде. Особенно, когда ставки так высоки.

— Не нравится мне взгляд этого старого ублюдка… — проговорил Кантлисс.

— Да неужели? — хмуро глянул на него Кольцо. — Мне тоже.

— Ты уверен, что Золотой заборет его?

— Глама Золотой бил и не таких, помнишь?

— Полагаю, что так. Но он выглядит слишком печальным для будущего победителя.

Папаша Кольцо вполне мог обойтись без этого дурака, травящего душу разговорами о заботах.

— Именно поэтому я приказал тебе похитить ту женщину. На всякий случай.

— И все равно мне кажется, мы ведем чертовски рискованную игру… — Кантлисс потер щетинистый подбородок.

— И я бы не ввязался в нее, если бы ты не крал детей у этого старого ублюдка, чтобы продать дикарям.

Голова Греги дернулась от удивления.

— Я могу сложить два и два, — рычал Кольцо, чувствуя отвращение, как если бы весь извалялся в грязи и не имел возможности смыть ее. — Человек не может пасть ниже! Продавать детей!

— Ты, мать его так, говоришь обидно! — Кантлисс казался глубоко оскорбленным. — Ты сам приказал — вернуть деньги до начала зимы или пришьешь меня! И тебя не интересовало, где я их возьму. Хочешь, верни деньги, раз тебя так напрягает их происхождение.

Кольцо смотрел на старую шкатулку на столе и думал о ярком и блестящем золоте внутри нее. Отвернулся и нахмурился. Если бы он возвращал деньги направо и налево, то не стал бы тем, кем являлся сейчас.

— Я и не думал. — Кантлисс покачал головой, словно воровство детей — самая обычная торговая сделка. — Откуда я мог знать, что этот козляра проскользнет по высокой траве?

— Оттуда, — очень медленно и холодно проговорил Папаша Кольцо. — В твоем возрасте можно было бы научиться просчитывать последствия своих гребаных поступков. Ну как человек в твоем возрасте не видит дальше кончика своего хрена?

— Нет, ну это, мать его, очень обидно! — Желваки заиграли на скулах Греги.

Папаша задумался — а когда он последний раз ударил человека в зубы? Очень, очень хотелось. Хотя и ничего не решит. Именно поэтому он давно перестал бить сам и начал платить другим людям, которые выполняли за него грязную работу.

— Ты что, дитя малое — ныть про обиды? Ты считаешь, что мне не обидно помогать придурку, который не может отличить плохого расклада от хорошего и продувает уйму денег? Ты думаешь, мне не обидно, когда должен похищать какую-то девчонку, чтобы повлиять на итог честного поединка? Каково это для меня? Каково это для начала моей новой эпохи? Мне не обидно прибегать к таким уловкам, чтобы сдержать гребаное слово перед людьми? А? И ты еще, мать твою, говоришь об обидах? Пойди и приведи ту бабу!

— Я?

— А кто? Это твои гребаные ошибки я исправляю или нет? Приведи ее сюда, чтобы наш приятель Лэмб мог по-любому видеть, что Папаша Кольцо держит слово.

— Так я начало могу пропустить, — возмутился Кантлисс, никак не ожидавший, что пара вероятных покойников доставят ему столько неудобств.

— Еще одно слово, и ты пропустишь остаток своей гребаной жизни, щенок. Быстро веди бабу!

Грега потопал к выходу. Папаше показалось, что он услыхал, как тот бормочет: «Нет, ну обидно же…»

Кольцо стиснул зубы и повернулся к толпе. Этот придурок находит неприятности везде, где только можно, и по всей видимости, плохо кончит. Оставалось лишь надеяться, чтобы поскорее. Он поправил рукава, утешая себя мыслью, что, как только Мэр проиграет, цены на рынке труда для разбойников упадут ниже некуда и можно будет позволить себе выбрать лучших. Крики на время утихли, и Папаша Кольцо навострил уши, заставляя себя успокоиться. Он не позволит себя отвлечь, ведь ставки высоки как никогда.

— Приветствуем всех! — проревел Камлинг, наслаждаясь, как его голос отражается эхом и улетает в небеса. — Приветствуем всех в древнем театре Криза! За все века своего существования он не мог похвастаться другим таким же важным зрелищем, как то, что развернется сейчас перед вашими счастливыми глазами!

Как глаза могут быть счастливыми, независимо от их владельцев? На миг Камлинг остановился, но тут же отогнал непрошеную мысль. Нельзя позволять себе отвлекаться. Это его миг — толпа окружала площадь, ярко освещенную факелами, те, кто не поместился в театре, привставали на цыпочки на улице, вскарабкались на деревья, стоявшие на склоне долины, и каждый внимал его словам. Может, его и знали как хозяина гостиницы, но как печально, что до сих пор не успел прославиться ораторским искусством.

— Бой, друзья мои и соседи! И что за бой! Состязание в силе и ловкости между двумя известнейшими победителями, а судить его буду я, Леннарт Камлинг, известный всем беспристрастностью и старожил местной общины!

Кажется, кто-то выкрикнул: «Сралинг!», но он заставил себя пропустить оскорбление мимо ушей.

— Это состязание призвано уладить давний спор между двумя сторонами согласно старинному обычаю рудокопов и старателей…

— Кончай тянуть, мать твою растак! — крикнул кто-то.

По рядам зрителей раскатилась волна смеха, подначек, шиканья. Камлинг выжидал с задранным подбородком, давая урок культуры невежественным дикарям. Надеясь, что давал, а не как Иосиф Лестек, чье выступление закончилось провалом.

— Представляю вам бойца от Папаши Кольцо! Человек, который не нуждается в представлении…

— Тогда зачем представляешь?

Взрыв хохота.

— …который создал себе имя в схватках в ямах и кругах Ближней и Дальней Стран с тех пор, как покинул родной Север. Человек, одержавший победу в двадцати двух схватках! Глама-а-а-а Золотой!

Северянин вышел в круг. Обнаженный по пояс. Мускулистое тело смазано жиром, чтобы соскальзывали пальцы противника. Пласты мышц сияли, отражая свет факелов. Белесые, они напомнили Камлингу гигантских слизней, которых он иногда находил в собственном подвале и боялся до одури. Роскошные усы рядом с бритым черепом смотрелись вычурно, но толпа только громче заорала. От восторга у зрителей захватило дух. Они бы приветствовали даже белого гигантского слизня, если бы узнали, что он готов пролить кровь им на потеху.

— И боец от Мэра… Лэмб! — Этого приняли гораздо сдержаннее.

Второй поединщик вступил в круг, вызвав волну последних безумных ставок. Тоже бритый наголо, смазанный жиром. Его тело усеивало такое множество шрамов, что, даже если его имя как знаменитого бойца никому ничего не сказало, даже самый упрямый мог заявить: этот человек знаком с насилием не понаслышке.

— Никакого имени получше нет? — прошептал Камлинг.

— Ничуть не хуже других, — ответил старый северянин, не сводя пристального взгляда с противника.

Вне всяких сомнений, большинство уже считали его проигравшим. Так же, как и Камлинг до недавнего времени. Старше, ниже, не такой мускулистый — все против него. Но Камлинг заметил нечто в его взгляде, что заставило распорядителя оцепенеть. Жадный взгляд. Будто Лэмб ужасно голоден, а Глама Золотой — вкусная еда.

Напротив, лицо здоровяка несло отпечаток сомнения, когда Камлинг поставил их друг перед другом в середине круга.

— Я тебя знаю? — спросил Глама. — Назови свое настоящее имя.

Лэмб наклонил голову вправо-влево.

— Может быть, ты и сам догадаешься.

— Пусть победит достойнейший! — Камлинг поднял вверх одну руку.

И в буйном реве толпы услышал, как Лэмб проворчал:

— Обычно побеждает худший.

Глама знал — это его последний бой. Знал совершенно точно.

Они кружили по камням — шаг вправо, шаг влево, финт, обманное движение корпусом. Приглядывались друг к другу под безумный рев зрителей, которые с перекошенными лицами размахивали кулаками. Конечно, толпа хотела, чтобы бой начался. Обыватели не понимали, что зачастую бой выигрывается задолго до начала самой драки.

И все же, черт побери, Золотой чувствовал усталость. Неудачи и потери тянули его, словно кандалы пловца, все больше изнуряя с каждым прожитым днем, с каждым вдохом. Это будет его последний бой. Когда-то он прослышал, что Дальняя Страна — то самое место, где люди обретают мечты, и поехал сюда, чтобы отыскать путь вернуть все, что он утратил. И что же он нашел? Глама Золотой, могучий военный вождь, герой Олленсанда, вознесенный в песнях и прославляемый на поле брани, которого боялись и в равной мере боготворили, валялся в грязи ради развлечения болванов.

Наклон туловища, движение плеч, несколько обманчиво-ленивых покачиваний — оценка возможности соперника. Этот Лэмб двигался очень хорошо, несмотря на возраст. Он явно не новичок в этом деле — не тратил силы впустую, двигался скупо и осторожно. Глама подумал: а какие неудачи и потери преследовали его, какие мечты привели этого человека в Криз?

