Первый закон — страница 6 из 29

«Последний довод королей».

Надпись на пушках короля Людовика XIV

Число мертвых

В деревне было тихо; из старых каменных домов с замшелыми черепичными крышами не долетало ни звука, лишь вяло каркала стайка ворон в перепаханном поле, где недавно собрали урожай. Ферро засела на башне, и над головой у нее слабо покачивался колокол. Где-то хлопали на окнах ставни. По пустой площади ветер гнал сухие листья, на горизонте плавно поднимались в покрытое тучами небо три столба дыма.

Гурки приближались, а они любили устраивать пожары.

— Малджин! — выглянул из люка майор Валлимир. Ферро недобро уставилась на него. Он напоминал ей Джезаля дан Луфара, еще в начале знакомства: пухлое бледное лицо, перекошенное от смеси паники и заносчивости. Этот молокосос не то что для гуркхульских солдат, для коз-то западню не устраивал, а все корчил из себя бывалого воина. — Видишь что-нибудь? — прошипел он, пятый раз за последний час.

— Идут, — прорычала в ответ Ферро.

— Сколько их?

— Столько же, дюжина.

— Далеко?

— Примерно в четверти часа конного перехода. Своим нетерпением и бесконечными вопросами ты их не подгонишь.

— Когда они войдут на площадь, я дам сигнал: два раза хлопну в ладоши.

— Смотри не промахнись, розовый.

— Сколько раз повторять: не зови меня так! — Валлимир помолчал немного. — Одного надо взять живым, для допроса.

Ферро поморщилась. Оставлять гурков в живых было ей не по вкусу.

— Там видно будет.

Она снова посмотрела на горизонт и вскоре услышала, как Валлимир шепотом отдает приказы. Его люди рассредоточились по деревне, спрятавшись в домах. Это было слабое подобие войска, резерв: несколько ветеранов и зеленые юнцы, которые дергались больше самого Валлимира. Ферро — не первый раз — пожалела, что с ними нет Девятипалого. Его можно было не любить, но свое дело он знал. От него она точно знала, что ожидать. Он или поделится опытом, или — если припрет — проявит смертоносную ярость. И то и другое сильно бы пригодилось.

Однако Девятипалого с ними не было.

Так что Ферро стояла одна в широком окне колокольни, хмуро вглядываясь в волнистые поля Срединных земель, и следила за приближением всадников. По тракту нестройно скакала группа гуркхульских разведчиков. Отсюда они напоминали подвижные пятна на бледной полосе земли между темными участками вспаханного поля.

Подъехав к деревянному амбару, разведчики рассредоточились. Огромная гуркхульская орда вобрала в себя солдат со всей империи, воинов из двадцати покоренных ею провинций. Эти двенадцать всадников — судя по вытянутым лицам и узким глазам, по расшитым седельным сумкам, стрелам и легким копьям — были родом из Кадира. Их смерть не станет полноценным возмездием, но сойдет за слабое утешение. Заполнит на время пустоту. Слишком долго эта пустота была внутри.

В этот момент с тощего деревца взлетела ворона, и один всадник дернулся. Ферро замерла, уверенная, что Валлимир или кто-то из его неуклюжих розовых запаникует. Впрочем, когда всадники въехали на площадь, тишину ничто не нарушило. Командир кадирцев предостерегающе вскинул руку. Поднял голову, посмотрел прямо на Ферро… и ничего не увидел. Чванливые глупцы. Они видят лишь то, что хотят видеть, и сейчас перед ними раскинулась пустая деревня, жители которой бежали в страхе перед несравненной императорской армией. Ферро крепко сжала лук. Сейчас она их проучит.

И этот урок будет стоить им дорого.

Командир разведчиков вглядывался в истрепанный лист пергамента так, словно пытался прочесть письмо на неизвестном языке. Должно быть, изучал карту. Один из его людей тем временем спешился и подвел лошадь к замшелому корыту. Еще двое беспечно о чем-то разговаривали, жестикулируя и улыбаясь. Шутили. Четвертый чистил ножом под ногтями. Пятый ехал вдоль края площади, заглядывая в окна, высматривая, что бы украсть. Один из шутников разразился басовитым хохотом.

И тут два коротких хлопка разнеслись эхом между зданиями.

Разведчик у корыта наполнял флягу, когда стрела Ферро вонзилась ему в грудь. Сраженный, он выронил флягу, из раны брызнули сверкающие капли крови. В окнах защелкали арбалеты. Разведчики вопили, не понимая, что происходит. Одна лошадь повалилась на землю, выбивая копытами фонтанчики пыли и придавив наездника.

Солдаты Союза, крича, выбежали из домов с копьями наперевес. Один из конников вытащил меч, но был сражен арбалетной стрелой и вывалился из седла. Вторым выстрелом Ферро убила еще одного разведчика — попала ему в спину. Тот, что ковырялся в ногтях, рухнул на землю и неуклюже встал — лишь затем, чтобы увидеть, как его атакует копейщик. Он слишком поздно, сдаваясь, бросил нож, и копье пробило его насквозь.

Двое разведчиков развернулись и поскакали тем же путем, которым въехали в деревню. Ферро прицелилась одному из них в спину, но тут поперек узкой улочки натянули веревку. Наездников выдернуло из седел, а заодно — и солдата Союза из окна. Он крепко обмотал веревку вокруг запястья, и его лицом протащило несколько шагов по земле. Один разведчик, попытавшись подняться, получил стрелу из лука промеж лопаток. Другой не успел проковылять и нескольких шагов, как солдат Союза снес ему затылок ударом меча.

Из всего отряда уйти удалось только командиру. Его конь перепрыгнул через узкий забор меж двух домов, слегка чиркнув по верхней кромке копытами, и понес седока прочь из деревни по убранному полю. Сбежавший разведчик низко пригнулся к спине коня и давал тому шпоры.

Ферро не спеша прицелилась, уголки ее губ растянулись в улыбке. В один момент она прикинула в уме посадку седока, скорость лошади, высоту башни, направление ветра, вес древка, натяжение рогов лука, тетивы, впившейся в щеку. Стрела черной щепкой взмыла, вращаясь, в небо. Лошадь неслась навстречу удару.

Порой Господь щедр.

Командир выгнул спину и выпал из седла, покатился, взметая клочки земли и солому. Спустя миг до Ферро донесся крик боли, и она обнажила в улыбке зубы.

— Ха! — Ферро закинула лук за спину, скользнула вниз по лестнице и, выпрыгнув через заднее окно, помчалась в поле.

Разведчик мычал, пытаясь дотащиться до лошади. Когда Ферро подбежала к нему сзади, он как раз уцепился одним пальцем за стремя и тут же, попробовав подняться, взвыл от боли. Снова рухнул набок. Клинок зашипел, выходя из деревянных ножен. Всадник обратил на нее полные агонии и ужаса глаза.

Он был смугл, как и Ферро.

И лицо у него было самое обыкновенное: немолодое, украшенное пегой бородой; на одной щеке — слой пыли, на другой — бледная родинка, на лбу бисерины пота. Ферро встала над ним, и на лезвии изогнутого меча сверкнуло солнце.

— Дай повод не делать этого, — сказала она неожиданно для самой себя. Странно, что она вообще это сказала, и тем более странно, что солдату армии императора. В жарких и сухих Бесплодных землях Канты она никому не давала пощады. Значит, что-то в ней изменилось на том промозглом и полном руин западе мира.

Губы всадника дрожали.

— У меня… — пролепетал он. — У меня две дочки. Молю… надо выдать их замуж…

Ферро нахмурилась. Зря она позволила ему говорить. Отец двух дочерей. У нее тоже когда-то был отец, и сама она была дочерью. Этот мужчина не сделал ей ничего дурного, он не больше гурок, чем она сама. У него скорее всего не было никакого выбора — он просто выполнял приказ всемогущего Уфмана-уль-Дошта.

— Я уйду… Богом клянусь… уйду назад к жене и детям.

Стрела вошла точно ему под плечо, пронзила насквозь и сломалась, когда он упал. Под рукой торчало сломанное древко. Раненый говорил, значит, легкое не задето. Рана не убьет его, по крайней мере не сразу. Ферро могла бы усадить его на коня, дать шанс на жизнь.

Разведчик поднял испачканную в крови трясущуюся руку.

— Прошу… это не моя война… мне…

Меч отсек ему нижнюю челюсть, и человек захрипел. Второй удар почти отрубил голову. Разведчик перевернулся, орошая комья земли темной кровью, цепляясь за торчащие из них сухие стебли. Третий удар снес затылок, и человек замер.

Сегодня Ферро милосердной не была.

Лошадь зарубленного разведчика тупо смотрела на нее.

— Что уставилась? — она, может, и изменилась, но никто не меняется полностью. Убить солдата Уфмана — хорошее дело, откуда бы этот солдат ни явился. Она и не думала искать себе оправданий. Тем более перед лошадью. Она взяла животное под уздцы и повела обратно в деревню.

Валлимир, может, и розовый дурак, но западню устроил достойную. На площади лежало десять мертвых разведчиков; их порванная одежда трепетала на ветру; кровь алела на земле. Со стороны Союза пострадал лишь один идиот, который вылетел из окна вслед за веревкой. Теперь он был весь в пыли и царапинах.

День прошел не зря.

Какой-то солдат ткнул сапогом труп разведчика.

— Так вот они какие, гурки? Не больно-то страшные.

— А это и не гурки, — заметила Ферро. — Разведчики, из Кадира. Их силой отправили на войну. Плыть сюда они хотели не больше, чем вы — сражаться с ними. — Солдат уставился на нее со смесью озадаченности и раздражения во взгляде. — В Канте много народов. Не каждый человек со смуглым лицом — гурк, не каждый поклоняется их Богу или гнет спину перед императором.

— Бо́льшая часть.

— У большей части нет выбора.

— Все равно они враги, — усмехнулся солдат.

— Я и не предлагаю их щадить. — Оттолкнув солдата плечом, она пошла назад в колокольню. Похоже, Валлимиру удалось взять языка. Майор и несколько его людей набились в комнату под башней, окружив связанного разведчика, что стоял на коленях. Одна половина его лица была испачкана в крови, и сам он смотрел на солдат, как обычно смотрят на победителей пленники.

Испуганно.

— Где… ваши… основные… силы? — требовательно спросил Валлимир.

— Он не разумеет по-вашему, розовый, — перебила его Ферро. — Орать на него бесполезно.

Валлимир гневно обернулся к ней.

— Может, стоило прихватить с собой кого-нибудь, кто говорит на кантийском? — ядовито произнес он.

— Может.

Повисла долгая пауза, Валлимир ждал, что еще скажет Ферро. В конце концов, он глубоко вздохнул:

— Говоришь по-кантийски?

— Еще бы.

— Тогда не будешь ли ты столь любезна, чтобы задать ему пару вопросов?

Ферро облизнула зубы. Допрос — пустая трата времени, но если без него никак, то лучше уж не тянуть.

— Что именно спрашивать?

— Ну… далеко ли армия гурков, какова ее численность, в каком направлении она движется…

— Гм. — Ферро опустилась перед пленником на корточки и заглянула ему в глаза. Испуганный, беспомощный, он наверняка удивлялся, что она делает среди розовых. Она и сама себе удивлялась.

— Кто ты? — прошептала она и вынула нож. — Отвечай, или прирежу. Да, я такая. Где гуркская армия?

Пленник облизнул губы.

— Где-то… в двух днях пути отсюда, на юге.

— Сколько в ней солдат?

— Не сосчитать. Тысячи, много тысяч. В ней люди из пустынь, с равнин и…

— Куда они направляются?

— Не знаю. Нам велели проверить эту деревню. — Он сглотнул, дернув потным кадыком. — Мой командир должен знать больше…

— С-ссс, — зашипела на него Ферро. Его командир уже никому ничего не расскажет, без головы-то. — Их очень много, — перевела она для Валлимира. — И с каждым днем их число растет. Они отсюда в двух днях пути. Куда идет армия, ему неизвестно. Что дальше?

Валлимир поскреб легкую щетину на подбородке.

— Пожалуй… отвезем его в Агрионт, передадим инквизиторам.

— Он ничего не знает, только замедлит нас. Убьем его — и дело с концом.

— Он военнопленный! Война войной, а убивать его — обычное преступление. — Валлимир подозвал солдата. — Я такой груз на душу не возьму.

— Возьму я. — Нож Ферро аккуратно вошел в грудь пленнику и вышел. Из раны, пузырясь, хлынула кровь и стала разливаться на полу темной лужицей. Распахнув рот и глаза, он протяжно засипел.

— Грхлк… — Он откинул голову и обмяк в путах. Ферро обернулась к солдатам — те пораженно, с ужасом взирали на нее. Трудный им выдался денек, но ничего, скоро они к такому привыкнут.

Или так, или же гурки их всех перебьют.

— Они хотят сжечь ваши города и села. Хотят ваших детей сделать рабами. Хотят, чтобы все в мире молились богу так, как молятся они, теми же словами. Хотят, чтобы ваша земля стала частью их империи. Уж я-то знаю. — Ферро вытерла нож о рукав мертвого пленника. — Единственная разница между войной и простым убийством — в числе мертвых.

Валлимир задумчиво поджал губы, глядя на тело пленника. Похоже, от мужчины в нем больше, чем думала Ферро. Наконец он обернулся к ней и спросил:

— Что предлагаешь?

— Можно устроить засаду здесь же и встретить настоящих гурков. Но нас на них может и не хватить.

— И?

— Пойдем на север или на восток. Устроим подобную ловушку в другом месте.

— Выкашивать ряды имперской армии по десятку человек за раз? Слишком долго.

Ферро пожала плечами.

— Медленно, но верно. А если вы уже насмотрелись на гурков, возвращайтесь в крепость.

Валлимир долго и хмуро глядел на нее, потом обратился к одному из солдат, крепко сбитому ветерану со шрамом на щеке:

— Сержант Форест, если я не ошибаюсь, прямо на востоке отсюда есть еще деревушка?

— Так точно. Марлхоф, в десяти милях, не дальше.

— Сгодится? — спросил Валлимир у Ферро, выгнув бровь.

— Мертвые гурки — вот они мне сгодятся.

Листья на воде

— Карлеон, — сказал Логен.

— Он самый, — ответил Ищейка.

Город стоял у развилки реки, под низкими клубящимися облаками. Четкие очертания высоких стен и башен круто вздымались над бурными водами, выше того места, где прежде стоял замок Скарлинга. По склону холма тянулось скопление построек с черепичными крышами; постройки лепились друг к другу и у подножия холма, обнесенные еще одной стеной. Солнечный свет отражался от мокрого после дождя камня.

Ищейка не радовался возвращению. Каждый визит сюда оборачивался бедой.

— За все те годы, что прошли с той битвы, он изменился. — Логен смотрел на свою вытянутую руку, покачивая обрубком пальца.

— Тогда здесь не было таких стен.

— Да уж. Но и армии Союза вокруг тоже не было.

Зато сейчас поля вокруг Карлеона кишели заставами Союза: рвы, валы, частоколы и заборы, люди в доспехах, что тускло поблескивали на солнце, — все это не могло не радовать сердце Ищейки. Под крепостью, обложив Бетода, встали тысячи и тысячи хорошо вооруженных и жаждущих отомстить солдат.

— Ты уверен, что он там?

— А куда ему еще было податься? Почти всех лучших парней он потерял в горах, и друзей у него, поди, не осталось.

— Мы все кого-то потеряли, — прошептал Ищейка. — Встанем здесь и будем ждать. Времени полным-полно. Пока смотрим, как трава растет, глядишь, и Бетод сдастся.

— Да.

По виду Логен сам в это не верил.

— Да, — повторил за ним Ищейка. Но по опыту он знал: Бетод сдаваться не привык.

Заслышав на дороге стук копыт, он обернулся. К шатру Веста на взмыленном коне несся гонец в шлеме с оттопыренными цыплячьими крыльями. Всадник натянул поводья и чуть не выпал из седла, пока спешивался. Неверной походкой, сопровождаемый удивленными взглядами офицеров, вошел в шатер. У Ищейки засосало под ложечкой.

— Чую дурные вести.

— А что, бывают хорошие?

В шатре засуетились, изнутри донеслись крики, бряцанье стали.

— Пойду гляну, в чем дело, — обронил Ищейка, хотя чутье подсказывало бежать отсюда подальше.

У шатра стоял Круммох. Здоровенный горец хмурился, прислушиваясь к переполоху.

— Что-то не так, — сказал он. — Только я этих южан не понимаю: что говорят, что делают… безумцы они.

Ищейка отогнул полог шатра. Офицеры кричали и беспорядочно размахивали руками, а в сердце неразберихи стоял Вест. Бледный, как парное молоко, он сжимал в кулаках пустоту.

— Свирепый! — Ищейка схватил Веста за руку. — Что здесь творится?

— Гурки вторглись в Срединные земли. — Вест высвободил руку и тоже принялся кричать.

— Кто там чего сделал? — не понял Круммох.

— Гурки. — Логен сильно нахмурился. — Темнокожие с далекого юга. Суровый народ, как ни крути.

Подошел мрачный Пайк.

— Они высадились с кораблей и уже могли добраться до Адуи.

— Погоди-ка. — Ищейка знать не знал о гурках, Срединных землях и Адуе, но тревожное чувство с каждым мгновением становилось сильнее. — Что ты такое говоришь?

— Нам приказано возвращаться домой. Немедленно.

Ищейка замер. Он знал, что не может быть все так просто. Он снова схватил Веста за руку и ткнул грязным пальцем в сторону Карлеона.

— У нас не хватит людей, чтобы продолжать осаду!

— Понимаю, — ответил Вест, — и мне жаль. Но от меня ничего не зависит. Беги к генералу Поулдеру! — крикнул он косому пареньку. — Пусть его люди готовятся немедленно выступать к побережью!

Ищейка недоуменно моргнул.

— Значит, мы семь дней напрасно сражались в Высокогорье? Тул мертв, и видят мертвые, сколько еще людей погибло напрасно? — Он не переставал удивляться, как быстро отнимают то, на что успеваешь положиться. — Значит, вот как. Обратно в леса, в холод, снова убегать и убивать. Без конца.

— Есть и другой выход, — сказал Круммох.

— Какой же?

Вождь горцев коварно усмехнулся.

— Девять Смертей, уж ты-то знаешь?

— О да. Уж я-то знаю. — Логен выглядел так, будто видел сук, на котором его вот-вот вздернут. — Когда уезжаешь, Свирепый?

Вест нахмурился.

— Солдат у нас много, а путь не слишком далекий. Думаю, Поулдер отведет своих людей завтра, Крой — послезавтра.

Улыбка Круммоха сделалась чуточку шире.

— То есть завтра целый день туча народа будет сидеть здесь, окопавшись вокруг Бетода, словно никто и не собирается уходить?

— Думаю, так и будет.

— Дай мне день, — сказал Логен. — Я прошу только день, и, возможно, я смогу покончить со всем этим. А потом — если все еще буду жив — отправлюсь за тобой на юг. Приведу кого получится. Вот тебе мое слово. Мы поможем тебе с гурками.

— Но что изменит один день? — спросил Вест.

— И правда, что можно сделать за день? — прошептал Ищейка.

Проблема была в том, что он уже знал ответ.

Под старым мостом журчал ручей, он тек мимо деревьев и дальше, вниз по зеленому склону холма. К самому Карлеону. Логен смотрел, как по воде, кружась и огибая замшелые камни, плывут желтые листья, и мечтал уплыть вместе с ними.

— Мы сражались здесь, — сказал Ищейка. — Тридуба и Тул, Доу и Молчун, и я. Где-то там, в роще, мы схоронили Форли.

— Хочешь сходить туда? — спросил Логен. — Навестить, посмотреть…

— Зачем? Вряд ли станет лучше мне, и я чертовски уверен, что ему лучше не станет. Форли уже на все плевать. Он мертв. А ты уверен, Логен?

— Видишь другой выход? Войско Союза торчать тут не станет. Это — наш единственный шанс покончить с Бетодом. Терять нечего.

— Твою жизнь.

Логен тяжело вздохнул.

— Не думаю, что найдется много людей, кому она дорога. Идешь?

Ищейка покачал головой.

— Лучше я тут подожду. Бетод у меня уже в печенках сидит.

— Ну как знаешь. Как знаешь.

Казалось, все мгновения жизни Логена: слова и поступки, выборы, о которых он почти и не помнил, — вели его к этому. А теперь выбора не осталось. Возможно, и не было никогда. Его, будто лист на воде, несло к Карлеону, и остановиться, свернуть он не мог. Он ткнул коня пятками в бока и поскакал вниз по грунтовой тропе, вдоль журчащего потока.

На закате все виделось четче и яснее. Влажные листья на деревьях — золотисто-желтые, огненно-рыжие, ярко-багряные, всех оттенков пламени — готовились опасть. Ближе ко дну долины воздух сделался гуще, в нем ощущалась осенняя дымка; было трудно дышать. Скрип седла, звон упряжи и стук копыт — все смешалось в единый, смутный звук. Он миновал пустые поля, грязевые ямы и укрепления Союза: ров и ряд заостренных кольев, что стояли на расстоянии трех полетов стрелы от стен замка. Солдаты в куртках с заклепками и стальных шлемах провожали его хмурыми взглядами.

Он натянул поводья, заставив коня перейти на шаг. Проехал по новенькому деревянному мосту, ручей под которым бурлил, напоенный дождем. Взобрался на пологий холм в тени высокой стены: высокой, гладкой, темной и нерушимой. Такой грозной стены он еще не встречал. Людей в бойницах не было видно, но он чувствовал, что защитники прячутся, ждут его. Он сглотнул через силу и выпрямился в седле, словно его не били и не секли сталью семь дней подряд. Он ждал, что вот-вот щелкнет на стене тетива самострела, и в плоть с глухим ударом вонзится стрела. Что он, объятый болью, рухнет в грязь и умрет. Недостойное получилось бы окончание песни.

— Так, так, так, — раздался сильный глубокий голос. Логен его сразу узнал. Говорил сам Бетод.

Странно, но в первое мгновение он даже обрадовался и лишь затем вспомнил, что между ним и королем Севера — реки крови. Вспомнил о ненависти. Можно иметь врагов, которых никогда в жизни не видишь, у Логена таких было полно. Можно убивать совершенно незнакомых людей — и таких он вернул в грязь немало. Однако нельзя ненавидеть того, кого прежде ты любил, ведь любовь до конца не проходит.

— Смотрю я вниз и кто же это едет из прошлого к вратам моей крепости? — продолжил Бетод. — Девять Смертей! Ну надо же! Я бы закатил пир, да еды маловато!

Бетод стоял над вратами, упершись кулаками в парапет. Он не ухмылялся. Не улыбался. Его лицо было совершенно пустым.

— Неужто передо мной король Севера? — прокричал в ответ Логен. — Так и носишь золотую шапку?

Бетод коснулся венца у себя на голове, в котором поблескивал большой драгоценный камень.

— А почему бы и нет?

— Погоди-ка… — Логен осмотрел стену. — Тебе же стало некем править. Разве что пятнами птичьего дерьма.

— Хех! Думаю, нам обоим теперь одиноко. Где твои друзья, Девять Смертей? Убийцы, с которыми ты якшался? Где Грозовая Туча, где Молчун, Ищейка и этот ублюдок, Черный Доу?

— Все мертвы, Бетод. Погибли в горах. Мертвы, как Скарлинг. Как Щуплый, Пронзатель, Белобокий и еще много кто.

Бетод помрачнел.

— Что ж, думаю, радоваться тут нечему, если ты меня спросишь. Много дельных людей вернулись в грязь. Твои друзья, мои друзья. Если мы с тобой бьемся, хорошего исхода ждать не приходится. Нам плохо дружить, но враждовать еще хуже. С чем пожаловал, Девятипалый?

Логен помолчал, вспоминая все разы, когда он делал то, что придется сделать сейчас. Вызовы на поединки и то, чем это заканчивалось. Счастливых воспоминаний было немного. Хочешь сказать про Логена Девятипалого — скажи, что он вынужден так поступать. Но другого пути не было.

— Я бросаю тебе вызов! — прокричал Логен. Эхо его голоса отразилось от влажных темных стен и умерло в тягучем тумане.

Бетод расхохотался, запрокинув голову. Впрочем, не было в его смехе веселья.

— Клянусь мертвыми, Девятипалый, ты не меняешься. Ты словно старый пес, которого не отучишь гавкать. Вызов, значит? За что же мы будем биться?

— Если выиграю — ты откроешь врата и сдашься. Станешь моим пленником. Проиграю — войско Союза вернется за море, и ты получишь свободу.

Бетод перестал улыбаться и подозрительно сощурил глаза. Логен хорошо помнил этот взгляд: сейчас Бетод просчитывал шансы на победу, прикидывал все за и против.

— Слишком щедро с твоей стороны, если учесть мое положение. Трудно поверить. Что с этого твоим южным друзьям?

Логен фыркнул.

— Если будет надо, они повременят, но ты им не особенно нужен, Бетод. Ты для них никто, сколько ни похваляйся. Они гнали тебя пинками через весь Север и не ждут, что ты вновь станешь им досаждать. Если я тебя пленю, они получат твою голову. Если нет, пораньше вернутся домой.

— Значит, я для них никто? — грустно улыбнулся Бетод. — И ради чего я трудился, проливал пот и кровь? Ты доволен, Девятипалый? Рад видеть, как все мои труды идут прахом?

— А с чего бы мне быть недовольным. Ты один во всем виноват. Ты сам нас в это втянул. Прими мой вызов, Бетод, и, может, один из нас обретет покой!

Король Севера выпучил глаза.

— Я один виноват?! Я?! Как быстро мы все забываем! — Он потряс цепью у себя на шее. — Думаешь, мне это нужно? Думаешь, я этого просил? Я лишь хотел чуть больше земли — прокормить свой народ, отогнать прочь большие кланы. Одержать одну-две победы и оставить сыновьям доброе наследие, не то что мой отец оставил мне. — Он подался вперед. — Кто толкал меня дальше? Кто не давал остановиться? Кто стремился отведать крови, а отведав ее, сразу хмелел, сходил с ума и не мог насытиться? — Бетод ткнул пальцем вниз. — Кто как не Девять Смертей?

— Все было не так, — прорычал Логен.

Смех Бетода разнесся по ветру.

— Разве? Я хотел говорить с Шамой Бессердечным, но ты убил его! Я пробовал сговориться с Хеонаном, но ты снова вылез и свел с ними счет, открыв дюжину новых!.. Покой, говоришь? Я умолял тебя позволить заключить мир с Уфрисом, но тебе понадобилось драться с Тридуба! Я, стоя на коленях, умолял тебя, но тебе хотелось прославить свое имя на весь Север! А стоило тебе побить Тридуба, как ты нарушил слово, данное мне, и пощадил его, будто не было в мире ничего превыше твоей клятой гордости!

— Все не так, — сказал Логен.

— На Севере все знают, как было дело! Мир? Ха! Как насчет Гремучей Шеи, а? Я бы взял выкуп за его сына, и все счастливо вернулись по домам, но нет! Что ты сказал мне? Проще Белую реку обернуть вспять, чем остановить Девять Смертей! Потом тебе вздумалось прибить его голову к моему штандарту, чтобы видел весь мир, чтобы не было конца желающим отомстить! Всякий раз, как я пытался остановиться, ты тянул меня дальше, глубже, увлекал в трясину! Пока мы окончательно не перешли черту, пока возврата не стало! Пока я не был вынужден убивать или быть самому убитым! Пока мне не пришлось подчинить весь Север! Ты сделал меня королем, Девятипалый. Ты не оставил мне выбора.

— Все было не так, — прошептал Логен. Но он знал, что именно так все и было.

— Давай, тверди себе, будто я — причина всех бед! Тверди, если тебе от этого легче! Тверди, что я безжалостный душегуб, я кровожаден… но с кого я брал пример? У меня был лучший учитель! Строй из себя хорошего человека, если угодно, у которого не было выбора. Но мы ведь оба знаем, каков ты. Мир? Не видать тебе мира, Девять Смертей. Ты соткан из смерти!

Логен мог бы и дальше все отрицать, но в мире и без того было слишком много лжи. Бетод и правда знал его. Бетод и правда понимал, кто он есть. Понимал лучше, чем кто бы то ни было. Его злейший враг и все еще лучший друг.

— Что же ты не убил меня, когда был шанс?

Король Севера непонимающе нахмурился и тут же расхохотался.

— Сам-то не понял? Ты был рядом с ним и не понял? От меня ты ничему не научился, Девятипалый! Столько лет прошло, а ты все позволяешь потоку нести себя куда угодно!

— О чем ты? — проворчал Логен.

— Байяз!

— Байяз? И что с ним?

— Я готов был вырезать на тебе кровавый крест и утопить в болоте вместе с остальными твоими бестолковыми идиотами, и сделал бы это с большим удовольствием, но тут этот старый лжец прислал весть.

— И?

— Я был ему должен, а он сказал отпустить тебя. Твою никчемную шкуру спас этот старый хрен, вечно лезущий куда не просят!

— Зачем? — прорычал Логен, не зная, что и думать. Он был очень недоволен тем, что узнает обо всем последним.

Бетод хихикал.

— Может, решил, что я кланяюсь перед ним недостаточно низко. Он спас тебя, его и спросишь. Если проживешь достаточно долго… в чем я сомневаюсь. Я принимаю твой вызов! Здесь. Завтра. На рассвете. — Бетод потер ладони. — Один на один, и кровавый поединок решит судьбу Севера! Так, как и должно быть, да, Логен? Как в былые времена? Как было в солнечных долинах прошлого, да? Бросим вместе кости еще один, последний раз? — Король Севера отошел от парапета. — Хотя кое-что с тех пор изменилось. У меня новый поединщик! И на твоем месте я бы вечером со всеми попрощался и приготовился вернуться в грязь. В конце концов, не ты ли любил повторять, что… — его смех медленно стих, — надо смотреть правде в глаза!

— Мясцо что надо, — сказал Молчун.

Стоило благодарить судьбу за жаркий костер и добрый кусок мяса, ведь бывали времена, когда у Ищейки и того не имелось. Правда, сейчас его мутило при виде истекающей соком баранины. Напомнило ему истекающего кровью Шаму Бессердечного после того, как Логен вспорол ему брюхо. Прошли годы, но Ищейка помнил, как кричали люди, как стучали щиты, как пахло кислым по́том и кровью на снегу. Помнил, будто все случилось вчера.

— Клянусь мертвыми, — пробормотал Ищейка, и его рот наполнился горячей слюной. — Как вы можете сейчас жрать?

Доу весело оскалился.

— С голодухи мы Девятипалому не поможем. Ему вообще не помочь. В том и смысл поединка, мужики бьются один на один. — Ткнув ножом в баранину и посмотрев, как кровь с шипением падает в огонь, он снова сел и задумался. — Ты веришь, что он сможет? Правда веришь? Ты помнишь ту тварь?

Ищейка вспомнил, как из тумана вышел гигант и обрушил татуированный кулак на Тридуба, ломая тому ребра. Ищейка содрогнулся всем телом, хотя в нем проснулся лишь отголосок того страха.

— Если кто и может побить эту тварь, — процедил он сквозь зубы, — я верю, что это Логен.

— Угу, — буркнул Молчун.

— Я не спрашивал, кто чего может. Я спрашивал, веришь ли ты, что он победит? И что делать, если нет?

Ответ на этот вопрос искать было невыносимо трудно. Во-первых, Логен будет мертв. Во-вторых, никакой осады не будет. Людей у Ищейки не хватит даже осадить ночной горшок, не то что самый неприступный город Севера. Бетод тем временем, как он может, отыщет новых друзей, призовет их на помощь, и война возобновится. Никто не сражается так отчаянно, как Бетод, если его зажать в угол.

— Логен сможет, — прошептал Ищейка, сжимая кулаки и чувствуя, как болит порез на предплечье. — Он должен.

Он чуть не рухнул лицом в огонь, когда его по спине хлопнула широченная ладонь.

— Клянусь мертвыми, еще никогда не встречал у одного костра столько кислых рож!

Ищейка поморщился. Вот уж кто точно не умел поднять настроения, так это безумный горец. Он вышел из темноты, улыбаясь во весь рот, а за ним — его детки, тащившие на плечах оружие.

Отпрысков у Круммоха осталось двое: один из сыновей погиб в горах, но Круммох не сильно переживал. К тому же он лишился копья: сломал об какого-то дикаря, как он любил повторять, так что самому ему носить ничего не пришлось. Дети с битвы не сказали ни слова, по крайней мере в присутствии Ищейки. Никто не хвастал, сколько врагов уложит. Раз побываешь в битве, и пылу может сильно убавиться. Ищейка знал это, знал слишком хорошо.

Зато Круммох радовался как ни в чем не бывало.

— Куда Девятипалый-то пропал?

— Уединился. Он всегда уединяется перед боем.

— М-м-м. — Круммох погладил свое ожерелье. — Говорит с луной, я не я буду.

— Да скорее сидит себе где-нибудь и срет.

— Милое дело — посрать перед поединком. — Круммох улыбнулся от уха до уха. — Логен больше всех любим луной, уж поверьте! Больше всех в Земном круге. У него есть шанс победить в честном поединке, и это лучшее, на что человек может рассчитывать, если выступает против демонической твари. Одна загвоздка…

— Всего одна?

— Пока ведьма с Бетодом, честного боя не ждите.

Ищейка глубже втянул голову в плечи.

— То есть?

Круммох покрутил деревянным амулетом в ожерелье.

— Можете представить, что она позволит Бетоду проиграть, и себе вместе с ним? Я — нет. Ведьма хитра и умна, знает разную магию. Благословения, проклятия… Всеми силами эта сука постарается навредить Логену и обставит все так, будто удача с самого начала была на стороне Бетода.

— И?

— Кто-то должен ее остановить, я считаю так.

Ищейка думал, что хуже уже не станет. И снова ошибся.

— Тогда удачи тебе, — пробормотал он.

— А-ха-ха, шутник ты этакий! Я бы и рад, но ведьма в крепости, а я не мастак лазить по стенам. — Круммох хлопнул себя ладонью по брюху. — Жира во мне вдвое больше, чем надо. Нет, нужен человечек небольшого росточка, но с крепкими яйцами. Позарез нужен, видит луна. Человек, гораздый карабкаться по стенам, остроглазый и твердо стоящий на ногах. У него должна быть быстрая рука и острый ум. — Тут он глянул на Ищейку и широко улыбнулся. — Не подскажешь, где бы нам такого найти?

— С хрена ли мне знать… — Ищейка спрятал лицо в ладони. — Ни одной сраной мысли.

Логен набрал в рот вина из старой фляги. На языке и в горле защекотало. Хотелось проглотить вино, однако он выдул его в пламя костра. Огонь взвился в стылый ночной воздух. Он вгляделся во тьму, рассмотрел в ней только три дерева да пляшущие тени.

Встряхнув флягу, он допил вино. В желудке приятно потеплело. Пусть сегодня духи поделятся. Кто знает, после поединка к ним он может больше и не воззвать.

— Девятипалый, — прошелестел падающей листвой голос во тьме.

К костру приблизился дух. Он явно не узнал Логена, и это успокаивало. В его взгляде была пустота: ни порицания, ни сомнения. И то хорошо. Духу плевать, кто он такой и что совершил.

Логен отложил пустую флягу.

— Один?

— Да.

— Ну, ты не одинок, если тебе сопутствует смех. — Дух ничего не ответил. — Хотя смех для людей, не для духов.

— Верно.

— Что-то ты не больно разговорчив.

— Не я тебя призывал.

— Ты прав. — Логен уставился в огонь. — Завтра мне предстоит бой. С человеком по имени Фенрис Ужасающий.

— Он — не человек.

— Выходит, ты его знаешь?

— Он стар.

— Даже для тебя?

— Для меня ничто не старо, но он уже был в Старые времена и даже раньше. Тогда у него был другой хозяин.

— И кто это был?

— Гластрод.

Имя резануло слух. Меньше всего он ожидал и хотел его услышать. В деревьях зашелестел холодный ветер, и Логен, вспомнив руины Аулкуса, вздрогнул. По спине побежали мурашки.

— Это не может быть другой Гластрод? Не тот, что чуть не погубил полмира?

— Другого нет. Это он покрыл кожу Фенриса письменами на Старой речи, языке демонов. Вся левая половина тела Ужасающего принадлежит нижнему миру. Там, где его кожа покрыта словами, написанными Гластродом, он неуязвим.

— Неуязвим? Совсем? — Логен подумал немного и снова спросил: — Что же тогда Гластрод не исписал всего Фенриса?

— Спроси Гластрода.

— Вряд ли это возможно.

— Вряд ли. — Дух долго молчал и наконец произнес: — Что будешь делать, Девятипалый?

Логен огляделся по сторонам. В этот момент мысль бежать без оглядки показалась ему весьма соблазнительной. Что бы там ни говорил отец, порой лучше бежать и жить в страхе, чем побороть страх и сдохнуть.

— Я всю жизнь бегал, — пробормотал он. — Бегал по кругу. Но все мои пути ведут к Бетоду.

— Значит, разговору конец. — Дух встал.

— Может, еще свидимся.

— Не думаю. Магия утекает из этого мира, и мой род погружается в сон. Не думаю снова увидеть тебя. Даже если ты одолеешь Ужасающего, а я не думаю, что ты сумеешь.

— Умеешь ты обнадежить, — фыркнул Логен. — И тебе удачи.

Дух растворился во тьме. Он не пожелал удачи Логену, ведь ему было все равно.

Власть

Собрание получилось мрачным и суровым даже для закрытого совета. Небо за узкими окнами покрылось темными тучами, однако буря все никак не начиналась. Без солнечного света Белая комната погрузилась в холодный сумрак. Время от времени старые оконные рамы дребезжали от налетающего ветра, и Джезаль, закутанный в отороченную мехом мантию, вздрагивал и поеживался.

Мрачные лица советников тоже ничуть не грели душу. Лорд-маршал Варуз сидел, стиснув зубы, полный суровой решимости. Лорд-камергер Хофф вцепился в кубок, словно утопающий — в последний обломок корабля. Верховный судья Маровия хмурился и, казалось, был готов отправить единым приговором на эшафот всех, включая самого себя. Архилектор Сульт поджал тонкие губы и переводил холодный взгляд с Байяза на Джезаля, потом на Маровию и обратно.

Самый первый из магов опустил мрачный взгляд на столешницу.

— Обрисуйте, пожалуйста, ситуацию, лорд-маршал Варуз.

— Ситуация, если говорить честно, ужасна. В Адуе беспорядки, примерно треть населения бежала из города. Гуркхульская блокада мешает снабжению. Хотя мы ввели комендантский час, некоторые граждане все равно находят возможности для грабежа и насилия, пока представители власти заняты где-то в другом месте.

Маровия тряхнул седой бородой.

— Чем ближе подходят гурки к городу, тем хуже становится ситуация.

— Они и так близко, — заметил Варуз. — Каждый день преодолевают по несколько миль. Мы делаем все возможное, чтобы задержать армию императора, но наши возможности ограничены… Уже через неделю надо ждать осады города.

Несколько испуганных вздохов, приглушенных проклятий, нервных переглядываний.

— Так скоро? — надломившимся голосом переспросил Джезаль.

— Боюсь, что да, ваше величество.

— Какова мощь гуркхульской армии? — спросил Маровия.

— Оценки разнятся, причем очень сильно. По последним данным… — Варуз беспокойно облизнул зубы, — на наших берегах высадились около пятидесяти тысяч.

Снова испуганные вздохи, в том числе самого Джезаля.

— Так много? — прошептал Халлек.

— Каждый день недалеко от Колона высаживаются еще по несколько тысяч, — вставил адмирал Ройтцер, нимало не стремясь поднять присутствующим настроение. — Остановить десант мы не в силах, потому как лучшая часть нашего флота отправилась за войсками, участвующими в северной кампании.

Джезаль облизнул губы. Казалось, стены комнаты сжимаются вокруг него.

— Сколько солдат в нашем распоряжении?

Варуз и Ройтцер коротко переглянулись.

— Два полка Собственных Королевских — пеший и конный, — всего шесть тысяч человек. Серая стража, занятая обороной самого Агрионта, еще четыре тысячи. Элитных солдат — рыцарей-герольдов и рыцарей-телохранителей — около пяти сотен. В крайнем случае оружие могут взять в руки нестроевые солдаты: повара, грумы, кузнецы и прочая…

— Думаю, и эти сгодятся, — отметил Байяз.

— … Возможно, еще несколько тысяч. Можно отправить в бой городскую стражу, но они не профессиональные солдаты.

— Что дворяне? — спросил Маровия. — Где их помощь?

— Кое-кто прислал людей, — печально произнес Варуз, — кто-то сожаления, остальные — и таких большинство — не ответили вовсе.

— Выбрали иную сторону. — Хофф покачал головой. — Брок ясно дал понять: тем, кто с ним, достанется гуркхульское золото, а тем, кто с нами, — гуркхульское милосердие.

— Как всегда, — горестно произнес Торлихорм. — Знать печется лишь о собственном благосостоянии!

— Тогда надо распечатать арсенал, — произнес Байяз, — и не трястись над ними, а раздать то, что в нем есть, горожанам. Всем, способным держать оружие. Ремесленникам и чернорабочим, ветеранам. Даже попрошайки и бродяги пусть изготовятся к бою.

Слова Джезалю казались разумными, однако мысль доверить свою жизнь легиону нищих не внушала энтузиазма.

— Когда вернется лорд-маршал Вест?

— Если даже он получил наше известие вчера, то вернется самое раннее через месяц.

— То есть нам предстоит выдержать несколько месяцев осады, — покачал головой Хофф. Он наклонился к Джезалю и зашептал ему на ухо, будто школьница — подружке: — Ваше величество, было бы разумно перенести ставку в безопасное место, подальше на север. Убрать с пути гуркхульской армии туда, откуда вы и ваш закрытый совет могли бы командовать без риска для жизни. Скажем, в Холстгорм или…

— Исключено, — резко перебил его Байяз.

Мысленно Джезаль успел согласиться с Хоффом. Остров Шабульян в тот момент казался ему идеальным местом для ставки, но… Байяз прав. Гарод Великий ни за что не покинул бы город в час нужды. К несчастью, бежать не мог и Джезаль.

— Мы встретим гурков здесь, — ответил король.

— Это лишь предложение, — пробормотал Хофф. — Мера предосторожности.

— Как обстоят дела с обороной города? — снова перебил его Байяз.

— По существу, у нас три концентрические линии обороны. Агрионт — это, разумеется, последний рубеж.

— Ну, до него-то враг не дойдет, верно? — неуверенно хихикнул Хофф.

Варуз предпочел смолчать.

— Стена Арнольта защищает самые старые и важные места города — Агрионт, Прямой проспект, главный порт и Четыре угла. Стена Казамира — дальняя, внешняя линия обороны. Она ниже, слабее и намного протяженнее стены Арнольта. Стены соединяются перемычками меньшего размера. Выстроенные на манер колесных спиц, они делят внешнее кольцо города на пять отдельных частей, каждая из которых, будучи захвачена врагом, может быть заблокирована. За стеной Казамира есть застроенные области, но их жителей стоит немедленно эвакуировать.

Облокотившись на край столешницы, маг сцепил мясистые пальцы.

— Учитывая качество и количество наших вооруженных сил, лучше эвакуировать население внешнего кольца в пределы более короткой и мощной стены Арнольта. Знание внешнего кольца с его перемычками позволит вести партизанскую войну внутри пяти районов…

— Нет, — отрезал Джезаль.

Байяз взглянул на него исподлобья.

— Ваше величество?

Но Джезаль решил, что не даст себя запугать. За прошедшее время стало предельно ясно: если позволять магу собой командовать, то из-под его пяты он никогда и ни за что не сможет выбраться. Он, конечно, видел, как Байяз может взорвать человека силой мысли, но не короля Союза и не в присутствии закрытого совета. И уж тем более не на пороге вторжения.

— Я не сдам огромную часть моей столицы злейшему врагу Союза без боя. Будем сражаться за стену Казамира, за каждую пядь земли.

Варуз глянул на Хоффа, и лорд-камергер чуть заметно выгнул брови.

— Э-э… конечно, ваше величество. За каждую пядь.

Воцарилась неприятная тишина. Неудовольствие мага давило на присутствующих, как тучи, нависшие над городом.

— Моей инквизиции есть что добавить? — прокаркал Джезаль, пытаясь сменить тему, и встретился с холодным взглядом Сульта.

— Разумеется, ваше величество. Всем хорошо известно, что гурки обожают интриги, обожают сеять смуту, так что внутри стен Адуи — а то и Агрионта — наверняка действуют вражеские шпионы. Мы взяли под стражу всех граждан кантийского происхождения. Инквизиторы денно и нощно допрашивают их. Несколько шпионов уже сознались.

Маровия фыркнул.

— А что, любовь гурков к интригам не столь сильна, чтобы засылать к нам светлокожих агентов?

— Мы на войне! — прошипел Сульт, бросая на верховного судью испепеляющий взгляд. — Независимость нашего государства под угрозой! Не время трепаться о свободе, Маровия!

— Напротив, сейчас — самое время!

Двое стариков продолжали браниться, накаляя и без того напряженную обстановку. Байяз, откинувшись на спинку стула, скрестил руки на груди и спокойно смотрел на Джезаля. Хладнокровная задумчивость мага пугала даже больше, чем его хмурая мина. Беспокойство Джезаля все росло. Как ни крути, его правление грозило стать самым коротким и катастрофическим в истории державы.

— Сожалею, что пришлось послать за вашим величеством, — тонким голосом пропищал Горст.

— Да, да. — Раздраженный ответ под аккомпанемент эха шагов.

— Большего я сделать не мог.

— Разумеется.

Джезаль обеими руками распахнул двойные двери. Тереза сидела, будто аршин проглотив, посреди отделанной золотом гостиной. Ее манера взирать на супруга поверх задранного носа начинала порядком раздражать. Джезаль чувствовал себя жуком, упавшим ей на тарелку. Стирийские фрейлины мельком взглянули на короля и тут же вернулись к работе. Кругом стояли ларцы и сундуки, куда они складывали наряды и прочие вещи. Похоже, королева Союза вознамерилась покинуть столицу, не известив об этом дражайшего супруга.

Джезаль заскрипел и без того саднящими зубами. Он вдоволь натерпелся от неверного закрытого совета, неверного совета открытого и неверной черни. Но отвратительную неверность жены он терпеть не собирался.

— Какого черта?!

— В вашей войне с императором от меня и моих фрейлин толку мало. — Тереза отвернула от него свое идеальное личико. — Мы возвращаемся в Талин.

— Не бывать этому! — прошипел Джезаль. — Многотысячная армия гурков вот-вот подойдет к городу! Мои подданные толпами бегут из Адуи, а те, кто остается, на волосок от паники! Ваш отъезд расценят неправильно! Я не могу этого допустить!

— Ее величества война не касается! — резко заметила графиня Шалере и плавной походкой подошла к королю.

Мало было проблем с самой королевой, так теперь еще с ее наперсницами воевать!

— Вы забываетесь! — зарычал Джезаль на графиню.

— Нет, это вы забываетесь! — Лицо графини перекосило, когда она шагнула к нему еще ближе. — Вы забываете, что вы сын шлюхи, покрытый шрамами…

Тыльной стороной ладони Джезаль врезал ей прямо по растянутым в ухмылке губам. Графиня отшатнулась, захлебнувшись ядовитыми словами. Наступила на подол собственного платья и рухнула навзничь, при этом у нее с ноги слетела туфелька.

— Я король, и это мой дворец. Я не потерплю в свой адрес подобных речей, да еще от спутницы лощеной куклы. — Собственный голос показался ему чужим: холодный, без интонаций, пугающе властный. Но если не он, то кто это сказал? В гостиной, кроме него, мужчин больше не было. — Я был с вами слишком великодушен. И вы приняли мое великодушие за слабость. — Одиннадцать фрейлин уставились на него и на товарку, что ладонью зажимала разбитую губу. — Если любая из твоих ведьм захочет покинуть наши неспокойные берега, я устрою безопасный проход и даже сам, с радостью, сяду на весла и отвезу ее в Стирию, но ты… вы, ваше величество, никуда не поедете.

Тереза вскочила на ноги и, вытянувшись в струнку, зашипела:

— Ты, бессердечная скотина…

— Мы супруги! — заорал Джезаль. — Хотя оба всей душой и жалеем об этом! Не нравится мое происхождение, мои манеры или внешность? Раньше надо было думать, пока не стала королевой Союза! Можешь ненавидеть меня, Тереза, сколько влезет, но ты… никуда… отсюда… не уедешь.

Окинув напоследок пораженных дам яростным взглядом, Джезаль вихрем развернулся и покинул гостиную.

Черт, он ушиб руку!

Круг

Занимался серый рассвет, из сумрака проступали мрачные контуры Карлеона. Звезды погасли, но луна все еще висела над самыми верхушками деревьев — так низко, что, казалось, можно было попасть в нее из лука.

Вест не смог уснуть и всю ночь провел в полудреме, что сопутствует измождению. Какое-то время, отдав распоряжения, он просидел во тьме при свете одной лампы, пытался писать письмо сестре. Хотел извергнуть на бумагу извинения, просить прощения. Он долго сидел, держа перо над пергаментом… Слова не шли. Он хотел выразить чувства, однако стоило сесть за стол, как внутри образовалась холодная пустота. Уютные таверны Адуи, партии в карты на залитом солнечным светом внутреннем дворике, ехидная улыбка Арди… все это он будто утратил тысячу лет назад.

Северяне состригали траву под стенами крепости, и клацанье ножниц отзывалось в памяти неверным эхом, как будто Вест слышал садовников Агрионта. Они готовили круг диаметром в дюжину шагов, выстригая все до основания. Площадку, как он понял, где состоится поединок. Спустя час, максимум два, здесь решится судьба Севера. Очень похоже на фехтовальный круг, только на нем вот-вот прольется кровь.

— Варварский обычай, — буркнул Челенгорм, видимо, думая о том же, о чем и Вест.

— Разве? — прорычал Пайк. — Мне он представляется очень даже цивилизованным.

— Цивилизованным? Когда двое бьются насмерть перед толпой?

— Лучше так, чем если бы насмерть билась толпа. Должен умереть только один? Это хороший способ закончить войну, я считаю.

Челенгорм поежился и подул себе на руки.

— И все-таки… Слишком многое зависит от поединка. Что если Девятипалый проиграет?

— Тогда, полагаю, Бетод будет свободен, — невесело ответил Вест.

— Он же вторгся в Союз! Из-за него погибли тысячи! Он заслуживает казни!

— Люди редко получают то, чего заслуживают.

Вест подумал об останках принца Ладислава, что гнили сейчас где-то в пустоши. Порой ужасные преступления остаются безнаказанными, а некоторые — по странному велению судьбы — вознаграждаются.

Он резко остановился, заметив человека, что сидел на склоне холма, спиной к городу. Вест едва не прошел мимо, так тихо и неподвижно сидел человек, накинув на плечи потертый плащ.

— Я вас догоню, — сказал новоиспеченный маршал помощникам и сошел с тропинки. Под ногами хрустела прибитая инеем трава.

— Бери стул. — Пар от дыхания окутал потемневшее лицо Девятипалого.

Вест опустился на холодную землю подле него.

— Готов?

— Десять раз я уже это делал и не могу сказать, чтобы был готов хоть к одному. К такому вообще нельзя приготовиться, способа нет. Хотя есть одна метода: сиди, коротай время и старайся не надуть в штаны.

— Да уж, не дело выходить в круг в мокрых портках.

— Не дело. Впрочем, лучше в штаны надуть, чем без башки остаться.

И то правда. Вест, разумеется, слышал о поединках северян. Мальчишки в Инглии постоянно рассказывали друг другу страшные истории о них, но как все происходит на самом деле, Вест не знал.

— Как это происходит?

— Сначала расчищают круг земли, вдоль границы которого становятся щитники. Половина с одной стороны, половина с другой. Они не дадут бойцам покинуть круг до конца поединка. Кого убили, тот проиграл… если, конечно, победитель не соизволит проявить милосердие. Сегодня, впрочем, шансов на это практически нет.

И это — правда.

— На чем бьетесь?

— Каждый приносит в круг что-нибудь, что угодно. Потом раскручивают щит, и победитель выбирает оружие по вкусу.

— То есть, тебе может выпасть биться оружием соперника?

— Такое случается. Я убил Шаму Бессердечного его же мечом, а меня пронзили копьем, которое я принес на бой с Хардингом Молчуном. — Он потер живот, будто в брюхе у него проснулась боль от старой раны. — Хотя напороться на свое копье — не больнее, чем на чужое.

Вест задумчиво погладил себя по животу.

— Да.

Они некоторое время просидели в молчании.

— Хочу попросить тебя об одолжении.

— Говори.

— Возьмешь со своими друзьями щиты за меня?

— Мы? — Вест моргнул и глянул в сторону карлов, что стояли в тени Карлеона. Их тяжелые круглые щиты казались неподъемными. — Ты уверен? Я такого сроду в руки не брал.

— Может, и так, но ты хотя бы знаешь, на чьей ты стороне. Среди северян много тех, кому я не доверяю. Кое-кто из них до сих пор не решил, кого ненавидит больше — меня или Бетода. Хватит и одного такого, чтобы пихнуть меня, когда надо подтолкнуть или дать мне упасть, когда надо бы поддержать. И все закончится. Для меня уж точно.

Вест выдохнул, надув щеки.

— Сделаем, что сможем.

— Вот и хорошо. Хорошо.

Дальше они сидели молча. Луна тем временем спускалась за черные холмы, за черные деревья, постепенно тускнея.

— Скажи, Свирепый, ты веришь, что человек должен платить за содеянное?

Вест резко посмотрел на Девятипалого, и в его мозгу родилась внезапная мысль, что северянин имеет в виду Арди или Ладислава, или, может, обоих. Впрочем, нет, Девятипалый имеет в виду собственные грехи. О таких любой заговаривает, дай ему шанс. Глаза его блестели не укоризненно, а виновато. Каждому есть чего стыдиться, от чего не уйти.

— Может быть. — Вест прочистил пересохшее горло. — Порой я в этом не уверен. Все мы жалеем о каких-то поступках.

— Да, — согласился Девятипалый. — Наверное.

Молча они смотрели, как на востоке рождается заря.

— Пошли, вождь! — прошипел Доу. — Какого хрена ждем?

— Еще не пора! — сплюнул в ответ Ищейка. Он отодвинул мокрые от росы ветки и взглянул на стену, что стояла в сотне шагов, по ту сторону луга. — Слишком светло. Подождем, пока эта хренова луна опустится ниже, и вот тогда побежим.

— Темнее не станет! Мы перебили уйму людей Бетода, и оставшихся он расставил по стене. Стена длинная, людей мало — дозор из них, как из грязи — дубина.

— Хватит и одного…

В следующее мгновение Доу уже несся по лугу, открытый для взоров каждого, словно кучка дерьма — на заснеженном поле.

— Дерьмо! — беспомощно выдохнул Ищейка.

— Угу, — ответил Молчун.

Оставалось сидеть и ждать, пока Доу истыкают стрелами. Ждать, пока на стене не забьют тревогу, не запалят факелы, и вылазка отправится коту под хвост. Тем временем Доу преодолел остаток подъема и скрылся в тени под стеной.

— У него получилось, — произнес Ищейка.

— Угу, — ответил Молчун.

Удача вроде улыбнулась Доу, но Ищейка не спешил радоваться. Предстояло провернуть тот же трюк, а везло ему всегда меньше, чем Доу. Он посмотрел на Молчуна — тот лишь пожал плечами, и вдвоем они выбежали из рощи на луг. Ноги у Молчуна были длиннее, и вскоре он, топая, вырвался вперед. Почва тут была много мягче…

— А! — Ищейка по щиколотку утонул в грязи и рухнул лицом в жижу. Поднялся, хватил ртом воздух и, спотыкаясь, пробежал остаток пути. Мокрая и холодная рубаха липла к телу. Остановившись, он присел под стеной на корточки и принялся выплевывать траву и грязь.

— Никак споткнулся, вождь? — ухмыльнулся в тени Доу.

— Ты, безголовый ублюдок! — прошипел в ответ Ищейка, чувствуя, как в груди разгорается гнев. — Нас из-за тебя могли порешить!

— Еще успеют.

— Т-ш-ш-ш. — Молчун поднял руку, призывая к молчанию.

Ищейка прижался к стене; тревога быстро погасила гнев. Наверху тем временем послышались голоса, мелькнул отсвет лампы. Ищейка ждал, но больше звуков — кроме дыхания Доу и биения собственного сердца — не услышал. Часовые прошли мимо, и снова стало тихо.

— Скажи еще, что это не разогрело кровь в жилах, вождь, — прошептал Доу.

— Нам повезло, что разогретая кровь из нас не хлещет.

— Что дальше?

Скрипя зубами, Ищейка утер грязь с лица.

— Дальше — ждем.

Логен встал, отряхнулся и вдохнул полной грудью холодный воздух. Ждать больше не было смысла — солнце встало из-за горизонта. Оно, может, еще не выглянуло из-за дома Скарлинга, но края башен Карлеона уже позолотило. Окрасило розовым брюшины облаков, а небо — бледно-голубым.

— Лучше сделать дело, — еле слышно произнес Логен, — чем жить в страхе перед ним.

Он вспомнил, когда отец сказал ему это. Это было в задымленном зале, где на его морщинистое лицо падал неверный свет от огня в очаге. Он вспомнил, как, улыбаясь, говорил это своему сыну — на берегу реки, уча его ловить рыбу руками. Отец и сын, оба мертвы, земля и прах. Логен уже никого этому не научит. Никто не будет горевать по нему. Но какая разница? Кого волнует, что скажут о тебе после смерти, когда ты уже вернулся в грязь.

Он взялся за меч Делателя, ощутил, как щекочут кожу нарезки на рукояти. Вынул клинок из ножен, размял плечи и шею. Вдохнул еще раз холодного воздуха и пошел вверх по склону, через толпу, что полукругом собралась у ворот. Тут стояли карлы Ищейки, горцы Круммоха и солдаты Союза, что предпочли задержаться и посмотреть, как бьются бешеные северяне. Все прекрасно осознавали: от исхода поединка зависит не только жизнь Логена, а еще много, много других.

— Это Девятипалый!

— Девять Смертей.

— Закончи с этим!

— Убей эту тварь!

У стены ждали выбранные им люди, все со щитами, и среди них — Вест, Пайк, Красная Шапка и Трясучка. Насчет последнего Логен сомневался, но он спас Трясучке жизнь в горах, а это что-то да значило. Впрочем, «что-то» — почти ничего, когда речь заходит о возвращении долга, это как тонкий волосок, на котором висит твоя жизнь. Однако делать нечего, жизнь его всегда висела на волоске, сколько он себя помнил.

К нему присоединился Круммох-и-Фейл. Идя следом за Логеном, горец нес щит — тот казался крохотным на его огромной руке, — а свободную ладонь положил себе на брюхо.

— Предвкушаешь бой, Девять Смертей? Лично я — да!

Логена хлопали по плечам, старались подбодрить словом. Он молчал. Входя в круг, он не посмотрел ни вправо, ни влево. Позади него образовался плотный полукруг щитов, толпа приникла ближе к границе площадки. Люди шептались, старались получше рассмотреть. Пути назад не осталось, да и не было его никогда. Всю свою жизнь Логен шел к этому поединку. Встав посреди круга, он развернулся к стенам Карлеона и крикнул:

— Рассвет! Время начинать!

В тишине умерло эхо его голоса, и ветер зашелестел палыми листьями по траве. Тишина затягивалась, и Логен уже начал было надеяться, что никто не ответит. Что ночью враг ускользнул из осажденной твердыни, и поединок не состоится.

Потом на стене показались люди — они заняли все бойницы: воины, женщины, даже дети, забравшиеся на плечи родителям. Похоже, на стены вышел весь город. Раздался скрежет металла, и высокие ворота чудовищно медленно начали открываться. Сперва свет проник узкой полоской в щель между створок, затем хлынул потоком. Из крепости вышли две колонны воинов.

Карлы: суровые лица, спутанные волосы, тяжелые кольчуги и раскрашенные щиты.

Некоторых Логен знал — приближенных Бетода, что сражались за него с самого начала. Проверенные, закаленные воины, кто не раз держал щит за Логена на дуэлях. Они встали тесным полукругом, замыкая кольцо ограждения. На их щитах, выщербленных и помятых за сотни сражений, красовались морды животных, деревья и башни, потоки воды, скрещенные секиры. Карлы обернулись лицами к Логену, оказавшемуся в клетке из плоти и дерева. Путь наружу был один — убить. Или, само собой, умереть.

В проходе, на фоне яркого света возникла тень. По форме она напоминала человеческую, но была выше — настолько, что головой почти задевала свод арки. Послышались шаги, тяжелые и бу́хающие, словно кто-то ронял наземь полновесные наковальни. В сердце полыхнул необъяснимый, беспричинный страх, как будто его вновь погребло под снегом. Он заставил себя не обернуться на Круммоха и смотреть прямо на приближающегося бойца со стороны Бетода.

— Гребаные мертвые! — выдохнул Логен.

Сначала он решил, будто противник выглядит столь высоким из-за игры света и тени. Тул Дуру был здоровый ублюдок, настолько здоровый, что кое-кто называл его великаном. И все же он выглядел как человек. Фенрис Ужасающий на человека совершенно не походил. Логен видел перед собой существо иного рода и племени. Истинного великана, старинный рассказ, обретший плоть. Целую гору плоти.

Перекошенное лицо Фенриса постоянно дергалось, он тряс головой, то моргая, то пуча глаза, и каждый глаз его словно жил своей жизнью. Половина тела была синей, по-другому и не сказать. От другой — бледной — половины ее отделяла тонкая линия. Правая рука была бледной, левая синей от плеча до кончиков огромных пальцев. И в этой самой руке Фенрис нес мешок, который, раскачиваясь, позвякивал, будто набитый молотами.

Двое Бетодовых щитников расступились, пропуская его в круг. Рядом с ним они выглядели детьми, чьи лица исказились, словно сама смерть сомкнула пальцы у них на шее. Ужасающий вошел в круг, и Логен наконец увидел, что синие метки на коже Фенриса — это действительно письмена. Дух не ошибся. Строки, что начертал в Старые времена Гластрод, покрывали всю левую сторону гиганта — и руку, и плечо, и голову… даже губы.

Ужасающий остановился в нескольких шагах от Логена. От него расходились волны тошнотворного страха, что, накрыв собой притихшую толпу, выжимали из Логена остатки мужества. Впрочем, задача казалась простой: если Ужасающий неуязвим только слева, то надо рубить его справа и рубить хорошенько. Он уже одолел в круге немало сильных бойцов. Да что там — он одолел десять самых крепких ублюдков Севера. Этот — просто следующий. Или так он старался себя успокоить.

— Где Бетод? — он надрывно выкрикнул слова, хотя собирался прорычать их с вызовом.

— Я и отсюда могу посмотреть, как тебя убивают! — Король Севера стоял на стене, лощеный и довольный, прямо над вратами, в компании Бледного-как-снег и еще нескольких стражей. Похоже, этой ночью он спал как младенец. Утренний ветерок теребил меховой воротник его мантии, а солнце играло на золотой цепи и в гранях алмаза в короне. — Рад, что ты пришел! Я боялся, что ты сбежишь! — Он беззаботно и легко выдохнул облачко пара. — Ты верно заметил: уже утро. Время начинать.

Логен заглянул в страшные глаза Фенриса, которые то выпучивались, то дергались, и судорожно сглотнул.

— Мы собрались, дабы засвидетельствовать поединок! — проревел Круммох. — Поединок, что положит конец войне и остановит кровопролитие между Бетодом, именующим себя королем Севера, и Свирепым, говорящим от имени Союза. Если победит Бетод, Союз снимет осаду и уберется с Севера. Если победит Свирепый, Карлеон откроет врата, и Бетод сдастся на милость Союза. Правду ли я говорю?

— Да, это так, — ответил Вест, и голос его прозвучал тихо на широкой поляне.

— Да. — Бетод лениво махнул рукой. — Начинай уже, толстяк.

— Поединщики, назовитесь! — крикнул Круммох. — Назовите своих предков!

Логен шагнул вперед. Тяжело дался ему этот шаг, он будто шел против могучего ветра. И все же Логен нашел в себе силы поднять глаза и посмотреть в неспокойное лицо Ужасающего.

— Я Девять Смертей, и нет числа убитым мною. — В его холодном спокойном голосе не было ни гордости, ни страха. Только слова. Сковывающие холодом слова зимы. — Я провел десять поединков и во всех победил. В этом круге я одолел Шаму Бессердечного, Рудду Тридуба, Хардинга Молчуна, Тула Дуру Грозовую Тучу, Черного Доу и прочих. Если перечислять всех названных, кого я вернул в грязь, мы простоим здесь до завтрашнего утра. Нет на Севере человека, кто бы не знал обо мне.

Гигант ничуть не переменился в лице, которое по-прежнему продолжало дергаться.

— Меня зовут Фенрис Ужасающий, и все мои подвиги в прошлом. — Он вскинул левый кулак, и на руке под татуировкой древесными корнями проступили жилы. — Этими знаками великий Гластрод отметил меня как избранника. Этой рукой я крушил статуи Аулкуса. Ныне же сокрушаю маленьких людишек в мелких войнах. — Он едва заметно пожал широченными плечами. — Так обстоят дела.

Круммох взглянул на Логена и выгнул брови.

— Что ж, хорошо. Какое оружие вы принесли с собой?

Логен поднял тяжелый меч, выкованный Канедиасом для войны с магами. Тусклая сталь чуть блеснула на солнце.

— Этот клинок.

Он вонзил меч в землю перед собой да так и оставил.

Ужасающий бросил на землю мешок, горловина которого раскрылась, и все увидели груду черных пластин, утыканных шипами, помятых и выщербленных.

— Эта броня.

Глядя на кучу стали, Логен облизнул зубы. Если Фенрис получит право выбирать оружие, то Логен останется с грудой бесполезной защиты, слишком большой для него. Что тогда делать? Укрываться под ней? Только бы удача еще немного побыла на его стороне.

— Ну, хорошие мои, — сказал Круммох, опуская щит ребром на землю. — Девятипалый: раскрашенная сторона или пустая?

— Раскрашенная.

Круммох, удерживая щит за кромку, раскрутил его и отошел. Поворот, другой, и снова — раскрашенная сторона, пустая, раскрашенная, пустая… Надежда и отчаяние сменяли друг друга. Потом вращение стало замедляться, щит замедлился, закачался и упал на землю… пустой стороной кверху.

Вот и надейся на удачу.

Круммох скривился и посмотрел на гиганта.

— Выбирай, здоровяк.

Ужасающий выдернул меч — казавшийся игрушкой в его ручище, — перевел взгляд на Логена, и его губы, дергаясь, разошлись в улыбке. Он бросил клинок под ноги Логену.

— Забирай свой ножик, человечек.

Толпа тихо загомонила.

— Ну наконец, — слишком громко, как показалось Ищейке, прошептал Доу. — Начинают!

— Сам слышу! — отрезал Ищейка, собирая веревку в широкие кольца, чтобы легче было бросать.

— Ты хоть умеешь крюк на стену забрасывать? Смотри на меня не урони.

— Ну вот, — буркнул Ищейка и качнул крюком взад-вперед, как бы взвешивая его. — А я-то подумал: если эту фиговину на стену не закину, то хоть тебе башку продырявлю.

Он стал раскручивать «кошку», травя понемногу веревку, и наконец метнул ее вверх. Крюк аккуратно перелетел через стену и звякнул о камень, отчего Ищейка весь сжался. Выждав немного и убедившись, что стража ничего не заметила, он потянул за веревку. «Кошка» крепко зацепилась за стену.

— Сразу попал, — сказал Молчун.

— Ну а что такого? Кто лезет первым?

Доу ухмыльнулся.

— Кто закинул — тот и лезет.

Взбираясь на стену, Ищейка в голове перебирал возможные исходы: крюк отцепится, и он упадет. Веревка перетрется, лопнет, и он упадет. Кто-нибудь увидит крюк и обрубит веревку. Или перережет ему горло. А то и вовсе позовет на помощь дюжину силачей, и те возьмут в плен незадачливого лазутчика, решившего в одиночку пролезть в город.

Подошвы сапог терлись о камень, конопляная веревка впивалась в ладони, мускулы горели от натуги. Он старался не пыхтеть или же пыхтеть как можно тише. Парапет все приближался и приближался, и вот уже совсем близко. Он ухватился за его край, глянул вправо, влево и, никого не заметив, перевалился на ту сторону стены. Вынул нож, на всякий случай. Как известно, лишних ножей не бывает. Удостоверившись, что крюк сидит надежно, Ищейка выглянул за стену. Молчун уже взялся за веревку и поставил ногу на стену. Ищейка дал знак подниматься. И пока Доу держал конец веревки, чтобы та не раскачивалась, Молчун полез вверх. Он почти добрался до середины…

— Какого хрена?..

Ищейка резко обернулся. Из ближайшей башни вышли два трэля. Они вылупились на него, он вытаращился на них, и это неловкое мгновение длилось, наверное, тысячу лет.

— Здесь крюк! — заорал он и сделал вид, будто ножом хочет перерезать веревку. — Какой-то ублюдок лезет на стену!

— Мертвые! — Один трэль подбежал к стене и глянул наружу. Внизу Молчуна мотало из стороны в сторону. — Он почти залез!

Другой достал меч.

— Не беда. — Готовый перерубить веревку, он улыбнулся от уха до уха… и вдруг замер. — Эй, а ты чего такой грязный?

Ищейка со всей силы ударил его ножом в грудь, потом еще раз.

— Аы-ыыыы! — взвыл трэль и, рухнув на парапет, выронил меч за стену. Его товарищ тут же бросился на Ищейку с огромной палицей. Ищейка нырнул под удар, но трэль смел его своим весом. Ищейка упал и стукнулся головой о камень.

Выронив палицу, трэль принялся бороться с Ищейкой: пинал и мутузил его кулаками. Ищейка стиснул ему пальцами горло — чтобы не позвал помощь. Они покатились, поднялись, и трэль подсунул плечо Ищейке под мышку, припер его к парапету, стараясь выбросить за стену.

— Дерьмо, — ахнул Ищейка, теряя опору. Задницей он уже терся о камень, но горла трэля не отпускал, выжимая из противника воздух. Вот Ищейку подняли еще на дюйм, и голова его свесилась по ту сторону. Ищейка почти вывалился из бойницы.

— Сейчас полетишь, сука! — прохрипел трэль, вертя подбородком, чтобы освободиться от хватки Ищейки, и одновременно продолжая выталкивать его за стену. — Сейчас по… — Выпучив глаза, он вдруг отшатнулся. Из ребер у него торчала стрела. — Ух, я не… — Вторая вонзилась ему в шею.

Трэль завалился на бок, и лететь бы ему самому вниз, если бы Ищейка вовремя не схватил его за руку и не оттащил в сторону.

Ищейка собрался с духом и выпрямился. К нему спешил Молчун, оглядываясь по пути — не выглянет ли еще кто из башни.

— Порядок?

— Хоть бы раз… — пропыхтел Ищейка, — хоть бы раз меня кто прикрыл до того, как я с жизнью начал прощаться.

— Лучше, чем после.

Ищейка был вынужден признать его правоту. Тем временем Доу перелез через стену. Трэль, которого зарезал Ищейка, еще дышал, и Доу, проходя мимо, секирой снес ему полчерепа. Будто полено расколол.

Он покачал головой.

— Я оставил вас вдвоем на десять вздохов и посмотрите, что вы сделали: два мертвеца! — Присев на корточки перед зарубленным трэлем, он погрузил два пальца в одну из ран, оставленных ножом Ищейки, и размазал кровь себе по лицу. Затем улыбнулся: — И что нам теперь делать с двумя мертвецами?

Ужасающий словно заполнил собою весь круг. Наполовину голый, с покрытой синими рисунками кожей, наполовину в черной броне, он напоминал чудовище из легенд. Негде было спрятаться от его кулаков, негде было укрыться от страха. Кричали и ревели люди, громыхалия щиты; толпа походила на море перекошенных от ярости лиц.

Логен крался вдоль границы круга. Он был меньше Фенриса и слабее, но быстрее и умнее. По крайней мере, он на это надеялся. Он должен быть таким, иначе вернется в грязь. Двигайся, вертись, ныряй, уклоняйся и выжидай своего часа. И самое главное — не подставляйся. Главное — не прозевать удар.

Гигант напал неожиданно, будто вынырнул из пустоты. Логен увернулся от летящего в голову размытого синего пятна — кулака Фенриса, — но все равно его слегка задело, толкнуло в плечо, и Логен пошатнулся. Хорошо же он не подставился… Сзади его пихнули — щитник Бетода, — и он качнулся в другую сторону, чуть не поранившись о меч. Откатился в сторону, едва не угодив под ногу Фенрису: великан топнул, и комья земли взметнулись из-под подошвы его сапога.

Логен поднялся, ушел от второго удара татуированным кулаком и сам рубанул противника по разрисованному бедру. Меч Делателя глубоко вошел в покрытую рисунком плоть, будто лопата в мягкую землю. Фенрис рухнул на покрытое броней колено. Будь он человеком, порез стал бы для него смертельным — удар был в жилу, однако крови вытекло едва ли больше, чем из пореза бритвой.

Не сработал один трюк — пробуй другой. Взревев, Логен обрушил меч на голову Фенриса, однако тот вовремя заслонился бронированной рукой. Лезвие меча скользнуло по черной стали и ушло в землю. В руках у Логена засаднило.

— У-ух!

Колено Фенриса врезалось ему в живот, сложило пополам и вышибло дух. Логен даже не мог откашляться. Встав на обе ноги, великан поднял покрытый броней кулак размером с голову и замахнулся. Логен перекатился в сторону, ощутив порыв ветра, когда над ним пронесся черный кулак. С размаха кулак ударил в щит рядом с тем местом, где только что был Логен. Щит разлетелся в щепки, а воин, державший его, отлетел назад.

Похоже, дух не обманул: татуированная плоть гиганта и правда была неуязвима. Логен согнулся, дожидаясь, пока пройдет боль в животе, и судорожно соображая, чем бы таким пронять Фенриса. В голову не пришло ни одной мысли. Ужасающий обернулся; позади него на земле, вцепившись в обломки щита, стонал невезучий воин. Прочие щитники нехотя замкнули круг.

Великан шагнул навстречу Логену, и тот, превозмогая боль, отступил.

— Я еще жив, — прошептал он самому себе. Но сложно сказать, надолго ли.

Вест еще никогда не чувствовал такого страха и возбуждения, никогда прежде не ощущал себя столь живым. Даже когда выиграл на турнире, и вся огромная площадь Маршалов ему аплодировала. Даже когда вошел в брешь при Ульриохе, вырвавшись из пыли и хаоса на теплый солнечный свет. По коже бежали мурашки от ужаса и надежды. Руки сами собой подергивались в такт движениям Девятипалого; губы шептали бесполезные советы, слова поддержки. Рядом пихались Пайк и Челенгорм, кричали до хрипоты в горле. Сзади напирала толпа. На стенах вопили и потрясали кулаками горожане; они тянулись вперед, чуть не падая из бойниц. Да и круг щитников не стоял спокойно: с каждым движением бойцов его границы то расширялись, то вновь стягивались.

Отступал пока только один — Девятипалый. Огромный мужик, сильный, как зверь, он казался маленьким, слабым и хрупким на фоне этого ужасного чудовища. Хуже того, творилось нечто неладное. Колдовство, не иначе: страшные, смертельные раны затягивались на Фенрисе в мгновение ока, сколько Девятипалый ни кромсал его синюю плоть. Эта тварь не была человеком. Скорее демоном. Всякий раз, оказываясь в его тени, Вест чувствовал такой страх, будто стоял на пороге преисподней.

Вест поморщился, когда Девятипалого оттеснили к щитам на другой стороне круга. Ужасающий поднял кулак, собираясь разнести противнику череп, но тот в последний момент увернулся. Ударил тяжелым мечом. Клинок со звоном отскочил от закаленной стали наплечника, однако гигант пошатнулся, и Девятипалый перешел в атаку. На его жестком лице отчетливо проступили белые шрамы.

— Да! — прошептал Вест, и люди рядом с ним радостно взревели.

Логен ударил еще раз, и меч, заметно оцарапав доспех Ужасающего, взрыл землю. Третий удар пришелся в самые раскрашенные ребра гиганта; из-под брони ударили алые брызги, великан потерял равновесие. Вест только и успел, что раззявить рот, как на него подрубленным деревом рухнул Фенрис. Прикрываясь щитом, Вест опустился на колени и задрожал под немыслимым весом. Желудок скрутило от ужаса и отвращения.

И тут он увидел. Пряжка на поноже Фенриса, под самым коленом гиганта. Она была совсем рядом, только руку протяни. В тот момент он думал только об одном: Бетод убежит, скроется, после стольких жертв с обеих сторон. Стиснув зубы, он ухватился за кончик ремня размером с полноценный пояс и рванул, когда гигант начал вставать. Пряжка, звякнув, расстегнулась, и поножь на могучей ноге Фенриса чуть отошла, когда он бросился на Девятипалого и ударил его.

Поднимаясь с колен, Вест успел пожалеть о своей опрометчивости. Он огляделся — не заметил ли кто, но взгляды остальных оставались прикованы к бою. Маленькая и отчаянная диверсия как будто не сделала разницы. Лишь поставила под угрозу жизнь самого Веста. С детства он знал: если северяне уличат тебя в жульничестве на поединке, то в наказание вырежут кровавый крест.

— Иэх!

Логен ушел от удара черным кулаком. Качнулся вправо, уходя от удара синим. Нырнул влево, вновь избегая стального кулака, поскользнулся и чуть не упал. Любой из этих ударов мог снести ему голову. Он заметил, как Фенрис заносит синий кулак, стиснул зубы и обошел выпад. Махнул мечом.

Лезвие аккуратно отделило разрисованную руку от плеча. Отрубленная конечность улетела на другой конец круга, оросив траву кровью. Логен втянул воздух в горящие легкие и в последнем рывке обрушил меч Фенрису на голову. Тот успел дернуться в сторону, и клинок вошел в татуированную часть черепа, расколов ее до самой брови.

От удара стальным кулаком в ребра он взмыл в воздух, дергая ногами, врезался в щит и упал лицом вниз. Выплюнул грязь и подождал, пока мир вокруг перестанет крутиться.

Затем, морщась, поднялся, сморгнул слезы и замер. Фенрис, не вынимая меча из черепа, подобрал с земли руку, приставил ее к бескровной культе, приладил на место. Предплечье как будто и не срубали, надписи вились по нему целые и невредимые.

Люди умолкли. У них на глазах Ужасающий согнул и разогнул синие пальцы, схватился за рукоять меча Делателя. Раскачал клинок, хрустя костью, и выдернул его. Встряхнулся, будто голова слегка закружилась, и второй раз за утро бросил меч к ногам противника.

Логен, бурно дыша, взглянул на клинок. Раны, полученные в горах, болели. Ушибы, полученные сейчас, саднили. Хотя воздух был холоден, рубашка липла к телу, насквозь мокрая от пота.

Ужасающий, казалось, и не устал, не вспотел, пускай на нем и висело с полтонны железа. На черепе у него не осталось даже царапины.

Логен вновь ощутил давящий страх. Теперь-то он понимал, что чувствует мышь в когтях у кошки. Надо было бежать, бежать без оглядки, так нет, он выбрал поединок. Хочешь сказать про Логена Девятипалого — скажи, что этот ублюдок ничему не учится.

Гигант растянул дрожащие губы в улыбке и произнес:

— Давай еще.