«Оставь его в живых, если получится», — сказал Папаша Кольцо, показывая себя полным профаном в боях, несмотря на безудержное бахвальство, когда речь заходила о крепости слова. В подобных схватках не бывает выбора, здесь жизнь и смерть на весах Уравнителя. Не остается здесь места для милосердия, не остается места для сожалений. В глазах Лэмба Глама видел, что он тоже это знает. Когда двое мужчин входят в круг, все остается вовне, прошлое и будущее. А настоящее идет так, как оно идет.

Глама Золотой повидал многое.

Сцепив зубы, он прыгнул через круг. Старик уклонился очень хорошо, но все равно пропустил удар в ухо. И тут же Глама добавил слева по ребрам, чувствуя отдачу в кулаке, от которой заныл каждый сустав. Лэмб ударил в ответ, но Золотой отбил, и, столь же быстро, как сошлись, они разбежались, снова кружа и приглядываясь в свете факелов, озарявших театр.

А этот старик держал удар! Продолжал двигаться спокойно и ровно, не показывая боли. Возможно, Глама сумеет разбить его постепенно, кусочек за кусочком, используя бой на дистанции, но для начала и это неплохо. Теперь он вполне разогрелся. Дыхание участилось, он зарычал, оскалясь, как всегда во время битвы, впитывая силу и отбрасывая прочь сомнения. Все неудачи и разочарования стали трутом для костра яростного гнева.

Золотой громко хлопнул в ладоши, сделал обманный выпад и кинулся вперед, еще быстрее, чем только что, нанося старику два мощных прямых удара, и отскочил раньше, чем тот сумел ответить. Каменная чаша взорвалась криками ликования и улюлюканьем на дюжине языков.

А Глама настроился на работу. На его стороне играли молодость, вес, длина рук, но он не рассчитывал на легкую победу. Он осторожничал. Он хотел победить наверняка.

Это будет его последний бой, в конце концов.

— Да иду я, ублюдок, иду! — крикнул Пэйн, ковыляя из-за увечной ноги через зал.

Дно выгребной ямы — вот кто он. Но он полагал, что каждая выгребная яма нуждается в дне. Может, ему на роду написано не подниматься выше? Дверь сотрясали удары снаружи. Надо было давно уже сделать окошко, чтобы выглядывать — кто там. А ведь он предупреждал, но никто не обратил внимания. Наверное, не услышали через толпу, которая выше его по положению. Поэтому Пэйну пришлось отодвинуть засов и приоткрыть дверь, чтобы разглядеть незваного гостя.

За порогом стоял старый пьянчуга. Высокий и костистый, с седыми волосами, заглаженными на одну сторону, трясущимися руками и в плаще, измазанном чем-то похожим на блевотину — засохшая с одного бока и свежая с другой.

— Трахаться хочу, — скрипучим, как гнилая деревяшка, голосом сказал он.

— Не буду тебе мешать, — ответил Пэйн, пытаясь закрыть дверь.

Но старикан сунул сапог между дверью и косяком.

— Сказал тебе — трахаться хочу!

— Мы закрыты.

— Чего-чего? — Пьяница вытянул шею, будучи, по всей видимости, еще и тугоухим.

Пэйн распахнул дверь пошире и прокричал:

— Все смотрят бой, если ты не врубаешься! Мы закрыты!

— Врубаюсь, но меня не колышет. Хочу трахаться, и прямо сейчас. У меня есть золотой песок, и я слышал, Белый Дом всегда открыт тем, кто платит… Всегда!

— Вот дерьмо, — прошипел Пэйн, но возразить не смог. Папаша Кольцо так и говорил им: «Всегда открыт».

Но вот сегодня ему советовали быть осторожным. Втройне осторожнее, чем обычно. «Будьте сегодня все осторожнее втрое, — сказал Папаша Кольцо. — Терпеть не могу неосторожных». И его слова тогда показались странными, поскольку беспечностью тут никогда не страдали.

— Хочу трахаться, — повторил старик, пьяный настолько, что едва стоял на ногах.

Пэйну стало жалко ту девчонку, которая ему достанется. Смердел гость, как все дерьмо Криза, вместе взятое. Обычно у дверей скучали три охранника, но они сбежали, чтобы глазеть на бой, а остался лишь хромой Пэйн — дно гребаной ямы.

Он горько и сдавленно вздохнул, поворачиваясь, чтобы позвать кого-нибудь чуть выше, чем дно, но тут, к великому и неприятному удивлению, крепкая рука обхватила его и холодное лезвие прижалось к горлу. Дверь позади захлопнулась.

— Где женщина, которую вы схватили? — Дыхание старика по-прежнему смердело перегаром, но руки оказались крепче, чем клещи. — Шай Соут, такая штучка с большим ртом. Где она?

— Не знаю ничего ни о каких женщинах… — удалось прохрипеть Пэйну. Он пытался говорить достаточно громко, чтобы кто-то услышал, но половину слов проглотил от удушья.

— Думаю, мне придется выпотрошить тебя. — Острие ножа больно укололо под челюсть.

— Мать твою! Ладно! Она в подвале!

— Веди! — Старик подтолкнул его.

Шаг, другой… Внезапно Пэйн сообразил, что большего унижения он не испытывал никогда в жизни, и начал дергаться и извиваться, пытаясь вырваться, сопротивляясь так, будто это было попыткой подняться наверх со дна выгребной ямы, стать кем-то, достойным уважения. Ну, по крайней мере, зауважать себя.

Но старик оказался словно из железа сделан. Неумолимая рука сжала горло Пэйна с такой силой, что он мог только булькать и хрипеть, а острие ножа скользнуло вдоль щеки к правому глазу.

— Еще дернешься, глаз выколю, — ужасающая суровость в голосе старика убила последнее желание сопротивляться. — Ты всего лишь тупица-привратник. Поэтому мне кажется, Папаша Кольцо не будет скучать по тебе. А ему конец по-любому. Отведи меня к женщине и не делай глупостей. Будешь живым тупицей-привратником. Соображаешь?

Пальцы разжались за миг до того, как Пэйн мог свалиться от удушья.

— Соображаю.

Сказанное стариком было правдой. Какой смысл в той борьбе, которую Пэйн вел всю жизнь, куда она его завела? На место тупицы-привратника?

И на дно выгребной ямы.

Глама разбил до крови лицо старику. Капли мелкого дождя, поблескивая в огнях факелов, оседали на лбу, принося прохладу, но внутри боец горел, отбрасывая сомнения. Он делал с Лэмбом что хотел, и привкус крови во рту предрекал победу.

Это будет его последний бой. Потом он отправится на север с золотом Папаши, вернет утраченную честь и утраченное наследство, отомстит Кейрму Железноголовому и Кальдеру Черному… Воспоминание об их ненавистных именах и лицах всколыхнуло пламя ярости с новой силой.

Золотой взревел, и толпа взревела вслед за ним, неся его через круг, будто на гребне волны. Старик отбил один удар, уклонился от другого, перехватил руку Гламы. Они боролись и толкались. Пальцы скользили по смазанной жиром коже, пытаясь схватиться понадежнее. Ноги отыскивали удобную опору. Золотой напрягся, навалился и с рычанием поставил Лэмба на колени, но старик схватил его за ноги и опрокинул. Они покатились по камням. Зрители орали, вскочив с мест.

Оказавшись сверху, Глама попытался схватить старика за горло или вцепиться в изуродованное ухо, но все было слишком скользким. Тогда он медленно двинул ладонь через лицо Лэмба, желая ткнуть ногтем в глаз, как он уже проделывал со старателем-здоровяком прошлой весной. Внезапно его голову рвануло вниз, губу пронзила жгучая, ослепительная боль. Глама вырвался и отпрыгнул.

Когда Лэмб выпрямился, Золотой увидел, что в пальцах старика зажат пучок желтых волос, и понял: ему оторвали ус. Толпа хохотала, но он слышал лишь смех, под который покидал Зал Скарлинга и отправлялся в изгнание.

Гнев раскалил его добела. Золотой издал яростный клич, теряя все желания, кроме одного — бить Лэмба. Он впечатал кулак противнику в лицо, выбросив его за пределы круга. Первые ряды зрителей на каменных скамьях разлетелись, как испуганные скворцы. Золотой кинулся за ним, изрыгая проклятия, сыпля ударами. Справа, слева! Лэмб дергался, словно тряпичная кукла. Руки старика опустились, лицо обмякло, глаза помутнели. И Глама понял, что миг настал! Он шагнул и, вкладывая в руку вес всего тела, нанес не удар, отец всех ударов прямо в подбородок Лэмба.

Старик пошатнулся, опустил руки. Вот сейчас его колени подогнутся, и Глама сможет добить противника окончательно, положив конец всему.

Но Лэмб не падал. Отступил на пару шагов, вернувшись в круг, и стоял, покачиваясь. Кровь, смешанная со слюной, текла из его приоткрытого рта, лицо скрывала тень. И вдруг Глама услыхал сквозь безумный рев толпы негромкий звук, мягкий и вкрадчивый. Но ошибки быть не могло.

Старик смеялся.

Глама застыл, грудь его вздымалась и опадала, колени дрожали, руки отяжелели от усталости, но холод сомнения закрался в душу. Вряд ли человек может выдержать удар такой силы.

— Кто ты? — прорычал Золотой. Кулаки его болели, будто он колотил бревно.

Улыбка Лэмба напоминала разверстую могилу. Он плюнул кровью на ладонь и размазал по щеке алые полосы. А после поднял левый кулак и медленно разжал его, чтобы Глама мог видеть. Черные, как угольные ямы, глаза сверкали сквозь прореху, где у всех людей был средний палец.

Толпа смолкла, повисла зловещая тишина. А Золотого охватил неизбывный ужас. Он догадался, как зовут старика.

— Проклятие… — прошептал он. — Быть этого не может…

Но он уже понял, что не ошибся. Ты можешь быть сильным, можешь быть ловким, можешь быть страшным. Но все равно найдется кто-то сильнее, быстрее, страшнее тебя. И чем больше ты сражаешься, тем скорее повстречаешь его. Никто не может вечно водить за нос Великого Уравнителя. Ощутив это, Глама Золотой покрылся холодным потом. Огонь в его душе угас, превратившись в пепел.

Он знал, что этот бой в самом деле станет его последним боем.

— Гребаная обида… — бормотал под нос Кантлисс.

Он с таким трудом тащил ноющих засранцев через всю Дальнюю Страну, рисковал, чтобы всучить их Народу Дракона, вернул весь долг до единой монетки да еще с наваром, а где благодарность? Только бесконечные жалобы Папаши Кольцо и новое дерьмовое задание. Как ни старайся, а дела постоянно идут наперекосяк.

— Неужели человек не достоин хотя бы маленькой справедливости? — спросил он у пустоты. Слова, сказанные вслух, причиняли боль. Он потрогал царапины на щеке, от этого заболела рука. Ну, почему все бабы — беспросветно тупые курицы? — И после всего, что я для этой шлюхи делал…

Придурочный Кривой делал вид, что читает, когда Кантлисс вышел из-за угла.

— Вставай, дубина!

Женщина, все еще связанная и беспомощная, сидела в клетке. Она смотрела вызывающе, спокойная и твердая, будто вместо того, чтобы дрожать, что-то задумала. Словно у нее созрел особый замысел и Грега был частью его.

— Куда ты пялишься, гребаная сука? — бросил он.

— На гребаного труса, — холодно и четко ответила она.

Он замер, моргнул, не в состоянии поверить собственным ушам. Даже эта тощая тварь его презирает? Та, которая должна молить о пощаде? Если вы не в состоянии внушить уважение женщине, даже связав и избив ее, как вы вообще можете заслужить гребаное уважение?

— Чего? — прошипел он, ощущая холодок вдоль спины.

Она подалась вперед, не отводя дерзкого взгляда, приподняла губу, прижала язык к щели между зубами и метко плюнула сквозь прутья решетки прямо на новую рубашку Кантлисса.

— Трусливая шмонька, — процедила она.

Одно дело стерпеть обиду от Папаши Кольца. Но не от нее же?

— Открывай клетку! — взревел он, задыхаясь от злости.

— Есть такое дело… — Кривой возился со связкой ключей, пытаясь подобрать нужный.

Там всего три и было! Кантлисс вырвал у него ключи, повернул один в замке, рванул дверь на себя. Она открылась, лязгнув краем о стену и отбив кусок штукатурки.

— Я преподам тебе гребаный урок! — кричал Грега, но женщина продолжала пялиться на него, тяжело дыша. На ее губах блестели капельки слюны.

Одной рукой он схватил ее за ворот рубахи — затрещали нитки. Дернул, едва не разорвав. Пальцами второй руки сжал щеки, сминая, сдавливая рот, желая раздавить, расплющить, превратить в кашу…

Боль пронзила внутреннюю сторону бедра. Грега ойкнул. Еще удар. Нога подломилась, ему пришлось опереться о стену.

— Ты чего… — начал Кривой, а потом до Кантлисса донеслись звуки возни и хрюканье.

Он повернулся, едва держась прямо от боли в паху.

Кривой с дурацким удивлением на лице стоял напротив клетки, а пленница, вцепившись в него одной рукой, била кулаком в живот, брызгая с каждым выдохом слюной. Сторож, скособочившись, булькал. Кантлисс разглядел нож в руке женщины. После каждого удара кровь брызгала на пол, выплескиваясь из раны. Только тогда Грега догадался, что его она тоже пырнула, и непроизвольно всхлипнул от обиды и боли. Он прыгнул на одной ноге, обрушившись на спину женщины, обхватил ее руками. Они откатились от клетки, ударившись о глинобитный пол, нож отлетел в сторону.

Скользкая, как форель, она вывернулась из захвата и оказалась сверху. Не успел он опомниться, как дважды сильно ткнула кулаком в зубы, схватила за волосы, ударила затылком об пол. Потянулась за ножом, но Грега дернул ее за рубашку, наполовину разорвав, потащил на себя. Они снова сцепились на грязном полу, плюясь и изрыгая проклятия. Очередной удар пришелся Кантлиссу по макушке, а он, поймав ее за волосы, потянул в сторону и, несмотря на визг и отчаянное сопротивление, бил головой о ножку стула, пока она не ослабела настолько, что Грека сумел навалиться сверху, охая от боли в раненой ноге, липкой и мокрой от крови.

Он слышал хриплое и тяжелое дыхание женщины, когда она попыталась подняться и даже встала на четвереньки. Но Грега просунул предплечье под ее подбородок, сдавливая изо всех сил, прижимая всей тяжестью, а другой рукой в то же время тянулся за ножом. Прикоснувшись пальцами к рукоятке, он не сдержал смеха — это была победа!

— Теперь пошмотрим, шука… — прошепелявил он кровоточащими и распухшими губами.

Кантлисс поднял клинок так, чтобы она сумела его разглядеть. Лицо женщины побагровело от удушья, волосы слиплись от крови, выпученные глаза следили за острием. Но сопротивлялась она все слабее и слабее. Грега сделал несколько обманных выпадов, наслаждаясь страхом, с каждым разом отражающимся на ее лице.

— А шейчаш я тебя… — Он размахнулся для последнего, настоящего удара.

Неожиданно что-то сдавило его запястье, дернуло и потащило. Он охнул, но едва раскрыл рот, как жестокий удар отправил его лететь кувырком. Грега потряс головой, слыша, как кашляет женщина, но где-то далеко. Потянулся за оброненным ножом.

Тяжелый сапог опустился, расплющив его кисть. Второй мелькнул, отбрасывая оружие. Кантлисс застонал и попытался вырвать руку, но безуспешно.

— Хочешь, чтобы я убил его? — спросил старик, глядя сверху вниз.

— Нет, — каркнула девчонка, нагибаясь за ножом. — Я сама хочу убить его.

Она шагнула к Кантлиссу и плюнула ему в лицо кровью.

— Нет… — заныл он, пытаясь отползти и волоча за собой непослушную ногу, но сапог старика по-прежнему пригвождал к полу его запястье. — Я вам пригожусь! Вы ведь хотите вернуть детей? Правда? — Он видел ее лицо и понял, что лазейка появилась. — Туда нелегко добраться! Но я могу показать вам дорогу! Я вам пригожусь! Я готов помогать! Я все исправлю! Я тут ни при чем — это все Кольцо! Он сказал, что убьет меня! У меня не было выбора! Я вам пригожусь! — Он болтал без умолку, всхлипывал и молил, но не чувствовал стыда — когда иного выбора нет, умному человеку не зазорно вести себя как последнему ублюдку.

— Что за тварь… — проворчал старик, презрительно скривив губы.

Женщина принесла из клетки веревку, которой прежде была связана она сама.

— Лучше всего не торопиться с наказанием.

— Ты хочешь взять его с собой?

Она присела на корточки, подарив Кантлиссу кровавую улыбку.

— Мы сможем убить его, когда захотим.

Абрам Маджуд глубоко задумался. Но не о результате боя, который больше не вызывал вопросов, а о том, что будет потом.

Глама слабел на глазах после каждого обмена ударами. Его лицо, распухшее и окровавленное, походило на ужасную маску. И как полная противоположность, улыбка Лэмба становилась все шире и шире с каждым нанесенным или пропущенным ударом. Она превратилась в безумный оскал пьяницы, умалишенного, демона, но не человека, с которым Маджуд шутил на равнинах. Его выражение стало настолько чудовищным, что зрители первых рядов вскакивали на лавки, когда Лэмб оказывался рядом.

Толпа становилась столь же неистовой, как и схватка. Маджуд боялся даже вообразить общую сумму заключенных в этот вечер пари, но видел, как среди зрителей, то здесь, то там, вспыхивали потасовки. Всеобщее безумие все сильнее и сильнее напоминало сражение — а ведь ему так не хотелось опять участвовать в сражениях, ведь там без жертв не обходится никогда.

Размашистым ударом Лэмб сбил Золотого с ног, но, прежде чем тот упал, поймал за щеку и, резко дернув, разорвал ее. Кровь брызнула на ближайших зрителей.