Ищейка шел к воротам внутренней стены Карлеона. Как всегда, жутко хотелось отлить.

Он надел вещи убитого трэля, которые оказались ему велики. Пришлось потуже затянуть ремень да прикрыть окровавленные дырки на груди плащом. Молчун взял себе одежду второго трэля и его булаву, закинул лук за спину. Доу, связанный, плелся между ними, безвольно шаркая ногами. Голову его покрывала корка спекшейся крови, словно его хорошенько отдубасили.

Ищейка честно признался себе, что трюк поистине жалок и дешев. Их могли раскрыть с полсотни раз, но времени придумывать нечто хитрее попросту не было. Оставалось улыбаться и уверенно отвечать на вопросы.

У ворот стояли два стражника — карлы в длинных кольчугах и шлемах, при копьях.

— Это еще что? — нахмурившись, спросил один часовой.

— Да вот, ублюдок пытался перелезть через стену. — Ищейка для убедительности стукнул Доу в висок. — Отведем его в подвал и запрем, пока все не кончится.

Он уже хотел идти дальше, когда карл уперся ему рукой в грудь. Ищейка судорожно сглотнул, однако стражник, кивнув в сторону городских врат, спросил:

— Как там дела?

— Вроде неплохо, — пожал плечами Ищейка. — Дерутся себе и дерутся. Бетод все равно победит. Он всегда побеждает.

— Ну не знаю, не знаю, — покачал головой карл. — У меня от Ужасающего поджилки трясутся. От него и сраной ведьмы. Если Девять Смертей прикончит эту парочку, я по ним горевать не стану.

Второй стражник хихикнул и, сдвинув шлем на затылок, промокнул лоб тряпицей.

— А ты… — хотел сказать он, и в этот момент Доу, скинув фальшивые путы, вонзил ему нож в лоб, по самую рукоять. Опрокинул стражника наземь, словно стул, из-под которого выбили ножки.

Одновременно Молчун трофейной булавой саданул по голове второго карла: от удара в шлеме осталась глубокая вмятина, кромка опустилась часовому аж до самого носа. Карл пошатнулся, будто пьяный; кровь пошла у него из ушей, и он рухнул на спину.

Ищейка распахнул плащ, стараясь прикрыть Доу и Молчуна, пока они прятали трупы. Впрочем, город был пуст, все собрались на стене и следили за поединком. Он на мгновение задумался, как там держится Девятипалый, и кишки сразу скрутило от дурного предчувствия.

— Пошли, — позвал Доу. Он улыбался от уха до уха, во всю покрытую кровью физиономию. Тела спрятали за воротами; один из убитых скосил глаза на нож, что торчал у него из башки.

— Думаешь, этого хватит? — спросил Ищейка.

— Хочешь с ними попрощаться?

— Ты понял, о чем я. Если кто-то…

— Некогда все по уму устраивать. — Доу схватил его за руку и втащил за ворота. — Пора ведьму кончать.

Подошва металлического башмака врезалась Логену в грудь. Упав, он выронил меч, горло обожгло желчью. И тут же его накрыло исполинской тенью, а запястье оказалось в тисках закованного в броню кулака. Ноги ему раздвинули, лицом прижали к земле, и в рот набилась грязь. Что-то металлическое опустилось Логену на щеку. Сначала он ощутил холод, затем боль. Фенрис втаптывал его в землю, попутно выворачивая руку, стремясь ее вырвать. Череп Логена все глубже уходил в грязь, короткая трава щекотала ноздри.

Сначала боль в плече была просто ужасной, потом сделалась невыносимой. Он чувствовал себя как кролик, растянутый на пяльцах. Толпа умолкла. В тишине трещала под стальной пятой его щека да свистел воздух у него в разбитом носу. Логен закричал бы, но он едва мог вздохнуть, так глубоко его вдавили в землю. Хочешь сказать про Логена Девятипалого — скажи, что пришел ему конец. Он вернется в грязь, и поделом. Подходящая смерть для Девяти Смертей — быть порванным в кругу.

Великан вдруг замер, и краем глаза Логен увидел, как Бетод медленно рисует в воздухе круг за кругом. Логен вспомнил, что это значит.

Не спеши. Убивай медленно. Преподай всем незабываемый урок.

Ужасающий убрал ногу с головы Логена, поднял его как марионетку на обрезанных нитях. Татуированная ладонь на мгновение закрыла солнце и тут же врезалась ему в лицо. Ударил Фенрис от души, как отец — непослушного сына. Его будто треснули сковородкой. В глазах ослепительно полыхнуло, рот наполнился кровью. Взгляд прояснился как раз в тот момент, когда Фенрис нанес удар наотмашь — как ревнивый муж беззащитной супруге.

— Угх… — выдохнул он и полетел. Перед глазами пронеслись размазанные лица людей, синее небо и яркое солнце. Он упал на щиты и, теряя сознание, сполз по ним. Где-то вдали толпа кричала, вопила, шипела, но слов Девятипалый разобрать не мог… и не особо тревожился. Все, о чем он мог думать, — это холод в кишках, как будто в брюхе у него множились кристаллики льда.

Он посмотрел на бледную, измазанную в крови руку: там, где лопнула кожа, виднелись белые сухожилия. Это была его собственная рука, левая, на ней не хватало среднего пальца. Он попытался разжать кулак, но пальцы только плотнее впились в бурую землю.

— Да, — шепнул он, и с его онемелых губ потянулась кровавая нить слюны. Холод разошелся по телу, до самых кончиков пальцев. Вот и хорошо, вот и славно. Вовремя.

— Да, — произнес он, не чувствуя боли. Поднялся на колено, скаля зубы, на ощупь ища в траве меч Делателя. Пальцы сомкнулись на рукояти.

— Да! — прошипел он.

Логен рассмеялся, и Девять Смертей рассмеялся вместе с ним.

Вест и не надеялся, что Девятипалый сможет встать. Но тот встал… и засмеялся. Сперва его хохот походил на плач и нытье, потом на хихиканье — визгливое и нечеловеческое. Затем обрел силу и холод льда. Словно его веселила жестокая шутка, которую никто не понял. Шутка смерти. Багрово-синий, ощерившись, он, будто висельник, уронил голову набок.

От крови его зубы порозовели, — кровь сочилась из порезов на лице, из порванных губ. Смех будто кипел у него в глотке, раздаваясь все громче; он резал слух как полотно ножовки. Безумнее любого вопля, свирепее иного боевого клича. Ужасный и отвратительный смех. Ликование резни. Хохот бойни.

Неверной походкой пьяного, сжимая в окровавленных пальцах меч, Девятипалый побрел на противника. Его глаза — мокрые и выпученные — блестели; зрачки расширились как два черных колодца. Неистовый смех терзал душу, и Вест сам не заметил, как попятился; у него пересохло во рту. Попятились все, державшие щиты. Люди уже не знали, кто их пугает больше: Фенрис Ужасающий или Девять Смертей.

Мир полыхал.

Кожа горела, дыхание вырывалось обжигающим паром. Меч ощущался в руке, словно брус раскаленной стали.

От света в глазах мелькали белые пятна. Люди вокруг и гигант из синих слов и черной стали — все превратились в серые тени. Серой тенью стал Карлеон. От гиганта расходились волны противного, липкого страха, но Девять Смертей лишь улыбался. Страх и боль подпитывали пламя, что взвивалось выше и выше.

Мир горел, а в центре его ярче яркого пылал Девять Смертей. Он поманил великана пальцем.

— Я тебя жду.

Огромные кулаки полетели ему в голову, пальцы попытались схватить его, но ничего не поймали. Разве что эхо от хохота. Легче поймать пляшущий огонь, змеящийся хвост дыма.

Круг превратился в домну. Остриженные стебли травы стали языками пламени. Пот, кровь и слюна падали на них, как жир — из туши на вертеле.

Девять Смертей зашипел — вода на углях. Шипение перешло в рев, с которым железо пузырится в тигле, а после в рокот, с каким горит сухой лес. Девять Смертей дал волю клинку.

Серая сталь, жужжа, рассекла воздух, ударила о покрытую рисунком плоть гиганта. Великан увернулся, и меч раскроил голову щитнику — мозг и кровь забрызгали рядом стоящего. В кругу образовалась брешь. Остальные щитники попятились, объятые страхом. Его они боялись даже сильней Ужасающего и правильно делали. Когда Девять Смертей изрубит на куски демоново отродье, он примется за остальных. Все, кто еще жив, — ему теперь враги.

Круг превратился в котел. Стены и люди на них рябили, шли волнами как густой пар. Земля вздымалась и кипящим маслом ходила ходуном под ногами Девяти Смертей.

Он завизжал и опустил клинок на покрытую шипами броню. Сталь зазвенела о сталь, как молот о наковальню. Гигант прикрыл бледную часть головы синей ладонью; его лицо пузырилось клубком могильных червей. Меч не рассек череп, но отхватил кусок уха, и по могучей шее великана двумя ручейками потекла кровь.

Выпучив глаза, гигант взревел подобно грому и бросился вперед. Девять Смертей нырнул и прокатился под огромным кулаком. Заметил расстегнутую пряжку поножи. Меч змеей вошел в бледную плоть, что открылась в прорехе. Гигант зарычал, развернулся на месте и рухнул на колени.

Круг превратился в тигель. Лица людей плыли как дым, как расплавленный металл, смешиваясь с узорами на щитах.

Время пришло. Взошедшее солнце ярко светило, играя бликами на тяжелой нагрудной пластине, указывая слабое место. Время пришло, и мгновение было прекрасным.

Мир полыхал, и Девять Смертей пляшущим языком пламени взвился над землей, прогнулся, поднимая меч. Работа Канедиаса, мастера Делателя; клинок, острей которого не было на свете. Безжалостное лезвие врубилось в черную броню и распороло ее, оставив длинную борозду как в стали, так и в плоти. Сноп искр смешался с фонтаном крови, скрежет металла — с воем, что вырвался изо рта гиганта. Сталь глубоко вошла в бледную половину великанского тела…

Но недостаточно глубоко.

Ужасающий обхватил Девять Смертей и стал прижимать к себе. Зазубрины на поврежденной броне впивались в тело. Все плотней и плотней прижимал его к себе великан. Шип на пластине доспеха пронзил Девяти Смертям щеку, скрежетнул о зубы и проколол язык. Рот наполнился соленой кровью.

Девять Смертей будто придавило скалой. Как он ни злился, как ни горел гневом, как ни старался вырваться и ни вопил от ярости, ручищи великана держали его крепко, словно земля — покойника. Из порванной щеки, из ран на спине сочилась кровь; кровь, обжигая, хлестала из пробоины в броне Ужасающего.

Мир полыхал. Где-то над этой домной, над этим котлом, этим тиглем, кивнул Бетод, и холодные руки гиганта начали сжиматься сильнее.

Ищейка шел на запах. Нюх его редко подводил, и сейчас он надеялся — очень надеялся, — что взял верный след. Запах был отвратительный, словно кто-то забыл достать из печи сладкий пирог. Ищейка вел товарищей по пустому коридору, по утопающей в тенях лестнице; он крался по сырой и темной, запутанной утробе холма Скарлинга и наконец расслышал нечто столь же дурное, сколь и запах, на который шел. Женский голос, очень тихий, напевал песню на чужом языке.

— Кажется, нашли, — пробормотал Доу.

— Не нравится мне это пение, — прошептал в ответ Ищейка. — Ведьма ворожит, не иначе.

— А ты чего хотел? Гребаная ведьма, на то и ведьма, чтобы ворожить. Зайду к ней сзади.

— Нет, жди… — Но Доу уже на цыпочках метнулся в обратную сторону. — Твою мать.

Ищейка пошел дальше на запах, Молчун крался за ним следом. Пение становилось все громче, отчетливей. Из сводчатого прохода в конце коридора лился свет. Он вжался в стену и выглянул за угол.

Комната и правда напоминала обиталище ведьмы: темная, без окон, освещенная единственной жаровней. Шипящие угли отбрасывали на стены грязновато-красные отблески и наполняли воздух сладковатым зловонием. Всего в комнату вело четыре прохода. Всюду стояли горшки и кувшины, с закопченных стропил свисали пучки трав, хворостинок, сушеных цветов — их тени напоминали силуэты повешенных.

Над жаровней, спиной к Ищейке, широко раскинув бледные руки, стояла женщина. На ее тонких, блестящих от пота запястьях поблескивали золотые браслеты; на плечи ниспадали спутанные черные волосы. Ищейка не понимал ее пения, но догадывался, что ведьма творит темные чары.

Молчун поднял лук и вопросительно выгнул бровь. Ищейка покачал головой и молча достал нож. Попробуй попади в ведьму, а попадешь — кто знает, что она выкинет? Холодной сталью по шее — вот верный способ.

Вдвоем они вошли в комнату. Горячий воздух был плотен и густ, как болотная жижа. Ищейка старался не дышать — просто чтобы не задохнуться. Кожа моментально покрылась испариной, или же на ней осел пар. Он осторожно ступал между горшков, венков и бутылок. Потными пальцами стискивал рукоять ножа, глядел в спину ведьме, между лопаток, готовый вонзить туда сталь…

Он задел ногой кувшин, и тот покатился по полу. Ведьма резко обернулась, прекратив петь. Сухим и бледным лицом она напоминала утопленника; подведенные черной краской узкие глаза были синими и холодными, как океан.

Круг замолчал. Щитники, чьи лица вытянулись, больше не держали границу. Толпа напирала на них сзади; жители Карлеона чуть не падали через парапет, но и на стенах воцарилась мертвая тишина.

Как ни напрягался Девятипалый, как ни выкручивался, великан держал его мертвой хваткой: под синей кожей бугрились мышцы; огромные ручищи выжимали жизнь. Вест, глядя на это, беспомощно кривился. Столько жертв, столько погибших — и все напрасно. Бетод уйдет.

И вдруг Девятипалый зарычал по-звериному. Хватка Ужасающего была крепка, но синяя рука дрожала, как будто не в силах окончательно сломать противника. Вест напряженно замер, глядя на это. Толстый ремень щита впился в ладонь, челюсти сжались так, что заболели зубы. Поединщики намертво сцепились, напрягая все свои силы, и застыли, словно окаменевшие, в центре круга.

Ищейка прыгнул на ведьму, занося нож для удара.

— Стой.

В мгновение ока он замер. Такого голоса он прежде не слышал. Одно слово — и в голове не осталось ни мысли. Ищейка почти не дышал, желая лишь, чтобы бледная женщина сказала еще что-нибудь.

— Ты тоже, — обернулась она к Молчуну. Тот опустил лук, и на его обмякшем лице мелькнула глупая улыбка.

Оглядев Ищейку с головы до пят, женщина разочарованно надула губы.

— Разве так ведут себя гости?

Ищейка недоуменно моргнул. О чем он только думал, врываясь сюда с ножом?! Разве можно так поступать? Ищейка зарделся до корней волос.

— Ой… прости… клянусь мертвыми…

— Угу! — сказал Молчун. Отбросил лук в угол, будто кусок дерьма, и озадаченно уставился на стрелу у себя в руке.

— Так-то лучше. — Она улыбнулась, и Ищейка сам осклабился как дурак. Изо рта у него потянулась струйка слюны. Пока она говорит, все остальное не имеет значения. Она поманила их длинным белым пальцем. — Что же вы стоите так далеко от меня? Давайте ближе.

Они с Молчуном бросились навстречу женщине, как малые дети. Ищейка так хотел угодить ей, что чуть не запутался в ногах; Молчун споткнулся о стол и едва не рухнул на пол лицом вниз.

— Меня зовут Кауриб.

— О-о, — протянул Ищейка. Прекраснее имени он не знал. Поразительно, каким чудесным может быть простое слово!

— А меня зовут Хардинг Молчун!

— Меня кличут Ищейкой из-за острого нюха и… э-э… — Мертвые, как же трудно сосредоточиться! У него было какое-то важное дело, но, хоть убей, он не мог вспомнить какое.

— Ищейка… великолепно. — Ее голос ласкал слух, как горячая вода в ванне — кожу, как мягкий поцелуй, как молоко и мед. — Не спать!

Ищейка уронил голову на грудь. Лицо Кауриб плыло перед глазами черно-белым смазанным пятном.

— Прости! — всхлипнул он, вновь покраснев и попытавшись спрятать нож за спину. — За нож мне жутко стыдно… ума не приложу, откуда…

— Не переживай. Это даже хорошо, что ты его принес. Им будет удобнее всего заколоть приятеля.

— Вот его? — Ищейка скосил взгляд на Молчуна.

Молчун осклабился и кивнул ему.

— Да-да!

— Верно, верно, добрая мысль. — Ищейка поднял внезапно потяжелевший нож. — Э-э… куда мне его ударить? В какое место?

— В сердце будет в самый раз.

— И правда. Сердце — самое оно. — Молчун развернулся к нему, подставляя грудь. Ищейка вытер пот со лба. — Сейчас все сделаем. — Проклятье, как кружится голова!.. Ищейка сощурился, стараясь ударить как можно точнее и заколоть Молчуна с первого раза, не оконфузиться. — Сейчас, сейчас…

— Быстрее! — прошипела женщина. — Не тяни…

Секира чавкнула, войдя ей в череп и раскроив его аккуратно до самого подбородка. Кровь брызнула в лицо ошарашенному Ищейке, а тонкое тело ведьмы рухнуло на пол как клубок тряпок.

Доу подергал за рукоять секиры, извлекая лезвие из черепа Кауриб.

— Вот ведь болтливая сука, — пробурчал он.

Девять Смертей почувствовал: что-то изменилось. Словно первые почки распускались по весне. Словно первый теплый ветерок приближающегося лета. Хватка Ужасающего ослабла. Кости не трещали, угрожая сломаться и разойтись. Силы гиганта убавились, а его выросли.

Он втянул в себя воздух, и пламя заполыхало с прежним жаром. Медленно, очень медленно Девять Смертей отвел лицо от плеча Ужасающего; стальной шип вышел из щеки. Девять Смертей высвободил шею и быстро, как стреляет сноп искр, метнулся вперед. Впился зубами в нижнюю губу великана.

Ужасающий хрюкнул и попытался отвести от себя голову Девяти Смертей, спастись от острых зубов. Легче было стряхнуть с себя чумные язвы. Ужасающий ослабил хватку, и Девять Смертей сумел наконец пошевелить рукой, что сжимала меч Делателя. Он начал медленно освобождать ее.

Синяя рука гиганта дернулась перехватить его запястье, но было поздно. Если семя найдет трещину в скале, то за годы неминуемо пойдет в рост, и корни его расколют каменный склон. Так и Девять Смертей, подобно ростку, что пронзает тело горы, напряг все мышцы и позволил времени неторопливо течь вокруг. Он шипел, будто вдыхал ненависть в рот Фенрису, а острие меча медленно ползло, придвигалось к нижнему разрисованному ребру гиганта.

Кровь потекла по рукояти меча, по сжатым пальцам. Кровь текла в рот из прокушенной губы Ужасающего, сбегала по шее, сочилась из ран на спине и капала на землю. Мягко, плавно клинок входил в татуированный бок великана. Неумолимо поднимался вверх и чуть в сторону.

Ужасающий держал противника за руку, за спину, пытаясь остановить ход меча, однако с каждым мгновением силы его таяли, будто лед — у открытой печной заслонки. Легче остановить Белую реку, чем Девять Смертей. Меч неуклонно поднимался, продвигаясь на волосок за каждый миг. Ни плоть, ни камень, ни металл не сдержали бы его.

Расписанная половина Фенриса была неуязвима. Гластрод об этом позаботился, покрыв ее магическим рисунком, однако другую половину тела не защитил. Медленно, но верно меч Делателя пересек границу меж двух частей и впился в потроха Ужасающего, как вертел входит в готовую для жарки тушу.

Гигант завопил, ослабнув окончательно. Девять Смертей разомкнул зубы и, удерживая великана за спину, вогнал меч ему в бок до самого эфеса. Он зашипел, смеясь; из раны на щеке брызнули кровь и слюна. Меч пронзил великана насквозь: кончик вышел через щель между пластин и сверкнул на солнце красным.

Фенрис Ужасающий, раззявив рот и не переставая визжать, пошатнулся. С его губы тянулась длинная нить крови. Татуированная половина тела исцелилась, зато бледная напоминала рубленое мясо. Люди взирали на гиганта поверх щитов, затаив дыхание. С рукояти меча, что торчал у него в боку, капала кровь, оставляя на траве карминовую дорожку. Визг Фенриса постепенно перешел в стон; он споткнулся о свою же ногу и срубленным деревом рухнул навзничь, в самой середине круга. Его лицо наконец перестало дергаться, и над кругом воцарилась тишина.

— Клянусь мертвыми, — произнес кто-то медленно и задумчиво.

Логен, щурясь на солнце, посмотрел на стену и увидел там человеческий силуэт.

— Клянусь мертвыми, я и подумать не мог, что ты победишь.

Логен пошел вперед, и мир вокруг него закачался. Воздух царапал горло и холодной струйкой вырывался сквозь дыру в щеке.

Щитники безмолвно расступились, выпуская его из круга.

— Не думал, что ты побьешь его, но когда дело доходит до убийства, то нет никого лучше и страшнее тебя! Я всегда это знал!

Логен пошатываясь вошел в ворота Карлеона, увидел сводчатый вход на лестницу и стал подниматься по ступенькам. Шаг за шагом, шаг за шагом. Подошвы сапог шаркали о камень, оставляя грязные следы. С кончиков пальцев капала кровь — кап-кап-кап. Каждая мышца болела. Голос Бетода сверлил мозг.

— Но последним буду смеяться я, Девять Смертей! Ты просто лист на воде, тебя вечно мотает из стороны в сторону!

Бока горели, челюсти ныли, плечо терлось об изогнутую стену лестничного колодца. Логен шел вверх, виток за витком.

— Ты ничего не получишь! Никем не станешь! Твое наследие — трупы!

Наконец он вышел на крышу, моргнул, когда солнце ударило в глаза, сплюнул кровью через плечо. Бетод стоял у парапета.

— Ты соткан из смерти, Девять Смертей! Соткан из…

Логен врезал ему кулаком в челюсть, и Бетод пошатнулся. Другой рукой Логен ударил его по щеке, и он упал на парапет. Из разбитого рта закапала кровь. Логен схватил Бетода за волосы и коленом расплющил ему нос. Дернул на себя и с хрустом резко опустил его лицом на камни.

— Сдохни! — прошипел Логен.

Дернувшись, Бетод захрипел. Логен еще раз ударил его о камни, затем снова и снова. Золотой венец слетел с разбитого черепа и, весело звеня, покатился по крыше.

— Сдохни!

Трещала кость, и жирные капли крови разлетались в стороны, по камню текли тонкие красные струйки. Бледный-как-снег и его названые смотрели на казнь Бетода с благоговейным ужасом.

— Сдохни, ублюдок!

Из последних сил Логен поднял Бетода и швырнул его за стену. Посмотрел, как тело, кувыркаясь, летит вниз и разбивается оземь. Труп лежал, нелепо и неестественно раскинув руки-ноги; лицо превратилось в кровавое месиво, пальцы еще как будто за что-то цеплялись. Люди вокруг уставились на бездыханное тело, затем — раскрыв глаза и рты — взглянули вверх, на Логена.

В самом центре круга подле трупа Ужасающего стоял Круммох-и-Фейл. Он медленно поднял руку и указал на Логена пальцем.

— Девять Смертей! — закричал горец. — Король Севера!

Логен смотрел на него, ничего не понимая. Ноги подкашивались. Ярость улетучилась, оставив по себе жуткую усталость. Усталость и боль.

— Король Севера! — завопил еще кто-то.

— Нет, — хрипло возразил Логен, но его никто не услышал. Люди опьянели от крови или, не думая, ухватились за то, что им подвернулось. Или же просто боялись возразить. Крики уже раздавались отовсюду: сначала тихо, затем громче и наконец обрушились на Логена потоком. А он стоял, цепляясь за окровавленный парапет, чтобы не свалиться.

— Девять Смертей! Король Севера!

Бледный-как-снег преклонил колено; на белой меховой оторочке его плаща алела кровь Бетода. Стоит появиться новому господину, и Бледный тут как тут, готов целовать ему зад. Правда, на сей раз он был не один: все преклонили колена, и на стене, и внизу. Карлы Ищейки и карлы Бетода. Щитники Логена и щитники Ужасающего. Возможно, Бетод их выдрессировал, возможно, они разучились быть хозяевами самим себе и теперь им нужен тот, кто скажет что делать.

— Нет, — прохрипел Логен.

Но скорее небеса рухнули бы наземь, чем его бы послушали. Похоже, люди и правда получают по заслугам. Только не всегда то, чего ждали.

— Девять Смертей! — упав на колени и воздев руки к небу, взревел Круммох. — Король Севера!

Высшее благо

Очередная слишком ярко освещенная коробка. Те же белые стены с бурыми пятнами на них.

«Плесень, кровь или и то, и другое вместе».

Такие же потертые стол и стулья.

«Сами по себе орудия пыток».

Та же, пронизывающая всю ногу и спину Глокты боль.

«Есть вещи, которые не меняются».

Такой же узник, возможно, даже с тем же мешком на голове.

«Ничем не отличается от десятков побывавших здесь за прошедшие дни. Такой же, как те, кто томится в камерах за дверьми, ожидающих своего часа, чтобы развлечь нас».

— Ладно, — устало махнул рукой Глокта. — Начнем, пожалуй.

Иней сдернул мешок с головы пленника, и Глокта увидел перед собой кантийца: глубокие морщины у рта, аккуратная бородка с проседью; мудрые, глубоко посаженные глаза, даже сейчас острый взгляд.

Глокта расхохотался, и каждый выдох отзывался болью в спине и шее. Но сдержаться он не мог.

«Сколько лет прошло, а судьба все шутит со мной».

— Ффо фмефово? — пробурчал Иней.

Глокта смахнул слезу.

— Нам выпала большая честь, практик Иней. Наш пленник — не кто иной, как мастер Фаррад из Яштавита, что в Канте. Ныне он проживает в одном из самых престижных домов по аллее Королей. Нас почтил своим присутствием лучший дантист Земного круга.

«Какая ирония».

Фаррад прищурился на пляшущий огонек лампы.

— Я вас знаю.

— Да.

— Вы были пленником гурков.

— Да.

— И вас пытали, а после… по возвращении, вас привели ко мне.

— Да.

Фаррад судорожно сглотнул.

«Даже воспоминаний достаточно, чтобы хотелось блевать».

Дантист покосился на Инея и наткнулся на взгляд немигающих розовых глаз. Потом осмотрел грязную, забрызганную кровью комнату, испещренные трещинами плиты пола, исцарапанную столешницу и листок с признанием, что лежал на ней.

— После того, что с вами сделали… как можете теперь этим заниматься?

Глокта ощерил беззубый рот.

— После того, что со мной сделали, как я мог заняться чем-то иным?

— Зачем я здесь?

— За тем же, зачем и все, кто побывал тут прежде. — Иней нарочито медленно подвинул лист пергамента поближе к Фарраду. — Чтобы признаться.

— В чем?

— Как в чем? Что вы шпионили на Гуркхул.

От возмущения лицо Фаррада пошло морщинами.

— Я не шпион! Гурки отняли у меня все! Когда они пришли, я вынужден был покинуть дом! Я невиновен, и вы должны это знать!

«Конечно, ты невиновен — как и другие подписавшие признание, что побывали здесь за прошедшие дни. Но все они признались, как миленькие».

— Так вы подпишете бумагу?

— Мне не в чем признаваться!

— И отчего никто не отвечает на мои вопросы? — Глокта выпрямился, покрутил, хрустя позвонками, головой, потер переносицу. Ничего не помогало.

«Никогда не помогает. Зачем они вечно хотят усложнить жизнь и мне, и себе?»

— Практик Иней, не ознакомишь ли доброго доктора с результатами проделанной нами работы?

Альбинос вытащил из-под стола щербатое ведро и бесцеремонно высыпал его содержимое на столешницу перед Фаррадом: зубы, сотни зубов. Зубы всех форм и размеров, всех оттенков белого и желтого, даже бурые. Зубы с кусочками окровавленных корней и растерзанной плоти. Несколько скатились на пол и, подпрыгивая, пропали в углу тесной комнаты.

Фаррад в ужасе взирал на эту страшную кучу.

«Я поразил самого Зубного Князя!»

Глокта подался вперед.

— Полагаю, вам приходилось рвать людям зубы? — Пленник тупо кивнул. — Значит, вы представляете, как я устал после стольких трудов. И потому-то спешу разобраться с вами. Не желаю видеть вас здесь дольше, чем необходимо, да и вы сами не хотите тут задерживаться. Пойдем друг другу навстречу?

— Что мне делать? — пробормотал Фаррад, беспокойно водя языком по зубам и деснам.

— Все просто. Во-первых, подпишите признание.

— Пвоффифе, — обронил Иней и убрал с пергамента вырванные зубы. Один из них оставил на листке алый след.

— Во-вторых, назовите двух сообщников.

— Каких сообщников?

— Гуркхульских, каких же еще! Людей из вашего окружения.

— Но… я не знаю других шпионов!

— Сойдут любые имена. Ваше, например, упомянули несколько человек, которых мы допросили ранее.

Дантист тяжело сглотнул и, мотнув головой, отодвинул от себя лист пергамента.

«Храбрый и честный, однако в этой комнате честность и отвага пойдут ему лишь во вред».

— Я подпишу признание, но клеветать ни на кого не стану. Бог мне судья, я делать этого не стану.

— Бог, может, и судья, однако здесь клещами орудует не он. Открой ему рот.

Иней схватил Фаррада за голову и ловко вставил ему в рот скобу. Подкрутил гайки, пока челюсти дантиста не раскрылись достаточно широко.

— А! — вскрикнул Фаррад. — Гхаакх!

— Знаю-знаю, и это еще только начало. — Глокта открыл ларец и окинул взглядом полированное дерево, острую сталь, блестящее стекло.

«Какого…»

Среди инструментов кое-чего не хватало.

— Черт возьми, это ты взял клещи, Иней?

— Йек, — буркнул альбинос и зло мотнул головой.

— Проклятье! Неужто этим ублюдкам трудно обзавестись собственными инструментами? Ступай посмотри, может, удастся одолжить у кого-нибудь клещи?

Практик вышел из камеры, оставив тяжелую дверь приоткрытой. Глокта поморщился, растирая ногу. Фаррад глядел на него, изо рта у него текли слюни. Глаза дантиста бешено завращались, когда из коридора донесся вопль боли.

— Прошу простить, — извинился Глокта. — Обычно мы действуем организованно и по науке, но последние несколько дней тут творится нечто невообразимое. Столько работы, ну вы сами видите…

Иней вернулся и протянул Глокте ржавые клещи. К зубцам клещей пристала кровь и несколько курчавых волосков.

— Получше не было? Эти грязные!

Иней пожал плечами.

— Хахая вавфифа?

«А ведь не поспоришь».

Тяжело вздохнув, Глокта поднялся на ноги и наклонился вперед, чтобы заглянуть в рот дантисту.

«Какая прелесть, все чисто и жемужно-бело. Впрочем, ничего удивительного: у мастера-дантиста и зубы должны быть соответственные. Лучше рекламы не придумаешь».

— Я восхищен. Истинное удовольствие работать с человеком, который понимает, как важна гигиена рта. — Глокта возбужденно потыкал клещами в зубы дантисту. — Даже неудобно вырывать их, только потому, что вы признаетесь через десять минут, а не сейчас. Но нет, так нет…

Глокта прихватил клещами один зуб и получше взялся за ручки.

— Глук, — пробулькал дантист. — Глак!

Глокта задумчиво поджал губы.

— Дадим доброму доктору еще один шанс. — Иней вынул мокрые от слюны скобы изо рта Фаррада. — Желаете что-нибудь сказать?

— Я все подпишу! — задыхаясь, произнес Фаррад, и по его щеке сбежала слеза. — Господи, прости… Я все подпишу!

— И двух сообщников назовете?

— Все, что угодно… прошу вас… все, что угодно.

— Великолепно, — отозвался Глокта, глядя, как доктор подписывает признание. — Кто следующий?

Глокта услышал щелчок замка и повернул голову, готовый отчитать нахала, что вздумал вмешиваться.

— Ваше преосвященство, — прошептал он, едва скрывая удивление и морщась от боли. Встал на ноги.

— Сидите, сидите, у меня мало времени. — Глокта замер в невероятно болезненной позе, не сидя, и не стоя. Потом он наконец плюхнулся на сиденье, и Сульт плавной походкой вошел в камеру. Следом за ним — три амбала практика. — Пусть эта ошибка природы выйдет.

Иней сощурился и стрельнул глазами в сторону практиков Сульта и самого архилектора.

— Что ж, практик Иней, — поспешил сказать Глокта, — уведи нашего пленника.

Альбинос отстегнул кандалы Фаррада от пола и резко поднял дантиста со стула. Подтащил к двери в дальнем конце комнаты и свободной рукой рванул на ней щеколду. Напоследок глянул на Сульта — Сульт тоже посмотрел в розовые глаза Инея — и вышел, захлопнув за собой дверь.

Его преосвященство занял стул напротив.

«Без сомнения, еще теплый от вспотевшего зада смелого и порядочного мастера Фаррада».

Рукой, затянутой в перчатку, Сульт смахнул со стола зубы, и они со стуком упали на пол.

«Он даже не обратил внимания. Будто хлебные крошки».

— В стенах Агрионта зреет страшный заговор. Насколько мы продвинулись в его раскрытии?

— Я допросил почти всех пленных кантийцев, добился приличного числа признаний. Не сомневаюсь, скоро…

Сульт гневно махнул рукой.

— Я не о том, идиот! Я о поганце Маровии и его пешках, так называемом первом из магов и нашем так называемом короле.

«Даже сейчас, когда гурки на пороге?»

— Ваше преосвященство, я подумал, что вторжение куда важнее…

— У вас мозгов не хватает, чтобы думать, — усмехнулся Сульт. — Что вы собрали против Байяза?

«Я кое на что наткнулся в Университете, и потом меня чуть не утопили в собственной ванне».

— Пока… ничего.

— Что с происхождением короля Джезаля Первого?

— Этот путь… завел в тупик.

«Если нас услышат — а нас услышат, — мои хозяева из „Валинт и Балк“, то тупик вполне может оказаться темным переулком, где меня поджидает смерть».

Архилектор скривился.

— А что тогда, черт возьми, вы делали последнее время?

«Последние три дня я создавал видимость, что сильно занят важным делом, вырывая вместе с зубами признания из невинных людей. Когда мне, собственно, было трудиться на подрыв государства?»

— Я занимался поисками гуркхульских шпионов…

— Вечно я слышу от вас оправдания. С тех пор, как эффективность вашей работы столь резко пошла под гору, я начал задаваться вопросом: как вообще вам удавалось столь долго сдерживать гурков под Дагоской? Нужна была гигантская сумма денег на починку укреплений.

Лишь огромным усилием воли Глокта не дал глазу задергаться.

«Уймись, холодец ты этакий, иначе нам обоим крышка».

— Гильдия торговцев пряностями оказалась на диво сговорчивой, когда под угрозу попали их собственные капиталы.

— Невероятно щедро с их стороны. Теперь, однако, чем чаще я думаю об этом деле, тем больше возникает подозрений. Мне сразу не понравилось, что вы лично казнили магистра Эйдер, а не прислали ее ко мне.

«Из огня да в полымя».

— Тут, ваше преосвященство, я просчитался. Хотел избавить вас от лишних хлопот…

— Наказание предателей для меня не проблема. Сами знаете. — Вокруг злых синих глаз Сульта залегли глубокие морщины. — Нужели после того, сколько мы с вами прошли вместе, вы все же держите меня за дурака?

— Конечно нет, архилектор. — Голос Глокты предательски надломился.

«Всего лишь смертельно опасный безумец с манией величия. И он знает. Он знает, что я более не преданный раб. Но как много? И от кого он узнал?»

— Я дал вам невыполнимое задание и тем самым разрешил сомневаться. В обмен на эту роскошь я жду успехов. Я устал подстегивать вас, Глокта. Если в течение следующих двух недель вы не решите проблему с королем, я поручу наставнику Гойлу выяснить все обстоятельства дагосканского дела. Ответы, если придется, он вытянет из вас клещами. Ясно?

«Как виссеринское стекло. Через две недели я найду ответы, или… фрагменты искалеченного тела обнаружат в порту. Если же я начну задавать нужные вопросы, Валинт и Балк уведомят его преосвященство о нашей сделке, и тогда… раздутое от морской воды, изувеченное до неузнаваемости… Как жаль несчастного наставника Глокту. Достойный и всеми любимый человек, как ему не повезло! Что с ним приключилось?»

— Я понимаю, архилектор.

— Тогда какого черта до сих пор сидите здесь?

Арди Вест сама открыла дверь, сжимая в руке ополовиненный графин вина.

— А-а, наставник Глокта, какой сюрприз! Входите же!

— Вы как будто рады меня видеть.

«В отличие от подавляющего большинства моих знакомых».

— Почему нет? — Она изящно отошла в сторонку, давая ему войти. — Сколько девушек могут похвастаться, что у них в приятелях — пыточных дел мастер? Ничто так не вдохновляет потенциальных ухажеров.

Он переступил через порог.

— Где ваша служанка?

— Она вся испереживалась из-за приближения гуркской армии или чего-то такого. В общем, я отпустила ее к матушке, в Мартенгорм.

— А вы сами, надеюсь, готовы к отъезду? — Он проследовал за девушкой в теплую гостиную. Ставни были закрыты, шторы задернуты, и комнату освещали мерцающие огоньки тлеющих углей в камине.

— Вообще-то я решила остаться в городе.

— Правда? Как печальная принцесса, что чахнет, заточенная в башню? Покинутая неверными слугами и заламывающая руки в ожидании врага? — Глокта хмыкнул. — Думаете, эта роль вам подойдет?

— Лучше, чем вам — роль рыцаря, что на белом коне, размахивая сверкающим клинком, скачет спасать прекрасную даму. — Она окинула его презрительным взглядом. — У моего героя должна наличествовать хотя бы половина зубов.

— А я думал, вы уже привыкли получать меньше, чем рассчитывали.

«Последуй моему примеру».

— Что вам ответить? Я романтик. А вы? Пришли растоптать мои грезы?

— Никак нет, хотя растоптать чужие мечты мне ничего не стоит. Я пришел в надежде на бокал вина и разговор, в котором не упоминалась бы моя насильственная и мучительная смерть.

— Пока затрудняюсь обещать, что наша беседа не зайдет в такие дебри, но вот бокал вина гарантирую.

Арди налила вина, и он, запрокинув голову, осушил бокал в четыре больших глотка. Потом протянул его за добавкой, посасывая сладковатые десны.

— Если говорить совсем серьезно, то не позднее, чем через неделю, гурки возьмут Адую в осаду. Вам надо бежать, и как можно скорее.

Она снова наполнила его бокал, потом налила себе.

— Вы разве не заметили, что половине города в голову пришла та же идея? Даже самые паршивые лошади, не востребованные армией, распродаются по пять сотен марок за голову. Встревоженные жители столицы бегут во все уголки Срединных земель. Холодает, погода портится, и беззащитные беженцы бредут по пустоши, утопая по колено в грязи, продвигаясь не более чем на милю в день. Согбенные под грузом всего ценного, что смогли взвалить себе на плечи, они легкая добыча для любого разбойника на сотню миль вокруг.

— Ваша правда, — признал Глокта, усаживаясь, через боль, в кресло у камина.

— И потом, куда мне податься? Во всех Срединных землях у меня не осталось ни друзей, ни родственников. Я что, по-вашему, должна укрыться в лесной чаще и разжигать костер, потирая друг о друга веточки? Охотиться на белок голыми руками? Как тогда напиваться прикажете? Нет уж, засяду здесь — в тепле и уюте. У меня есть уголь, погребок еще полон. Пару месяцев продержусь. — Она вяло махнула рукой в сторону стены. — Гурки идут с запада, а мы в восточной части города. Даже во дворце не так безопасно.