— О, Боже… — пробормотал Карнсбик, прикрывая глаза ладонью. — Надо уходить.

Но Маджуд не видел пути для отступления. Лэмб, взяв руку Гламы в захват, давил, вынуждая противника встать на колени. Свободная рука Золотого бессильно шарила по сторонам. Раздался прерывистый крик, громкий треск, и локоть Гламы вывернулся в обратную сторону, сломанный сустав натянул кожу пузырем.

Лэмб насел на него, как волк-убийца. Хохоча, схватил за подбородок, запрокинул голову и ударил лбом в лицо, разбивая его в кровь. Еще и еще раз. Толпа вопила от радости или от ужаса.

Вдруг Маджуд услышал крик, увидел, как человеческие тела взлетели над скамьями, как будто их кто-то ударил. Распустившийся цветок оранжевого пламени осветил небо, настолько яркого, что даже на расстоянии казалось, теплым. Мгновение спустя гулкий грохот потряс театр. Напуганные зрители бросились врассыпную, прикрывая головы руками. Кровожадные крики сменились испуганным воем.

В круг, шатаясь, вышел человек, держась за живот, и упал неподалеку от Лэмба, продолжавшего увлеченно крушить голову Золотого. Огонь метался на стороне Папаши Кольца, дождем сыпались искры. Какому-то парню, всего в двух шагах от Маджуда, осколком камня разбило голову.

— Взрывчатый порошок, — пробормотал Карнсбик. Его очки отражали огненные сполохи.

Схватив за руку компаньона, Маджуд поволок его прочь вдоль каменных сидений. Сквозь просветы в толпе он видел кривую усмешку Лэмба, освещенную единственным факелом. Северянин разбивал чью-то голову о каменный столб, почерневший от крови. Маджуду показалось, что это Камлинг. Недолго тот пробыл судьей.

— О, Боже… — повторял Карнсбик. — О, Боже…

Маджуд обнажил клинок, который когда-то вручил ему генерал Мэлзегет в благодарность за спасение жизни. Он терпеть не мог проклятое оружие, но радовался теперь, что оно у него есть. При всей своей изобретательности человек еще не придумал лучшего инструмента для лишения жизни, чем полоса отточенной стали.

Волнение переходило во всеобщую панику со скоростью лавины. По одну сторону от круга недавно построенные ряды сидений накренились. Люди спешно покидали их, топча друг друга. И вот с мучительным скрипом шаткая постройка начала заваливаться, складываясь. Подпорки ломались, как сухой хворост. Люди переваливались через неумело сбитые поручни и улетали во тьму.

Маджуд тащил Карнсбика, стараясь не обращать внимания на царящее вокруг насилие. Какая-то женщина, опираясь на локоть, смотрела на острый обломок кости, торчавший из ее ноги. Но сейчас каждый был сам за себя. Если кому-то не хватило удачи, лучше оставить их молить о ней Бога.

— О, Боже… — талдычил Карнсбик.

Происходящее на улице больше не походило на сражение, оно им стало. Люди бились с безумными и непонятными криками, сторона Папаши Кольца горела. Сверкали клинки, люди набрасывались друг на друга, катались по земле, падали в ручей. Кто был на чьей стороне? Кто-то забросил горящую бутылку на крышу. Стекло разбилось, огненные змейки побежали во все стороны, впились в солому, несмотря на сырость.

Мэр продолжала наблюдать за бушующей улицей с балкона. Спокойно отдавала распоряжения людям, стоявшим рядом с ней, указывала рукой. Маджуд уверился, что она не намерена успокоиться и довольствоваться ролью стороннего наблюдателя.

Сквозь тьму летели горящие стрелы. Некоторые втыкались в землю в опасной близости. Раздался еще один раскатистый взрыв. Обломки разлетались во все стороны, клубы густого дыма вздымались в плачущее небо.

Кто-то схватил женщину за волосы и тащил ее по навозу.

— О, Боже! — в который раз уже повторил Карнсбик.

Чья-то рука схватила Маджуда за лодыжку. Он ударил мечом плашмя и высвободился. Продолжал упрямо прорываться, держа курс на крылечки домов со стороны улицы, подчинявшейся Мэру. На вершине ближайшей колонны виднелись трое — двое с луками, а третий поджигал обмазанные смолой стрелы, чтобы они могли спокойно пускать их в дома через дорогу.

Дом с вывеской «Дворец траха» огонь охватил полностью. С громким криком с балкона выпрыгнула женщина и рухнула в грязь. Неподалеку лежали два трупа. Рядом стояли четверо с обнаженными мечами. Один из них курил трубку. Маджуду показалось, что это — крупье из «Игорного Храма» Мэра.

— Мы должны… — Карнсбик попытался вырваться.

— Нет! — отрезал Маджуд, продолжая тянуть его. — Мы ничего не должны.

Милосердие вкупе с прочими атрибутами цивилизованного образа жизни стало роскошью, которую они не могли себе позволить. Маджуд сорвал с пояса ключ от их лавки и сунул в руку Карнсбику, продолжая внимательно следить за улицей.

— О, Боже, — бормотал изобретатель, ковыряясь в замке. — О, Боже…

Они забежали во все еще безопасный полумрак лавки, озаряемый багровыми, желтыми и оранжевыми сполохами. Маджуд захлопнул дверь, повернул ключ в замке, вздохнул с облегчением и… почувствовав ладонь на плече, обернулся, едва не зарубив Темпла.

— Что, к дьяволу, стряслось? — Свет из окна выхватил половину испуганного лица зодчего. — Кто победил?

— Лэмб порвал Гламу Золотого, — Маджуд опустил меч и упер острие в пол. — Без преувеличения.

— О, Боже, — всхлипнул Карнсбик, сползая по стене.

— А Шай?

— Понятия не имею. Вообще, я ничего не знаю. — Маджуд выглянул сквозь «глазок» на двери. — Но полагаю, что Мэр занялась зачисткой.

Пожары на стороне Папаши Кольцо освещали уже весь город, прорисовывая все с небывалой четкостью. Белый Дом пылал от фундамента до крыши. Голодное и беспощадное пламя рвалось к небу. Горели деревья на склоне долины. Пепел и мерцающие угольки сыпались дождем.

— Разве мы не должны вмешаться? — прошептал Темпл.

— Настоящий деловой человек всегда сохраняет нейтралитет.

— Пока не возникает миг, и ты понимаешь, что довольно быть настоящим деловым человеком. Пора стать просто настоящим человеком.

— Все может быть, — отошел от двери Маджуд. — Но этот миг еще не настал.

Старые друзья

— Ну, ладно! — крикнул Папаша Кольцо, сглотнул и прищурился на солнце. — Вот и все, я полагаю! — Капельки пота блестели на его лбу, но Темпл и не подумал бы осуждать толстяка. — Я не всегда поступал правильно! — Кто-то вырвал серьгу из его уха, и разорванная мочка свободно болталась, когда он обернулся. — Осмелюсь предположить, никто из вас не будет скучать по мне! Но я, по крайней мере, прилагал все усилия, чтобы держать слово! Вам следует сказать — я всегда держал…

Мэр щелкнула пальцами, и ее человек столкнул Папашу с помоста. Петля затянулась, Кольцо дергался и боролся, веревка скрипела, а моча, сбегающая из штанины, дополнила пляску повешенного. Мелкие люди и крупные, храбрецы и трусы, сильные и слабые — все они умирают в петле одинаково. Сейчас болтались одиннадцать. Папаша Кольцо, девять его ближайших прихвостней и женщина, которая была главной над шлюхами. Нерешительные крики одобрения послышались из толпы. Скорее по привычке, чем от воодушевления. События минувшей ночи более чем удовлетворили жажду крови обитателей Криза.

— Вот и закончилось, — прошептала Мэр.

— Многое закончилось, — сказал Темпл.

Один из древних столбов, между которыми стоял Белый Дом, свалился от жара. Другой стоял непривычно голый, потрескавшийся и почерневший от копоти. Руины настоящего смешались с руинами прошлого. Большую часть построек на стороне Кольца постигла та же участь. В скоплении деревянных лачуг зияли выгоревшие бреши, мародеры слонялись среди куч мусора.

— Мы все отстроим, — сказала Мэр. — Восстановим обязательно. Соглашение уже готово?

— Совсем немного осталось, — выдавил Темпл.

— Хорошо. Возможно, эти листки бумаги спасут много жизней.

— Вижу, вы только и переживаете о спасении жизней…

Не дожидаясь ответа, Темпл развернулся и пошел прочь. Он не оплакивал Папашу Кольцо, но не имел ни малейшего желания наблюдать, как его пинают.

Весьма много жителей города умерли от рук других, сгорели или были повешены. Значительное число разбежалось, кое-кто собирал пожитки, намереваясь последовать за ними. А большинство оставшихся бродили по улице, рассматривая результаты междоусобицы. Игорный Храм стоял пугающе пустой, шаги Темпла эхом отражались от закопченных стропил. Даб Свит, Кричащая Скала и Корлин бездельничали за столом, перекидываясь в карты под пристальным взглядом старинных доспехов, расставленных вдоль стен.

— Не смотрели на повешение? — поинтересовался Темпл.

Корлин покосилась на него, обдав ядовитым презрением. Вполне возможно, ей рассказали о его забеге нагишом по улице.

— Однажды меня едва не повесили неподалеку от Надежды, — сказал Свит. — Обвинили по недоразумению, но от этого не легче. — Старый разведчик оттянул воротник пальцем. — Таким образом, мне надолго придушили охоту к этим забавам.

— Не повезло, — бросила Кричащая Скала, глядя на карты, половину из которых держала «рубашкой» внутрь.

При этом она не пояснила, в чем заключалось невезение — что Свита не повесили, или что он не хочет смотреть на казнь, или что людей вешают вообще. Эта женщина не отличалась склонностью к уточнениям.

— В то время, когда снаружи смерть, человеку лучше укрываться здесь, — Даб Свит откинулся на спинку стула и закинул грязные сапоги на стол. — Как по мне, это местечко загнило. Скоро можно будет больше заработать, провожая обозы отсюда, чем приводя сюда. Всего-то и делов — собрать необходимое количество отчаявшихся бедолаг и отправиться в Ближнюю Страну.

— Вполне возможно, что я к вам присоединюсь, — кивнул Темпл.

Толпа отчаявшихся бедолаг — как раз то, что ему нужно.

— Всегда милости просим. — Кричащая Скала бросила на стол карты и подгребла к себе фишки.

Даб Свит брезгливо встряхнул руками.

— Двадцать лет я проигрываю этой хитрющей духолюдке, а она продолжает притворяться, что не знает правила!

Савиан и Лэмб согревали себе души при помощи бутылки у стойки. Без бороды и усов северянин выглядел моложе, но гораздо жестче. Казалось, будто он колол лицом дрова. Сплошные струпья и синяки, рваная рана на щеке, грубо зашитая, кулаки замотаны окровавленными бинтами.

— Все равно, — проворчал он распухшими губами. — Я тебе сильно задолжал.

— Будь уверен, я придумаю, как ты сможешь вернуть долг, — ответил Савиан. — Ты как относишься к политике?

— Последнее время стараюсь держаться от нее как можно дальше.

Увидев Темпла, они замолчали.

— Где Шай? — спросил он.

Один глаз Лэмба заплыл и почти не открывался, а второй смотрел с бесконечной усталостью.

— Наверху, в покоях Мэра.

— Она согласится меня увидеть?

— Это ее дело.

Темпл кивнул.

— Я тоже тебе благодарен, — сказал он Савиану. — Ты очень помог.

— Все мы делаем, что можем.

Темплу показалось, что слова старика предназначались, чтобы его уязвить. В его положении ужалить могли любые слова. Оставив их за стойкой, он поднялся по лестнице. За спиной негромко говорил Савиан.

— Я имею в виду восстание в Старикленде.

— Которое подавили?

— И будущее тоже…

Подняв кулак, чтобы постучать, Темпл замер. Ничего не мешало ему уйти и убраться из города, например, поехать на прииск к Берми, где никто не знал, какой он подлый засранец. Но есть ли такое место в Земном Круге, чтобы укрыться от себя? Прежде чем желание сбежать взяло верх, он постучал.

Распухшее и исцарапанное лицо Шай выглядело немногим лучше, чем у Лэмба. На переносице ссадина, шея — сплошной синяк. Это зрелище доставляло ему боль. Не такую, конечно, как если бы отлупили его, но все-таки. Она не испытала отвращения при виде его. Похоже, осталась совершенно равнодушной. Оставила дверь открытой, прихрамывая вернулась к табурету у окна и слегка оскалилась, присаживаясь. Босые ступни казались очень белыми на фоне половиц.

— Как прошла казнь? — спросила она.

Он шагнул через порог и осторожно притворил дверь.

— Да как обычно.

— Никогда не могла понять, что люди в них находят.

— Вполне возможно, что людям нравится ощущать себя победителями, когда они видят других, кому хуже, чем им.

— О тех, кому хуже, я знаю гораздо больше.

— Ты в порядке?

Она отвела взгляд.

— Больно…

— Ты сердишься на меня? — Он понимал, что похож на обиженного ребенка.

— Нет. Просто мне больно.

— Чем я помог бы, если бы остался?

— Думаю, ты позволил бы себя убить, — она облизала разбитые губы.

— Верно. Но я вместо этого побежал за подмогой.

— Бежал ты здорово, могу подтвердить.

— Я нашел Савиана.

— А Савиан нашел меня. Как раз вовремя.

— Верно.

— Верно. — Она наклонилась, подняла один сапог и начала медленно натягивать его. — Таким образом, мне кажется, речь идет о том, что я обязана тебе жизнью. Спасибо, Темпл. Ты просто сраный герой. Следующий раз, когда я увижу, как в моем окне мелькает голая задница, я сложу руки и буду ждать спасения.

Они молча смотрели друг на друга. Толпа, наблюдавшая за казнью, начала постепенно рассасываться. Темпл уселся на стул напротив Шай.

— Мне охренительно стыдно.

— Отрадно слышать. Я использую твой стыд вместо примочек на моих синяках.

— У меня нет оправданий.

— А мне кажется, ты их ищешь.

Настал его черед кривиться.

— Я — трус. Самый обычный. Я так долго убегал, что это вошло в привычку. Старые привычки тяжело менять. Но можно попробовать…

— Не старайся, — Шай горько вздохнула. — Я многого от тебя не ждала. Справедливости ради замечу, ты уже превысил ожидания, когда отдал долг. Ну, трусишь часто… А кто не трусит? Ты — не отважный рыцарь, а я — не обморочная девица. И мы живем не в книжке. Я тебя простила. Ступай своей дорогой. — Она махнула на дверь исцарапанной рукой.

Он даже не надеялся на такие слова, но почему-то остался.

— Я не хочу уходить.

— Я не требую, чтобы ты прыгал в окно. Можешь, как все, воспользоваться лестницей.

— Позволь мне все исправить.

— Мы отправляемся в горы, Темпл, — глянула она исподлобья. — Ублюдок Кантлисс обещает привести нас к Народу Дракона, и мы надеемся вернуть моих брата и сестру. Я не могу обещать, что мы будем действовать правильно. Зато я могу пообещать, что будет тяжело, холодно и опасно. И главное, не будет окон, через которые ты смог бы выпрыгнуть. Ты будешь так же полезен, как горелая спичка, и давай не будем грешить против истины, утверждая обратное.

— Пожалуйста, — Темпл умоляюще подался к ней. — Дай мне еще попытку, пожалуйста.

— Оставь меня в покое. — Она прищурилась. — Все, что я хочу, это сидеть и терпеть боль.

Вот и все… Возможно, ему следовало приложить больше усилий, но Темпл никогда не обладал бойцовскими качествами. Он кивнул, глядя в пол, закрыл за собой дверь и вернулся к стойке.

— Получил, чего хотел? — спросил Лэмб.

— Нет. Получил то, что заслужил, — ответил Темпл, вытаскивая горсть монет из кармана и высыпая их на стойку.

И взялся за стакан.

Краем уха он услыхал топот копыт, крики и бряцанье сбруи. Очевидно, в город входило новое Братство. Те, кому предстояло еще испытать разочарование. Но сейчас Темпла больше волновало собственное. Он приказал человеку за стойкой отдать ему всю бутылку.

На сей раз винить некого. Не Бога, не Коску и, уж конечно, не Шай. Лэмб прав. Главная ошибка любителей удирать в том, что от себя ты не убежишь. Главной бедой Темпла всегда будет сам Темпл. Раздались тяжелые шаги, звон шпор, требования еды, выпивки и женщин. Но он не обращал внимания. Опрокинул в горло еще один обжигающий стакан, стукнул им по стойке, смахнул выступившие на глазах слезы и снова потянулся к бутылке.

Кто-то успел схватить ее раньше.

— Тебе лучше убрать лапы, — прорычал Темпл.

— А как я тогда выпью?

От звуков этого голоса ледяные иглы вонзились в хребет. Темпл скользнул взглядом по руке на бутылке — старой, с коричневыми пятнами, грязью под обломанными ногтями и безвкусным перстнем. Потом рассмотрел неряшливое шитье на рукаве, испачканную ткань, нагрудник с облупившейся позолотой, худую шею с алой сыпью и, наконец, лицо. До безумия знакомое изможденное лицо — заостренный нос, сверкающие глаза, навощенные и подкрученные кончики усов.

— О, Боже, — выдохнул Темпл.

— Довольно восхвалений, — ответил Никомо Коска, нацепив ту ослепительную улыбку, на которую был способен только он. Морщинистое лицо просто источало благожелательность и дружелюбие. — Парни! Гляньте-ка, кто здесь!

По меньшей мере две дюжины знакомых и глубоко ненавистных личностей толпились позади Старика.

— Ну, и как делишки? — спросил Брачио, показывая желтые зубы. Количество метательных ножей на его нагрудных ремнях уменьшилось с той поры, как Темпл покинул Роту, но больше ничего не изменилось.