«Может, она и права. Тут я по крайней мере могу за ней приглядывать».

— Замечательно, склоняюсь перед вашей рассудительностью… точнее склонился бы, если б не израненная спина.

Арди села напротив.

— А как течет жизнь в обители власти?

— Вяло, знаете ли. У нас всегда холодно. — Глокта провел пальцем по губам. — Я в затруднительном положении.

— У меня богатый опыт на этот счет.

— А у меня все несколько… сложнее.

— Тогда объясните, чтобы тупая девка вроде меня могла понять.

«Вреда никому не будет. Я и так смотрю смерти в глаза».

— Что ж, если говорить языком, понятным тупой девке, то вообразите, что… отчаянно нуждаясь в некоторых услугах, вы пообещали руку и сердце двум очень небедным и могущественным людям.

— Гм, мне и одного достаточно.

— В нашем случае, вам ни один не нравится. Оба поклонника стары и отвратительны.

Арди пожала плечами.

— Богатым и влиятельным уродство прощается.

— Но оба при том жутчайшие ревнивцы, и ревность их обернется для вас бедой, если о вашей переметчивой натуре станет известно. Вы надеялись в определенный момент избавиться от одного из обещаний, но свадьба все ближе и ближе, а вы… вы все еще связаны с обоими. Даже больше, чем прежде. Как бы вы поступили?

Надув губы, Арди тяжело вздохнула и картинным жестом откинула со лба прядь волос.

— Я бы пустила в ход все свое несравненное остроумие и ослепительную красоту, свела обоих с ума и устроила так, чтобы они сошлись на дуэли. Кто победит, тот и получит главный приз — мои руку и сердце, — даже не подозревая, что я когда-то обещала то же его покойному сопернику. А поскольку супруг мне достанется старенький, я буду надеяться на его скорую кончину, которая сделает меня богатой и уважаемой вдовой. — Задрав нос, она широко улыбнулась Глокте. — Ну, как вам, сэр?

Глокта моргнул.

— Боюсь, метафора утратила связь с действительностью.

— Или… — Арди, прищурившись, посмотрела в потолок и щелкнула пальцами. — Я могла бы пустить в ход свои изысканные женские уловки… — она выпятила грудь, — дабы очаровать третьего мужчину, еще богаче и могущественнее первых двух. Молодого и привлекательного, с твердым сучком, раз уж мы используем метафоры. Вышла бы за него и с его помощью избавилась от тех двоих, оставив их без гроша и с носом. Ха! Ну, как вам?

Глокта прижал пальцем дергающееся веко.

«Занятно».

— Третий жених, — пробормотал он. — Это мне в голову не пришло.

Трон Скарлинга

Далеко внизу бурлила и пенилась вода. Ночью прошел ливень, и река поднялась, безумным потоком вгрызаясь в основание скалы. Холодная темная масса билась о холодный черный камень, брызжа холодными белыми хлопьями. Повинуясь течению, безвольно неслись по воде листья всех оттенков огня: золотистые, рыжие и ярко-багряные.

Листья на воде, так похожие на него.

А поток сейчас решил нести его на юг. На новую войну, где он убьет еще людей, которые о нем даже не слышали. От одной мысли об этом хотелось блевать, но он дал слово, а мужчина, что не держит слово, — не мужчина вовсе. Так учил Логена отец.

Долгие годы он жил, ни за что не цепляясь. Обещаний, данных жене и детям, он не сдержал, не сдержал и слова, данного собственным людям, друзьям и себе самому. Нарушенным клятвам не было числа. Девять Смертей. Самый страшный человек на Севере. Человек, всю жизнь ходивший по кругу, кровавому кругу. Человек, который творил только зло, смотрел в небо и пожимал плечами. Всеми проклинаемый, он говорил, что у него не было выбора.

Бетод вернулся в грязь, Логен свершил отмщение, однако мир от этого лучше не стал. Мир остался прежним, и он сам остался прежним. Он опустил раскрытую ладонь на сырой камень. Вгляделся в кривые и переломанные пальцы, ободранные и покрытые струпьями костяшки, растрескавшиеся и грязные ногти. В обрубок среднего пальца.

— Я еще жив, — прошептал он, едва смея поверить в это.

Он поморщился от боли в ребрах, застонал, отворачиваясь от окна и глядя на большой зал. Тронный зал Бетода, а ныне — его. Он слабо хохотнул, и тут же заболело лицо, заштопанная его половина. Хромая, он пошел по широкому залу; каждый шаг был для него пыткой. Под высокими потолочными балками, несмотря на грохот реки, раздавалось эхо. Столбики размытого солнечного света, в которых кружили густые облачка пыли, образовали на широких половицах скрещенные узоры. Неподалеку от Логена теперь был помост, где стоял трон.

Зал, город и земля вокруг изменились до неузнаваемости, однако трон остался прежним со времен Скарлинга. Скарлинг Простоволосый, величайший герой Севера. Человек, давным-давно объединивший кланы для войны с Союзом. Человек, словами и делом сплотивший Север, хотя бы на короткое время.

Это было простое сиденье для простого человека — сколоченное из крупных брусьев доброго дерева, поблекшее со временем и отполированное задами сыновей Скарлинга, его внуков и тех, кто вел его клан после… Пока в ворота Карлеона не постучался Девять Смертей. Пока Бетод не сел на трон, претендуя на то, чтобы стать новым Скарлингом, и не принялся объединять Север огнем, мечом и страхом.

— Ну? — Логен резко обернулся и увидел в дверном проеме Черного Доу. Тот стоял, упершись плечом в косяк и сложив на груди руки. — Что не присядешь?

Логен отрицательно покачал головой, хотя ноги у него болели и подкашивались.

— Мне и на земле неплохо сидится. Я не герой, а Скарлинг не был королем.

— Отверг корону, если молва не врет.

— Короны. — Логен сплюнув в солому. Слюна все еще была алой от крови. — Короли. Все это полное дерьмо, да и хуже меня выбрать было некого.

— Чего тогда не откажешься?

Логен хмуро взглянул на Доу.

— Чтобы еще какой ублюдок похуже Бетода мог сесть на трон и снова пустить кровь Северу? Может, я и на что доброе сгожусь.

— Может, — произнес Доу и обернулся назад. — Вот только некоторые не рождены для добра.

— Ты опять обо мне? — хихикнул Круммох, входя в зал. По бокам от него шли Ищейка и Молчун.

— Не все речи о тебе, Круммох, — осадил горца Ищейка. — Как спалось, Логен?

— Хорошо, — соврал он. — Спал как убитый.

— Что дальше?

Логен пристально посмотрел на трон.

— Думаю, юг.

— Юг, — буркнул Молчун, и было непонятно, одобряет ли он идею.

Логен лизнул изнутри щеку, без нужды проверяя, болит или нет.

— Кальдер и Скейл еще на свободе. Бетод послал их за помощью — на тот берег Кринны, в горные долины или еще куда.

Круммох приглушенно хихикнул.

— А, доброму делу конца не бывает.

— Рано или поздно они дадут о себе знать, — предупредил Ищейка. — Не сомневаюсь.

— Кто-то должен остаться на Севере, изловить этих выродков.

— Я займусь, — вызвался Черный Доу.

— Уверен?

Доу пожал плечами.

— Я не переношу корабли и Союз, так что никуда не поеду. К тому же у меня счет к Скейлу и Кальдеру. Соберу карлов из тех, что остались, и навещу эту парочку. — Он криво улыбнулся и похлопал Ищейку по руке. — Удачи вам на юге, смотрите там, не загнитесь… Особенно ты, Девять Смертей. Не дело нам терять второго короля Севера подряд, э?

И он неторопливо вышел, сложив руки.

— Сколько у нас людей?

— Если Доу не станет жадничать, то где-то три сотни.

Логен тяжело вздохнул.

— Тогда пусть готовятся. Не то Свирепый уплывет без нас.

— Кто захочет идти? — спросил Ищейка. — После стольких месяцев, кто захочет еще крови?

— Те, кому больше нечем заняться, — пожал плечами Логен. — У Бетода здесь наверняка припрятано золотишко.

— Да, есть немного.

— Тогда раскошелимся: щедро наградим каждого, кто отправится с нами. Отсыплем золота сразу, сейчас, и после похода. Думаю, мало кто откажется.

— Возможно. За золото многое обещают, но не всегда сражаются, когда доходит до дела.

— Там видно будет.

Ищейка пристально посмотрел ему прямо в глаза.

— Зачем?

— Слово дал.

— И? Когда это тебя останавливало?

— Никогда, в том-то и загвоздка. — Логен сглотнул и поморщился от дурного привкуса во рту. — Что еще делать, как не пытаться исправиться?

Не отрывая взгляда от Логена, Ищейка медленно кивнул.

— Ты прав, вождь. На юг.

— Угу, — буркнул Молчун и вместе с Ищейкой вышел прочь, оставив в зале Круммоха.

— Значит, в Союз, величество, да? На юг, убивать смуглых под солнцем?

— На юг. — Логен размял саднящие плечи. — Ты со мной?

Отлепившись от стены и бряцая костяшками на шее, Круммох направился к Логену.

— Нет, нет, нет, только не я. С тобой было весело, правда, однако пора и честь знать. Я слишком долго не был в горах, и жены по мне стосковались.

Вождь горцев заключил Логена в крепкие объятия. Пожалуй, даже чересчур крепкие.

— Если северяне хотят, будет им король, — прошептал горец ему на ухо. — Но я того же сказать не могу. Особенно, если он убил моего сына. — Логен похолодел от корней волос до кончиков пальцев. — Что ты думал? Будто я не узнаю? — Горец заглянул в глаза Логену. — Ты зарубил его на виду у всех. Забил бедного Ронда, как овцу на мясо, а он ничего не мог поделать.

В зале остались только они, да еще тени и трон Скарлинга. Круммох еще тесней сжал объятия, и его больные ребра затрещали. Сил не осталось даже придушить котенка, и горец мог запросто раздавить его, закончить работу, начатую Ужасающим. Но Круммох лишь улыбнулся.

— Не волнуйся, Девять Смертей. Я свое получил: Бетод мертв, а вместе с ним и Ужасающий, и ведьма, и ублюдочное сплочение кланов — все вернулось в грязь. С тобой на троне северяне еще лет сто будут резать друг друга. Мы в горах отдохнем от вас.

— Ну еще бы, — прокряхтел Логен сквозь зубы, когда Круммох стиснул его еще сильнее.

— Да, ты убил моего парня, однако остались другие. Сорняки надо выпалывать. Слабые и невезучие умирают первыми, так уж повелось. Если привел волка в стадо, не плачь, когда тот станет убивать овец.

Логен мог только смотреть.

— Ты и впрямь безумец.

— Может, и так, но есть люди похуже меня. — Он прошептал Логену на ухо: — Ведь не я убил мальчика. — Отпустив Логена, Круммох хлопнул его по плечу, как друг, только без теплоты во взгляде. — Вот тебе совет, Девятипалый: чтоб ноги твоей в Высокогорье не было. Радушного приема не окажу. — Развернувшись, он пошел к выходу, грозя на ходу Логену пальцем. — Чтоб духу твоего в Высокогорье больше не было, Девять Смертей! Уж больно сильно луна тебя любит, даже слишком, как по мне.

Лидерство

Джезаль скакал по мощеным улицам на великолепном сером коне. За ним — Байяз, маршал Варуз и двадцать рыцарей-телохранителей в полной броне под командованием Бремера дан Горста. Было тревожно видеть город, в котором обычно кипит жизнь, пустынным. Лишь сироты, беспокойные стражники и настороженные горожане спешили убраться с пути королевской процессии. Джезаль решил, что те, кто еще остался в Адуе, забаррикадировались в своих спальнях. Он и сам последовал бы их примеру, если бы Тереза его в этом не опередила.

— Когда они появились? — спросил Байяз, перекрикивая цокот копыт.

— Передовой отряд на рассвете, — прокричал в ответ Варуз. — Все утро по Колонскому тракту шли гуркхульские солдаты. В районах за стеной Казамира имели место стычки, но продвижение войск императора это не задержало. Скоро они окружат город.

Джезаль резко обернулся.

— Уже?!

— Гурки любят планировать все заранее, ваше величество. — Старый солдат поравнялся с ним. — Они возводят частокол вокруг Адуи и еще они привезли с собой три большие катапульты. Те самые, что хорошо показали себя при взятии Дагоски. К полудню нас окончательно возьмут в кольцо.

Джезаль судорожно сглотнул. От слов «возьмут в кольцо» у него вдруг перехватило горло.

Колонна перешла на шаг, подъехав к западным вратам. Ирония судьбы, через эти самые врата Джезаль въехал в Адую как триумфатор, а после его короновали. В тени Казамировой стены собралась толпа — еще больше той, что встречала его после странной победы над крестьянами. Сегодня, однако, никто праздновать не собирался: вместо смеющихся девушек Джезаль увидел угрюмые лица воинов, вместо свежих цветов — ржавое оружие: пики и вилы, секачи и багры, метлы с ножами, прибитыми вместо прутьев. Над головами людей подобно неровному стальному лесу поблескивали наконечники алебард.

Джезаль заметил и Собственных Королевских, число которых немного увеличили за счет близоруко щурившихся городских стражников; тут же стояли одутловатые купцы в кожаных куртках и с начищенными мечами в руках; сутулые и суровые рабочие вооружились старинными арбалетами. На лучшее город и надеяться не смел. К ополчению присоединилось пестрое собрание горожан обоих полов и всех возрастов, вооруженных непонятно чем. Или вовсе не вооруженных. Уже нельзя было определить, кто тут воин, а кто горожанин… если разница вообще имела значение.

Джезаль ловко спешился и, звеня золотыми шпорами, в сопровождении телохранителя пошел через толпу. Люди смотрели на него во все глаза.

— И это — защитники нашей дыры? — пробормотал Джезаль шедшему рядом лорду-маршалу Варузу.

— Только часть, ваше величество. И полное патриотических чувств население. Очень трогательно.

Джезаль с радостью променял бы патриотичных граждан на эффективную армию, но вождь в присутствии соратников сомнений не выказывает. Так, во всяком случае, твердил ему Байяз. И не относится ли вдвойне и втройне то же самое к королю перед своими подданными? Особенно к королю, чья недавно полученная корона вот-вот соскользнет с головы.

Джезаль выпрямился, вздернул украшенный шрамом подбородок и, откинув рукой в латной перчатке позолоченный край плаща, пошел через толпу — чванливо, как и раньше. Вцепившись в инкрустированный драгоценными камнями эфес меча, он от души надеялся, что никто не заметит в его взгляде страха и сомнений. Толпа загомонила; Байяз и Варуз поспевали следом за королем. Кто-то из толпы кланялся, прочие даже не пытались.

— Король!

— Я думал, он выше…

— Джезаль Бастард.

Джезаль резко обернулся на окрик, но смельчака не заметил.

— Луфар идет!

— Да здравствует его величество! — неуверенно выкрикнул кто-то.

— Сюда, — позвал бледный офицер у ворот, указывая на лестницу.

Джезаль мужественно стал подниматься на стену, перемахивая через две ступеньки. Оказавшись наверху, он скривился от омерзения. На стене его поджидал старый приятель, наставник Глокта. Кого-кого, а калеку Джезаль здесь увидеть не думал. Инквизитор тяжело опирался на трость, улыбаясь беззубой улыбкой.

— Ваше величество, — ядовито произнес он, скосив взгляд на Джезаля. — Невиданная честь для меня. — Тростью он указал за парапет. — Гурки там.

Джезаль уже хотел придумать не менее ядовитый ответ, но, глянув в указанном направлении, просто раскрыл рот. Так и не закрыв его, прошел мимо калеки и встал у края стены.

— Враги, — прорычал Варуз. Джезаль попробовал представить, что сказал бы Логен Девятипалый при виде того зрелища, которое открылось перед ним внизу.

— Дерьмо.

По лоскутному полотну влажных полей, по дорогам и через живые изгороди, между ферм и деревень, редких рощ старых деревьев, что стояли за городскими стенами, шли тысячи гуркхульских солдат. Широкая дорога на Колон превратилась в сверкающий сталью поток людей. Новые и новые гурки вливались в живое, щетинящееся сталью и деревом кольцо вокруг города. В слабом свете осеннего солнца сверкали золотые символы на высоких штандартах. Штандартах императорских легионов. Джезаль насчитал их по меньшей мере десять.

— Изрядно их тут, — заметил Байяз, и это еще было слабо сказано.

Глокта осклабился.

— Ох, не любят гурки путешествовать в одиночку.

Как и предупреждал маршал Варуз, город уже отрезали от мира: примерно в сотне шагов от внешней стены был выставлен частокол с узким рвом перед ним. Более чем достаточно, чтобы не допустить поставок и подкреплений извне. Чуть в отдалении разбивали лагеря: аккуратные квадратики белых шатров; кое-где подле них уже курились костры полевых кухонь и кузниц. Стало ясно, что гурки решили обосноваться под городом надолго. Союз, может, еще и не сдал Адую, но даже самый убежденный патриот понял бы: прилегающие к столице земли уже принадлежат императору Гуркхула.

— Не могу не восхититься их организованностью, — мрачно произнес Варуз.

— Да… организованностью. — Голос Джезаля, надломившись, заскрипел как старые доски. Храбриться в этот момент было бы чистым безумием.

От общей массы отделилась дюжина всадников и в спокойном темпе поскакала к стенам города. Над ней реяло два длинных шелковых флага: красный и желтый, с золотой кантийской вышивкой. Был, однако, еще и белый флаг, но столь малый, что его сразу никто и не заметил.

— Переговорщики, — прорычал первый из магов, медленно покачав головой. — Старые маразматики любят услышать собственный голос из чужих уст, потрепаться о справедливости перед тем, как начать бойню.

«Ну, ты у нас величайший знаток в том, что касается старых маразматиков, которые без ума от собственного голоса», — подумал, но так и не сказал Джезаль, наблюдая за приближением переговорщиков. Во главе посланников ехал высокий всадник в позолоченной броне и остроконечном шлеме. Горделивая осанка выдавала в нем человека, привыкшего к вниманию и подчинению.

Маршал Варуз сильно нахмурился.

— Генерал Мальзагурт.

— Вы его знаете?

— Он командовал императорскими войсками во время последней кампании. Мы с ним боролись месяцами, не один раз вели переговоры. Генерал — чрезвычайно коварный противник.

— И все же вы его превзошли, маршал?

— В конце концов да, ваше величество, — нерадостно признал Варуз. — Но тогда у меня была армия.

Гуркхульский генерал ехал опустевшими улочками внешней части города, за стеной Казамира. Перед вратами он остановился и, уперев одну руку в бок, гордо посмотрел на стену.

— Я генерал Мальзагурт, — прокричал он с сильным кантийским акцентом. — Избранный посланник его великолепия Уфмана-уль-Дошта, императора Гуркхула.

— Я король Джезаль Первый.

— Тот самый бастард.

Отрицать это смысла не было.

— Верно. Бастард. Почему бы вам не проехать в город, генерал? Поговорим с глазу на глаз, как цивилизованные люди.

Мальзагурт мельком глянул на Глокту.

— Простите, однако ваше правительство не всегда обращалось с нашими безоружными посланниками… цивилизованно. Мы, пожалуй, подождем снаружи. Пока.

— Как хотите. Полагаю, с маршалом Варузом вы знакомы?

— Разумеется. Прошла целая вечность с нашей последней схватки в пустошах. Я бы даже мог сказать, что скучал по вам… но не скажу. Как поживаете, мой старый друг и старый враг?

— Грех жаловаться, — буркнул Варуз.

Мальзагурт широким жестом окинул бурлящую реку живой силы императорских войск.

— И в нынешнем положении? Не знаю вашего второго…

— Это Байяз, первый из магов.

Ровный, спокойный голос одного из спутников Мальзагурта, смуглолицего человека в простой белой одежде вроде жреческой мантии, с виду не старше Джезаля. Он не надел брони и не принес оружия. На одежде и седле смуглолицего Джезаль не заметил украшений, и все же прочие члены отряда — даже Мальзагурт — взирали на него с уважением. Если не со страхом.

— Ага, — задумчиво пригладил бородку генерал. — Так вот он какой, Байяз.

Юноша в белом кивнул.

— Да, он. Столько времени прошло.

— Не так уж и много, Мамун, треклятый змей! — прорычал Байяз, вцепившись в парапет. Первый из магов так убедительно и долго играл роль заботливого и мудрого дядюшки, что Джезаль забыл, каков он в гневе. Король попятился, едва не заслоняя рукой лицо. Гуркхульские посланники и знаменосцы съежились, а один даже шумно проблевался. Даже сам Мальзагурт выглядел уже не столь героически.

Один только Мамун взирал на Байяза как ни в чем не бывало.

— Кое-кто из братьев верил, что ты сбежишь, но я-то знаю тебя лучше остальных. Кхалюль всегда говорил: гордость погубит тебя, и вот тому подтверждение. Сам удивляюсь, как я прежде мог считать тебя великим? Ты постарел, Байяз. Стал мелким и ничтожным.

— Когда смотришь снизу вверх, все кажется мелким! — прорычал первый из магов. Опираясь на посох, он угрожающе произнес: — Подымись ко мне, едок, и пока будешь гореть, оценишь мою слабость!

— Было время, когда ты мог поразить меня одним словом, однако ныне твои слова лишь сотрясают воздух. Годы текут медленно, но неумолимо, и силы твои утекают вместе с ними, тогда как мои возросли безмерно. За мной — сотня братьев и сестер. А кто с тобой, Байяз? — Ехидно улыбаясь, Мамун обвел стену взглядом. — Достойная тебя компания.

— Ты еще удивишься, какие у меня друзья.

— Сомневаюсь. Давным-давно Кхалюль сказал мне, каким станет твое последнее, рожденное отчаянием желание, и вот я вижу, что он был прав. Как всегда. В погоне за тенями ты оказался на краю мира. Хоть ты и называешь себя праведником, ты углубился во тьму… и потерпел неудачу. — Жрец обнажил два ряда ровных белых зубов. — Семя давно вне нашей досягаемости. Оно на многие лиги погрузилось в земную твердь, ушло ниже бездонного океана, и с ним пропали твои надежды. У тебя остался последний выбор: пойдешь с нами добровольно и предстанешь перед судом Кхалюля за свое предательство? Или мы придем и заберем с собой силой?

— Ты смеешь называть меня предателем? Ты, который осквернил наш орден и нарушил священный закон Эуса? Скольких ты убил ради своей силы?

Мамун лишь пожал плечами.

— Очень многих. И я этим не горжусь. Ты не оставил нам выбора, Байяз, и мы пошли темными путями, жертвуя тем, что было необходимо. Сейчас спорить о прошлом смысла нет. Мы уже столько веков стоим по разные стороны бездны и не сумеем переубедить друг друга. Кто прав, кто виноват, решат победители. Так уж повелось со Старых времен. Хоть я и знаю заранее, что ты ответишь, пророк велел спросить тебя: отправишься ли ты с нами в Саркант? Ответишь ли за свои великие преступления перед судом Кхалюля?

— Перед судом Кхалюля? — прорычал Байяз. — Он будет судить меня?! Этот безумный старый убийца? — Байяз грубо рассмеялся. — Приди и забери меня, Мамун, если осмелишься. Я буду ждать!

— Тогда мы придем, — пробормотал первый ученик Кхалюля, глядя на старого мага из-под тонких темных бровей. — Мы к этому готовились.

Два мага пристально и злобно смотрели друг другу в глаза, а Джезаль мрачно наблюдал за ними. Он с досадой начал понимать, что все происходящее — лишь спор между Байязом и этим жрецом. А сам он, хоть и король, мало что решает. Джезаль ощутил себя мальчишкой, случайно подслушавшим родительский разговор.

— Говорите, с чем пришли, генерал! — крикнул он стоящим внизу.

Мальзагурт откашлялся.

— Во-первых, если вы сдадите Адую, император обещает сохранить за вами трон. На правах его ставленника, разумеется. И с выплатой регулярной дани.

— Как щедро с его стороны. А что с предателем, лордом Броком? Не ему ли вы обещали корону Союза?

— Лорду Броку мы ничем не обязаны. Не он удерживает город, кроме того, а вы.

— И потом, — добавил Мамун, мрачно глядя на Байяза, — мы не уважаем тех, кто отворачивается от своих господ.

— Во-вторых, — продолжил генерал, — гражданам Союза позволят и дальше жить по собственным законам и обычаям. Им сохранят свободу. Или настолько близкое к тому, что они зовут свободой, насколько возможно.

— Ваша доброта не знает границ. — Джезаль хотел было усмехнуться и не смог.

— В-третьих, — прокричал генерал, беспокойно косясь на Мамуна, — человека, именующего себя Байязом, первым из магов, надлежит доставить нам. Связанным и в цепях, дабы он мог предстать в Саркантском храме на суде пророка Кхалюля. Таковы наши условия. Отвергните их, и Срединные земли станут очередной покоренной провинцией. Такова воля императора. Многие погибнут, многие станут рабами. Править вашими территориями будут гуркхульские наместники, Агрионт сделают храмом, а ваши нынешние правители… отправятся в подземелья под императорским дворцом.

Джезаль открыл было рот, дабы отринуть условия… но смолчал. Гарод Великий, вне всяких сомнений, плюнул бы в лицо послу и помочился бы на него. Любые переговоры с гурками противоречили бы его убеждениям.

Впрочем, если так подумать, то гурки предложили более чем щедрые условия сдачи. В качестве ставленника Уфмана-уль-Дошта Джезаль мог бы получить куда больше власти, нежели при Байязе, который вечно стоит за плечом. Достаточно сказать одно слово, и будут спасены жизни, жизни множества людей, подданных. Джезаль осторожно провел пальцем по шраму на губе. На пустынных просторах Старой империи он настрадался достаточно, чтобы рисковать благополучием других, да и своим собственным. Призадуматься заставило и упоминание императорских казематов.

Вообще, как такой сложный выбор пал на его долю? На долю человека, который менее года назад гордо признался, что ничего ни о чем не знает и ни о чем не заботится?.. Хотя вряд ли кто-то из облеченных властью всегда знает, что делать. Они притворяются и ждут подходящего момента, чтобы придать хаотичному течению обстоятельств направление… желательно нужное.

Но какое оно, верное направление?

— Отвечайте! — крикнул Мальзагурт. — У меня еще много дел!

Джезаль нахмурился. Он до смерти устал от Байяза, от его понуканий. Но ведь маг и сделал Джезаля королем. До смерти устал Джезаль и от презрения со стороны Терезы, но ведь она ему супруга. Его терпение истощилось. Он не собирался выполнять приказы какого-то возомнившего незнамо что гуркхульского генерала и его чертова идиота-жреца.

— Я не принимаю ваших условий! — беззаботно прокричал он со стены. — Отвергаю их целиком и полностью, ибо не привык сдавать своих советников, или свои города, или отказываться от собственной суверенной власти, потому что кто-то об этом попросил. И тем более я не собираюсь ничего сдавать гуркхульским дворняжкам, обделенным умом и воспитанием. Здесь вам не Гуркхул, генерал, и заносчивость идет вам не более, чем этот глупый шлем. Прежде чем покинуть наши берега, вы получите жестокий урок. Да, пока вы не бежали, советую вам и вашему жрецу хорошенько отодрать друг друга. И кто знает, вдруг уговорите великого Уфмана-уль-Дошта и всезнающего пророка Кхалюля присоединиться к вам?

Генерал Мальзагурт нахмурился, видимо, не поняв особенно пикантной части королевского ответа. Он быстренько поговорил с помощником и, когда тот перевел ему неясные моменты, злобно рубанул по воздуху рукой. Пролаял какой-то приказ на кантийском, и Джезаль увидел, как среди зданий за стеной Казамира появились солдаты с факелами. Бросив последний взгляд на стену, генерал прорычал:

— Грязные розовые! Животные!

Он поскакал прочь, его спутники — следом.

Жрец Мамун задержался, его идеальное лицо было печально.

— Пусть будет так. Мы возьмем вас силой. Да простит тебя Господь, Байяз.

— Тебе, Мамун, прощение пригодится больше! Молись за себя!

— Я и молюсь. Ежедневно. Вот только за всю свою жизнь я ни разу не увидел Божьего милосердия.

Развернув коня, Мамун медленно поехал обратно в гуркхульский лагерь, мимо объятых пламенем домов.

Джезаль нервно вздохнул, глядя на перемещающиеся под стенами войска. Проклятый язык, из-за него одни неприятности. Впрочем, было поздновато сожалеть о сказанном. Байяз по-отечески положил руку ему на плечо, и Джезаль с трудом, стиснув зубы, поборол желание стряхнуть ее.

— Время обратиться к народу, — произнес маг.

— Что?

— Нужное слово в нужный момент может все изменить. Гарод Великий всегда знал, что сказать. Я не говорил, как он…

— Ладно, ладно! — отрезал Джезаль. — Уже иду.

Он направился к противоположной стороне стены с воодушевлением висельника, что шагает к эшафоту. Увидев внизу разномастную толпу, Джезаль одернул себя, перестав теребить пряжку ремня. Потом он забеспокоился, что его брюки могут вдруг упасть прямо перед народом. Забавная мысль. Он откашлялся, и кто-то внизу указал на него пальцем.

— Король!

— Король Джезаль!

— Король говорит!

Люди потянулись к стене, на их лицах читались надежда и страх. Шум на площади стих, и воцарилась тишина.

— Друзья… соотечественники… верноподданные! — В голосе Джезаля приятно звенел металл. Хорошее начало, очень… высокопарное. — Может, наш враг и… огромен в своем числе… — черт, вот это вряд ли воодушевит толпу, — но я призываю вас: мужайтесь! Наши стены крепки, оборона надежна! Наше мужество непоколебимо! — Он ударил себя по сияющему нагруднику. — Мы устоим! — Так-то лучше. Да у него никак обнаружился природный талант к риторике! Народ уже смотрел на него с любовью. — Нам не придется ждать вечно! Прямо сейчас лорд-маршал Вест стремится к нам на помощь…

— Где он? — выкрикнул кто-то. В толпе гневно забубнили.

— Э-э… — утратив почву под ногами, Джезаль глянул на Байяза. — Э-э…

— Когда он прибудет? Когда? — прошептал первый из магов, обращаясь к Глокте, и калека резко указал своим на кого-то внизу.

— Скоро! Не сомневайтесь! — Проклятый Байяз, это не ответ! Джезаль понятия не имел, как ободрить толпу.

— Что станет с нашими детьми? С нашими домами? Наши жилища сгорят? Сгорят?

— Не бойтесь! Прошу вас… пожалуйста… — Проклятье! Какого черта он просит? Король он или не король? — Армия на пути сюда! — Джезаль заметил, как сквозь толпу продираются фигуры в черном, практики инквизитора. Они подтягивались — к немалому облегчению Джезаля — к тому месту, откуда раздавались недовольные выкрики. — Наши войска уже покидают Север! Со дня на день они подоспеют нам на помощь и проучат этих гуркхульских собак…

— Когда? Когда они… — вопрос так и остался незаданным. Взметнулись и упали черные дубинки. Крикун взвизгнул.

Джезаль продолжил:

— А пока мы их ждем, позволим ли гуркхульскому отребью свободно топтать наши земли? Земли наших отцов?

— Нет! — взревели в толпе к облегчению Джезаля.

— Нет! Мы покажем этим кантийским рабам, как сражаются свободные граждане Союза! — Толпа отозвалась согласным гулом. — Мы будем биться как львы! Как тигры! — Джезаль все распалялся, слова сами слетали с губ, словно он говорил искренне. Вполне возможно, так оно и было. — Будем драться как при Гароде Великом! При Арнольте! Казамире! — Толпа одобрительно взревела. — Мы не остановимся, пока не прогоним гуркхульских демонов за Круглое море! Переговоров не будет!

— Не о чем говорить! — прокричали в толпе.

— В жопу гурков!

— Мы не сдадимся! — проревел он, ударяя по парапету кулаком. — Будем биться за каждую улицу! За каждый дом! За каждую комнату!

— За каждый дом! — восторженно взвизгнул кто-то, и толпа согласно загудела.

Почувствовав, что момент настал, Джезаль выхватил из ножен меч, и сталь запела у него в руке.

— Я буду горд сражаться рядом с вами! Защитим Союз! Все мужчины здесь… и женщины… станут героями!

Он взмахнул клинком над головой, и толпа, оглушительно ревя, затрясла копьями, заколотила в нагрудники, застучала древками о мостовую. Люди полюбили Джезаля, готовы были сражаться за него. И вместе они победят, он это чувствовал. Он сделал правильный выбор.

— Отлично, — прошептал ему на ухо Байяз. — Просто отлично…

Терпение Джезаля окончательно лопнуло. Он развернулся и, оскалив зубы, прорычал:

— Я сам знаю, что справился. Что вы мне постоянно…

— Ваше величество, — прогудел рядом Горст.

— Как смеешь ты меня перебивать?! Какого черта…

Краем глаза Джезаль уловил красноватые отблески, вслед за которыми раздался грохот. Справа над крышами домов взметнулось пламя. Толпа внизу ахнула и тревожно зашевелилась.

— Катапульты гурков, — заметил Варуз.

Из гуркхульского лагеря в белое небо с шипением устремился огненный шар. Джезаль, раскрыв рот, смотрел, как он летит в сторону города и падает — на сей раз слева — на крыши зданий. Мгновение спустя раздался жуткий грохот.

Внизу орали: приказы, а может, крики ужаса. Люди бежали во все стороны: кто к стене, кто к домам, кто просто метался, объятый паникой. Толпа превратилась в мешанину тел и покачивающегося оружия.

— Воды! — прокричал кто-то.

— Пожар!

— Ваше величество! — Горст повел Джезаля обратно к лестнице. — Вам лучше немедленно вернуться в Агрионт.

Джезаль уставился на новый взрыв — этот прогремел совсем рядом. В небо, клубясь, поднимался жирный черный дым.

— Да, — пробормотал он. Тут он заметил у себя в руках обнаженный меч и убрал его в ножны. — Да, да, конечно.

Бесстрашие, как однажды заметил Логен Девятипалый, это похвальба дураков.

Молот и наковальня

Глокта трясся от смеха, пуская пузыри между пустых десен. Жесткий стул скрипел под его костлявым задом. Его кашель и всхлипы слабым эхом отражались от голых стен полутемной гостиной. Больше всего смех Глокты походил на плач.

«Возможно, так оно и есть».

Каждый спазм отзывался болью в шее, куда словно вколачивали гвозди; с каждым вдохом боль вспыхивала в уцелевших пальцах на ногах. Глокта смеялся, и смех причинял ему страдания, и от этого Глокта хохотал еще больше.

«Какая ирония! Я смеюсь от безвыходности, хохочу от отчаяния».

Глокта взвыл последний раз, и на губах у него вспенилась слюна.

«Как предсмертный хрип овцы, но еще более жалкий».

Сглотнув, он утер слезы.

«Давненько я так не смеялся… Пожалуй, с той поры, когда надо мной еще не поработали палачи императора, так что ничего удивительного. Впрочем, остановиться было не так уж и сложно. В конце концов ведь ничего смешного в этом нет?»

Он взял письмо и вновь перечитал его.

«Наставник Глокта!

Мои наниматели из банкирского дома „Валинт и Балк“, более чем разочарованы вашими неудачами. Прошло достаточно времени с момента, когда я лично просил извещать нас о планах архилектора Сульта. В особенности о причинах его неугасающего интереса к Университету. С тех пор, однако, мы не получали никаких известий.

Возможно, вы решили, что прибытие гуркхульской армии как-то повлияло на ожидания моих нанимателей.

Уверяю вас, не повлияло никоим образом. На них ничто не влияет.

Вы уведомите нас в течение недели о планах его преосвященства, либо же он будет извещен о вашей двойной игре.

Едва ли нужно добавлять, что наиболее разумным вашим шагом станет уничтожение настоящего письма.

Мофис».

При свете единственной свечи Глокта глядел на лист пергамента, раскрыв рот.

«И вот ради этого я пережил пытки в императорских казематах? Пытками торговцев шелком открыл себе путь? Оставил кровавый след в Дагоске? Чтобы бесславно окончить свои дни, когда меня раздавят унылый старый бюрократ и скопище коварных жуликов? Выходит, я уловками, сделками и болью вымостил себе дорогу… вот к этому?»

Его вновь скрутило от смеха и боли в спине.

«Его преосвященство и банкиры друг друга стоят! Адуя горит, а они все ведут свои игры. Игры, которые могут запросто окончиться смертью для бедного наставника Глокты, хотя он просто делал все, что мог, по мере сил изувеченного тела».

Последняя мысль так его рассмешила, что аж потекло из носа.

«Даже обидно сжигать столь уморительную писульку. Может, отнести ее архилектору? Интересно, ему будет смешно? Похохочем вместе?»

Он поднес пергамент к свече, поджег с уголка и стал смотреть, как пламя поглощает строки, как белая бумага превращается в черные хлопья.

«Гори, как горели мои надежды и мечты, как горело мое блестящее будущее под императорским дворцом! Гори, как горела Дагоска и как сгорит Адуя, когда на нее обрушится вся ярость императора! Я жгу тебя, как хотел бы сжечь короля Джезаля Бастарда, первого из магов, архилектора Сульта, „Валинт и Балк“ и все это хреново…»

— Ай! — Глокта потряс обожженными пальцами и сунул их в рот.

«Странно. Сколько ни испытывай в жизни боли, к ней не привыкаешь. Всегда стараешься избежать».

На полу еще дымился уголок письма, и он яростно растер его кончиком трости.

Воздух пропитался вонью паленого дерева.

«Словно сотня тысяч пригоревших ужинов».

Даже над Агрионтом повисла легкая серая дымка, не давая разглядеть дома в концах улочек. Уже несколько дней на окраинах города полыхали пожары; гурки не думали прекращать обстрел ни днем, ни ночью. Пыхтя сквозь щели в зубах, Глокта с трудом переставлял ноги и чувствовал легкую дрожь земли всякий раз, как где-то в городе приземлялся зажигательный снаряд.

Люди в аллее застыли, тревожно глядя в небо.

«Те немногие неудачники, что не сумели покинуть город до прихода гурков. Те немногие неудачники, что оказались чересчур важны или не важны совсем. Оптимисты, которые понадеялись, будто осада — это ненадолго, это преходящее, как дождь или мода на короткие штаны. Слишком поздно они осознали гибельность своих заблуждений».

Глокта, не поднимая головы, продолжал идти дальше. Сон его ни капельки не нарушился из-за ночного обстрела.

«Сна меня лишил мой неспокойный разум, который, будто кот в мешке, пытается найти выход из ловушки. К взрывам я привык, пока наслаждался отпуском в чарующей Дагоске».

Его куда сильнее беспокоила боль в спине и заду.

«Ах, это высокомерие! Кто бы дерзнул предположить, что нога гуркхульского солдата когда-нибудь ступит на плодородные Срединные земли! Что пламя гуркхульского огня охватит сонные деревушки и фермы Союза! Кто же думал, что однажды прекрасная и процветающая Адуя из рая на земле превратится в ад?»

Глокта невольно улыбнулся.

«Добро пожаловать! Я тут давно и заждался вас, сограждане! Как мило, что вы ко мне присоединились».

Услышав за спиной тяжелый топот, Глокта запоздало обернулся, и его чуть не сбила с ног колонна солдат. Он поскользнулся в грязи под стеной, в ноге стрельнула боль. Солдаты, не обращая на него внимания, умчались прочь, а Глокта скривился.

«Люди потеряли всякий страх перед инквизицией. Гурки пугают их теперь куда больше».

Отлепившись от стены, ругаясь и морщась, Глокта выгнулся и похромал дальше.

Сцепив руки за спиной, верховный судья Маровия стоял напротив самого большого окна у себя в гулком кабинете. Окно выходило на запад.

«Оттуда гурки и наступают».

В бледное осеннее небо, змеясь, поднимались столбы дыма. Смешиваясь наверху, они образовывали плотный покров, окрашивая город в похоронные тона. Услышав скрип половиц, Маровия обернулся. Его морщинистое лицо озарилось приветливой улыбкой.

— Наставник Глокта! Вы не представляете, как я обрадовался, когда сообщили о вашем приходе. С вашего прошлого визита я успел сильно соскучиться. Мне так не хватало вашей… прямоты. Я восхищаюсь вашей… преданностью службе. — Он лениво махнул рукой в сторону окна. — В период войны, нельзя не признать, буква закона теряет однозначность. Даже когда у ворот столицы стоят гурки, вы не оставляете благородного труда на посту инквизитора его величества? Полагаю, вы вновь пришли по поручению архилектора?

Глокта помедлил.

«Но только в силу привычки. Пришла пора повернуться своей кривой спиной к инквизиции. Как назовет меня Сульт? Предателем? Несомненно, предателем, если не хуже. Вот только человек в первую очередь должен быть верен себе. Я уже достаточно пожертвовал собой».

— Нет, ваша милость, я пришел от имени и по поручению Занда дан Глокты. — Не дожидаясь приглашения, он подошел к столу, выдвинул из-под него стул и сел.

«Не до любезностей».

— Если честно, мне нужна ваша помощь.

«А если уж совсем честно, ты — моя последняя надежда».

— Моя помощь? Уверен, что у вас есть могущественные друзья.

— Горький опыт подсказывает, что могущественные люди друзей себе позволить не могут.

— Как ни прискорбно, это так. Ни моего, ни вашего поста не получить, не убедившись предварительно, что в конце концов каждый сам за себя. — Маровия снисходительно смотрел на Глокту, садясь в собственное высокое кресло.

«Ему не ввести меня в заблуждение. Улыбка верховного судьи — что хмурый взгляд его преосвященства: не сулит ничего хорошего».

— Нашими друзьями должны стать те, кто может принести нам пользу. Учитывая это, чем же я могу помочь? И — что не менее важно — чем вы можете помочь мне в ответ?

— Объяснить нелегко… — Ногу схватила судорога, и Глокта поморщился, выпрямляя под столом израненную конечность. — Позволите ли говорить совершенно откровенно, ваша милость?

Маровия задумчиво погладил бороду.

— Истина — ценность довольно большая и редкая. Поражаюсь, как человек вашего положения и опыта запросто готов ее мне предоставить. Ведь я, если можно так выразиться, стою по другую сторону забора.

— Однажды мне сказали, что, заблудившийся в пустыне берет воду у того, кто ее предложит. Неважно, из какого она источника.

— Вы заблудились? Тогда говорите откровенно, наставник, а я гляну, осталось ли у меня в графине, чем вас угостить.

«Это еще не гарантия помощи, но на большее от бывшего врага и надеяться было глупо. Итак, время… исповеди».

Глокта перебрал в уме события последних двух лет.

«Какая грязь, позор и ужас. С чего начать?»

— Некоторое время назад я заметил кое-какие шероховатости в делах достопочтенной гильдии торговцев шелком.

— Прекрасно помню сие прискорбное дело.

— Расследуя это дело, я выяснил, что гильдия финансировалась одним банком. Очень богатым и влиятельным банком. «Валинт и Балк».

Глокта внимательно следил за реакцией судьи, однако по взгляду собеседника прочесть не смог ничего.

— Представьте, мне известно о существовании такого учреждения.

— Я заподозрил, что они замешаны в преступлениях гильдии. Об этом, собственно, мне прямо сказал магистр Каулт перед своей безвременной кончиной. Но его преосвященство не пожелал продолжить расследование. Излишне запутанное дело в непростое время. — Левый глаз Глокты задергался и начал слезиться. — Прошу меня простить, — сказал он, смахивая слезу. — Вскоре меня командировали в Дагоску, возглавить оборону города.

— Ваши усилия в том деле несколько меня встревожили. — Маровия кисло пожевал губами. — Поздравляю, вы проделали огромную работу.

— Не могу в полной мере принять похвалы. Задание архилектора было невыполнимым. Окруженная гурками, Дагоска кишела предателями.

Маровия фыркнул.

— Сочувствую.

— Если бы хоть кто-то посочувствовал тогда моему делу… но нет, все были заняты здесь, грызлись между собой, как обычно. Защитные сооружения Дагоски пребывали в состоянии, далеко не подходящем для обороны. Я бы не сумел их восстановить без денег…

— Его преосвященство не пошел вам навстречу.

— Его преосвященство не вложил ни марки. Зато в час нужды ко мне нежданно-негаданно пришел благодетель, которого я никак не желал.

— Богатый дядюшка? Какое счастье.

— Не совсем дядюшка… — Глокта облизал солоноватую на вкус прореху на месте переднего зуба. «Вот и полилась правда, как дерьмо из прорванного нужника». — Богатым дядюшкой стал не кто иной, как банкирский дом «Валинт и Балк».

Маровия нахмурился.

— Они заняли вам денег?

— Лишь благодаря их щедрости я сдерживал вторжение столь долго.

— Памятуя о том, что могущественные люди не могут позволить себе друзей, спрошу: что получали взамен банкиры?

— По существу? — Глокта невыразительно посмотрел на верховного судью. — Все, чего бы ни захотели. Вскоре, вернувшись из Дагоски, я взялся за расследование смерти кронпринца Рейнольта.

— Ужасное преступление.

— В котором повешенный посол Гуркхула был абсолютно невиновен.

— Неужели? — едва-едва заметно удивился Маровия.

— Даже не сомневайтесь. Правда, смерть престолонаследника создала новые проблемы, касающиеся выборов в открытом совете, а потому его преосвященство удовлетворился простым объяснением. Я же попытался продолжить расследование. Мне помешали. Валинт и Балк.

— Значит, вы подозреваете, что эти самые банкиры причастны к гибели кронпринца?

— Я подозреваю их во всех грехах, однако у меня почти нет доказательств.

«Как всегда, обвинений хоть отбавляй, а доказательств — ноль».

— Банки, — обронил Маровия. — Они — туман, делают деньги из догадок, лжи и обещаний. Их валюта — тайны даже в большей степени, чем золото.

— То же выяснил и я. Однако вернемся к заблудившемуся в пустыне…

— Ах да, конечно! Прошу, продолжайте.

К собственному удивлению, Глокта рассказывал с удовольствием. Он даже путался в словах от страстного желания выложить все.

«Стоило начать расставаться с тайнами, которые копились так долго, и вот уже я не могу остановиться. Я радуюсь, как скопидом, транжирящий запасы денег. Мне жутко, и в то же время я ощущаю свободу… Я в агонии, но мне и приятно. Это, наверное, как перерезать себе глотку — освободиться от всего. Жаль только, наслаждение одноразовое. Да и конец меня скорее всего ожидает страшный. Ну и ладно, все равно рано или поздно меня найдет смерть. Да и сложно поспорить с тем, что я заслужил ее уже раз десять».

Глокта подался вперед.

«Даже здесь и сейчас некоторые вещи лучше говорить негромко».

— Архилектор Сульт недоволен нашим новым королем. В особенности он недоволен, как на него влияет Байяз. Сульт видит, что его собственное влияние в правительстве ослабло. Однако он верит, что за этим стоите вы.

Маровия нахмурился.

— Серьезно?

«Еще как. Да и я не готов вот так сразу отмести эту возможность».

— Архилектор поручил мне изыскать средства удалить Байяза. — Глокта понизил голос до шепота. — Или самого короля. Подозреваю, что на случай моего провала у него имеются другие планы. Планы, которые неким образом затрагивают Университет.

— Со стороны может показаться, будто вы обвиняете его преосвященство архилектора в государственной измене. — Глаза Маровии поблескивали как пара отполированных ногтей.

«Он насторожен и изнемогает от любопытства».

— Вы нашли что-либо, что можно использовать против короля?

— Не успел я даже приступить к заданию, как Валинт и Балк довольно грубо отговорили меня.

— Им так скоро стало известно о вашем расследовании?

— Невольно пришлось задуматься, что некто из моего близкого окружения не заслуживает доверия. Банкиры не просто заставили меня прекратить расследование, но и настояли на том, чтобы я следил для них за архилектором. Они хотели знать его планы. И они дали мне для этого всего несколько дней, тогда как его преосвященство не доверит мне не то что своих тайных мыслей, но содержимого ночного горшка.

— Какая жалость. — Маровия медленно покачал головой. — Жалость, жалость…

— Что еще хуже, архилектор, похоже, узнал о некоторых событиях в Дагоске. Если у меня под боком завелся крот, то роет он в обе стороны.

«Если вы предали человека один раз, сделать это второй раз гораздо проще».

Глокта тяжело вздохнул.

«Вот и все, тайны выданы, ночная ваза опустела. Горло перерезано от уха до уха».

— Я закончил, ваша милость.

— Ну что ж, наставник, вы в довольно щекотливом положении.

«Смертельно опасном, если быть точным».

Маровия встал и медленно прошелся по кабинету.

— Давайте предположим на секунду, что вы и правда явились за помощью, а не стремитесь завести меня в ловушку. Архилектор нашел способ создать мне очень и очень серьезную проблему. Вдобавок чрезмерные амбиции подталкивают его создать эту проблему именно сейчас, в такое время.

«Спорить не стану».

— Если вы предоставите тому железные доказательства, я буду только рад сообщить обо всем королю. Однако я не могу выступить против члена закрытого совета, особенно против архилектора, без твердых оснований. Лучше всего подошло бы чистосердечное признание. Подписанное.

— Подписанное признание Сульта? — пробормотал Глокта.

— Такой документ решил бы массу проблем — как моих, так и ваших. Сульт исчезнет, и банкиры потеряют рычаги воздействия на вас. Гурки, правда, никуда из-под стен города не денутся, но всего сразу и не получишь.

— Подписанное архилектором признание…

«А луну с неба достать не надо?»

— Или спровоцировать лавину: добыть признание кого-то, кто очень близок к архилектору. Вы ведь большой специалист в подобных вопросах. — Верховный судья взглянул на Глокту из-под густых бровей. — Или меня неверно информировали?

— Даже я не могу достать улики из воздуха, ваша милость.

— Заблудившийся в пустыне должен хвататься за любую возможность спасения, даже самую призрачную. Найдите улики и предоставьте их мне. Иначе я действовать не стану. Сами понимаете, риск ради вас я себе позволить не могу. Сложно доверять человеку, который выбрал себе одного хозяина, а потом выбрал другого.

— Выбрал? — Левый глаз вновь задергался. — Вы прискорбно ошибаетесь, если думаете, что я выбирал ту бледную тень жизни, что вы видите перед собой. Я выбрал славу и успех, но, увы, надпись на крышке шкатулки не соответствовала содержанию.

— Мир полон трагедий. — Маровия отошел к окну и посмотрел на темнеющее небо. — Особенно сейчас. Вряд ли вы могли ожидать иного решения от человека моего опыта. Доброго дня, наставник.

«Дальше спорить бесполезно».

Глокта медленно встал, опираясь на трость, и пошел в сторону двери.

«Однако в темный и сырой подвал моего отчаяния заглянул лучик надежды. Надо лишь добыть признание в государственной измене от самого главы королевской инквизиции…»

— Ах да, наставник!

«Почему все ждут, пока я встану, и лишь затем оканчивают разговор?!»

Превозмогая боль в спине, Глокта обернулся.

— Если кто-то из вашего окружения склонен болтать, вам нужно заткнуть ему рот. Как можно скорее. Лишь дурак станет выпалывать измену в закрытом совете, не изведя предварительно сорняки в собственном саду.

— О, мой сад — моя забота, ваша милость. — Глокта изобразил одну из самых своих отвратительных улыбок. — Инструмент для прополки уже готов.

Милосердие

Адуя пылала.

Самые крайние западные районы — Три Фермы, в юго-западной части города, и Арки, чуть дальше к северу — были покрыты черными ранами. Из некоторых еще валил дым упругими колоннами, слегка подсвеченными рыжим у основания. Наверху их рассеивал ветер, и солнце заволакивала жирная маслянистая пелена.

Джезаль стоял на вершине Цепной башни и, бессильно сжав кулаки, смотрел на это в торжественном молчании. Ни звука не было вокруг, лишь в ушах свистел ветер, да изредка доносился шум далекой битвы. Боевой клич или крики раненых. А может, то были вопли морских птиц в небе. На короткий миг Джезаль пожалел, что он не птица и не может вспорхнуть с башни, перелететь через гуркхульские отряды и скрыться вдали от этого кошмара. Но сбежать было не так просто.

— Три дня назад образовалась первая брешь в стене Казамира, — монотонно бубнил маршал Варуз. — Первые две атаки мы отразили и всю ночь удерживали Три Фермы, но на следующий день они пробили стену еще в нескольких местах. Этот проклятый взрывчатый порошок перечеркнул все чертовы правила боя. Стену, что могла бы простоять неделю, они могут обрушить за час.

— Кхалюль всегда любил возиться со своими порошками и колбами, — без надобности пробормотал Байяз.

— Той ночью они устроили полномасштабный штурм Трех Ферм и вскоре разрушили ворота в Арки. С того момента в западной части города не прекращаются бои.

Как раз в той части города располагалась таверна, в которой Джезаль отмечал свою победу на турнире над Филио. В которой он выпивал в компании Веста, Челенгорма, Каспы и Бринта еще до того, как все они отправились на Север, а он — в Старую империю. Сгорела ли таверна? Превратилась ли в обугленные головешки?

— Днем мы сражаемся с противником врукопашную, ночью — совершаем конные вылазки. Враг не получит ни пяди нашей земли, не окропив ее своей кровью. — Варуз, наверное, пытался вдохновить короля, однако Джезалю только делалось хуже. Став королем Союза, он совсем не стремился к тому, чтобы улицы его столицы были залиты кровью — пусть и вражьей. — В центре города полыхают пожары, однако стена Арнольта еще держится. Прошлой ночью прошел дождь, он не дал огню перекинуться на Четыре угла. Мы бьемся за каждую улицу, за каждый дом и каждую комнату. Следуем вашему призыву, ваше величество.

— Отлично, — только и выдавил из себя Джезаль. Горло ему перехватило.

Смело отвергая предложение генерала Мальзагурта, Джезаль даже смутно не представлял, чего ожидать. Он лишь надеялся на помощь извне, что кто-нибудь совершит подвиг и спасет Адую. Теперь кровь льется рекой, а помощи все нет. Подвиги совершаются на улицах, среди огня и дыма: защитники города оттаскивают раненых товарищей под прикрытие обгорелых и прокопченных стен. Лекари зашивают раны при свечах и под крики пациентов. Горожане кидаются в горящие дома, чтобы вытащить из дыма задыхающихся детей. Но эти подвиги — простые, не славные. На исход войны не влияют.

— Там в гавани наши корабли? — тихо спросил он, боясь услышать ответ.

— Если бы так, ваше величество. Не думал, что скажу это, но враг превосходит нас на море. В жизни не видел столько кораблей. Если бы мы даже не отправили большую часть флота за нашими войсками в Инглию, вряд ли бы мы остановили вторжение с моря. Вернувшись, наши солдаты будут вынуждены высадиться за пределами города, а это чертовски невыгодно. Но может быть и хуже. Порт — наше слабое место. Рано или поздно враг попытается вторгнуться и через него.

Джезаль тревожно взглянул на море. Представил, как армия гурков живой рекой стекает по трапам кораблей к сердцу города. Прямой проспект шел ровно через середину Адуи, от порта до самого Агрионта. Соблазнительно широкая дорога, по которой быстро сможет пройти целый гуркхульский легион. Джезаль закрыл глаза и попытался дышать глубоко и ровно.

До начала вторжения советники трещали, не умолкая, теперь же, когда Джезаль больше всего нуждался в совете, словесный поток иссяк. Сульт почти не посещал заседаний закрытого совета, а если и приходил, то лишь бросал на Маровию испепеляющие взгляды. Верховный судья выл о том, какое бедствие постигло Адую. Даже кладовая исторических примеров, на которые никогда не скупился Байяз, вдруг опустела. Вся ноша по защите города досталась Джезалю, и была она страшно велика. Он напоминал себе, что раненым, обездоленным и убитым пришлось намного хуже, только Джезалю от этого не становилось легче.

— Сколько мы потеряли людей? — неожиданно для себя спросил он, будто ребенок, что сдирает корку с болячки. — Сколько погибло?

— Бой у стены Казамира выдался очень жестокий. Бои за улицы — еще яростней. Потери с обеих сторон велики. С нашей стороны погибших не меньше тысячи.

Джезаль проглотил кислую слюну. Он вспомнил разномастное сборище простых людей, защитников на площади, которую сейчас, наверное, заполонили гуркхульские захватчики. Те люди смотрели на короля с надеждой и гордостью… Потом Джезаль попытался представить тысячу трупов. Он представил сотню лежащих бок о бок тел, затем десяток таких сотен, уложенных штабелями. Тысяча. Джезаль закусил изгрызенный в кровь ноготь на большом пальце.

— И еще больше раненых, — добавил Варуз. Будто провернул нож в ране. — Нам для них не хватает места. Два района уже захвачены гурками, их осадные машины бьют зажигательными снарядами почти в самое сердце города.

Джезаль ткнул языком в саднящую ранку на месте выбитого зуба. Вспомнил собственную боль, что мучила его посреди пустоши, под беспощадным небом, вспомнил раны на лице и скрип колес.

— Открыть врата Агрионта для раненых и бездомных. Армии нет, и места хватит всем. Казармы пусты, припасов вдоволь.

Байяз покачал головой.

— Это большой риск. Мы ведь не знаем наверняка, кого впустим. Гуркхульские агенты. Соглядатаи Кхалюля. Их не отличишь от горожан.

Джезаль скрипнул зубами.

— Я готов рискнуть. Король я или не король?

— Король, — согласился Байяз. — И действовать должны соответственно. Сейчас не время для сантиментов. Враг подбирается к стене Арнольта, он не далее чем в двух милях от нас.

— Две мили? — эхом повторил Джезаль и нервно глянул на запад. Стена Арнольта серой полосой пересекала здания и отсюда казалась до ужасного хрупкой и близкой. Джезаля охватил страх. Не чувство ответственности за каких-то там страдающих людей, а простой шкурный страх. Как тот, что обуял Джезаля, когда на него среди камней надвинулись два воина с одним намерением — убить. Возможно, стоило покинуть город, пока был шанс. Может, еще не поздно…

— Я буду биться и погибну среди людей Союза! — прокричал он, разозлившись одновременно на себя — за трусость — и на мага. — Если уж они умирают за меня, то и я умру за них! — Джезаль резко отвернулся от Байяза. — Открыть Агрионт, маршал Варуз. Если придется, разместите раненых во дворце.

Скосив тревожный взгляд на Байяза, маршал сдержанно поклонился.

— Я прикажу организовать госпитали в Агрионте, ваше величество. Людей поселим в казармах. Дворец я бы советовал открыть в самом крайнем случае.

Если сейчас — не самый крайний, то чего ждать дальше?!

— Хорошо, хорошо, не медлите.

Он отвернулся от горящего города и, смахнув слезу, направился к длинной лестнице. От дыма, конечно. Он плакал от дыма, отчего же еще.

Королева Тереза сидела в полном одиночестве, напротив окна в огромной королевской спальне.

Графиня Шалере бродила по дворцу, стараясь не попадаться на глаза Джезалю. Прочих фрейлин отправили домой, в Стирию, до того, как гурки взяли в блокаду гавань. Джезаль и супругу бы отослал, но, к несчастью, выбора у него не было.

Когда он вошел в комнату и затворил за собой дверь, Тереза даже не обернулась. Джезаль, чумазый от сажи, в мокрых грязных сапогах, сдержал тяжелый вздох и побрел к окну.

— Ты пачкаешь полы, — по-прежнему не оборачиваясь, обычным ледяным тоном сообщила Тереза.

— Война — грязное дело, любовь моя.

Стоило произнести последние два слова, и королеву перекосило. Джезаль уже не знал, плакать ему или смеяться. Он упал в кресло напротив нее, даже не подумав разуться. Да, ее приведет это в ярость. С другой стороны, в ярость ее приводит все, что бы Джезаль ни делал.

— И надо было тебе прийти в таком виде? — поинтересовалась она.

— Не удержался! Ты моя жена в конце концов.

— Я этого брака не желала.

— Представь себе, я тоже. Веришь или нет, я бы с радостью женился на той, кто хотя без ненависти относится ко мне! — Джезаль вскинул руку и с трудом подавил гнев. — Прошу, не будем ссориться. Мне и так есть с кем сражаться. И их больше, чем я могу выдержать. Можем мы хотя бы… не враждовать?

Тереза долго смотрела на него, задумчиво нахмурившись.

— Как у тебя получается?

— Получается — что?

— Продолжать эти попытки?

Джезаль слегка улыбнулся.

— Придавала сил надежда, что тебе придется по душе моя настойчивость. — Королева не улыбнулась, однако выражение ее лица как будто смягчилось. Джезаль и не рассчитывал, что супруга наконец потеплеет к нему, однако твердо вознамерился держаться даже за крохотный лучик надежды. Надежды ему не хватало больше всего. Он подался вперед и заглянул в глаза Терезе. — Ты обо мне невысокого мнения, и винить тебя не в чем. Поверь, я сам не в восторге от себя, но я стараюсь… изо всех сил стараюсь… стать лучше.

Губы Терезы слегка дернулись в подобии печальной улыбки. Уже кое-что. Джезаль пораженно застыл, когда она прикоснулась к его щеке. Дыхание сперло, кожу — в том месте, где пальцы Терезы коснулись ее, — стало покалывать.

— Как ты не поймешь, что я презираю тебя? — спросила Тереза, и Джезаль похолодел. — Мне противно твое лицо, твое присутствие, твой голос. Мне омерзительно это место и эти люди. И чем скорее гурки сожгут здесь все, тем сильнее будет мое счастье.

Она снова уставилась в окно, развернувшись к Джезалю идеальным профилем.

Джезаль медленно встал.

— Сегодня я буду спать в другой комнате. В этой для меня слишком холодно.

— Ну наконец.

Когда человек получает все, о чем он мечтал, это может стать для него проклятьем. Если блестящие награды вдруг превращаются в пустые побрякушки, у него не остается даже мечтаний для утешения. Все то, чего Джезаль, как ему казалось, желал — власть, слава, прекрасные атрибуты величия, — обернулось пылью на ветру. Теперь он мечтал вернуть все обратно, сделать все как было раньше. Но пути назад не осталось. Совсем.

Сказать было нечего. Развернувшись, он пошел к двери.

Лучше не извлекать на свет

После боя — если ты жив — ты копаешь. Роешь могилы для павших товарищей, отдаешь им последнюю дань уважения, даже если совсем не чтил их при жизни. Копаешь хоть сколько-нибудь глубокую яму, кидаешь в нее тело, присыпаешь землей, и оно там гниет, все о нем забывают. Так было, и так будет.

Когда эта война завершится, копать придется много. И той стороне, и другой.

Двенадцать дней падал с неба огонь. Двенадцать дней прошло с тех пор, как гнев божий обрушился на горделивых розовых, и их несгибаемый город почернел от сажи и дыма. Двенадцать дней длилась резня: на улицах, стенах и в домах. Двенадцать дней при свете холодного солнца, под дождем, задыхаясь от дыма, и двенадцать ночей при мерцающем факельном свете Ферро была в самой гуще событий.

Она шлепала ногами по блестящим плитам, оставляя черные следы на полу коридора. Это был пепел. Пепел и сажа, что покрывали сейчас два района, где лилась кровь. Пошел дождь, и пепел смешался с водой, образуя липкую жижу вроде черного клея. Она была всюду — на домах, что еще стояли, на домах, что превратились в черные остовы, и на людях — на тех, кто бился и кто уже пал. Хмурая стража и раздраженные слуги взирали с отвращением и на нее, и на следы, которые она оставляла за собой, но ей всегда было плевать на чужое мнение. Плевать она хотела на него и сейчас. Скоро пепел и сажа будут повсюду, скоро все станет прахом, если гурки пробьются.

А пробьются они обязательно. Каждый день, невзирая на усилия оборванных защитников, на потери, что несли они средь разрушенных зданий, войска императора продвигались к центру города.

К Агрионту.

Она застала Юлвея в просторной палате. Маг сидел в кресле, на его худых запястьях болтались браслеты. Спокойствие, что прежде окутывало Юлвея подобно покрывалу, будто сдернули. Он выглядел напуганным, озабоченным, глаза его ввалились, превратившись в темные впадины. Стал тем, кто смотрит в лицо поражению, и таких людей Ферро за последние несколько дней повидала достаточно.

— Ферро Малджин, прямо с передовой… Я всегда говорил: дай тебе шанс, и ты вырежешь весь мир, и сейчас как раз выдался такой случай. Ну, как тебе война, Ферро?

— Недурно. — Она бросила лук на полированную столешницу, вынула из-за пояса меч и скинула с плеча колчан. Стрел осталось мало. Большую часть из них она всадила в гуркхульских солдат, среди почерневших руин на окраине города.

Вот только ей было нерадостно.

Убивать гурков — это как питаться медом. Когда его мало, ты хочешь еще, но если объешься, становится плохо. Когда убиваешь, силы уходят огромные, а трупы — слабая награда за большие старания. Впрочем, останавливаться было поздно.

— Ты ранена?

Ферро надавила на перевязанную грязной тряпкой руку. Из-под серой ткани проступила кровь. Боли не было.

— Нет.

— Еще не поздно, тебе необязательно здесь погибать. Я могу увести тебя с собой, ведь я иду, куда хочу, и беру с собой тех, кого хочу. Если прекратишь убийства, кто знает, может, Бог найдет и для тебя местечко на небесах?

Ферро устала от проповедей Юлвея. Если Байязу она не верила ни капли — и лысый маг отвечал ей взаимностью, — то его она хотя бы понимала, а он понимал ее. Зато Юлвей ничего понимать не хотел.

— «Небеса»? — усмехаясь, отвернулась она от старого мага. — А ты не думал, что ад подходит мне больше?

Она подобралась, заслышав в коридоре шаги и почувствовав гнев Байяза еще прежде, чем старый лысый розовый ворвался в комнату.

— Молокосос! Я столько сделал для него, и вот чем он отплатил! — Вслед за Байязом, словно два пса за хозяином, в комнату проскользнули Ки и Сульфур. — Он затыкает мне рот перед закрытым советом! Велит не лезть не в свое дело! Мне! Да откуда ему, тупице, знать, где мое дело, а где — нет?!

— Не ладятся дела с Луфаром Великолепным? — поддела Ферро.

Маг взглянул на нее с прищуром.

— Еще год назад во всем Земном круге не было башки дырявей. Надень на дурака корону, заставь сборище старых лжецов лизать ему задницу, и через пару недель мелкий говнюк вообразит себя Столикусом!

Ферро пожала плечами. Луфар, король он там или нет, никогда не страдал недостатком самомнения.

— Смотреть надо было, куда корону возлагаешь.

— В том-то и беда, что корона на ком-то быть должна. И все, что тебе остается, — это кинуть ее в толпу и надеяться на лучшее. — Байяз сердито посмотрел на Юлвея. — Что скажешь, брат? Выходил за стены?

— Выходил.

— Что видел?

— Смерть. Кругом одна смерть. Солдаты императора наводнили западные районы города, его суда закрыли гавань. С каждым днем по дороге с юга прибывает еще больше войск, и гуркхульская хватка на шее столицы сжимается.

— То же говорят и дураки из закрытого совета. Что скажешь о Мамуне и его Сотне Слов?

— Мамун, трижды благословенный и трижды проклятый? Чудесный первый ученик великого Кхалюля, десницы Бога? Он выжидает. Они с братьями и сестрами сидят в просторном шатре далеко за пределами города, молятся о победе, слушают приятную музыку, купаются в надушенной воде, возлежат голышом и предаются плотским утехам. Ждут, пока солдаты захватят стены Адуи. И едят. — Юлвей взглянул на Байяза. — Едят днем и ночью, в открытую попирая Второй закон. Бесстыдно насмехаются над священным заветом Эуса. Готовятся к моменту, когда пойдут искать тебя. Момента, ради которого Кхалюль их создал. Они считают, что ждать им осталось недолго. Полируют свои доспехи.

— Да неужели? — прошипел Байяз. — Будь они прокляты.

— Они уже прокляли сами себя, только от этого не легче.

— Значит, пора нам в Дом Делателя.

Ферро резко подняла голову. Было что-то в этой гордой громадине, что привлекало к себе ее взгляд с самого первого дня, как Ферро оказалась в Адуе. Она невольно засматривалась на башню, что, невредимая, высилась сейчас над дымом и бойней.

— Зачем? — спросил Юлвей. — Хочешь замуровать себя там, как Канедиас в свое время? Когда мы пришли за отмщением? Укроешься во тьме, Байяз? И в этот раз уже тебя скинут с крыши Дома, и ты разобьешься о мост.

Первый из магов фыркнул.

— Ты меня знаешь. Когда за мной придут, я встречу их в открытом бою. Но во тьме все еще скрыто оружие. Пара-тройка сюрпризов из запасов Делателя, дабы поразить наших проклятых друзей за стенами.

Юлвей встревожился еще больше.

— Разделитель?

— Один его клинок здесь, — прошептал Ки из угла, — второй — на Другой стороне.

Байяз, как обычно, не обратил на него внимания.

— Он разрежет что угодно, даже едока.

— А сотню едоков? — спросил Юлвей.

— Меня заботит лишь Мамун.

Юлвей медленно встал и выпрямился со вздохом.

— Ну что ж, веди. Я пойду за тобой в Дом Делателя, последний раз.

Ферро облизнула зубы. Войти в Дом Делателя? Перед таким нельзя было устоять.

— Я с вами.

Байяз резко обернулся.

— Нет, ты не пойдешь. Сиди здесь и лелей свою дурное настроение, у тебя же всегда хорошо это получалось. Не хочу лишать тебя такой возможности. С нами пойдешь ты, — сказал он Ки. — А у тебя, Йору, есть другое дело, не так ли?

— Да, мастер Байяз.

— Хорошо.

Первый из магов покинул комнату; Юлвей шагал рядом, ученик — сзади. Сульфур не сдвинулся с места. Ферро хмуро посмотрела на него, и Йору ответил ей улыбкой. При этом он уперся затылком в стену, задрав подбородок к резному потолку.

— Разве Сотня Слов тебе не враги? — спросила Ферро.

— Враги. Злейшие и старейшие.

— Что же ты с ними не сражаешься?

— О, есть много способов сражаться, не только драка в грязи и саже. — Ферро не понравилось, как смотрят его разноцветные глаза. И за улыбкой скрывалась злость и какой-то голод. — Я бы рад остаться поболтать с тобой, однако пора вращать колеса. — Он покрутил пальцем в воздухе. — Колеса должны вращаться, ведь так, Малджин?

— Иди, — резко ответила она. — Я тебя не держу.

— И не удержала бы. Я пожелал бы тебе доброго дня… но, бьюсь об заклад, добрых дней ты не знаешь.

Легкой походкой он вышел из комнаты и прикрыл за собой дверь.

Ферро метнулась к окну и отодвинула щеколду на ставнях. Однажды она послушалась Байяза и впустую потратила год. Теперь она будет поступать только по-своему. Отодвинув портьеры, она выпрыгнула на балкон. Ветер нес сухие листья, дождь поливал лужайки. Быстро оглядев раскисшие тропинки, она заметила лишь одного стражника, да и тот, кутаясь в плащ, смотрел совсем в другую сторону.

Порой надо ловить момент.

Она перелезла через перила балкона и прыгнула на ближайшее дерево. Ухватилась за мокрую ветку, добралась по ней до ствола и скользнула вниз. Спряталась, пригибаясь к самой земле, за аккуратно подстриженной изгородью.

Донеслись шаги, потом и голоса: Байяз и Юлвей негромко разговаривали, их слова заглушал ветер. Как же эти старые идиоты любят шлепать губами.

— Сульфур? — произнес Юлвей. — Он все еще с тобой?

— А почему ему не быть?

— Его изыскания зашли… в опасную область. Я предупреждал тебя, брат.

— И? Кхалюль не столь щепетилен в выборе слуг…

Ферро чуть не упустила их. Она быстрым шагом, не разгибаясь, двигалась вдоль изгороди.

— … не нравится мне это все, — говорил Юлвей. — Принятие облика, смена обличий. Проклятое искусство. Ты ведь знаешь, что думал о нем Иувин…

— Некогда мне думать о чувствах того, кто столетиями гниет в могиле. Третьего закона не дано, Юлвей.

— А стоило бы. Кража чужого облика… этим баловались Гластрод и его демоны-полукровки. Искусство, пришедшее с Другой стороны.

— Мы обязаны воспользоваться любым оружием. Я не питаю любви к Мамуну, однако он прав. Их зовут Сотней Слов, потому что их сотня. Нас лишь двое, и время не на нашей стороне.

— Чего же они ждут?

— Ты знаешь Кхалюля, брат. Он всегда осторожен, всегда осмотрителен, не спешит. Он не станет рисковать своими детьми, пока не…

Сквозь просветы в голых ветках Ферро смотрела, как трое мужчин проходят мимо стражи и исчезают в воротах высокой дворцовой стены. Выждав несколько мгновений, она выпрямилась и с гордо поднятой головой прошла мимо закованных в броню солдат. Она притворилась, будто спешит по важному делу, и стражники, привыкшие к ее приходам и уходам, не проронили ни слова. Лишь окинули ее тяжелыми взглядами из-под забрал шлемов.

Ферро следовала по пятам за двумя магами и их учеником мимо высоких зданий, статуй, через увядшие сады. Она не спешила, выдерживая безопасное расстояние, затаиваясь в дверных проемах, в тени деревьев. То и дело над крышами домов или на противоположных концах улочек мелькала верхушка Дома Делателя: поначалу дымчато-серая, скрытая пеленой моросящего дождика, но постепенно обретающая все более плотные и массивные очертания.

У развалин какого-то дома, из просевшей крыши которого торчали башенки, маги наконец остановились. Ферро увидела, как Байяз стучит посохом в хлипкую дверь.

— Я рад, что ты не нашел Семя, брат, — признался Юлвей. — Такие вещи лучше не извлекать на свет.

— Посмотрим, как ты запоешь, когда Сотня Слов пронесется по улицам Агрионта, с воем и воплями требуя нашей крови.

— Надеюсь, Бог простит меня. Есть вещи и пострашней едоков Кхалюля.

Ферро так сильно сжала кулаки, что ногти впились в ладони. В запачканное сажей окно на незваных гостей выглянул некто долговязый, худощавый, в черной маске и коротко стриженный. Женщина. Та, что гонялась за Ферро и Девятипалым давным-давно. Рука метнулась к поясу за мечом, и только тут Ферро вспомнила, что все оружие осталось во дворце. Проклятье. Прав был Девятипалый: лишних ножей не бывает.

Дверь, едва державшаяся на петлях, отворилась, кто-то что-то произнес, и двое стариков проследовали внутрь дома. Ки, сгибаясь в три погибели, — за ними. Женщина в маске последний раз оглядела улицу и отступила от окна в темноту. Ферро тут же перемахнула через живую изгородь и кинулась к двери. Сунула ногу в щель между нею и рамой и бочком шмыгнула внутрь. Дверь, скрипнув петлями, затворилась. Ферро оказалась в густой тени.

Она пошла по длинному коридору. С одной стороны на стене висели запыленные картины, на другой были грязные окна. Затылок Ферро покалывало, казалось, из тени вот-вот на нее набросится бурлящая масса людей в черных масках, но ничего не происходило. Лишь доносились спереди шаги стариков и их бессмысленное бормотание.

— Здесь все по-другому, — заметил Юлвей. — Все изменилось со дня битвы с Канедиасом. С тех пор, как закончились Старые времена. Тогда шел дождь.

— Помню.

— Я, раненый, валялся на мосту. Я видел, как они падали, Делатель и его дочь. С самого верха. Поверить не могу, а ведь я в тот миг улыбался. Возмездие — мимолетная радость, в могилу ты уносишь сомнения.

Ферро, услышав это, усмехнулась. Дайте ей отомстить, и у нее не будет сомнений.

— Время заставило жалеть нас о многом, — пробормотал Байяз.

— С каждым годом сожалений все больше. Странно, когда я лежал на мосту, то готов был поклясться, что первым упал Канедиас, и Толомея — следом за ним.

— Память порой обманывает, особенно тех, кто живет столь же долго, как мы. Делатель сам швырнул вниз дочь, а я сбросил его. И так закончились Старые времена.

— Да, — пробормотал Юлвей. — Столько было потеряно, и вот мы пришли к этому…

Внезапно Ки обернулся, и Ферро вжалась в стену за покосившимся шкафом. Ученик мага долго стоял, хмуро всматриваясь в темноту, и все это время Ферро не смела дышать. Затем Ки успокоился и последовал за остальными. Лишь когда они свернули за угол, она покинула укрытие.

Магов она догнала в обветшалом внутреннем дворике, заросшем сорной травой и заваленном черепицей. Мужчина в грязной рубашке провожал магов к длинной лестнице, что вела к темной арке в высокой стене Агрионта. В скрюченных пальцах у него позвякивала связка ключей, а сам мужчина бормотал что-то о яичнице. Когда он провел магов в тоннель, Ферро быстренько пересекла дворик и взбежала по лестнице, замерла у самого верха.

— Мы скоро вернемся, — услышала она громкий голос Байяза. — Дверь не закрывай.

— Она должна быть закрыта, — ответил другой голос. — Таковы правила. Сколько живу, она закрыта, и я не намерен…

— Тогда жди здесь! Никуда не уходи! У меня полно других дел, я не могу сидеть по ту сторону закрытой двери!

Ключ повернулся в замочной скважине, заскрипели дверные петли. Ферро подобрала булыжник и крепко стиснула его в пальцах.

Старик как раз закрывал ворота, когда она оказалась на верхней ступеньке. Он ворчал, возясь с ключами, и она опустила камень прямо ему на лысую макушку. Старик ахнул и стал заваливаться вперед, но Ферро успела подхватить его и бережно опустила на пол.

Затем отложила камень и забрала у оглушенного ключи.

Только Ферро хотела толкнуть дверь, как почувствовала нечто странное — на нее будто повеяло легким ветерком в знойный полдень. Сначала она удивилась, потом ей стало хорошо. По телу пробежал восторженный трепет, от которого перехватило дыхание. Она коснулась двери и ощутила тепло; старое дерево было приятным на ощупь. Она слегка приоткрыла дверь и заглянула внутрь.

Прямо от стены Агрионта тянулся узкий мосток без перил. В шаг шириной, он упирался в Дом Делателя на голой скале, черной и блестящей под дождем. Байяз, Юлвей и Ки уже достигли противоположного конца мостика и стояли у железных ворот, отмеченных в центре сверкающими кругами, кольцами из непонятных слов. Байяз вытянул что-то из-под воротника рубашки, и кольца ожили. Ферро смотрела, как они вращаются, и в ушах у нее стучала кровь. Наконец ворота медленно, как бы нехотя, отворились, и трое исчезли в темноте.

Дом Делателя стоял открытым.

Внизу под мостиком билась о скалу серая вода. Ветер с дождем то целовали, то нежно пощипывали кожу Ферро, когда она шла по узкому переходу, неотрывно глядя на раскрытые темные врата и не обращая внимания на клубы дыма над городом, что поднимались в мутное небо. На пороге она задержалась и стиснула кулаки.

Помедлив немного, ступила во тьму.

По ту сторону врат было ни тепло, ни холодно. Стоячий воздух скрадывал звуки и будто давил на плечи и на уши. Через несколько шагов она оказалась в полной темноте. Ветер, дождь и открытое небо превратились в полузабытые воспоминания. Время словно застыло. Ферро подкралась к широкому сводчатому проходу и заглянула в него.