— Возрадуйтесь, вы, истинно верующие, — проревел Джубаир, цитируя священное писание кантиков, — ибо заблудший вернулся!

— В разведке, да? — ухмыльнулся Димбик, приглаживая волосы наслюнявленной ладонью и поправляя перевязь, превратившуюся в засаленные лохмотья неопределенного цвета. — Ищешь нам путь к победе?

— Ах, выпивка, выпивка, выпивка… — Коска с наслаждением отхлебнул из горлышка бутылки Темпла. — Разве я не говорил это всем? Стоит подождать достаточно долго, и все привычки возвращаются. Потеряв свою первую Роту, я несколько лет оставался нищим скитальцем, гонимым ветрами судьбы, и весьма жестоко гонимым… Суорбрек, прошу обратить внимание на это! — Писатель, чьи отросшие волосы торчали в разные стороны, одежда истрепалась, нос покраснел, а руки дрожали гораздо сильнее, мусолил карандаш. — Но вот я снова в обществе благородных воителей! Вы едва ли сможете поверить, но сержант Балагур был когда-то вовлечен в одну весьма неблаговидную компанию. — Сержант, лишенный шеи, лениво приподнял бровь. — Но сейчас он со мной — верный соратник, рожденный для этой службы. А ты, Темпл? Разве твоим возвышенным талантам и низким качествам может соответствовать иная роль, кроме моего стряпчего?

— Не может, как я понял, — пожал плечами законник.

— Так давай же отпразднуем наше неизбежное воссоединение! Мне! — Старик сделал здоровенный глоток, потом улыбнулся и вылил оставшуюся в бутылке каплю в стакан Темпла. — И тебе! Я думал, ты бросил пить!

— Похоже, настало благоприятное время, чтобы начать снова, — прохрипел Темпл.

Он ожидал, что Коска прикажет его убить, но случилось худшее — Рота Щедрой Руки намеревалась повторно поглотить его, не замедляя шага. Если Бог существовал, то он определенно недолюбливал Темпла последние несколько лет. Но вряд ли Его стоило обвинять. Темпл испытывал те же самые ощущения.

— Господа, добро пожаловать в Криз! — Мэр возникла в дверном проеме. — Вынуждена принести извинения за беспорядок, но у нас тут… — Она увидела Старика и побледнела. Впервые Темпл видел ее удивленной. — Никомо Коска! — выдохнула она.

— Собственной персоной. А вы, полагаю, здешний мэр, — он чопорно поклонился, а потом с хитринкой добавил: — Вот так день! По всей видимости, нынешнее утро — время воссоединений.

— Вы знакомы? — спросил Темпл.

— Некоторым образом, — пробормотала Мэр. — Что за… удивительная судьба.

— Не зря говорят, что судьба — женщина, — Коска вынудил Темпла охнуть, ткнув его под ребра горлышком бутылки. — Она увлекается теми, кто меньше всего заслуживает благосклонности!

Краем глаза Темпл заметил Шай, ковылявшую вниз по лестнице, и Лэмба, который вместе с Савианом настороженно наблюдал за вновь прибывшими. Тем временам Коска, звеня шпорами, подошел к окну. Глубоко втянул воздух, очевидно, наслаждаясь запахом горелого дерева, и легонько покачал головой в такт повешенным, которых колебал ветер.

— Мне нравится, что вы сделали с этим городом, — сказал он Мэру. — Весьма… апокалиптично. Кажется, у вас вошло в привычку превращать земли, которыми управляете, в груду обугленных руин.

На взгляд Темпла, их что-то связывало. Вдруг он понял, что теребит пуговицы, и заставил себя остановиться.

— Эти господа — все ваше войско? — спросила Мэр, разглядывая грязных, чешущихся и плюющих наемников, которые разбредались по игорному залу.

— Эти? Да нет! Кое-кого мы потеряли, пробираясь через Дальнюю Страну — неизбежное дезертирство, частично лихорадка, некоторые стычки с духолюдами. Но эти мои верные сподвижники лишь цвет нашего отряда. Остальных я оставил за городом. Всего их, скажем так, около трехсот…

— Двести шестьдесят, — поправил Балагур.

Мэр, услышав его, побледнела еще сильнее.

— Включая Инквизитора Лорсена и его экзекуторов?

— Двести шестьдесят восемь.

При упоминании об инквизиции на лицо Мэра наползла смертельная белизна.

— Если бы я ввел отряд из двухсот шестидесяти восьми бойцов во взбудораженный город вроде вашего, здесь, признаться честно, могло бы начаться побоище.

— Не лучший выход, — добавил Брачио, протирая слезящийся глаз.

— А есть лучший выход? — пробормотала Мэр.

Коска глубокомысленно подкрутил кончик уса двумя пальцами.

— Есть… градации, некоторым образом. А вот и они!

Черное одеяние Инквизитора Лорсена потрепала непогода, щеки, впавшие сильнее, чем когда бы то ни было, обросли кустистой желто-седой бородой, но глаза сверкали столь же целеустремленно, как и в тот день, когда Рота выдвигалась из Малкова. И даже сильнее.

— Позвольте представить вам Инквизитора Лорсена, — Коска задумчиво почесал прыщи на шее. — Мой нынешний наниматель.

— Польщена, — ответила Мэр, хотя от Темпла не укрылось напряжение в ее голосе. — Позвольте поинтересоваться, какие дела привели Инквизицию Его Величества в Криз?

— Мы преследуем сбежавших бунтовщиков! — провозгласил Лорсен на весь зал. — Изменников Союза!

— Мы здесь так далеки от Союза.

Улыбка Лорсена, казалось, могла заморозить всех собравшихся.

— Длани Его Высокопреосвященства простираются все дальше и дальше с каждым годом. За отдельных личностей назначено крупное денежное вознаграждение. Списки будут развешаны по всему городу. Возглавляет его предатель, убийца и зачинщик восстания — Контус!

Савиан сдавленно кашлянул, Лэмб похлопал его по спине, но Лорсен уже полностью сделал стойку на Темпла и ничего не замечал.

— Вижу, мы вновь обнаружили этого скользкого лгуна.

— Да что там! — Коска отечески потрепал плечо Темпла. — Определенная скользкость вкупе с истинной хитростью — качества, которые являются достоинствами законника. Но за всем этим скрывается личность, обладающая совестью и нравственной отвагой. Я легко доверю ему свою жизнь. Ну, или, по меньшей мере, свою шляпу.

Он сорвал головной убор и накрыл им стакан Темпла.

— До тех пор, пока вы не доверите ему мои дела. — Лорсен махнул экзекуторам. — Идемте. Нужно задать ряд вопросов.

— Он просто очаровашка, — произнесла Мэр, глядя инквизитору вслед.

Коска снова поскреб сыпь, оценивающе осмотрел ногти.

— Одной из важнейших своих задач Инквизиция считает пополнение рядов фанатичными и благопристойными истязателями.

— И кое-кто из старых наемников с дурными манерами, похоже, им тоже пригодился.

— Работа есть работа. Но меня сюда привели и собственные причины тоже. Я ищу человека, который называет себя Грегой Кантлиссом.

Произнесенное имя пронеслось по комнате, словно снеговой буран. Все замолчали.

— Мать твою… — прошептала Шай.

— Вы о таком не слышали? — с надеждой поинтересовался Коска.

— Изредка он здесь появляется, — тщательно подбирая слова, ответила Мэр. — Что будет, если вы его найдете?

— Тогда мы с моим стряпчим, не говоря уже о благородном нанимателе Инквизиторе Лорсене, уберемся отсюда подальше. Наемники пользуются дурной славой, но поверьте мне — я никому не желаю неприятностей. — Он лениво побултыхал остатки выпивки в бутылке. — Ведь вы наверняка знаете, где сейчас находится Кантлисс.

Повисла тяжелая тишина, сопровождавшаяся обменом взглядами. Наконец Лэмб медленно поднял голову. Лицо Шай окаменело. Мэр попыталась успокоить их едва заметным пожатием плеч.

— Он закован в цепи и сидит в моем подвале.

— Сука, — выдохнула Шай.

— Кантлисс наш, — Лэмб отодвинулся от стойки, держа напоказ левую перевязанную руку на эфесе меча.

Кое-кто из наемников напыжился, принимая воинственные позы. Каждый свою, но вместе они напоминали котов, выясняющих отношения в залитом лунным светом переулке. Балагур просто смотрел с непроницаемым лицом, как игрок. И кости негромко щелкали друг о друга в его кулаке.

— Ваш? — удивился Коска.

— Он сжег мою ферму, украл моих сына и дочь и продал их каким-то дикарям. Мы преследовали его аж из Ближней Страны. Он обещал провести нас в горы и показать, где живет Народ Дракона.

Возможно, тело Старика и утратило с годами былую гибкость, но его брови по-прежнему оставались одними из самых подвижных в мире. Теперь они взлетели на небывалую высоту.

— Народ Дракона, говорите? Может, мы сумеем быть полезными друг другу?

Лэмб окинул взглядом грязные, заросшие, перекошенные лица наемников.

— Полагаю, лишних союзников не бывает.