Зал по ту сторону походил на храм, но такой огромный, что в него влез бы целиком великий храм в Шаффе, которая вмещает тысячи верующих. Это место затмевала размерами даже Аулкус. Здесь обитали мрачные тени, и угрюмое эхо металось средь суровых каменных стен. Могил давно почивших гигантов.

Гробница забытых богов.

Юлвей и Байяз стояли в центре зала. Маленькие, словно насекомые, фигурки посреди океана светящейся темноты. Ферро вжималась в холодный камень, силясь вычленить их слова из моря эха.

— Ступай в арсенал и найди клинки Делателя. Я отправлюсь наверх за… кое-чем другим.

Байяз уже развернулся и собрался уйти, но тут Юлвей поймал его за руку.

— Сперва ответь на один вопрос, брат.

— Какой вопрос?

— Тот, что я задаю тебе постоянно.

— Опять ты за свое? Даже сейчас? Что ж, ладно, спрашивай. Если иначе никак.

Два старика очень долго стояли неподвижно. Наконец стихли последние отголоски эха, и Ферро затаила дыхание, слушая.

— Ты убил Иувина? — прошипел во тьме Юлвей. — Ты убил нашего наставника?

Байяз даже не вздрогнул.

— Тогда, давным-давно, я совершал ошибки. Множество ошибок. Часть на разрушенном западе, другие прямо здесь, в этом месте. Не проходит и дня, чтобы я о том не сожалел. Я бился с Кхалюлем, пренебрегал мудростью учителя. Нарушил запреты в Доме Делателя, влюбился в его дочь. Я был горд, тщеславен и опрометчив. Все это правда. Но Иувина я не убивал.

— Что случилось в тот день?

Первый из магов заговорил, будто читал давно отрепетированную речь.

— Канедиас пришел, дабы воздать мне — за то, что я совратил его дочь, украл его секреты. Иувин не выдал меня. Они стали сражаться. А я сбежал. От ярости их битвы в тот день горели небеса. Когда я вернулся, все было кончено. Делателя не было, наш учитель лежал мертвый. Я не убивал Иувина.

Вновь надолго воцарилась полная тишина, и Ферро застыла в ожидании.

— Что ж, ладно. — Юлвей отпустил руку Байяза. — Выходит, Мамун лгал. Лгал и Кхалюль. Мы будем биться против них вместе.

— Хорошо, мой старый друг, очень хорошо. Я знал, что могу верить тебе, как ты веришь мне.

Ферро поджала губы. Доверие… Любимое слово лжецов. Честным людям говорить о доверии незачем. Первый из магов тем временем скрылся в одном из сводчатых проходов.

Юлвей проводил его взглядом, тяжело вздохнул и отправился в противоположном направлении. Когда стихло эхо его шагов, Ферро осталась одна под покровом тишины и тени.

Очень медленно она выбралась на простор бескрайнего зала, пол которого поблескивал от извилистых, вделанных в черный камень металлических полос. Потолок — если таковой и был — терялся во тьме. На высоте примерно в двадцать шагов вдоль стен тянулась галерея, над ней другая, потом еще одна, еще и еще… Очертания балконов размывались в тусклом свете, и над всем этим висело чудесное устройство. Кольца из темного металла, большие и малые, сверкающие диски и блестящие круги, отмеченные странными письменами, и все они вращались — одно кольцо вокруг другого, — а в самом центре помещался черный шар. Он единственный висел совершенно неподвижно.

Она глядела на это великолепие, кружась на месте. Или это сама башня вращалась вокруг нее? Голова закружилась, дыхание перехватило. Уходящие во тьму стены были сложены из голого камня, без раствора. Как ни искала Ферро, она не могла найти среди камней и двух похожих. Сколько же их тут? Из скольких глыб состоит башня?

Из тысяч. Из миллионов.

Что там говорил Байяз на острове на краю мира? Где мудрец спрячет камень? Среди тысячи? Среди миллиона других камней? Кольца над головой плавно вращались. Они притягивали к себе, и больше всего тянул к себе черный шар. Манил, будто голос, зовущий по имени.

Цепляясь за сухие щели меж камней, она стала подниматься вверх. Казалось, стены созданы для того, чтобы по ним взбирались. Вскоре она достигла первого уровня балкона и перелезла через металлическую ограду. Не давая себе передышки, она полезла на второй уровень. К тому времени в стоячем воздухе могилы она покрылась потом. Добравшись до третьего уровня, уже задыхалась. Наконец она перелезла через ограду четвертого уровня и посмотрела вниз.

Далеко, на самом дне черной бездны она увидела весь Земной круг. Карту, очертания берегов на которой обозначались сияющими металлическими полосами. Прямо напротив Ферро, занимая почти все пространство внутри колодца, на тросах не толще нитей медленно вращался великий механизм.

Она хмуро посмотрела на черный шар, что, казалось, висел в воздухе просто так. Впору было спросить себя: как такое возможно, однако думалось лишь о том, как бы дотронуться до гигантской сферы. Ладони начало покалывать. Она хотела дотянуться до шара. Она должна была это сделать. У нее не было выбора. Вот мимо нее проплыл один из тускло поблескивающих металлических кругов.

Порой надо ловить момент.

Размышлять сейчас было бы чистым безумием. Она прыгнула, раскинув руки и ноги. Вся конструкция задрожала, когда Ферро повисла на самом крайнем кольце. Она медленно, прижимая к небу язык, подтянулась и закинула ноги на обруч, и тот поднес ее к испещренному канавками диску. Дрожа от усилий и цепляясь за желобки, она поползла по кругу. Холодный металл прогибался и вибрировал при каждом ее движении, грозя стряхнуть вниз, в пустоту. Однако Ферро не боялась.

Но она могла упасть с высоты в сотни шагов на каменный пол, и это требовало осмотрительности.

Боясь лишний раз вдохнуть и выдохнуть, она перебиралась с кольца на кольцо. Твердила себе, что падать ей некуда, что она просто лазает по веткам деревьев — как тогда, в детстве, пока не пришли гурки. Наконец она перебралась на внутреннее кольцо, вцепилась в него мертвой хваткой и выждала, пока оно само поднесет ее к центру конструкции. Повиснув на обруче спиной вниз, она вытянула руку в сторону сверкающего черного шара.

В нем она видела неверное отражение собственного напряженного лица и скрюченных пальцев. Сильнее стиснула зубы, напрягаясь всем телом. Шар становился все ближе и ближе. Главное было — коснуться его. Вот она чиркнула по поверхности сферы самым кончиком среднего пальца, и та, словно лопающийся пузырь, исчезла в пустоте.

Что-то медленно и плавно полетело вниз. Мимо проплыл некий предмет, который будто тонул в воде. Черная точка, что выделялась на фоне темноты, и когда она коснулась пола, Дом Делателя содрогнулся до основания. По залу разнеслось раскатистое эхо оглушительного грохота. Ферро чуть не упала с кольца, за которое держалась, а когда обруч перестал дрожать, заметила — конструкция больше не вращается.

Весь механизм застыл.

Назад — по кольцам, обручам и дискам, по балконам и отвесным стенам — она возвращалась, казалось, целую вечность. Когда ноги коснулись пола, ее одежда была изодрана, пальцы, локти и коленки кровоточили, но она не обращала на это внимания. Она бросилась через зал, шаги звенели под сводами. Скорее, в самый центр, где все еще лежало то, что упало из-под крыши.

Он походил на обыкновенный нетесаный булыжник размером с кулак. Но то был не камень, и Ферро знала это. Она чувствовала, как что-то сочится из него, течет, хлестает приводящими в трепет волнами. Что-то невидимое, неосязаемое, но заполняющее собой даже самые темные и отдаленные уголки Дома. Противиться ему было невозможно, оно, словно щупальцами, обволокло ее и тянуло к себе.

Сердце Ферро колотилось о ребра. Стоило опуститься на колени перед камнем, как рот наполнился слюной. Она потянулась к камню, и дыхание перехватило. Ладонь и пальцы сомкнулись вокруг изъязвленной поверхности. Камень был тяжел и очень холоден, словно кусок ледяного свинца. Она медленно подняла его и стала поворачивать на ладони, зачарованная тусклым блеском.

— Семя.

В одной из арок стоял Байяз. Его лицо перекосило от смеси ужаса и восхищения.

— Уходи, быстро! Отнеси его во дворец. — Маг вздрогнул и заслонился рукой, как от ослепительного сияния солнца. — У меня в покоях есть ларец. Положи Семя в него и плотно закрой крышку. Слышишь? Плотно закрой!

Ферро закрутилась на месте, забыв, какой проход ведет из Дома Делателя.

— Стой! — К ней бежал Ки, не отрывая взгляда от Семени. — Подожди! — В глазах ученика не было ни капли страха, лишь дикий голод, настолько непривычный, что Ферро отшатнулась. — Оно было здесь. Все это время. — Игра теней превратила вялое лицо ученика в черно-белую маску. — Семя. — Он протянул бледную руку к Ферро. — Наконец-то. Дай…

Не успела Ферро ахнуть, как ученика оторвало от пола и пронесло через весь зал, словно лист бумаги. Его тело ударилось о стену под нижним балконом и рухнуло на пол, нелепо раскинув переломанные конечности.

Байяз приблизился к ней, сжимая в руке посох. Воздух над его плечами слегка подрагивал. Ферро убила много людей, не пролив ни слезинки, но быстрота случишегося поразила даже ее.

— Что ты сделал? — прошептала она. В ушах еще звучало эхо от шлепка, с которым Ки ударился о стену.

— То, что нужно. Возвращайся во дворец, скорее. — Байяз ткнул пальцем в сторону одной из арок, в которой Ферро заметила проблеск света. — Спрячь эту вещь в ларец! Ты не представляешь, насколько она опасна!

Никто так не злился, получая приказы от других, как Ферро, но уж очень не терпелось ей покинуть Дом. Она спрятала камень за пазуху, ощутила его холодное, успокаивающее прикосновение к коже. И с чего Байяз взял, будто Семя опасно? Она сделала первый шаг по направлению к выходу, когда вдруг из дальнего конца зала послышался скрипучий смех.

С того самого места, где лежало покалеченное тело Ки.

Байяз не удивился.

— Итак! — крикнул он. — Ты наконец раскрыл себя! Я подозревал, что ты не тот, за кого себя выдаешь! Где мой ученик, и давно ли ты его подменил?

— Месяцы. — Не прекращая смеяться, Ки медленно встал с полированных плит. — Перед тем, как ты отправился с бредовой миссией в Старую империю. — На улыбающемся лице остался лишь небольшой кровоподтек. — Я сидел рядом с тобой у костра, следил, как ты, беспомощный, лежишь в телеге. Я сопровождал тебя всю дорогу на край мира и обратно. А твой подмастерье остался здесь, я бросил его недоеденный труп в кустах, как угощение для мух. В каких-то двадцати шагах от того места, где храпел твой северянин.

— Гм. — Байяз перебросил посох из руки в руку. — То-то твои способности возросли. Надо было убить меня тогда, пока был шанс.

— О, как раз пришло время.

Ферро вздрогнула, когда Ки встал. В комнате внезапно и сильно похолодало.

— Сотня Слов? Возможно. Одно? — Байяз поджал губы. — Не думаю. Кто ты из творений Кхалюля? Восточный Ветер? Одна из тех проклятых близняшек?

— Я не из созданий Кхалюля.

По лицу Байяза пробежала легчайшая тень сомнения.

— Кто же ты тогда?

— Мы хорошо знали друг друга в давние времена.

Первый из магов нахмурился.

— Кто ты? Отвечай!

— Принятие облика, — произнес женский голос, тихий и низкий. Ки пошел к Байязу, и лицо его на ходу стало меняться: бледная кожа обвисла, черты исказились. — Это страшное и коварное умение. — Нос, глаза и губы размякли и потекли, будто капли воска по столбику свечи. — Не помнишь меня, Байяз? — Лицо ученика сменилось другим, жестким и бледным, будто высеченным из мрамора. — Ты клялся мне в вечной любви. — Дыхание Ферро вырывалось паром изо рта. — Обещал, что мы никогда не расстанемся. Когда я отворила для тебя врата отцовского дома…

— Нет! — Байяз, покачнувшись, отступил назад.

— Удивлен? Впрочем, любимый, я удивилась куда больше, когда ты не обнял меня, а сбросил с башни. И ради чего? Чтобы сохранить свои тайны? Чтобы оставаться для всех благородным?

Темные волосы Ки побелели как мел. Они теперь обрамляли ужасно бледное женское лицо; глаза превратились в два ярких черных колодца. Толомея. Дочь Делателя. Призрак, явившийся из забытого прошлого. Призрак, который сопровождал их несколько месяцев, прикрываясь чужой личиной. Взгляд Ферро заметался между бледным лицом Толомеи и аркой, ведущей на выход. Она разрывалась между желанием бежать и желанием узнать больше.

— Я видел тебя в могиле! — прошептал Байяз. — Я сам засы́пал ее землей!

— Все так. Ты плакал, будто не собственными руками сбросил меня с крыши Дома. — Толомея взглянула на Ферро, на выпирающее из-под рубашки Семя. — Но я касалась Другой стороны. Этими руками я держала ее, пока отец работал. И для меня это не прошло бесследно. Я лежала в холодной колыбели могилы, между смертью и жизнью, пока не услышала голоса. Голоса, что давным-давно услышал Гластрод. Они предложили сделку: моя свобода в обмен на их свободу.

— Ты нарушила Первый закон!

— Мертвому закон не писан! Когда я наконец освободилась от оков сырой земли, моя человеческая половина умерла, зато выжила другая — та, что принадлежит нижнему миру. Она и стоит сейчас перед тобой. Я завершу труд Гластрода, распахну врата, запечатанные моим дедом. Этот мир и Другая сторона станут одним. Как было до начала Старых времен. Как и должно быть. — Она подняла раскрытую ладонь, и комнату наполнил страшный холод. — Отдай мне Семя, дитя. Я дала обещание Рассказчикам Тайн, а свое слово я держу.

— Это мы еще посмотрим! — рыкнул первый из магов.

Семя под рубашкой у Ферро затрепыхалось, воздух вокруг Байяза задрожал.

В одно мгновение Толомея преодолела разделявшие ее и мага десять шагов, ударила с громоподобным звуком. Посох Байяза разлетелся в щепки, самого мага отбросило в сторону. Ахнув, он перекатился по полу и замер лицом вниз. Ферро окатило волной ледяного воздуха, в душу закрылся незнакомый — и оттого еще более отвратный — ужас. Она не смела пошевелиться.

— Годы ослабили тебя. — Дочь Делателя медленно приблизилась к неподвижному телу. Ее белые волосы развевались подобно кругам на поверхности замерзающей лужи. — Твое искусство мне нипочем. — Сухие белые губы Толомеи растянулись в ледяной улыбке. — За все, что ты отнял у меня. За отца. — Она занесла ногу над головой Байяза. — За меня…

Ее охватило сияющее пламя. Резкий свет ударил во все стороны, доставая до самых отдаленных уголков комнаты, высвечивая щели меж камней. Ферро, прикрывая глаза ладонью, попятилась и сквозь пальцы увидела, как извивается и корчится в безумном танце Толомея, как скручиваются в спирали объятые огнем волосы.

Дочь Делателя рухнула на пол, и темнота вновь сомкнулась вокруг нее. От тела потянулись струйки зловонного дыма. В одной из арок стоял Юлвей; его темная кожа блестела от пота, а под мышкой он нес связку клинков. Мечей из тусклой стали, вроде того, которым сражался Девятипалый, и каждый был украшен одной-единственной серебряной руной.

— Как ты, Ферро?

— Я… — Огонь не повредил ей. В комнате по-прежнему было жутко холодно, и у Ферро зуб на зуб не попадал. — Я…

— Уходи. — Юлвей хмуро посмотрел на догорающее тело Толомеи.

Ферро опомнилась и, найдя в себе силы, попятилась к арке. У нее засосало под ложечкой, когда Толомея вдруг начала подниматься. Сгоревшая одежда Ки сползла с нее, волосы осыпались серым пеплом. Дочь Делателя стояла неопаленная и совершенно лысая, как Байяз. Голая и безупречно белая.

— Всего не предусмотришь. — Она глянула на Юлвея невыразительными черными глазами. — Огонь мне не страшен, заклинатель. Ты меня не остановишь.

— Но могу попробовать. — Маг подбросил в воздух связку мечей, и они развернулись, против всех законов природы, разошлись кругом. Начали вращаться, заключив Юлвея и Ферро в смертоносное кольцо. Клинки кружили все быстрее и быстрее, пока не слились в сплошную тусклую металлическую полосу. Достаточно было потянуться к ней, и Ферро отхватило бы руку по самое запястье.

— Не дергайся, — велел маг.

Мог бы не говорить. Ферро ощутила прилив знакомого гнева.

— Сначала ты говоришь бежать, теперь — не дергаться? Сперва Семя было на краю Земного круга, а теперь оно здесь, в сердце мира? Сперва она была мертва, а теперь чужой украла облик? Вам, старым ублюдкам, пора разобраться в своих байках.

— Они лжецы! — прорычала Толомея, и ее холодное дыхание обожгло Ферро до самых костей. — Они нас использовали! Им нельзя доверять!

— А тебе, значит, можно? — презрительно фыркнула Ферро. — Пошла ты!

Толомея медленно кивнула.

— Тогда умри вместе со всеми. — Она шагнула в сторону, привстала на цыпочки, оставляя на полу следы изморози. — Старик, ты не сможешь вечно жонглировать ножами.

Позади Толомеи пошевелился Байяз. Он начал медленно вставать, придерживая одну руку другой. Его лицо было залито кровью, а в поврежденной руке маг сжимал необычный предмет из тусклого металла: жезл из тонких трубочек, с крюком на конце. Первый из магов поднял глаза к далекому потолку, на шее у него проступили вены; воздух вокруг Байяза опять начал дрожать. Ферро почувствовала, как у нее тянет желудок, и ее глаза непроизвольно устремились вверх. К великому механизму над их головами. Он начал дрожать.

— Дерьмо, — пробормотала она, начиная пятиться.

Толомея этого, казалось, не заметила. Она присела и взметнулась в воздух белой стрелой, подпрыгнула выше кольца мечей. Зависнув на мгновение в высоте, дочь Делателя обрушилась вниз, прямо на Юлвея. Пол задрожал и раскололся под коленом Толомеи. Осколки каменной плиты царапнули Ферро щеку, и она чуть попятилась.

Толомея взглянула на мага исподлобья.

— Так просто ты не умрешь, старик. — Она оскалилась, когда стихло эхо ее голоса.

Ферро не поняла, как старый маг сумел увернуться. Зато сейчас он ходил по кругу, выписывая руками медленные пассы, позвякивая браслетами. Мечи продолжали вращаться.

— Я всю жизнь к этому готовился. Ты тоже так просто не умрешь.

Дочь Делателя выпрямилась.

— Я вообще не умру.

А в вышине, под потолком гигантская машина раскачивалась, тросы со свистом лопались и звенели, рассекая темноту. Наконец устройство медленно, как во сне, стало падать. Тускло мерцающий металл гнулся, изгибался и скрипел. Ферро повернулась и побежала, затаив дыхание, преодолела пять шагов и рыбкой нырнула под мечи. Скользнула на животе, чувствуя, как впивается под ребра Семя и как щекочет спину ветер от вращающихся клинков.

Исполинская машина ударилась о пол со звуком, похожим на адскую музыку. Каждое кольцо, каждый диск зазвучали подобно огромным медным тарелкам и гонгам. Каждый элемент механизма заиграл на собственной безумной ноте со скрежетом и визгом, с грохотом растерзанного металла. От такого шума в теле Ферро вздрогнула каждая косточка. Она подняла голову, и в этот миг мимо, высекая из пола искры, прокатился диск. Другой пролетел по воздуху, вращаясь подброшенной монетой, ударился о плиты совсем рядом с ней и отскочил.

В том месте, где только что стояли лицом к лицу Юлвей и Толомея, образовалась куча покореженного металла, сломанных колец, гнутых дисков и оборванных, скрученных тросов. Ферро с трудом поднялась на ноги; по залу носилось хаотичное эхо, сверху сыпались осколки механизма и каменная крошка. Детали машины валялись повсюду, сверкая в темноте как звезды.

Ферро не имела ни малейшего представления, кто мертв и кто выжил.

— Наружу! — прорычал сквозь стиснутые зубы Байяз. Его лицо превратилось в маску боли. — Быстрее!

— Юлвей, — пробормотала Ферро. — Он…

— Я за ним еще вернусь! — Байяз махнул здоровой рукой. — Быстрее!

Есть время биться, а есть время спасать жизнь, и Ферро всегда умела понять, что нужно делать. Гурки преподали ей хороший урок в Бесплодных землях. Она бежала и собственное хриплое дыхание слышала как бы со стороны. Она перепрыгнула через металлическое колесо и уже почти добежала до спасительного коридора, как вдруг почувствовала рядом обжигающе холодное дыхание, липкий страх. Она метнулась вперед.

Белая рука Толомеи прошла совсем рядом с лицом, ударила в стену, вышибая каменную крошку.

— Вы никуда не уйдете!

Может, и пришло время спасаться, но терпение Ферро иссякло. Она подпрыгнула, занося руку для удара, в который вложила всю ярость от потерянных месяцев, лет, от потраченной впустую жизни. Костяшки кулака вошли в соприкосновение с челюстью Толомеи, раздался хруст. Ферро будто врезала по глыбе льда. Она не почувствовала боли, но рука вдруг онемела, запястье вывернулось. Беспокоиться о сломанной руке было некогда. Она замахнулась здоровой.

Толомея перехватила ее и вывернула с ужасающей силой, заставив Ферро опуститься на колени.

— Семя!

Дыхание Толомеи обожгло лицо, запястье под ее пальцами горело. Ферро застонала от боли. Кость в предплечье треснула и переломилась как веточка.

Сверкнула дуга ослепительного света, раздался пронзительный взвизг, и Ферро, свободная, упала на спину. Руку Толомее отсекло по запястье, а в стене и в полу шипела и пузырилась оплавленным камнем глубокая прорезь. Из тени выступил Байяз, сжимая в руке странное дымящееся оружие, крюк на конце которого еще светился раскаленным металлом. Толомея зашипела, выпростав в сторону мага уцелевшую руку, метя ему в лицо скрюченными пальцами.

Байяз взревел как раненый зверь, брызжа слюной и кровью. У Ферро так сильно скрутило живот, что она чуть не упала на колени. Дочь Делателя подхватило и унесло прочь; одна ее пятка прочертила в полу борозду, разрезав и камень, и металл.

Толомея спиной вошла в груду деталей обрушенного механизма, подняв их в воздух. Грохот и звон наполнили необъятную комнату; во взметнувшемся металлическом вихре фигура Толомеи казалась мелкой и хрупкой. Пролетев груду деталей насквозь, дочь Делателя с оглушительным грохотом ударилась о дальнюю стену, выбив из нее фонтан каменной крошки. Детали неслись за ней следом, со скрежетом и лязгом; будто кинжальные клинки, вонзались в каменные глыбы, превращая стену в подобие гигантской подушечки для иголок.

Мокрый от пота, Байяз выпучил глаза и проревел:

— Умри, демон!

Пыль медленно оседала, основание Дома пошатнулось и дрогнуло. Раздался холодный смех. Ферро попятилась, развернулась и побежала. Сломанная кисть билась о стену коридора, сломанное предплечье болталось как плеть. Навстречу ей летел прямоугольник света — дверь Дома Делателя.

Шатаясь, она вышла наружу. Моросящий дождик приятно согревал кожу после обжигающе холодного прикосновения Толомеи. Семя так и лежало за пазухой, тяжелое и успокаивающее.

— Беги! — долетел из темноты голос Байяза. — Во дворец!

Оскальзываясь на мокром камне, Ферро побежала через мост.

— Спрячь в ларец и закрой крышку!

Позади грохотало, металл звенел о металл, но она не оборачивалась.

Плечом она распахнула дверь в стене Агрионта и чуть не споткнулась о ноги привратника, который сидел на том же месте, где его и оставили, — прислонившись спиной к стене и потирая макушку. Он сжался, когда Ферро перепрыгнула через него и понеслась вниз по лестнице, перемахивая через три ступеньки за раз. Бегом она преодолела внутренний дворик и пыльные коридоры заброшенного дома. Темные фигуры в масках ее не волновали, они вдруг показались жалкими и обыденными. Она еще чувствовала затылком ледяное дыхание.

Ей хотелось поскорее избавиться от него, убежать.

У самой двери она тыльной стороной сломанного запястья кое-как отодвинула щеколду и выскочила на мокрую улицу. Люди, что попадались ей в переулках, спешили отойти, пораженные видом окровавленной и отчаянно спешащей куда-то кантийки. В спину летели гневные окрики. Ферро свернула за угол и выбежала на широкую улицу меж серых зданий. Чуть не поскользнулась на мокрой мостовой.

Дорогу перекрывала огромная толпа ободранных людей: женщин, детей, стариков — грязные, они еле плелись.

— С дороги! — орала она, продираясь через них. — Шевелитесь!

Ей не давала покоя история, рассказанная Байязом во время экспедиции: о том, как солдаты нашли на руинах Аулкуса Семя. Как они иссохли и умерли.

— С дороги!

Наконец толпа закончилась, и она понеслась по пустой улице, прижимая сломанную руку к животу, где под рубашкой лежало Семя.

Она бежала через парк, где порывы холодного ветра срывали с деревьев мертвые листья. В конце лужайки высилась дворцовая стена, и она устремилась к воротам. Стражники по-прежнему стояли на месте, они точно следили за Ферро. И если выпустили они ее спокойно, то впускать не торопились. Тем более оборванную, всю в крови и летящую так, словно за ней гонится демон.

— Ты, а ну стой! — крикнул стражник.

Ферро попыталась прошмыгнуть мимо, но он схватил ее за шиворот.

— Пропустите меня, розовые болваны! — прошипела она. — Вы не понимате!

Она попыталась вывернуться, и стражник, уронив позолоченную алебарду, обхватил ее руками.

— А ты объясни! — рявкнул второй из-под забрала. — Что за спешка?

Рукой в латной рукавице он потянулся в выпирающему под рубашкой Ферро камню.

— Что это у тебя…

— Нет! — зашипела Ферро. Она дернулась в сторону, увлекая за собой стражника. Другой нацелил ей в грудь алебарду.

— Стоять! — прорычал он. — Пока я…

— Впустить ее! Живо! — По ту сторону врат стоял Сульфур. И — надо же! — впервые он не улыбался. Стражник глянул на него с подозрением. — Сейчас же! — прокричал Сульфур. — Именем лорда Байяза!

Они освободили ее, и Ферро, ругаясь, поспешила пройти. Она пронеслась через сады, вбежала во дворец, ее шаги отдавались эхом в коридорах; слуги и стража с подозрением уступали дорогу. Наконец Ферро добралась до покоев Байяза, с трудом открыла дверь и ввалилась в комнату. Ларец — простой ящичек темного металла — покоился на столе у окна, открытый. Она приблизилась к нему, расшнуровав рубашку, достала Семя и опустила его в ларец.

Тусклый камень размером с кулак по-прежнему оставался холоден, за пазухой у нее он ничуть не нагрелся. От прикосновения к нему ладонь и пальцы приятно покалывало, как будто Ферро поздоровалась с добрым другом. Ее взяла злость от одной мысли, что с Семенем придется расстаться.

Значит, вот оно какое, Семя. Плоть Другой стороны. Самая суть магии. Ферро вспомнила руины Аулкуса и простиравшиеся на сотни миль вокруг него мертвые земли. Сила, способная отправить императора, пророка и его проклятых едоков — да что там, весь Гуркхул — глубоко в ад, а то и дальше. Сила столь ужасающая, что должна принадлежать лишь Богу, но вот она в руке Ферро. Она долго смотрела на камень, а потом уголки ее губ медленно растянулись в улыбке.

Пришло время возмездия.

Заслышав в коридоре тяжелые шаги, она очнулась. Уронила камень в шкатулку и, с трудом отдернув от него руку, захлопнула крышку. В тот же миг как будто задули свечу в затемненной комнате, и мир потускнел, лишился красок и блеска. И только тут она ощутила, что рука ее невредима. Не найдя припухлостей на костяшках, которые были сломаны, она пошевелила пальцами и нахмурилась. Предплечье тоже срослось, ровно и правильно, как будто его не касалась ледяная ладонь Толомеи. Ферро перевела взгляд на ларец. Раны, конечно, всегда заживали на ней как на собаке, но чтобы кости срослись за час…

Это было неправильно.

Байяз буквально втащил себя в кабинет. В его бороде запеклась кровь, на лысине блестела испарина. Маг был бледен и тяжело дышал, одну руку прижимал к боку. Он словно весь день сражался с демоном и едва выжил.

— Где Юлвей?

Первый из магов пристально посмотрел на Ферро.

— Сама знаешь.

Ферро вспомнила, как за спиной у нее громыхнули, закрываясь, ворота Дома. Двери, которые не возьмешь ни сталью, ни огнем, никакой магией. И единственный ключ был у Байяза.

— Ты не вернулся за ним. Запечатал врата, оставив их внутри.

— Без жертв никак, ты знаешь. И сегодня я принес великую жертву, своего брата. — Первый из магов, хромая, подошел к Ферро. — Толомея нарушила Первый закон, заключила сделку с Рассказчиками Тайн. Семя было нужно ей, чтобы отворить врата в нижний мир. Тогда она стала бы опасней всех едоков Кхалюля, вместе взятых. Дом Делателя должен оставаться запечатанным. До конца времен, если потребуется. Ирония судьбы: Толомея родилась, заключенная в Доме, и в него же вернулась. История, как говорил Иувин, всегда движется по кругу.

Ферро нахмурилась.

— Имела я твои круги, розовый. Ты мне лгал: о Толомее, о Делателе… обо всем.

— И что?

Ферро нахмурилась еще сильнее.

— Юлвей был добрым человеком. Он помог в пустыне, спас мне жизнь.

— Мне тоже, и не один раз. Но добрые люди могут лишь ступить на темный путь. — Взгляд Байяза, в котором горел огонь, скользнул в сторону шкатулки под рукой у Ферро. — А вот пройти по нему должны другие.

В комнату вошел Сульфур, и Байяз достал из-под плаща оружие, найденное в Доме Делателя. Оружие из Древних Времен, что на глазах у Ферро рассекло камень как масло. Оно тускло поблескивало в свете окон. Сульфур с трепетом принял его у первого из магов и завернул в промасленную кожу. Затем достал из сумки старую черную книгу, которую Ферро уже когда-то видела.

— Время пришло? — тихо спросил Сульфур.

— Да. — Байяз забрал книгу у Сульфура и нежно накрыл ладонью потертый переплет. Закрыл глаза, глубоко вдохнул и посмотрел на Ферро. — Нам — мне и тебе — предстоит пройти воистину темным путем. И ты его видела.

Она не знала, что ответить. Юлвей был добрым человеком, но двери Дома Делателя останутся запечатанными, и он отправится на небеса… или в ад. Она успела похоронить много людей, одной могилой больше, одной меньше. Она устала мстить помаленьку. Темный путь так темный путь, нечего бояться. Она и так по нему всю жизнь ходит. Казалось, даже сквозь металлический ларец слышится шепоток, взывающий к ней.

— Мне нужна только месть.

— Ты получишь ее, как я обещал.

Глядя в лицо Байязу, Ферро пожала плечами.

— Тогда какая разница, кто кого убил тысячу лет назад?

Первый из магов мельком улыбнулся. Глаза его горели огнем.

— Прямо с языка сняла.

Стать героем

Серый конь Джезаля послушно молотил копытами черную грязь. Это был могучий скакун, такой, о котором он всегда мечтал, и стоил он тысячи марок. На таком даже простолюдин казался бы королем. Позолоченная броня из лучшей стирийской стали сияла, за спиной развевался отороченный мехом горностая плащ из лучшего сулджукского шелка. Когда в прорехах между тучами проглядывало солнце, на рукояти меча посверкивали алмазы. В последнее время он так упорно и часто тер виски, что на них образовались мозоли. Поэтому сегодня он заменил корону простым и легким золотым венцом.

Все атрибуты величия. С детства Джезаль мечтал, чтобы его обожали, чтобы ему поклонялись. Теперь же его от всего этого тошнило. Хотя скорее тошнило его с недосыпу и скудного завтрака.

Справа от Джезаля ехал лорд-маршал Варуз. Выглядел он так, словно годы наконец взяли свое: офицер ссутулился и будто высох, мундир болтался на нем мешком. Двигался он не так проворно и четко, как прежде, а взгляд утратил хладнокровие и сосредоточенность. Могло даже показаться, будто Варуз не знает, что делать.

— В Арках по-прежнему идут бои, ваше величество, — докладывал он. — Но наших отрядов там практически нет. Гурки полностью захватили Три Фермы. Они переместили катапульты прямо к каналу, и прошлой ночью их зажигательные снаряды падали на центральный район. Снаряды долетают до Прямого проспекта и даже дальше. Пожар продолжался до рассвета, а кое-где не закончился до сих пор. Ущерб… значительный.

Как мягко сказано. Огонь пожрал целые районы. Кварталы, в которых некогда стояли шикарные дома, веселые таверны и преуспевающие мастерские, превратились в обугленные развалины. Смотреть на них было столь же страшно и больно, как видеть старую любовницу, что открывает рот и являет два ряда расшатанных и ломаных зубов. Джезаль задыхался от вони дыма и смерти, он охрип и едва мог говорить.

Когда процессия проезжала мимо дымящихся развалин, человек, что ковырялся в них, посмотрел на Джезаля и его стражу. Грязный, весь в копоти, он вдруг завопил:

— Где мой сын?! Где мой сын?!

Джезаль осторожно отвернулся и слегка ткнул коня шпорами. Совесть отрастила довольно острые зубы и грызла его теперь почем зря.

— Стена Арнольта еще держится, ваше величество, — громко, стараясь заглушить стенания осиротевшего родителя, произнес Варуз. — Пока ни один гуркхульский солдат не ступил в центральный район. Ни один.

Джезаль спросил себя, сколько еще город сможет хвастаться этим?

— От лорда-маршала Веста новости есть? — второй раз за последний час, и десятый — за сутки, спросил Джезаль.

Варуз ответил точно как прежде, как ответит еще, наверное, раз десять, прежде чем Джезаль отправится спать и не увидит сна.

— К сожалению, ваше величество, мы отрезаны от внешнего мира. Через гуркхульский кордон новости доходят очень редко, однако стало известно, что в море близ Инглии начались шторма. Боюсь, возвращение армии задержится.

— Не везет так не везет, — пробормотал Бремер дан Горст, что ехал слева от Джезаля и постоянно оглядывал руины, высматривая признаки опасности.

Джезаль впился зубами в остатки ногтя на большом пальце. Он уже не помнил, когда получал хоть обрывок хороших новостей. Шторма. Задержки. Видно, сама природа ополчилась против них.

Обрадовать короля Варузу было нечем.

— К тому же в Агрионте началась эпидемия: чума быстро и безжалостно выкашивает наши ряды. Заболела большая группа граждан, которых вы изволили впустить. Болезнь распространилась и на дворец. Умерли два рыцаря-телохранителя: днем они еще стояли на посту, ночью уже лежали в гробах. Тела высохли, зубы сгнили, волосы выпали. Трупы мы сожгли, но зараза не останавливается. Лекари такого прежде не видели, они не знают, как лечить заболевших. Поговаривают, будто это — гуркхульское проклятие.

Джезаль сглотнул. В его заботливых руках Адуя — величественный город, что сотни лет возводился многими людьми, — всего за несколько недель превратился в обгорелые руины; гордое население — в паршивых попрошаек, что воют и стенают от ран и потерь. И это еще те, кому посчастливилось выжить. Джезаль стал самым негодным королем, которого только могла породить земля Союза. Он не сподобился привнести счастья в собственный фальшивый брак, куда уж ему было до счастья народа. Вся его слава — ложь, и он не находил в себе сил признаться во лжи. Слабый, бесхребетный слизень.

— Где мы сейчас? — спросил он, когда они выехали на широкую, продуваемую ветром улицу.

— Как же, ваше величество? Это Четыре угла.

— Не может быть… — Он пораженно умолк, осознав, что лорд-маршал прав.

От здания гильдии торговцев шелком остались всего две стены; оконные и дверные проемы зияли, словно рты и глаза трупов, успевших заметить приближение смерти. Мостовая, на которой прежде весело гудели лотки и лавки, растрескалась и покрылась липкой сажей. Сады стояли голые, полные грязи и обугленного шиповника. Вместо зазываний торговцев, лепетания слуг и детского смеха в воздухе свистел холодный ветер, несущий по сердцу города черный песок.

Джезаль натянул поводья и остановился. Вместе с ним встал и его эскорт: двадцать рыцарей-телохранителей, пять рыцарей-герольдов, около дюжины людей Варуза и двое нервных пажей. Горст хмуро глянул на небо.

— Ваше величество, нам лучше не задерживаться и ехать дальше. Здесь опасно. Неизвестно, когда гурки снова начнут обстрел.

Не обращая внимания на предупреждение, Джезаль спешился и направился в сторону руин. С трудом верилось, что когда-то он покупал здесь вино, безделушки, заказывал новый мундир. В какой-то сотне шагов от него, по ту сторону дымящихся развалин стояла статуя Гарода Великого, у которой он, казалось, лет сто назад тайком встречался с Арди.

Теперь подле нее, у края вытоптанного сада сгрудилась жалкая кучка людей: женщины, дети и несколько стариков — грязных и отчаявшихся. Кто-то опирался на костыль, кто-то носил окровавленные повязки; почти все прижимали к себе скудное спасенное имущество. Последняя схватка с гурками, последний пожар оставили их без крыши над головой. У Джезаля перехватило дыхание, когда он заметил Арди: растрепанная, в тонком платье, она сидела на камне и смотрела в землю. Джезаль устремился к ней, улыбаясь впервые за последние несколько недель.

— Арди.

Она подняла голову, и Джезаль замер. Это была не Арди, а совсем другая девушка — моложе и не такая красивая. Удивленно моргнув, она принялась медленно раскачиваться взад-вперед. Джезаль пробормотал нечто невразумительное. Люди смотрели на него, и просто так он уйти уже не мог.

— Прошу, возьми вот это. — Джезаль снял с плаща золотую пряжку и протянул ее девушке.

Она молча приняла милостыню, этот глупый, никчемный жест, которого сам Джезаль сей же миг устыдился. Правда, бездомные так не считали.

— Слава королю! — выкрикнул кто-то, и толпа подхватила.

На Джезаля полными отчаяния, круглыми, как плошки, глазами взирал парнишка с костылем. Солдат с окровавленной повязкой на глазу прослезился. Мать прижала к груди ребенка, завернутого в лохмотья, что остались от флага Союза. Казалось, группу подобрали нарочно, дабы они позировали художнику для слезодавильной картины об ужасах войны.

Прозвучало очередное «Король Джезаль!», а вслед за ним слабенькое «Ура!»

Их поклонение отравляло душу. Джезаль ощутил еще больший груз на плечах и отвернулся, не в силах более изображать на лице корявое подобие улыбки.

— Что я наделал? — прошептал он, заламывая руки. — Что я наделал?

Преисполненный чувства вины, он вскарабкался в седло.

— Едем к стене Арнольта.

— Ваше величество, это не…

— Вы слышали! Хочу видеть бой! Едем!

Варуз нахмурился.

— Будь по-вашему.

Развернув коня, он поскакал в сторону Арок такими знакомыми и в то же время неузнаваемыми улицами. Через несколько напряженных минут Варуз натянул поводья, остановив скакуна, и указал пальцем на запад, в сторону пустынной аллеи.

— Стена Арнольта в трех сотнях шагов, вон по той улице, — тихо, словно опасаясь вражеских шпионов, произнес он. — За ней кишмя кишат гурки. Нам лучше повернуть…

Задом Джезаль почувствовал легкую дрожь, конь забил копытом на месте, а с крыш домов по одну сторону улицы взметнулась пыль.

Едва он успел раскрыть рот, намереваясь спросить, в чем дело, как раздался оглушительный грохот. По ушам как будто вдарили две стены уплотнившегося воздуха. Люди ахнули, озираясь; кони испуганно топтались на месте. Скакун Варуза встал на дыбы и безо всякого почтения к старому солдату сбросил его в грязь.

Джезаль не обратил на это внимания. Понукаемый внезапным любопытством, он уже гнал своего коня в сторону, где прогремел взрыв. С неба, барабаня по крышам и мостовой, сыпался град мелких камушков. На западе в небо поднималось жирное облако бурой пыли.

— Ваше величество! — несчастным голосом позвал Горст. — Надо возвращаться!

Джезаль не слушал его.

Он выехал на широкую площадь, заваленную обломками, некоторые из которых были размером с небольшой дом. Когда же пыль в зловещей тишине осела, Джезаль вспомнил это место: на северной оконечности площади была таверна, куда он частенько хаживал. Вот только что-то изменилось в хорошо знакомой обстановке… стало как будто больше места… У него отвисла челюсть. На западе площадь примыкала к стене Арнольта, однако стены в том месте больше не было. На ее месте зияла огромная брешь и воронка.

Должно быть, гурки вырыли под стеной подкоп и забили его треклятым порошком. Солнце как назло выглянуло из-за тучи и осветило зияющий в стене провал. Джезаль увидел разрушенный район Арок: там, в противоположном его конце, размахивая копьями и сверкая броней, спускались в воронку гуркхульские солдаты. Много солдат. Самые расторопные уже выбрались из нее на покрытую трещинами мостовую. Сквозь завесу пыли, шатаясь, отплевываясь и кашляя, вслепую брели немногие уцелевшие защитники стены. Прочие из них лежали, не двигаясь. Остановить гурков было некому, Джезаль видел это. Некому, кроме него. Как бы на его месте поступил Гарод Великий?

Долго над ответом думать не пришлось.

Смелость приходит неожиданно, никогда не знаешь, когда обретешь ее, и вчерашний трус может стать героем, когда настанет его время. Внезапный и головокружительный прилив отваги Джезаля был рожден из вины, страха, стыда за этот самый страх, раздутых разочарованием, что все идет не так, как ему хочется, и смутным подозрением, что смерть в бою могла бы решить множество проблем, решения которых он не видит. Ингредиенты, что и говорить, далеко не благородные, но никто и не спросит пекаря, из чего пироги, если пироги эти вкусные.

Джезаль вынул меч из ножен и высоко поднял его над головой.

— Рыцари! За мной!

Горст безуспешно попытался ухватиться за поводья его коня.

— Ваше величество! Вам нельзя…

Джезаль дал коню шпоры, и тот понес вперед с неожиданной прытью. Голова так резко откинулась назад, что в шее болезненно щелкнуло, и он чуть не выпустил поводья. Его кидало из стороны в сторону; внизу, под грохочущими копытами, мелькал булыжник мостовой. Джезаль даже не оглянулся посмотреть, скачет ли за ним эскорт, все его внимание было приковано к гуркам, число которых все росло и росло.

От тряски переворачивались внутренности. Конь летел вперед, прямо на гуркхульского знаменосца. Тот держал штандарт на высоком древке, с вышитыми на полотнище золотыми символами. Почетное задание обернулось для него бедой. Глаза знаменосца расширились от ужаса, когда он увидел летящую на него серую громадину. Гурок отбросил штандарт и уже прыгнул в сторону, но Джезаль на полном скаку ударил его мечом. Разрубленный почти пополам, знаменосец повалился на спину. Еще несколько человек, вопя, упали под копытами серого скакуна, когда Джезаль врубился в толпу гурков.

Все смешалось: сталь звенела, броня сверкала, дерево трещало. Джезаль рубил направо и налево, не разбираясь, и осыпал бессвязными ругательствами сплошную массу смуглых лиц. Люди внизу рычали и перекрикивались на непонятном языке, тыкали в него копьями. Вот по щитку на ноге чиркнул наконечник копья, кто-то ухватился за поводья, и он рубанул по руке — из-под лезвия полетели отрубленные пальцы. Что-то ткнулось в бок, и Джезаль чуть не выпал из седла. Он обрушил страшный удар мечом кому-то на голову; промятый шлем отозвался гулким звоном, и оглушенный солдат потонул в напирающей волне сотоварищей.

Пронзительно заржав, конь встал на дыбы. Он ощутил сокрушительный приступ страха, мир перед глазами завертелся, и Джезаль рухнул на землю. Пыль набилась в глаза и в рот. С трудом перевернувшись на колени, он увидел, как конь молотит копытами растрескавшуюся мостовую, как вокруг носятся враги. Он поискал рядом венец и не нашел его. Поймут ли теперь, что он король? И король ли он до сих пор? Голова стала влажной и липкой. Ему чертовски не хватало шлема, но сожалеть было слишком поздно. Совершенно позабыв, что он ищет, Джезаль ухватился за лежавший рядом плоский камень. Встал, и тут что-то резко дернуло его за ногу. Джезаль рухнул ничком, ожидая, что ему вот-вот проломят затылок… Оказалось, он просто зацепился ногой за стремя. Освободившись, Джезаль снова встал и покачнулся под тяжестью лат. В ослабевшей руке он по-прежнему сжимал меч.

Какой-то гурок замахнулся на него саблей, и Джезаль пронзил его мечом в грудь. Воина вырвало кровью прямо в лицо Джезалю, а затем гурок упал, вырвав меч из руки. В следующий миг Джезаля ударили в нагрудник, и он рухнул прямо на гурка с копьем. Солдат выпустил древко, и они сцепились, мотая друг друга из стороны в сторону. Джезаль вдруг ощутил чудовищную усталость, даже дышать получалось с трудом. Идея героической атаки оказалась дурной. Хотелось просто лечь.

Гуркхульский солдат сумел высвободить руку и замахнулся ножом, но не успел он ударить, как его рука с клинком отлетела прочь в фонтане крови. Гурок взвыл и повалился на землю, хватаясь за обрубок.

— Король! — раздался мальчишеский голос Горста. — Король!

Его длинный меч описал широкую дугу и снес вопящему солдату голову. Другой солдат ринулся на Горста с саблей, но не успел подойти и на шаг, как меч рыцаря расколол ему череп. Получив удар секирой сбоку, Горст лишь слегка передернул плечами и разрубил нападавшего надвое. Четвертому гурку он проткнул горло — хватаясь за кровоточащую рану, тот выпучил глаза и пошатнулся.

Тупо раскачиваясь взад-вперед, Джезаль почти жалел гурков: их количество впечатляло на расстоянии, но вблизи становилось ясно, что это вспомогательные подразделения, брошенные в брешь от безнадежности. Плохо вооруженные, почти без брони, оборванные и грязные, горе-захватчики нападали разрозненной толпой, неорганизованно. Горст невозмутимо прорубал сквозь них себе дорогу, словно бык — сквозь стадо овец. Рыча, он раздавал удары, и сталь в его руке со свистом и тошнотворным чавкающим звуком рассекала плоть. За ним шли еще люди в сияющей броне. Расталкивая гурков щитами и рубя их сверкающими клинками, они ширили кровавую язву на теле врага.

Горст подхватил Джезаля и потащил его прочь. Джезаль вдруг вспомнил, что где-то уронил меч, однако возвращаться и искать клинок было бы глупо. Какой-нибудь бродяга получит бесценный трофей, когда станет рыться среди трупов после боя. В пыли Джезаль увидел силуэт в окрыленном шлеме — это рыцарь-герольд, не слезая с коня, рубил гурков секирой.

Его почти вынесли из боя. Солдаты регулярной армии не то перестроились, не то спешили к пролому из других частей города. Воины в стальных шлемах припали на колено и принялись расстреливать из арбалетов тех гурков, что увязли в грязи и каменном крошеве на дне и склонах кратера. Кто-то подогнал телегу и опрокинул ее на бок, соорудив временную преграду. Один гуркхульский солдат вылез из воронки, и ему тут же распороли брюхо; всхлипнув, тот повалился назад. Арбалетчиков и копейщиков Союза на площади все прибывало. Они тащили бочки, камни от разрушенных зданий, сломанные балки, пока не построили вдоль всего пролома стены Арнольта ощетинившуюся оружием баррикаду.

Под градом стрел и каменной крошки гурки дрогнули и обратились в бегство, бросая на дне трупы товарищей.

— Возвращаемся в Агрионт, ваше величество, — сказал Горст. — Немедленно.

Джезаль даже не пытался ему возражать. На сегодня он навоевался.

Что-то странное творилось на площади Маршалов: каменщики выдалбливали в мостовой канавки, а кузнецы обливались по́том во временных кузнях, заливая в формы расплавленный металл. От постоянного звона молотов и стука зубил у Джезаля разболелись зубы, однако первый из магов умудрялся командовать.

— Нет! Нужен круг, болван, от сих до сих!

— Я должен вернуться в Палату военной славы, ваше величество, — сказал Варуз. — В стене Арнольта брешь, и гурки вскоре вновь повторят атаку. Если бы не ваш смелый ход, они уже бы шагали по Прямому проспекту. Теперь я вижу, чем вы заслужили свою репутацию на западе! Воистину королевская отвага!

— Угу, — буркнул Джезаль, глядя, как уносят трупы: трех рыцарей-телохранителей, одного из людей Варуза и мальчишку-пажа не старше двенадцати, голова которого болталась на лоскуте кожи. Трое его людей и ребенок, которых он, Джезаль, повел на смерть, и это не считая ран, полученных остальными преданными воинами. Вот уж воистину цена отваги.

— Жди здесь, — резко велел он Горсту и побрел мимо потных рабочих к первому из магов. Рядом, на бочках, расслабленно сидела, скрестив ноги, Ферро. На ее лице открыто читалось обычное презрение, какое она всегда выказывала Джезалю. Хоть что-то в этом мире осталось неизменным, уже хорошо. Байяз, высохший и побледневший, вперился мрачным взглядом в страницы древнего черного тома. Половину лица мага покрывала сеточка свежих рубцов.

— Что это с вами? — спросил Джезаль.

Байяз нахмурился; один глаз у него подергивался.

— То же могу спросить и у вас.

Джезаль отметил, что Байяз не удосужился добавить «ваше величество», и коснулся повязки на голове.

— Участвовал в битве.

— В битве?

— Гурки разрушили часть стены Арнольта как раз в тот момент, когда я осматривал город. Некому было отразить нападение, вот и пришлось… взяться за дело лично.

Странно было слышать собственный пересказ событий: он совсем не гордился «подвигом», потому как не сделал ничего, кроме как ринулся на врага, упал с лошади и ударился головой. Победа принадлежала скорее его павшему коню и Бремеру дан Горсту, да и сражаться-то пришлось против слабого врага. Однако Джезаль справедливо полагал свой поступок верным. Если какое-то действие вообще можно было назвать верным.

Байяз, впрочем, придерживался иного мнения.

— Те мозги, что сохранила вам судьба, скисли и превратились в дерьмо?

— Превра… — Джезаль моргнул, когда до него наконец дошел смысл сказанного. — «Как смеешь ты оскорблять меня, старый хрен?! Ты говоришь с королем!» — Впрочем, в голове гудело, да и взгляд мага не сулил ничего доброго, и вместо этого Джезаль лишь промямлил извиняющимся тоном: — Я… я что-то не понимаю. Разве не так поступил бы на моем месте Гарод Великий?

— Гарод? — фыркнул Байяз. — Гарод был отъявленный трус, да к тому же полный олух! Этот болван без посторонней помощи и одеться-то не мог!

— К-как же…

— Найти того, кто возглавит атаку, несложно, — раздельно, чуть не по слогам, произнес маг, словно обращался к умственно отсталому. — Куда сложнее отыскать человека, который возглавит державу. Не хотелось бы, чтобы вложенные в вас усилия пропали даром. В следующий раз, когда испытаете непреодолимый порыв рискнуть жизнью, запритесь лучше в нужнике. Воинов люди уважают, и вам повезло заработать репутацию такового, но люди не уважают трупы. Да не туда же! — Взревел маг и яростно замахал рукой одному из кузнецов. Бедный человек вздрогнул, как испуганный кролик, и из тигля брызнули тлеющие капли металла. — Я тебе говорил, идиот: следуй схеме! В точности, как я ее нарисовал! Малейшая ошибка испортит все!

Джезаль смотрел вслед Байязу, а в душе у него боролись гнев, вина и усталость. Победила усталость. Джезаль подошел к бочкам и плюхнулся на них рядом с Ферро.

— Ваше гребаное величество.

Джезаль потер глаза большим и указательным пальцами.

— Своими любезностями ты оказываешь мне слишком много чести.

— Байяз не в духе? — спросила Ферро.

— Похоже на то.

— С другой стороны, когда этот старый пень был хоть чем-то доволен?

Джезаль согласно фыркнул. Он только сейчас понял, что с самой коронации не общался с Ферро. Не то чтобы они крепко дружили, но ее полное непочтение к его королевской особе приятно взбодрило. Джезаль как будто снова — пусть и на мгновение — стал тем же тщеславным, ленивым, бесполезным и счастливым человеком, каким некогда был. Он хмуро глянул, как маг гневно тычет пальцем в страницы черной книги.

— Что задумал Байяз?

— Мне он сказал, что спасение мира.

— А-а, это… Не припозднился ли?

Ферро пожала плечами.

— Не я ставлю сроки.

— И как он намерен нас спасти? Руками кузнецов и каменщиков?

Ферро подняла голову. Ее желтые глаза пугали ничуть не меньше, чем прежде.

— И так тоже.

Джезаль уперся локтями в колени и, опустив подбородок на ладони, тяжело вздохнул.

— Наверное, я сильно ошибся.

— Ха. — Ферро отвела взгляд. — У тебя талант ошибаться.

Сумерки

Генерал Поулдер ерзал в походном кресле и топорщил усы. Красный, он громко сопел; казалось, он едва сдерживает ярость и готов в любую секунду выпрыгнуть из шатра, чтобы в одиночку ринуться в атаку на гурков. Напротив него за столом сидел генерал Крой: прямой, будто аршин проглотил, он стиснул челюсти, так что выступили желваки. Крой хмурился, и было видно: гнев его силен, как и у прочих. Сдерживая чувства, генерал тем не менее мог в любой момент повести людей в атаку, соблюдая все до последней детали плана.

На первых совещаниях Вест был в меньшинстве: один против двадцати. На него с обеих сторон — от Кроя и от Поулдера — давили офицеры, и Вест безжалостно сократил их число до четырех, по двое от каждого лагеря. Теперь совещание напоминали не кабацкую драку, а семейную ссору, возможно по поводу завещания. Вест выступал в роли эдакого душеприказчика, который стремится уладить конфликт меж двух наследников, тогда как эти двое не желали идти ни на какие уступки. По бокам от него, как помощники, сидели обалдевшие от происходящего Челенгорм и Бринт. Трудно было сказать, какую роль играет в этом сравнении Ищейка, но, ковыряясь ножом в ногтях, северянин заметно усугублял напряженную ситуацию.

— Битва будет беспрецедентная! — вспенился Поулдер. — Ни разу с тех пор, как Гарод основал Союз, враг не заходил на территорию Срединных земель!

Крой согласно зарычал.

— Гуркхул вздумал попрать наши законы, уничтожить культуру и поработить народ! Само будущее державы зависит от…

Полог шатра откинулся, и внутрь заглянул Пайк. С собой бывший каторжник привел высокого человека, завернутого в плотное одеяло.

— Это Федор дан Хайден, — невыразительно объявил Пайк. — Рыцарь-герольд. Он сумел под покровом ночи вплавь выбраться из порта Адуи и обойти позиции гурков.

— Исключительно мужественный поступок! — заметил Вест, и генералы согласно забурчали. — Мы все вас благодарим. Как обстоят дела в городе?

— Если честно, лорд-маршал, дела плачевные. — От измождения голос герольда прозвучал надтреснуто. — Западные районы: Арки и Три Фермы — захвачены. Два дня назад гурки проломили стену Арнольта. Ряды защитников сильно растянуты. В любой момент враг может прорвать оборону и атаковать Агрионт. Его величество просит поторопиться. Каждый час на счету.

— У него есть какой-то план? — спросил Вест. Джезаль дан Луфар вообще-то редко о чем-нибудь думал, разве что как надраться и затащить в кровать сестру Веста, но кто знает: вдруг все изменилось?

— Гурки окружили город и тем ослабили свои ряды. Особенно с восточной стороны. Лорд-маршал Варуз полагает, что внезапная атака в этом месте могла бы нарушить блокаду.

— А в это время гуркхульские свиньи будут резвиться на западе города, — прорычал Крой.

— Ублюдки, — стуча зубами, прошептал Поулдер. — Ублюдки.

— Нам остается немедленно выступить на Адую, — подвел итог Вест. — Будем идти как можно быстрее и по любой дороге. Даже ночью, если понадобится, при свете факелов. На рассвете мы должны напасть на гурков с востока и прорвать блокаду. Адмирал Ройтцер тем временем поведет флот в гавань и атакует вражеские корабли. Генерал Крой, отправьте вперед конную разведку, пусть скроют наше приближение. Нам не нужны сюрпризы.

Впервые генерал не стал перечить.

— Так точно, лорд-маршал!

— Ваши части подойдут к Адуе с северо-востока, ударят по кольцу врага и, не ослабляя натиска, помчатся через районы города дальше к западу, на Агрионт. Если враг подошел ко дворцу, атакуйте. Если же нет, двигайтесь на подмогу защитникам стены Арнольта и готовьтесь вытеснить врага из Арок.

Сохраняя суровый вид, Крой кивнул. На лбу у него пульсировала жилка; за спиной, подобно статуям образцовых солдат, замерли офицеры.

— Завтра к этому времени в Адуе в живых не останется ни единого кантийского солдата.

— Ищейка, я бы хотел, чтобы ты и твои северяне поддержали генерала Кроя. Если ваш… — Вест немного помялся, — если ваш король не возражает.

Ищейка облизнул острые зубы.

— Король пойдет, куда ветер дует. Таков уж он.

— Этим вечером ветер дует в сторону Адуи.

— Точно, — кивнул северянин. — Значит, и нам в Адую.

— Генерал Поулдер, вы подойдете к городу с юго-востока и отобьете у врага стены. Дальше двинетесь к порту. Если враг продвинулся так далеко, выбейте его и дальше отправляйтесь по Прямому проспекту на север, к Агрионту.

Поулдер хватил по столу кулаком, и его офицеры зарычали как кулачные бойцы перед боем за приз.

— Так точно, черт подери! Зальем улицы Адуи гуркской кровью!

Вест хмуро глянул на Кроя и Поулдера.

— Не буду напоминать, как важна завтрашняя победа.

Генералы встали и направились к выходу из шатра. У полога они замерли, посмотрели друг на друга, и Вест подумал: неужто и сейчас они станут бодаться?

Но Крой протянул руку.

— Удачи вам, генерал Поулдер.

Поулдер сжал его руку обеими руками.

— И вам, генерал Крой. Удачи всем нам.

Они вышли в сгущающиеся сумерки, следом — их офицеры и Челенгорм с Бринтом.

— Лорд-маршал… — откашлялся Хайден. — Со мной в путь отправились еще четыре рыцаря-герольда. Мы разделились в надежде, что хоть один пересечет позиции гурков. Кто-нибудь еще добрался до вас?

— Нет… пока нет. Возможно, позже… — Вест не слишком на это рассчитывал, и в глазах Хайдена видел те же сомнения.

— Да, конечно. Возможно, остальные доберутся позже.

— Сержант Пайк напоит вас вином и выдаст лошадь. Вы, полагаю, захотите увидеть завтрашнюю атаку на гурков?

— Так точно.

— Очень хорошо.

Пайк увел рыцаря, и Вест хмуро посмотрел им вслед. Ему было жаль товарищей Хайдена, но к концу завтрашнего дня народу погибнет еще больше. Остался бы кто-то, кто оплачет ушедших. Откинув полог шатра, он вышел в прохладу вечера.

Внизу в узкой бухточке покачивались корабли Союза. Высокие мачты колыхались на фоне темнеющих облаков: синих, серых и огненно-рыжих. Весту показалось, что он видит, как между кораблями и черным берегом снуют шлюпки, перевозящие на сушу остатки армии.

Солнце быстро спускалось за горизонт, и на западе по небу над холмами расплывалось огненное пятно. Где-то там, невидимая глазу, полыхала сейчас осажденная Адуя. Вест размял затекшие плечи. С тех пор, как он покинул Инглию, от сестры не пришло ни строчки. Из города Арди точно не бежала, однако Вест ничего не мог с этим поделать. Только отдать приказ о немедленном марш-броске и атаке в надежде — несмотря ни на что — на лучшее. Вест потер живот. В последнее время беспокоил желудок — после морского перехода началось несварение. Вот оно, бремя командования. Пройдет еще несколько недель, и Вест — как и его предшественник — будет блевать кровью на карты. Он судорожно вздохнул и резко выдохнул.

— Знаю, каково тебе. — Ищейка сидел на колченогой скамейке у шатра и, упершись локтями в колени, смотрел на море.

Вест плюхнулся рядом с ним. Совещания с Кроем и Поулдером ужасно выматывали. Если долго строить из себя человека из камня, то скоро станешь человеком-соломинкой.

— Прости, — неожиданно произнес он.

— Простить? — удивился Ищейка. — За что?

— За все. Тридуба, Тул… Катиль. — В горле встал ком, и Вест натужно сглотнул. — За всех. Мне очень жаль.

— А, всем жаль. Я тебя не виню. Никого не виню, даже Бетода. Какая от этого польза? Мы просто делаем, что приходится. Толку-то разбираться в причинах?

Подумав немного, Вест кивнул.

— Хорошо.

Они сидели, глядя, как в бухте зажигаются факелы, будто рассеянная по берегу светящаяся пыль.

Ночь — время мрачное. Ночью холодно, мокро, идет дождь, и надо брести по грязи до самого рассвета, многие мили. А самое мрачное ждет в конце пути, когда взойдет солнце. Марш-броски с каждым годом становились трудней. Молодым Логен — еще не потеряв пальца и не стяжав кровавую славу — чувствовал возбуждение, трепет. Теперь — только страх, от которого тянет блевать. Страх боя и того, что страшнее — последствий.

То, что он стал королем, не помогало. Ни капельки. Быть королем — это как быть вождем, только хуже. Теперь ему все время казалось, что он должен был что-то сделать и не сделал. Пропасть между ним и окружающими становилась совсем непреодолимой.

Кругом во тьме хлюпали сапоги в грязи, бряцали оружие и сбруя на лошадях, ругались люди. Некоторые, освещая раскисшую дорогу, несли факелы, что стреляли горящей смолой; было видно, как идет дождь. Капли с неба падали и на Логена, отеческим поцелуем покрывали голову и лицо, хлопали по плечам, закутанным в старый плащ.

Армия Союза растянулась по пяти дорогам, ведущим на восток, в Адую, к жестокой расправе над гурками. Логен со своими людьми шел по самой северной дороге. На юге он видел смутную цепочку мерцающих огоньков, что плыла сквозь темный проселок, и конец ее исчезал из виду. Значит, в той стороне была другая колонна. Еще тысяча воинов, проклинающих грязь и дождь, топающих к кровавому восходу.

Логен нахмурился, увидев впереди Трясучку. Тот обернулся: на хмуром худом лице его плясали резкие тени, в глазах отражалось неверное пламя факела. Они посмотрели друг на друга, затем Трясучка отвернулся и, сгорбившись, побрел дальше.

— Этому я так и не нравлюсь. Да и не понравлюсь никогда.

— Бездумная резня любви народа не подарит, — заметил Ищейка. — Особенно королю.

— Но у него есть хребет, чтобы с этим что-то сделать.

Трясучка был озлоблен, и злоба его была не из тех, что проходят со временем. Такой гнев не излечишь добрым делом или спасением жизни. Мало какие раны заживают, а есть и такие, которые с каждым днем ноют сильней и сильней.

— Не беспокойся о нем. — Ищейка будто прочел мысли Логена. — С ним все в порядке. Лучше о гурках печалься. Да мало ли о чем еще.

— Угу, — согласился Молчун.

Логен соглашаться не спешил. Самые страшные враги — ближайшие соседи, так всегда говорил отец. Прежде Логен убил бы ублюдка на месте и тем избавил себя от проблем. Но теперь он старался исправиться и стать лучше. Старался изо всех сил.

— Клянусь мертвыми, кто бы мог об этом подумать, — произнес Ищейка. — Мы идем бить смуглых людей, сражаться на стороне Союза. Как мы до этого докатились?! Нам здесь не место.

Логен сделал глубокий вдох, подождал, пока Трясучка отойдет подальше.

— Свирепый впрягся за нас. Если бы не он, мы бы не справились с Бетодом. За нами должок. Сразимся последний раз.

— А ты не замечал, что каждый бой тащит за собой следующий? Всегда находится еще одна последняя схватка.

— Угу, — согласился Молчун.

— Только не сейчас. Этот бой — точно последний.

— Вот как? И что потом?

— Вернемся на Север, я думаю. — Логен пожал плечами. — И будет нам мир.

— Мир? — буркнул Ищейка. — Вот так просто? Что ты с ним будешь делать, с миром?

— Ну… Думаю… выращивать будем что-нибудь, например.

— Выращивать? Гребаные мертвые! Да что ты, я… да хоть кто-то из наших знает о том, как что выращивать? Что мы умеем вообще, кроме как убивать?

Логен зябко передернул плечами.

— Надо же на что-то надеяться. Люди способны учиться.

— Способны ли? Чем больше убиваешь, тем лучше у тебя это получается. Чем лучше получается убивать, тем меньше проку от тебя во всем остальном. Мы потому и прожили так долго, что лучше нас в убийстве никого нет.

— Мрачный ты какой, Ищейка.

— Много лет как. Зато ты больно радостный, и мне это не по нраву. Надежда нам не к лицу, Логен. Ответь: ты хоть кому-нибудь в жизни не причинил боли? Что в твоей жизни не обернулось в грязь?

Логен задумался. Его жена и дети, отец и народ — все вернулось в грязь. Форли, Тридуба и Тул… добрые люди — и все мертвы. Кто-то пал от его руки, кто-то — по вине его небрежения, гордыни и глупости. Он видел перед мысленным взором их лица, и все они были печальны. Да разве бывают мертвые счастливы? И это если оглядываться на бредущую за спиной мрачную армию, армию призраков. Изрубленных и окровавленных. Всех, кого он убил: Шама Бессердечный, с распоротым брюхом и вывалившимися потрохами; Черноногий, с перебитыми ногами и обгорелыми руками; ублюдок Финниус, без одной ноги и с пробитой грудью. Впереди всех стоял Бетод с размозженным о камень хмурым лицом. Из-за его спины выглядывал паренек Круммоха. Целое море убитых. Логен крепко зажмурился, а когда снова открыл глаза, мертвые никуда не делись. Они по-прежнему маячили перед мысленным взором.

Ответить было нечем.

— Так и думал, — сказал Ищейка. — Не ты ли мне говорил: надо смотреть правде в глаза? Вот и смотри.

Он пошел дальше по дороге, освещаемой холодными звездами. Молчун еще некоторое время брел рядом с Логеном, потом пожал плечами и ушел вслед за Ищейкой, унося с собой факел.

— Человек может измениться, — прошептал Логен, обращаясь то ли к Ищейке, то ли к себе, то ли к бледным трупам, что маячили во мраке. Вокруг было много людей, и все же он оставался один. — Может.

Вопросы

Солнце опускалось за горизонт, и с моря полз осенний туман, превращая искалеченную Адую в город-призрак. В сотне шагов очертания домов уже размывались, в двух сотнях выглядели бесплотными.

«Хорошая погодка для дурного дела. А дел впереди немало».

Не гремели взрывы, гуркхульские катапульты умолкли.

«Хоть на какое-то время, и то хорошо. Адуя уже почти у них в руках, так зачем сжигать собственный город?»

Тут, вдали от боя, в крайней восточной части Адуи было тихо, время словно замерло.

«Словно и не было никаких гурков».

Поэтому, когда во мраке раздались тяжелые шаги — судя по звуку, хорошо вооруженных людей, — Глокта нервно вздрогнул и как можно плотнее вжался в живую изгородь у дороги. Во мгле замаячил смутный огонек, затем проступили очертания фигуры: человек беспечно держал одну руку на эфесе шпаги, а сам шел развязно, что говорило о непростительной самоуверенности. Из головы у него торчало нечто длинное, что колыхалось в такт шагам.

Глокта внимательно вглядывался во мрак.

— Коска?

— Он самый! — рассмеялся стириец. Он щеголял кожаной шляпой с нелепым высоким плюмажем. — Я тут гардероб обновил, — сказал наемник, щелкнув по перу пальцем. — Или правильнее было бы сказать, что это вы мне его обновили, наставник?

— Заметно. — Глокта окинул взглядом и перо на шляпе, и вычурную гарду-корзину на шпаге. — Мы вроде бы договорились соблюдать конспирацию.

— Кон… спи… рацию? — Стириец нахмурился и пожал плечами. — Ах, вы об этом. Да, что-то такое припоминаю. Еще помнится, я не понял смысла сказанного. — Он поморщился и почесал в паху. — Похоже, я подцепил попутчиков от одной из пташек в таверне. Маленькие ублюдки не дают покоя.

«Хех, женщине ты хотя бы заплатил, а вот гниды могли бы проявить побольше вкуса».

Из темноты за спиной у Коски проступила целая толпа силуэтов; некоторые несли с собой фонари. Сначала прибыла одна дюжина волосатых фигур, за ней — вторая. От каждого из незнакомцев веяло угрозой, как веет вонью от дерьма.

— Твои люди?

У ближайшего к Глокте на лице были самые ужасные чирьи, что он видел за свою жизнь. У стоявшего рядом вместо одной руки поблескивал жуткого вида крюк. За ними шел высокий толстяк, на шее которого синели дрянные татуировки. Был еще одноглазый мелкий человечек, чье лицо напоминало крысиную мордочку; из-под сальных волос проглядывала пустая глазница, потому как повязкой он не озаботился. Список злодеев на них не закончился. Две дюжины самых уродливых отъявленных преступников предстали перед Глоктой.

«А видел я преступников достаточно. Незнакомцы в ванной, к примеру. И все они выглядят так, что за марку продадут родную сестру».

— Какие-то они ненадежные с виду, — пробормотал он.

— Ненадежные? Бросьте, наставник! Им просто в жизни не повезло, а ведь мы оба знаем, что такое непруха. Я родную мать вверил бы заботам любого из этих мужей.

— Серьезно?

— Матушка вот уж двадцать лет как преставилась, так что дурного они могут ей сделать? — Коска обнял Глокту за плечи и притянул его к себе, отчего у него стрельнуло в бедрах. — Выбор-то небогатый. — Его теплое дыхание разило спиртом и гнилыми зубами. — Все, кто не отчаялся, покинули город, стоило на горизонте показаться гуркам. Да и какая нам разница? Я нанял этих людей не за красивые глаза, а за крепкие мускулы и смелость. Мне всегда нравились отчаянные ребята! Нам с вами легко их понять, разве нет? Бывает работа, которая под силу только отчаянным парням, верно, наставник?

Глокта еще раз окинул взглядом ряд лиц: худых и раздутых, обезображенных шрамами или болезнью.

«Как вышло, что подававший большие надежды полковник Глокта, удалой командир первого полка Собственных Королевских, теперь якшается с подобным сбродом?»

Глокта тяжело вздохнул.

«Но уже поздновато искать наемников приличной наружности, так что и эти более чем сгодятся».

— Отлично, ждите здесь.

Взглянув на дом, Глокта свободной рукой открыл калитку в изгороди и прошел во двор. В щель между ставнями фасадного окна проникало немного света. Глокта постучал в дверь рукоятью трости и дождался, пока внутри раздадутся ленивые шаги.

— Кто там?

— Я. Глокта.

Щелкнул замок, дверь приоткрылась, и в образовавшуюся щель выглянула Арди: ее лицо осунулось, под глазами залегли серые круги, нос покраснел.

«Ни дать ни взять, кошка при смерти».

— Наставник! — Она широко улыбнулась и, взяв его под локоть, едва не втащила в дом. — Рада видеть! Будет, с кем поболтать, а то умираю со скуки.

В углу гостиной выстроился целый ряд пустых бутылок, что резко поблескивали в свете чадящих свечей и тлеющего огня в камине. Стол буквально ломился от грязной посуды и бокалов. Пахло потом, вином, прокисшей едой и свежим отчаянием.

«Напиваться в одиночестве, что может быть ничтожнее? Вино поддерживает счастье, если только ты счастлив. Если опечален, тебе становится хуже».

— Я вновь пыталась прочесть эту дурацкую книгу. — Арди похлопала ладонью по раскрытой книге, что лежала обложкой кверху на кресле.

— «Падение Мастера Делателя», — пробормотал Глокта. — По-моему, полная белиберда. Магия, подвиги — это ведь о них? Я и первый том не осилил.

— Сочувствую. Как раз читаю третий том, и легче не становится. Чертовски много волшебников, я их всех путаю. Сплошь битвы и бесконечные кровавые походы туда и обратно. Если мне попадется еще одна карта, клянусь, я убью себя.

— Вас могут избавить от этих хлопот.

— Что-что?

— Оставаться здесь более не безопасно. Вам лучше пойти со мной.

— Спасете меня? Благодарение судьбе! — Арди отмахнулась. — Мы это уже проходили. Гурки на другой стороне города, им Агрионт подавай. Опасность грозит вам…

— Бояться надо не гурков, а моих кавалеров.

— Ваши приятели мне угрожают?

— Вы недооцениваете их пыл и ревность. Как бы женишки не стали угрожать всем, кто есть в моей жалкой жизни, друзьям и врагам.

Глокта снял с крючка на стене плащ с капюшоном и протянул его Арди.

— И куда же мы?

— Есть один милый домик, у порта. Он уже видал свои лучшие дни, однако не утратил очарования. Совсем как мы с вами.

Из коридора послышались тяжелые шаги, и в гостиную просунул голову Коска.

— Наставник, пора отправляться, если хотим прийти в порт до…

Он замолк, увидев Арди. Повисла неловкая пауза.

— Это еще кто? — пробормотала Арди.

Коска напыщенно ввалился в комнату и, сняв шляпу, обнажил свою неблагородную лысину. Наемник наклонялся все ниже и ниже.

«Еще чуть-чуть и уткнется носом в половицы».

— Прошу простить, миледи. Никомо Коска, прославленный солдат удачи, к вашим услугам. И у ваших ног.

У него из-за пазухи выпал метательный нож.

Все трое уставились на клинок, затем Коска поднял голову и улыбнулся.

— Видите вон ту муху на стене?

Глокта прищурился.

— Пожалуй, сейчас не время…

Пролетев через всю комнату, клинок ударился рукоятью в стену — в целом шаге от цели — и, выбив кусок штукатурки, упал на пол.

— Дерьмо… — хотел ругнуться Коска и вовремя спохватился. — То есть… проклятье!

Арди мрачно посмотрела на нож.

— Да нет, и правда, дерьмо.

Коска пропустил ответ мимо ушей, ощерив гнилые зубы.

— Я поражен. Когда наставник описывал мне вашу красоту, я решил, что он… как бы это сказать?.. преувеличивает. Теперь вижу, что он попал в цель. — Коска спрятал нож и надел шляпу, залихватски сдвинув ее набок. — Прошу, позвольте признаться в любви.

— Что вы ему наговорили? — спросила Арди у Глокты.

— Ничего. — Глокта досадливо облизнул десны. — Мастер Коска имеет склонность к преувеличению.

— Особенно когда влюблен, — вставил наемник. — Особенно. Влюбляясь, я влюбляюсь не по уши, а по самую маковку. И делаю это не чаще одного раза в день.

Арди уставилась на Коску.

— Не знаю даже, что и думать. Я вроде как должна быть польщена. Или напугана?

— Одно другому не помеха, — сказал Глокта. — Разобраться в чувствах можете по дороге.

«Времени в обрез, а мне еще заросший сад пропалывать».

Жалобно скрипнули ржавые петли ворот, и Глокта переступил через полусгнивший порог. Нога и спина жутко болели после долгой прогулки до порта. На противоположном конце разоренного дворика проглядывала во мраке туша особняка.

«Отличный мавзолей, подходящая могила для умерших чаяний».

На разбитых ступенях дожидались Секутор и Иней, как всегда, в черных одеждах и в масках.

«И при том ни капли не схожие».

Один амбал, другой — дрищ, один белоголовый, второй — брюнет, один стоит, скрестив руки, другой сидит, скрестив ноги.

«Один из них предан мне, второй… скоро выясним».

Секутор поднялся на ноги. Глаза его, как всегда, улыбались.

— Говорите, наставник, в чем де…

В ворота прошел Коска. Ступая по разбитым плитам дворика, он мыском поношенного сапога отшвыривал в стороны кусочки лепнины. Потом остановился у пересохшего и разбитого фонтана, пальцем стер с кромки чаши грязь и произнес:

— Милое местечко. Милое и… — он покрутил в воздухе грязным пальцем, — умирающее.

Его головорезы неспешно заняли двор. Распахнув полы залатанных курток и рваных плащей, они явили взорам практиков оружие всех форм и размеров — в неверном свете фонарей поблескивали острия, лезвия и шипы; сталь наемники держали в чистоте и порядке, не то что собственные тела.

— Это еще кто такие? — спросил Секутор.

— Друзья.

— Что-то вид у них недружелюбный.

Глокта ощерил беззубый рот.

— Я думаю, что это зависит от того, на чьей ты стороне.

Глаза Секутора больше не улыбались. Практик окинул двор тревожным взглядом.

«Взгляд виновного. Знакомое чувство, мы часто видим его на лицах заключенных. Видим и в зеркале, когда смеем смотреться… От человека с его опытом можно было бы ожидать большего, но если взялся за лезвие — будь готов порезаться. Мне ли не знать».

Секутор, как кролик, метнулся к дому, однако не успел перемахнуть через одну ступеньку, как альбинос врезал ему по шее ребром ладони. Оглушенный практик рухнул на разбитые плиты.

— Отнеси его вниз, Иней. Ты знаешь куда.

— Вьиж. — Альбинос закинул вялое тело Секутора на плечо и направился к двери.

— Должен признать, — подал голос Коска, счищая грязь с пальца, — мне нравится, как вы обращаетесь со своими людьми. Железная дисциплина. Всегда ею восхищался.

— Громкие слова от самого недисциплинированного человека во всем Земном круге.

— Я совершил много ошибок и многому научился. — Задрав подбородок, Коска поскреб ногтями заскорузлое горло. — Лишь один урок не дается: как впредь не ошибаться.

— Хех, — фыркнул Глокта, взбираясь по ступеням. «Все мы ходим по кругу, гоняясь за призраком удачи и наступая на те же грабли. Это проклятие на каждом из нас. Воистину, мы не живем, а прозябаем в перерывах между разочарованиями».

Они вошли в темный коридор. Коска поднял фонарь, любуясь неровным потолком, и нечаянно вляпавшись в птичий помет.

— Дворец! — Его голос эхом отразился от обвалившихся лестниц, пустых дверных рам и оголенных балок.

— Прошу, чувствуй себя как дома, — сказал Глокта. — Только не маячь, укройся где-нибудь. К нам еще могут заглянуть гости.

— Славно. Мы ведь любим компанию, правда, ребята?

Один из подручных Коски усмехнулся, обнажив при этом два ряда зубов цвета говна.

«Жуть, какие гнилые. Таким я, пожалуй, свои предпочту».

— Я жду гостей от его преосвященства архилектора. Сможете оказать им теплый прием, пока я буду внизу?

Коска довольным взглядом окинул разрушенный коридор.

— Это место располагает к теплым приемам. Я сообщу, когда гости уйдут. Полагаю, надолго они не задержатся.

Арди примостилась у стены. Не снимая капюшона, она стояла и смотрела в пол.