— Вот именно! Заблудившийся в пустыне человек не может отказываться от воды, кто бы ее ни предлагал! Верно, Темпл?

— Пожалуй, я предпочла бы сдохнуть от жажды, — пробормотала Шай.

— Меня зовут Лэмбом, — сказал северянин. — А это — Шай.

Он поднял стакан. Несмотря на бинты, отсутствие среднего пальца бросалось в глаза.

— Девятипалый северянин, — задумчиво проговорил Коска. — Думаю, это вас искал в Ближней Стране человек по имени Трясучка.

— Не встречал такого.

— О как! — Коска указал бутылкой на побои Лэмба. — А я подумал, что это могло быть его работой.

— Нет.

— Похоже, у вас много врагов, мастер Лэмб.

— Иногда кажется, я посрать не могу сходить, чтобы не нажить еще парочку.

— Многое зависит от того, на кого ты срешь, не так ли? Кол Трясучка — внушительный парень. И мне не показалось, что годы как-то смягчили его. Мы познакомились давным-давно, в Стирии, он и я. Иногда мне кажется, что я знаю каждого в этом мире. Когда оказываюсь в новой местности, то всегда обнаруживаю там старых знакомых. — Его пристальный взгляд уперся в лица Савиана. — А этого господина я не знаю.

— Меня зовут Савианом, — кашлянул тот в кулак.

— Что привело вас в Дальнюю Страну? Забота о здоровье?

Савиан не нашелся с ответом. Повисла гнетущая тишина, во время которой многие наемники снова взялись за оружие.

— Кантлисс похитил и его ребенка тоже, — внезапно сказала Шай. — Мальчика по имени Коллем.

Помедлив еще немного, Савиан, почти неохотно, согласился.

— Да, мой сын. Коллем. — Он кашлянул снова и влажно отхаркался. — Надеюсь, Кантлисс может привести нас к нему.

Зрелище, как двое головорезов Мэра волокут через весь зал закованного разбойника, доставляло едва ли не облегчение. Его запястья охватывали наручники, некогда изысканная одежда превратилась в грязные лохмотья, лицо соперничало синяками с Лэмбовыми, одна рука свисала плетью, а нога волочилась по полу.

— Неуловимый Грега Кантлисс! — вскричал Коска, когда люди Мэра бросили пленника к его ногам. — Не бойся. Я — Никомо Коска, презренный наемник и так далее и тому подобное. Но у меня есть к тебе несколько вопросов. Советую тщательно продумывать ответы, поскольку от них может зависеть твоя жизнь и так далее и тому подобное.

Кантлисс глянул на Шай, Савиана, Лэмба, наемников и обостренным чутьем труса, отлично знакомым Темплу, осознал изменение в равновесии сил. Нетерпеливо кивнул.

— Несколько месяцев назад ты покупал лошадей в городке под названием Грейер. Расплатился вот такими деньгами. — Коска с ловкостью фокусника показал маленькую золотую монетку. — Как оказалось, это — древние имперские монеты.

Взгляд Кантлисса метнулся к лицу Старика, словно хотел прочесть его мысли.

— Да, было. Не отказываюсь.

— Ты купил лошадей у бунтовщиков, которые подняли мятеж против Союза в Старикленде.

— Я?

— Ты.

— Да, купил!

— Откуда монеты? — Коска наклонился к пленнику.

— Народ Дракона заплатил мне ими. Это дикари с гор за Биконом.

— Заплатили тебе за что?

— За детей, — Кантлисс облизнул запекшиеся губы.

— Отвратительный промысел… — пробормотал Суорбрек.

— Как и большинство промыслов, — Коска склонился еще ниже. — А у них есть еще такие монеты?

— Сколько я пожелаю. Так он сказал.

— Кто сказал?

— Ваердинур. Это их предводитель.

— Сколько я пожелаю. — Глаза капитан-генерала сверкнули, словно воображаемое золото. — Значит, ты утверждаешь, что Народ Дракона помогает бунтовщикам?

— Что-что?

— Что эти дикари поддерживают мятежников деньгами, а возможно, укрывают самого зачинщика бунта — Контуса.

Кантлисс замолчал, моргнул…

— Э-э-э… Да?

— Да! — улыбнулся до ушей Коска. — И когда мой наниматель, Инквизитор Лорсен, задаст тебе тот же вопрос, что ты ответишь?

— О, да! — Теперь и Кантлисс улыбался, несомненно, почувствовав, что его положение начало улучшаться. — Я не сомневаюсь, что Контус скрывается у них! Клянусь дьяволом, он наверняка собирается на их золото устроить новый мятеж!

— Так я и знал! — Коска плеснул в стакан Лэмба. — Мы просто обязаны отправиться вместе с вами в горы и, таким образом, выкорчевать зачинщиков бунта в самом корне! А этот несчастный станет нашим проводником и заслужит таким образом свободу.

— Верно! — закричал Кантлисс, улыбнувшись Савиану и Лэмбу, и тут же пронзительно взвизгнул, поскольку Брачио поставил его на ноги, разбередив рану на ноге.

— Подонки… — прошептала Шай.

— Просто трезво смотрят на жизнь, — негромко ответил Лэмб, сжимая ее локоть.

— Как нам всем повезло, — продолжал вещать Коска, — что я успел встретить вас до того, как вы уехали!

— Мне всегда очень везет, — проворчал Темпл.

— И мне, — добавила Шай.

— Смотрите на жизнь трезво, — прошипел Лэмб.

— Отряд из четырех человек легко одолеть, — говорил Коска. — Отряд из трехсот человек победить гораздо труднее!

— Двести семьдесят два, — поправил Балагур.

— Позвольте и мне вставить пару слов. — К стойке подошел Даб Свит. — Если вы намерены идти в горы, то вам потребуется более опытный проводник, чем этот полуживой убийца. Я готов предложить свои услуги.

— Весьма польщен. А кто вы?

— Даб Свит, — знаменитый разведчик снял шляпу, выставляя напоказ значительно поредевшие локоны. Должно быть, он почувствовал выгоду, несоизмеримую с прогоном отчаявшихся до Старикленда.

— Известнейший герой пограничья? — переспросил Суорбрек, роясь в бумагах. — Я думал, вы помоложе.

— Когда-то был помоложе, — вздохнул Свит.

— Вы его знаете? — поинтересовался Коска.

Биограф задрал нос к потолку.

— Один человек по имени Марин Гленхорм… Я отказываюсь использовать по отношению к нему гордое название — писатель. Так вот, это человек сочинил весьма дешевые и малоправдоподобные повествования, основанные на вымышленных приключениях Даба Свита.

— Причем без разрешения, — сказал разведчик. — Но я совершал парочку подвигов, отказываться не буду. И я истоптал каждый клочок земли в Дальней Стране, если он достаточного размера, чтобы поместился мой сапог. Гор это тоже касается. — Он поманил к себе Коску и понизил голос: — Почти до самого Ашранка, где и живет Народ Дракона. Это их священные земли. А моя напарница, Кричащая Скала, забиралась еще дальше. Видите ли… — Он выдержал долгую артистическую паузу. — Она вообще-то одна из них.

— Точно, — каркнула Кричащая Скала, остававшаяся за столом, хотя Корлин куда-то подевалась, бросив карты.

— Поднималась туда. Жила там.

— И родилась там, да? — спросил Коска.

— Никто не рождается в Ашранке. — Кричащая Скала важно покачала головой и сунула потухшую трубку из чаги в зубы, как будто сказала последнее слово в важной сделке.

— И тем не менее ей знакомы все тайные тропы. Вам они тоже понадобятся. Вот посмотрите, эти ублюдки, Народ Дракона, не примут вас в гостеприимные объятия, когда вы ступите на их землю. Их земля необычная и ядовитая, но они ревнуют ее, как голодные медведи. Это — святая истина.

— Тогда вы оба станете неоценимым дополнением к нашему отряду в походе, — кивнул Коска. — Каковы будут ваши условия?

— Мы согласны на одну двадцатую часть любых найденных сокровищ.

— Наша задача — искоренять мятежников, а не искать сокровища.

— Ну, в любом приключении есть риск остаться ни с чем, — улыбнулся Даб Свит.

— Тогда добро пожаловать в наше общество! Договор подготовит мой стряпчий.

— Двести семьдесят четыре, — задумчиво проговорил Балагур. Его безжизненные глаза остановились на Темпле. — И ты.

Коска разлил выпивку.

— Почему, если ты встречаешь неординарного человека, он оказывается в преклонном возрасте? — Он ткнул Темпла в ребра. — Почему ваше поколение не дает ничего стоящего?

— В тени гигантов наши достоинства съеживаются, а недостатки выпирают особо выпукло.

— О! Я скучал по тебе! За сорок лет непрерывных войн, так получилось, я усвоил одно забавное обстоятельство. В человеке важен язык! Я имею в виду его речь, разговор, а не то, как он удовлетворяет девок, хотя поручиться и в этом случае я не могу. Не пишите это, Суорбрек! — Биограф быстро вычеркнул что-то. — Мы уедем, как только люди отдохнут и подготовят припасы!

— Может, разумнее было бы дождаться конца зимы? — вмешался Свит.

— Вы представляете, — Коска наклонился к нему, — что произойдет, если я оставлю свою Роту квартировать здесь четыре месяца? Нынешнее состояние города покажется вам сказкой!

— А вы представляете, — разведчик запустил пятерню в бороду, — что бывает, когда триста человек попадают в снежную бурю в горах?

— Ни малейшего понятия. Но мне не терпится узнать. Нужно ловить удачу за хвост! Это всегда было моим девизом. Запишите это, Суорбрек.

— Пройдет совсем немного времени, — поднял брови Свит, — и вашим девизом может стать: «Почему я не чувствую мои гребаные ноги?»

Но капитан-генерал по своему обыкновению уже не слушал его.

— У меня есть предчувствие, что каждый из нас отыщет в горах то, что ищет! — Одну ладонь он положил на плечо Лэмба, а вторую — Савиана. — Лорсен — своих мятежников. Я — золото. А эти достойные господа — своих детей. Так выпьем же за наш союз! — Он высоко поднял почти пустую бутылку Темпла.

— Вот дерьмо… — прошипела Шай сквозь стиснутые зубы.

Темпл искренне согласился. И похоже, добавить к теме беседы не смог больше ничего.

Некуда идти

Ро сняла цепочку с чешуей дракона и осторожно положила на шкуры. Однажды Шай сказала, что можно просидеть всю жизнь, ожидая благоприятного случая. Теперь подходит любой. Она прикоснулась к щеке Пита, который пошевелился и слабо улыбнулся в темноте. Здесь он стал счастливым. Наверное, по малолетству, он вполне мог забыть прошлое. Здесь он в безопасности настолько, насколько это только возможно. Хотя в этом мире верить нельзя ни во что. Ро жалела, что не могла попрощаться, но боялась, что он расплачется. Поэтому подхватила узелок и вышла в ночь.

Воздух дышал свежестью, мягко падали снежинки, но таяли, едва коснувшись горячей земли, а мгновение спустя и капельки воды тоже высыхали. Из некоторых окон лился свет. Пробитые в скалах отверстия или сделанные в каменной кладке, столь древней, что Ро едва отличала ее от скал, не закрывались ни стеклами, ни ставнями. Крадучись в тенях, бесшумно ступая по старинной мостовой босыми ногами, обернутыми в тряпки, она скользила мимо огромной черной кухонной плиты, отшлифованной за века до блеска. Падающий на нее снег с шипением обращался в пар.

Дверь Длинного Дома скрипнула. Девочка прижалась к выщербленной стене и замерла. Из окна доносились голоса старейшин, собравшихся на совет. За три месяца, проведенные здесь, она в совершенстве выучила их речь.

— Шанка размножились в туннелях на нижних ярусах, — говорила Уто. Она всегда осторожничала.

— Тогда нам следует изгнать их! — Акош всегда отличалась решительностью.

— Если мы пошлем достаточно воинов, то здесь останется мало. А однажды люди могут прийти и снаружи.

— Мы остановили их в месте, которое они называли Бикон.

— Или раздразнили любопытство.

— Когда мы разбудим Дракона, это уже не будет иметь значения.

— Мне полагается сделать выбор, — глубокий голос Ваердинура. — Создатель не для того оставил здесь наших предшественников, чтобы мы позволили их трудам прийти в упадок. Мы должны быть смелыми. Акош, ты возьмешь триста человек и отправишься на север, на нижние ярусы, чтобы выгнать шанка. А потом будешь углублять тоннели до конца зимы. Когда растает снег, ты вернешься.

— Мне тревожно, — вмешалась Уто. — Были видения.

— Тебе всегда тревожно…

Их голоса канули в ночи, а Ро прошла мимо огромных бронзовых листов, на которых маленькими буквами были выбиты имена. Тысячи и тысячи ушедших во тьму веков. Она знала, что сегодня ночью на страже стоит Айкарай, и предполагала, что он напьется, как и всегда. Часовой сидел в сводчатом проходе, свесив голову. Копье стояло прислоненным у стены, а между ног человека валялась пустая бутылка. Несмотря ни на что, Народ Дракона состоял из обычных людей, а людям присущи обычные человеческие недостатки.

Оглянувшись напоследок, Ро подумала, что здесь очень красиво. Теплый желтый свет окон на черной громаде утеса, резные фигурки на островерхих крышах, устремленных в небо, усеянное яркими звездами. Но это — не ее дом. Она не приняла его. Проскочив мимо Айкарая, она пошла по ступеням, держа правую ладонь на теплой скале, поскольку слева, она точно знала, обрыв глубиной в сотню футов.

У каменного обелиска она нашла потайную лесенку, спускавшуюся по крутому склону. На первый взгляд эту дорогу никто не скрывал, но Ваердинур рассказывал, что здесь поработала магия — никто не увидит ее, пока местные не покажут сами. Шай всегда доказывала, что не существует волшебства и демонов, что все это выдумки, но здесь, в далеком, всеми заброшенном уголке магия таилась в каждой вещице. И отрицать это было столь же глупо, как отрицать существование неба.

Вниз по ненадежным ступенькам, то вперед, то назад, подальше от Ашранка — камни под ногами становились холоднее и холоднее. В лес — огромные стволы на голых склонах, корни цеплялись за пальцы ног и опутывали лодыжки. Она бежала вдоль сернистого ручья, бурлящего среди покрытых желтым налетом скал. Когда каждый вдох начал холодить грудь, а выдох — обращаться в пар, она остановилась. Теплее укутала ноги, развернула меховую накидку и укрыла плечи. Перекусила, напилась, вновь завязала узелок и поспешила дальше. На ходу думала о Лэмбе, неутомимо шагающем по полю за плугом, о Шай, размеренно двигающей косой туда-сюда, в то время как пот стекал ей на брови, о ее словах, произнесенных сквозь сжатые зубы: «Ты только держись. Не останавливайся. Только держись». И Ро держалась.

Здесь уже снег чередовался с проталинами, с веток срывалась звонкая капель, и Ро пожалела, что не прихватила стоящих сапог. Услыхав далекий и печальный волчий вой, она ускорила шаг. Ноги промокли и начали болеть. Все под гору и под гору, то карабкаясь по обломкам скал, то скользя по щебневым осыпям. Направление она определяла по звездам. Однажды, когда она не смогла уснуть и сидела под сараем поздней ночью, старина Галли научил ее находить путь, сверяясь по небесным светилам.

Снегопад прекратился, но снега насыпало довольно много. Она проваливалась по колено в колючее, искрящееся в лучах рассветного солнца, холодное покрывало. Впереди лес редел, и она помчалась бегом, рассчитывая увидеть цветущую долину или шумный городок, зажатый между холмов.

Но, выскочив на обрыв величественного утеса, обнаружила лишь бесплодный край, покрытый частой гребенкой черных елей, голых скал и узких белоснежных ущелий, теряющихся в серой мгле. Никакого признака людей или цветов. Никакого намека на мир, который она знала, никакого тепла. Только холод снаружи и внутри. Дыша на замерзшие ладони, Ро задумалась — не угодила ли она на край света.

— Рад тебя видеть, дочь моя. — Ваердинур сидел, скрестив ноги, позади нее, опираясь спиной на пень. Его посох… или копье — Ро до сих пор не могла утверждать с уверенностью — лежал на сгибе руки. — У тебя есть мясо в узелке? Я не готовился к путешествию, но ты сумела увлечь меня погоней.

Не произнеся ни звука, она дала ему полоску сушеного мяса. Они поели, и Ро поняла, что рада встрече.

— Забывать бывает тяжело, — сказал он через какое-то время. — Но ты должна понимать, что прошлое не вернуть.

Он вынул чешуйку дракона на цепочке и надел девочке на шею. Она не возражала.

— Шай обязательно придет, — произнесла Ро, но голос ее казался совсем слабым — он терялся в необъятном просторе, приглушался снегом, сковывался холодом.

— Все может быть. Но ты знаешь, сколько детей попало сюда за мою жизнь?

Ро промолчала.

— Сотни. А ты знаешь, сколько родных последовало за ними, чтобы вернуть домой?

Сглотнув, девочка ничего не ответила.

— Ни одного. — Ваердинур сжал ее крепким и теплым объятием. — Ты теперь — одна из нас. Иногда люди покидают нас. Просто уходят. Моя сестра ушла. Если ты хочешь оставить нас, никто не будет тебя останавливать. Но это — долгий и нелегкий путь. И главное, путь куда? Внешний мир — красная страна, без законов, без правил.

Ро кивнула. Это она успела увидеть собственными глазами.

— А у нас есть цель. Ты нужна нам, — он встал и протянул ей ладонь. — Хочешь я покажу тебе нечто удивительное?

— Что именно?

— То, ради чего Создатель поселил нас здесь. То, ради чего мы все здесь остаемся.

Она приняла протянутую руку. Ваердинур с легкостью усадил девочку на плечи. Она погладила колючую щетину у него на темени.

— Можно, мне завтра побреют голову?

— Как только ты будешь готова.

И он двинулся вверх по склону, шагая точно в отпечатки оставленных Ро следов.

Драконы