«Пытается слиться со стенкой, что понятно. Мы — не лучшая компания для молодой женщины, а этот дом — не подходящее для нее место. Однако все лучше, чем перерезанное горло».

Глокта протянул руку.

— Благоразумнее пойти со мной.

Арди нерешительно взглянула на него.

«Как будто сомневается, что со мной безопаснее».

Впрочем, очередной беглый взгляд на самых уродливых представителей самой отвратительной в мире профессии придал ей решимости. Коска вручил Арди фонарь, коснувшись пальцев и неприлично долго удерживая ее на месте.

— Спасибо, — сказала она, отдергивая руку.

— Всегда к вашим услугам.

Глокта и Арди отправились дальше в утробу мертвого дома, оставив позади Коску и его головорезов. Отслаивающиеся обои, сломанные рейки в стенах и хлопья опадающей штукатурки создавали причудливую игру теней. Дверные проемы сменяли друг друга чередой чернеющих, словно могилы, прямоугольников.

— Друзья у вас — очаровашки, — обронила Арди.

— В самом деле, ярчайшие звезды на общественном небосклоне. Порой мы нуждаемся в услугах отчаянных парней, видите ли.

— Должно быть, работа вам предстоит и правда отчаянная.

— А когда было не так?

Фонарь едва освещал гостиную, где панели отваливались от дешевой кирпичной кладки, а большую часть пола покрывала лужа гнилой воды. Потайная дверь в дальней стене стояла открытая.

— Чем провинился ваш помощник?

— Секутор? Он меня подвел.

«И скоро мы узнаем насколько».

— Надеюсь, что сама не подведу вас.

— Уверен, благоразумия в вас больше. Я пройду первым — если уж упаду, то упаду один.

Морщась, Глокта спускался по лестнице, тогда как Арди шла позади, подсвечивая ступени.

— Уф, чем это пахнет?

— Сточными водами. Где-то здесь спуск в канализацию. — Глокта прошел в открытую тяжелую дверь, в переоборудованный винный погреб. По обеим сторонам в стенах поблескивали стальные решетки; воняло сыростью и страхом.

— Наставник! — прозвучал из темноты отчаянный возглас. К прутьям одной из камер приник навигатор.

— Брат Длинноногий, примите мои извинения! Я был так занят: гурки осадили город.

— Гурки? — пискнул навигатор, выпучив глаза. — Пожалуйста, если вы освободите меня…

— Молчать! — рявкнул Глокта тоном, не терпящим возражений. — Побудьте пока здесь.

Арди беспокойно глянула на клетку навигатора.

— Здесь?

— Он не опасен. Здесь вам даже будет уютнее, чем… — Глокта кивнул в сторону двери, что вела в сводчатый зал, — там.

Арди нервно сглотнула.

— Ну хорошо.

— Прошу, наставник! — Длинноногий отчаянно протянул руку сквозь прутья. — Скажите, когда меня отпустят? Наставник, умоляю!

Глокта аккуратно притворил за собой дверь, приглушив вопли навигатора.

«Сегодня у нас много других дел, не будем их откладывать».

Иней уже приковал так и не пришедшего в себя Секутора к стулу и зажигал фонари. Сводчатая камера постепенно наполнялась светом, из темноты проступал рисунок фрески: Канедиас хмуро глядел вниз, раскинув руки, а за спиной у него пылал огонь.

«Ах, наш старый друг мастер Делатель, как всегда, недоволен».

Напротив Канедиаса весь бледный истекал кровью его брат Иувин.

«Сегодня здесь прольется не только кровь».

— Ум, — простонал Секутор, тряхнув сальными волосами.

Глокта осторожно опустился на стул; скрипнула кожа сиденья. Секутор вскинул голову и часто заморгал. Иней перегнулся через стол, развязал маску Секутора, сорвал ее и отбросил в угол комнаты.

«И устрашающий практик инквизиции превращается… в нечто обыкновенное и простое».

Секутор поерзал и по-мальчишески наморщил нос, будто просто спал.

«Молод. Слаб. Беспомощен. Будь у меня сердце, я бы даже пожалел его. Хотя сейчас не время для сантиментов и человеческих чувств, для дружбы и прощения. Уж больно долго меня не отпускало то, что еще оставалось от счастливого и подающего надежды полковника Занда дан Глокты. Прощай, мой старый друг. Сегодня ты нам не помощник. Пришло время безжалостному наставнику Глокте приниматься за дело, в котором он мастер. То единственное дело, которое он способен делать хорошо. Время для холодных голов, холодных сердец и совсем холодной стали.

Время выреза́ть правду».

Секутор дернулся на стуле, звякнув оковами, увидел Инея, увидел Глокту. Выпученными глазами обвел круглую комнату. Стоило ему наконец понять, где он, как его глаза чуть вовсе не вылезли из орбит. Он бурно запыхтел, чем выдал обыкновенный человеческий страх; дышал он так бурно, что колыхались ниспадающие на лицо патлы.

«С чего бы начать?»

— Да, да, — пробормотал Секутор. — Знаю… эта баба заставила меня сказать… да… но у меня не было выбора.

«А-а, пресмыкаемся! Каждый начинается пресмыкаться, стоит приковать его к стулу».

— Что мне было делать? Она бы меня к хренам пришила! У меня не было выбора! Пожалуйста…

— Я знаю, что ты ей сказал, и что выбора у тебя не было.

— Тогда… з-зачем…

— Уволь, Секутор. Сам знаешь, почему ты здесь.

Иней, как всегда бесстрастный, выступил вперед и открыл крышку изящного ларца с инструментами: лотки в нем раскрылись, подобно бутону прекрасного цветка, являя полированные рукоятки, сверкающие иглы и блестящие лезвия.

Глокта надул щеки и выдохнул.

— День у меня задался. Проснулся я в чистой постели и даже сам добрался до ванны. Больно почти не было. — Он взялся за рукоять секача. — Надо же как-то отметить хороший день. Хорошие дни так редко случаются в моей жизни.

Глокта вытащил секач из чехла, и тяжелое лезвие сверкнуло в резком свете ламп. Секутор неотрывно следил за инструментом в его руке; в его округленных глазах читались одновременно ужас и восторг, на бледном лбу блестели крупные капли пота.

— Нет, — прошептал он.

«А вот и да».

Освободив левую руку Секутора, Иней распластал ее на столе. Схватил бывшего напарника за плечи.

— Думаю, преамбулу можно опустить. — Глокта встал, обошел стол, постукивая тростью по полу, волоча больную ногу и скребя лезвием секача по столешнице. — Не стану объяснять принцип своей работы человеку, который столь часто и умело помогал мне. Ты, как никто другой, должен знать, что за чем следует.

— Нет, — прохныкал Секутор. Он попытался вымученно улыбнуться, но из его глаз брызнули слезы. — Нет, вы ведь не тронете… только не меня! Меня вы не тронете!

— Тебя? Не трону? — Глокта грустно улыбнулся. — Эх, практик Секутор. Пожалуйста, избавь меня от этого… — Он медленно поднял секач, и улыбка его исчезла. — Ты слишком хорошо меня знаешь.

Хряск! Тяжелое лезвие врезалось в столешницу, срезав кожу с самого кончика среднего пальца.

— Нет! — заверещал Секутор. — Не надо!

«Что, моя точность тебя больше не восхищает?»

— А вот и да, вот и да. — Глокта выдернул секач из столешницы. — Как думаешь, чем все закончится? Ты проболтался. Открылся людям, связываться с которыми был не обязан. И сейчас ты расскажешь мне все, что рассказывал им. — Лезвие сверкнуло, когда Глокта снова занес секач. — Чем скорее, тем лучше.

— Нет! — Секутор дергался и извивался, но Иней не пускал его, как мед — муху.

«А вот и да».

Лезвие аккуратно отделило верхнюю фалангу среднего пальца; кончик указательного покатился по столу; кончик безымянного застрял между досок столешницы. Иней сильно сжал запястье Секутора, и потому кровь из ран сочилась тихонько, растекаясь тонкими ручейками по мореному дереву.

Наступила полная тишина.

«Раз, два, три…»

Секутор завопил. Он выл и дергался, дрожал, его лицо перекосило.

«Больно, да? Добро пожаловать в мой мир».

Глокта пошевелил истерзанной стопой.

— Кто бы мог подумать, что однажды наше приятное и обоюдовыгодное сотрудничество закончится таким вот образом? И не по моей вине. Не по моей. Говори: кому проболтался? Что рассказал? И твои мучения завершатся. Иначе…

Хряск! Секач отрубил кончик мизинца и еще по кусочку от безымянного, среднего и указательного пальцев. От среднего почти ничего не осталось. Выпучив глаза, Секутор смотрел на обрубки и часто-часто дышал.

«Он поражен, ошарашен, он в ужасе».

Наклонившись, Глокта прошептал ему на ухо:

— Надеюсь, ты не планировал заняться игрой на скрипке, Секутор? Тебе еще повезет, если после нашего разбирательства ты сможешь в гребаный гонг лупить.

Глокта занес секач и поморщился от спазма в шее.

— Стойте! — всхлипнул Секутор. — Погодите! Валинт и Балк! Банкиры! Я рассказал им… рассказал…

«Так я и думал».

— Что ты им выболтал?

— Что после казни имперского посла вы продолжали искать убийцу Рейнольта!

Глокта посмотрел в невыразительные глаза альбиноса.

«Еще одну тайну — как она ни брыкалась — мы вытащили на беспощадный свет. Жаль, жаль, но я был прав. Не перестаю удивляться, как быстро обнажается истина, стоит слегка укоротить подследственного».

— И… еще… я рассказал, что вы копали под нашего короля-бастарда, под Байяза, и что вы не следуете их требованию, не следите за Сультом. А еще… еще…

Секутор запнулся, глядя на обрубки своих пальцев, на раскиданные по столу в луже крови куски своей плоти.

«Эта смесь непереносимой боли, еще более непереносимой потери и решительного отрицания… Ой-ой, я сплю! Не мог же я и впрямь утратить пальчики! Утратить безвозвратно!»

Глокта ткнул в Секутора кончиком секача.

— Ну, что еще?

— Я рассказал им все, что мог. Все… что знал… — выплюнул Секутор, скалясь от боли. — У меня не было выбора. У меня были долги. Банкиры… предложили покрыть их. У меня не было выбора!

«Валинт и Балк. Долги, шантаж, предательство. До ужаса банальное сочетание. Вот чем плохи ответы: они просты, не возбуждают, не то что вопросы».

Губы Глокты слегка разошлись в грустной улыбке.

— Выбора не оставалось. Я отлично тебя понимаю.

Он снова поднял секач.

— Но…

Хряск! Лезвие вошло в столешницу, попутно отхватив еще четыре аккуратных кусочка от плоти Секутора. Бывший практик завизжал, ахнул и снова завизжал.

«Отчаянные крики, слезы, сопли… Сморщился, как чернослив, который я, бывает, ем на завтрак».

У Секутора еще оставалась половинка мизинца. Другие три пальца превратились в кровоточащие пеньки.

«Поздно останавливаться, мы слишком далеко зашли. Нужно выяснить все».

— Как насчет архилектора? — спросил Глокта, разминая шею и затекшее плечо. — Как он узнал о том, что было в Дагоске? Что ты ему разболтал?

— Как он узнал… что?.. Я ему ничего не рассказывал! Я…

Хряск! Большой палец отлетел в сторону, оставляя за собой спиральные следы из капелек крови. Глокта пошевелил бедрами, пытаясь унять боль в ногах и спине.

«От нее не избавиться. Сколько ни извиваюсь, мне только хуже».

— Что ты рассказал Сульту?

— Я… я… — Секутор закатил глаза, раскрыв рот и роняя слюну. — Я…

Глокта нахмурился.

«Это не ответ».

— С левой рукой больше не поработаешь, — обратился он к Инею. — Перетяни запястье и приготовь правую.

— Нет, нет! Не надо… я ничего не…

«Как я устал от этих „прошу“, „не надо“. Через полчаса они теряют смысл и звучат как овечье блеяние: бе-е-е, бе-е-е… В конце концов все мы ягнята, приговоренные к бойне».

Глокта взглянул на куски пальцев в луже крови.

«Мясо на лотке мясника».

В комнате было слишком светло, и в голове начало гудеть. Отложив секач, Глокта потер уставшие глаза.

«Однако утомительно мучить ближайших соратников».

Глокта нечаянно размазал по векам кровь Секутора.

«Проклятье!»

Наложив жгут на запястье левой, кровоточащей, руки Секутора, Иней пристегнул ее к полу. Затем расковал правую и аккуратно поднес ее к столу. Наблюдая за ним, Глокта отметил про себя: «Все так точно, по-деловому и безжалостно эффективно. Не мучает ли его с заходом солнца совесть? Сомневаюсь. В конце концов приказы отдаю я. Сам же действую по приказу Сульта, по совету Маровии и по требованию банкиров. Так есть ли, вообще, у кого-то из нас выбор? Оправдания напрашиваются сами собой».

Забрызганный кровью Секутора, Иней распластал правую ладонь бывшего напарника на столе. На сей раз Секутор не сопротивлялся.

«Проходит время, и воля покидает тебя. По себе знаю».

— Пожалуйста… — шептал Секутор.

«Было бы славно остановиться. Гурки сожгут город дотла, и уже не будет разницы, кто кому и что выболтал. Если же каким-то чудом удача изменит захватчикам, то Сульт меня прикончит. Или банкиры придут взыскать долг, который я выплачу собственной кровью. Какая разница, получу ли я ответы на вопросы, если в итоге мое тело найдут в порту? Тогда зачем я это делаю? Зачем?»

Лужа крови тем временем добралась до края стола и закапала на пол: кап-кап-кап. Единственный ответ. Левая половина лица Глокты задергалась.

— Посмотри, — он указал на отрубленные пальцы. — Взгляни, что уже потерял. Вот цена твоего молчания. Неужто ты не дорожишь пальцами? Они тебе не нужны? Мне-то они точно без пользы. Они вообще бесполезны, разве что пойдут на корм голодной собаке. — Ощерив беззубый рот, Глокта вонзил кончик секача между растопыренными пальцами Секутора. — Давай-ка повторим. — Он ледяным тоном выговаривал каждое слово: — Что… ты… сказал… его преосвященству?

— Я… ничего… ему… не говорил! — содрогаясь от всхлипов, произнес бывший практик. Слезы потекли по его впалым щекам. — Ничего! Только банкирам… не было выбора! Я в жизни не говорил с Сультом! Ни слова! Ни разу!

Глокта заглянул в глаза альбиноса, потом в глаза узнику. В глаза Секутору он смотрел долго, пытаясь уловить истину. В комнате воцарилась тишина, нарушаемая только всхлипами Секутора. Глокта скривил губы и бросил секач на стол.

«Если ты уже признался, зачем жертвовать второй рукой?»

Тяжело вздохнув, он вытер слезы с бледного лица Секутора.

— Ладно, я тебе верю.

«Что дальше? Вопросов еще больше, и ответы искать негде».

Глокта выгнул спину и поморщился, когда боль стрельнула вниз по позвоночнику, к ноге и опустилась в беспалую стопу.

«Должно быть, Сульт нашел иного информатора. Кто еще выжил в Дагоске? Кто все знает? Эйдер? Она бы не посмела вылезти на свет. Витари? Эта могла бы проболтаться намного раньше. Коска? Его преосвященство не работает с такими непредсказуемыми людьми. Я нанял его, потому что нет выбора. Тогда кто?»

Глокта посмотрел в немигающие глаза Инея, похожие на два розовых алмаза. Все стало на свои места.

«Понятно».

Никто не проронил ни слова. Иней, не отрывая взгляда от Глокты, сдавил обеими руками шею Секутору. Бывший практик беспомощно вытаращился на Глокту.

— Вы что…

Иней только чуть нахмурился и тут же свернул Секутору шею.

«Вот так, одним рывком, будто цыпленка убил».

Голова Секутора неестественно свободно откинулась назад, под бледной кожей на шее проступили неясные бугорки.

Альбинос встал между Глоктой и приоткрытой дверью. Отрезал путь к бегству. Глокта, морщась, отступил, заскреб тростью о пол.

— Почему? — Иней наступал медленно и уверенно, сжимая белые кулаки. Его лицо под маской оставалось привычно невозмутимым. Глокта вскинул руку. — Просто скажи: почему, черт тебя побери!

Альбинос пожал плечами.

«Видно, некоторым вопросам суждено остаться без ответов».

Глокта уперся спиной в стену.

«Мое время вышло. Ну и пусть».

Глокта тяжело вздохнул.

«Все равно расклад был не в мою пользу. Мне не жаль умирать».

Иней уже замахнулся для удара — и неожиданно хрюкнул. В плечо ему впилось лезвие секача. Из раны тут же полилась кровь. Иней обернулся. За спиной у него стояла Арди. Мгновение все трое смотрели друг на друга, а потом Иней врезал Арди по лицу. Она упала на стол и, перевернув его, сползла на пол. Ларец Глокты опрокинулся, рассыпав по плитам сверкающие инструменты. Вслед за ними полетели брызги крови и отсеченные пальцы.

Иней развернулся к Глокте; секач по-прежнему торчал у него из плеча, левая рука безвольно повисла вдоль тела.

Глокта ощерил пустые десны.

«Я не прочь умереть, но не хочу проигрывать».

Он встал на обе ноги, невзирая на прострелы боли, поднял перед собой трость и нажал на устроенную в ней потайную кнопку. И ларец с инструментами, и трость — по особому заказу и схеме — изготовил один мастер.

«В моих руках настоящий шедевр».

Щелкнул невидимый замочек, деревянный корпус раскрылся, обнажая двухфутовую иглу из блестящей и зеркально гладкой стали. Глокта издал пронзительный крик.

«Коли, коли, Глокта. Коли, коли».

Сталь в руке превратилась в размытую молнию. Первым уколом он пронзил грудь Инея слева. Вторым — шею справа. Третий удар направил точнехонько в маску практика: скрежетнув о челюсть, кончик клинка выглянул под белым ухом альбиноса.

Иней замер и слегка вздернул брови, как будто удивленный. Из крохотной раны на шее выступила кровь и потекла по рубашке черной струйкой. Практик потянулся к Глокте, замер, вздрогнул. Из-под маски выступила алая пена.

— Фуф, — выдохнул верзила.

Рухнув на пол, он еще попытался встать. Оперся на руку, сил в которой совсем не осталось. В горле у альбиноса булькало, все реже и тише, пока он наконец не испустил дух.

Арди села подле перевернутого стола. Из носа у нее шла кровь.

— Мертв.

— Давно не фехтовал, — пробормотал Глокта. — Но мастерство так просто не уходит.

Иней лежал в расплывающейся луже крови, глядя перед собой невидящим розовым глазом, не мигая, даже в смерти. Голова Секутора свесилась через спинку стула, к которому он так и остался прикован. Рот был раскрыт в немом крике.

«Мальчики мои. Мои глаза и руки. Все кончилось».

Глокта посмотрел на окровавленный клинок в своей руке.

«Что ж, придется дальше обходиться без них. По мере сил».

Он двумя пальцами подобрал половинку трости и пристегнул ее на место.

— Будьте так любезны, закройте мой ларец. — Арди круглыми от испуга глазами оглядела инструменты, труп Секутора, испачканный кровью стол и разбросанные по полу отрубленные пальцы. Закашлявшись, она прижала к губам тыльную сторону ладони.

«Не стоит забывать, что некоторые к подобным вещам непривычны. Однако нам срочно нужна помощь, так что некогда вводить людей в курс дела, да еще аккуратно. Если уж я могу отрубать людям пальцы, то она сможет таскать за мной набор лезвий и не упасть в обморок».

— Ларец, — чуть громче повторил он. — Инструменты мне еще пригодятся.

Моргнув, Арди дрожащими руками собрала с пола пыточные принадлежности и разложила их по местам. Взяв ларец под мышку, она поднялась на подгибающиеся ноги и вытерла нос белым рукавом. В волосах у нее застрял кусочек Секуторова пальца.

— У вас на голове… — он показал. — Вот тут, да.

— Что?.. Фу! — Арди швырнула на пол кусок мертвой плоти. — Вам следует поискать другой источник заработка.

— Я подумывал о том же, но мне еще нужны ответы на некоторые вопросы.

Скрипнула дверь, и Глокту чуть не захлестнула паника. В комнату вошел Коска. При виде бойни он слегка присвистнул и сдвинул на затылок шляпу. Плюмаж на ней отбрасывал на фреску целый фонтан длинных теней.

— А вы тут наследили, наставник, наследили.

Глокта потеребил в руках трость. Нога горела, в висках набатом стучала кровь, грубая ткань одежды неприятно липла к покрытому холодным потом телу.

— Это было неизбежно.

— Я подумал, вам интересно будет знать: приходили гости, шесть практиков инквизиции. Подозреваю, что за вашей головой.

«Бесспорно. Они действовали по приказу архилектора и по наводке практика Инея».

— И? — спросил Глокта. После всего случившегося он ждал, что Коска кинется на него с мечом.

«За прошедший час мы уяснили горькую истину: самые ненадежные порой заслуживают больше доверия».

— Мы покрошили всех в капусту, — осклабился стириец. — А вы сомневались? Я оскорблен.

— Отлично, молодцы.

«Ну, хоть что-то прошло по плану».

Больше всего Глокте хотелось улечься на пол и кричать.

«Но есть одно дело».

Морщась, он подошел к двери.

— Нам нужно как можно быстрее попасть в Агрионт.

Когда Глокта, опираясь на плечо Арди, выбрался на Прямой проспект, в холодном чистом небе над горизонтом показались первые проблески рассвета. В воздухе быстро таял туман.

«Хороший день занимается. Хороший день для кровопролития, предательства и…»

В конце мощеной улицы в утренней дымке показались смутные фигуры. Послышались лязг и грохот. Создавалось впечатление, что приближается отряд вооруженных людей. В отдалении кто-то кричал. Мрачно и приглушенно зазвонил колокол.

«Бьют тревогу».

Коска, хмурясь, вгляделся в туман.

— Что это?

Приближающиеся силуэты обрели четкую форму: люди — много людей — с копьями, в остроконечных шлемах отнюдь не образца Союзной армии.

Арди схватилась за руку Глокты.

— Это…

— Гурки. — Броня захватчиков поблескивала в сером свете. Крупный отряд двигался на север по Прямому проспекту.

«Должно быть, наконец высадились в порту и пробились к центру города. Как же не вовремя!»

— Назад! — Глокта развернулся к переулку и, поскользнувшись, чуть не упал. Арди вовремя подхватила его и помогла выпрямиться. — Назад в особняк! — «Надеюсь, нас не заметили». — Фонари не гасите и не бросайте, они пригодятся.

Глокта, превозмогая боль, поспешил, как только мог, укрыться в вонючем переулке. Наемники Коски толпились вокруг.

— Проклятые гурки, — прошипел стириец. — Чем я им так насолил?!

— Сочувствую. — Ворота со скрипом закрылись, и пара наемников забаррикадировала их чашей фонтана.

«Не уверен, как долго она сможет сдерживать имперские легионы».

— Разрешите поинтересоваться, наставник, каков наш план? Этот дом, конечно, прелесть, но сидеть в нем и пережидать бурю, по-моему, не выход.

— Нет. — Глокта поднялся по крыльцу к парадной двери. — Нам надо в Агрионт.

— Что-то мне подсказывает, что наши гуркхульские друзья задумали ровно то же самое. По улицам мы во дворец точно не попадем.

— Значит, отправимся под улицами. — Глокта похромал в недра дома. Арди и наемники шли за ним взволнованной толпой. — Тут есть вход в канализацию. Можно пройти до самого Агрионта.

— Канализация? — осклабился Коска. — Вы знаете, наставник, я обожаю копаться в дерьме, но… не в буквальном же смысле. Вам хоть дорога известна?

— Признаться, нет.

«Зато известен человек, который уверяет, будто сумеет провести даже через реку дерьма».

— Брат Длинноногий! — позвал он, спускаясь по ступеням. — У меня к вам предложение!

Судный день

Лорд-маршал Вест стоял в тени ветхого амбара на холме, сжимая в руках подзорную трубу. Над осенними полями еще не растаял предрассветный туман, сквозь который проглядывали лоскуты бурого, зеленого, желтого; тут и там дымку пронзали деревья. Вдалеке Вест уже видел внешние городские стены: резкую полосу серого, утыканную башенками. Позади нее, в серых сумерках тянулись в небо смутные очертания домов, над которыми высилась призрачная громада Дома Делателя, строгая и неприступная. Такое вот невеселое возвращение домой.

Холодный воздух был странно тих и неподвижен. Как будто не шла война, не собирались под стенами Адуи враги и не планировались кровопролитные схватки. Вест повел подзорной трубой из стороны в сторону, но не заметил ни малейшего следа гурков. Разве что во-он там, у самой стены, темнела тонкая полоса частокола… или крошечных булавок копий? Расстояние не позволяло разглядеть.

— Они должны ждать нас. Должны.

— А может, они решили поспать подольше? — оптимистично предположил Челенгорм.

— Даже если и ждут, то что? — более прямо высказался Пайк.

— В общем-то, ничего, — признал Вест.

Приказы короля Джезаля были совершенно четкими. Гурки наводнили город, силы защитников на исходе. Нет времени разрабатывать хитрые планы и осторожничать, искать слабое место в обороне противника. Как ни смешно, в этой ситуации с командованием справился бы даже принц Ладислав. Пришла пора грубой лобовой атаки, за которой последует смерть или слава. Весту оставалось только одно — выбрать время.

Подъехал Бринт и осадил лошадь, так что из-под копыт взметнулся фонтан щебенки. Он спешился и, четко козырнув, доложил:

— Кавалерия генерала Кроя заняла позицию по правому флангу, лорд-маршал. Ждут приказа.

— Благодарю, капитан. А пехота?

— Примерно половина на месте. Некоторые отряды все еще рассредоточены на подступах к месту сбора.

— Все еще?

— Дороги раскисли, сэр.

— Гм-м. — Как слизень оставляет за собой влажный след, так армии оставляют за собой испорченные дороги. — Что Поулдер?

— В том же положении, насколько я знаю, — ответил Бринт. — Сообщений не поступало?

Челенгорм покачал головой.

— Генерал Поулдер еще не подошел.

Вест пристально посмотрел на город, на серую линию стены в отдалении.

— Недолго осталось. — Он пожевал и без того искусанную губу. — Совсем недолго. И муха не должна взлететь. Как только подоспеет хотя бы часть пехоты…

Бринт нахмурился, глядя в сторону юга.

— Сэр, это не…

Вест посмотрел в указанном направлении. На левом фланге кавалерия Поулдера бодро шла в атаку.

Глядя, как она набирает скорость, Вест так и опешил.

— Какого…

Два полных полка тяжелой кавалерии перешли на галоп. Тысячи всадников устремились через открытое поле, огибая рощи и редкие домишки, поднимая тучи пыли. Топот копыт раздавался как отдаленный гром, и Вест через подошвы сапог чувствовал дрожь земли. Солнце играло на поднятых мечах и копьях, на щитах и тяжелой броне. Знамена реяли и хлопали на ветру. Зрелище было впечатляющее и напоминало сцену из рыцарского романа о крепких героях, и где бесконечно повторяются ничего не значащие слова вроде «чести» и «доблести».

— Вашу мать! — прорычал Вест сквозь стиснутые зубы, чувствуя знакомое давление в черепе. Во время северной кампании у генерала Поулдера свербело в заду, он жаждал показать, на что способна его прославленная кавалерия, но там, на Севере мешали холмы и горы, погода, обстоятельства. Зато теперь, на ровном поле ему выпал превосходный шанс, и генерал поддался искушению.

Челенгорм медленно покачал головой.

— Чертов Поулдер.

Раздраженно рыкнув, Вест чуть не швырнул подзорную трубу наземь, однако в последний миг одумался. Заставил себя перевести дух и сложить чертову штуковину. Сегодня нельзя было потворствовать эмоциям.

— Ну что ж, значит, момент настал. Приказ атаковать всем частям!

— Трубите атаку! — взревел Пайк. — Атаку!

Запел горн, пронзая резким пением холодный воздух, и голова у Веста разболелась еще сильней. Просунув ногу в стремя, он неохотно взобрался на коня. Зад и без того гудел после целой ночи, проведенной в седле.

— Похоже, мы должны последовать за генералом Поулдером к славе. Хотя и на почтительном отдалении. Надо же кому-то командовать этим балаганом.

Вдоль всего строя раздались звуки горнов, и на правом фланге кавалерия Кроя выступила вперед.

— Майор Челенгорм, приказ пехоте — как только подойдет, сразу двигаться к городу, нам на поддержку. — Вест пожевал губами. — Хоть по частям.

— Так точно, лорд-маршал. — Здоровяк уже развернул коня, собираясь отдавать приказы.

— Война, — проворчал Вест. — Благородное занятие.

— Сэр? — не понял Пайк.

— Это я так, сам с собой.

В конце подъема Джезаль перемахивал через две ступеньки зараз. Сразу за ним, будто тени, гремели доспехами Горст и дюжина его рыцарей. Он гордо промчался мимо стражи и вышел на яркий свет, на площадку Цепной башни. У парапета уже стоял лорд-маршал Варуз в окружении своих людей. Все они пристально смотрели на пригород Адуи. Старый солдат стоял прямо, вытянувшись по струнке, сцепив за спиной руки — как всегда поступал еще во время уроков фехтования, давным-давно. Правда, тогда Джезаль не замечал, чтобы руки у маршала дрожали. Теперь же Варуза чуть не трясло. Подле него стоял верховный судья Маровия, и его черная мантия трепетала на слабом ветру.

— Новости? — с ходу спросил Джезаль.

Лорд-маршал нервно облизнул губы.

— Гурки начали атаку не дожидаясь рассвета. Они смели́ защитников стены Арнольта, а чуть позже высадились в порту. Большим числом. Наши люди, отступая, сражались невероятно мужественно, но… но…

Варузу, впрочем, не надо было договаривать. Джезаль приблизился к парапету и, взглянув на израненную Адую, отчетливо увидел марширующих по Прямому проспекту гурков. Крохотные золотые штандарты покачивались над людской массой, будто пла́вник — на сверкающих волнах. Бывает, видишь одного муравья на ковре, потом — оглянуться не успел, как они уже сотнями заполоняют гостиную. Так и Джезаль поначалу стал замечать гурков то тут, то там, а после — всюду. Захватчиками кишел сам центр города.

— Мы сражались, отступая… с переменным успехом, — вяло закончил Варуз.

Внизу из зданий подле западных ворот Агрионта выбежали люди и через мощеную площадь устремились в сторону моста надо рвом.

— Гурки? — спросил кто-то.

— Нет, — тихо ответил Варуз. — Наши.

Люди со всех ног бежали от бойни, которая, без сомнений, уже началась. Джезаль прекрасно понимал, что они чувствуют, ведь сам он успел повидать смерть.

— Помогите им укрыться в стенах крепости, — слегка надломившимся голосом велел он.

— Боюсь… ворота запечатаны, ваше величество.

— Ну так распечатайте их!

Варуз слезящимися глазами взглянул на верховного судью.

— Это… неразумно.

К мосту тем временем подбежали с дюжину человек. Они размахивали руками и кричали. Слов слышно не было, зато безошибочно угадывался отчаянный и беспомощный тон голосов.

— Мы должны что-то сделать. — Джезаль руками впился в край парапета. — Должны! Их будет больше, намного!

— Ваше величество… — откашлялся Варуз.

— Нет! Седлайте моего коня. Соберите рыцарей-телохранителей. Я не стану…

Верховный судья преградил ему дорогу к лестнице. Он посмотрел в лицо Джезалю грустным и спокойным взглядом.

— Если вы сейчас откроете ворота, то подвергнете риску всех, кто сейчас находится внутри Агрионта. Это тысячи жизней, все они под вашей защитой. Здесь они в безопасности, по крайней мере пока. — Он посмотрел на улицы за стенами крепости. Посмотрел разноцветными глазами: синим и зеленым. — Надо выбирать меньшее зло.

— Меньшее зло…

Джезаль взглянул на выстроенных вдоль стены Агрионта защитников. Они были готовы сражаться и умереть за страну и короля, пусть он того и недостоин. Потом он представил, как по узким улочкам бегут в поисках укрытия к крепости горожане: женщины и мужчины, старики и дети, вынужденные покинуть дома. Люди, которым он обещал безопасность. Джезаль перевел взгляд на высокие белые здания вокруг зеленого парка, на просторную площадь Маршалов, на аллею Королей с ее высокими статуями. Там тоже прятались беззащитные люди, что нуждались в его опеке. Те, кому выпало несчастье положиться на бесхребетного самозванца Джезаля дан Луфара.

У него перехватило горло, но он знал, что старый чиновник прав: уже ничего не поделать. Вчера Джезалю повезло пережить героическую атаку; вторую совершать было поздно. Гурки тем временем вы́сыпали на площадь перед воротами. Лучники припали на колено и послали в сторону моста град стрел. Крохотные фигурки горожан попадали в ров; до вершины башни долетели их последние слабые крики.

Защитники на стене ответили залпом из арбалетов: гурки кто попадал, кто отступил, бросая на площади мертвых товарищей. В поисках укрытия уцелевшие метались в тени между домами на краю площади. С моста в ров спрыгнул солдат Союза, проплыл немного и исчез под водой, чтобы больше не вынырнуть. Раненые, кто мог ползти, вздымали руки кверху, хрипели. Их вряд ли заботил выбор меньшего зла. Джезаль зажмурился и отвернулся.

— Смотрите! Там! На востоке!

Варуз и несколько членов его штаба сгрудились у парапета и пристально смотрели вдаль, мимо Дома Делателя, в сторону полей за пределами города. Прикрывая глаза ладонью от восходящего солнца, Джезаль подошел к Варузу. За высокой и мощной стеной Агрионта, за сверкающей рекой и широким изгибом города почудилось движение: как будто к Адуе медленно полз растянутый по полю сияющий полумесяц.

— Кавалерия! — воскликнул один из офицеров, опуская подзорную трубу. — Союзная кавалерия!

— Уверены?

— Армия!

— Припозднились, — буркнул Варуз, — но все равно желанные гости.

— Ура маршалу Весту!

— Мы спасены!

Джезаль радоваться не спешил. Надежда — хорошая штука, и ее давно не хватало защитникам, но праздновать победу было непростительно рано. Он отошел на другую сторону площадки и посмотрел вниз.

Гурки все прибывали и прибывали на площадь, и не с пустыми руками. Они толкали перед собой наклонные деревянные щиты на колесах, и за каждым могли укрыться не менее двух десятков солдат. Самый первый из щитов уже щетинился арбалетными стрелами, и тем не менее гурки продолжали толкать его к мосту. Стрелы летели вверх и вниз. Раненые падали и, как могли, отползали в тыл. Один из домов на краю площади полыхал, пламя жадно лизало карниз его крыши.

— Армия! — радостно крикнул кто-то на противоположной стороне площадки. — Маршал Вест!

— Верно. — Маровия хмуро глядел вниз, на бойню. Шум битвы постепенно нарастал, становясь все более безумным. — Будем надеяться, что они не опоздали.

Холодный воздух полнился шумом битвы: перезвон стали, крики, эхо. Логен глянул влево и вправо на людей, что пришли с ним. Все бежали через поле, пыхтя и позвякивая броней, хмурые, с оружием наготове.

То, что он опять ввязался во все это, душу не грело.

Грустно, но факт: у Логена было больше теплых чувств и доверия к Ферро и Джезалю, Байязу и Ки, чем к собственным землякам. Все они были те еще ублюдки, каждый по-своему. Логен толком не понимал их и даже не особо любил, зато с ними он сам себе нравился. На пустынном западе он стал человеком, на которого можно положиться, каким когда-то был его отец. За которым не тянется кровавый след, имя которого не проклято, и душа его — не черней преисподней. Которому не приходится постоянно быть начеку. Который еще может надеяться на светлое завтра.

Мысль, что он вновь увидится с ними, придала сил. Заставила бежать к серым стенам Адуи быстрее и верить, что, войдя в них, удастся оставить Девять Смертей снаружи.

Вот только северяне не разделяли его чаяний. Они сбавили темп, а дойдя до небольшой рощицы и спугнув стайку птиц, вовсе остановились. Никто ничего не сказал. Один парень даже сел и привалился спиной к дереву, откупорил флягу и принялся пить.

Логен уставился на него.

— Клянусь мертвыми, в жизни не видал такой жалкой атаки! У вас что, яйца отвалились? Где ваша смелость? На Севере оставили?!

Послышалось бормотание, воины переглядывались. Красная Шапка отвернулся в сторону, оттопырив языком нижнюю губу.

— Может, и оставили. Не обижайся, вождь… или твое королевское величество?.. или как там тебя называть? — Он склонил голову, показывая, что не ехидничает. — Я прежде бился много и жестоко, и всякий раз моя жизнь балансировала на лезвии меча. Но… короче, зачем сейчас биться? Думаю, все согласятся: не наше это дело. Не наш бой.

Ищейка покачал головой.

— Союзники будут считать нас толпой трусов.

— Да плевать, — откликнулся кто-то.

Красная Шапка приблизился к Логену и Ищейке.

— Слушай, вождь, мне насрать, что какой-то дурак, которого я даже не знаю, объявит меня трусом. Я слишком много крови пролил. Все мы пролили.

— Гм, — хмыкнул Логен. — То есть ты за то, чтобы ждать здесь?

Красная Шапка пожал плечами.

— Ну, думаю…

Он вскрикнул, когда кулак Логена врезался ему в лицо и размозжил нос, как орех — о наковальню. Обливаясь кровью, Красная Шапка тяжело упал на спину.

Логен обернулся к северянам, свесив голову набок, точно как Девять Смертей. Его лицо приняло холодное и мертвое выражение, такое знакомое и естественное, будто пара любимых сапог на ногах. Рука легла на эфес меча Делателя, и все попятились, забормотали и зашептались.

— Кто еще, суки, хочет высказаться?

Парень, что присел под деревом, выронил флягу и вскочил на ноги. Логен по очереди заглянул в глаза всем, кто выглядел суровей и круче других. Ни один не выдержал, все отвели взгляд — кто смотрел вниз, кто на деревья… куда угодно, только не на вождя. Все, кроме Трясучки. Этот патлатый ублюдок не отвел глаз. Логен прищурился.

— Может, ты?

Трясучка покачал головой, тряхнув сальными прядями.

— Ну нет. Не в этот раз.

— Скажешь, как будешь готов. Любой, как будет готов, пусть скажет. А пока у меня есть для вас работа. Оружие!

Все сразу же похватали секиры, копья, щиты. Люди засуетились, спеша занять место в строю. Красная Шапка встал, морщась и зажимая рукой расквашенный нос. Логен взглянул на него.

— Если считаешь, что это слишком, вспомни прежние времена. Ты бы сейчас потроха с земли собирал.

— Да, — буркнул Красная Шапка, утирая рот. — Ты прав.

Сплевывая кровь, он отправился к своим парням. Хочешь сказать про Логена Девятипалого — скажи, что у него талант обращать друзей во врагов.

— По-другому было никак? — спросил Ищейка.

Логен пожал плечами. Он не хотел бить Красную Шапку, однако теперь он предводитель. Доля несладкая, но ничего не попишешь: во время атаки вождь не должен терпеть сомнений других. Не должен, и все тут. Сначала сомнения, потом — нож в спину.

— Не видел другого выхода. Да вроде все на моем месте так поступали?

— Я думал, времена изменились.

— Ничто не меняется. Надо смотреть правде в глаза, Ищейка.

— Да, печально, что так.

Сожалений заслуживало многое, но Логен давно перестал пытаться хоть что-то исправить. Он достал меч Делателя и поднял его над головой.

— Вперед! Время доказать, что нам не насрать!

Он первым покинул рощу, остальные — за ним. Через открытое поле к стене Адуи. Утыканная круглыми башнями, она маячила впереди подобно серому горному склону. Тут и там среди сломанного и брошенного оружия валялись втоптанные копытами в землю трупы. Взглянешь на них, и боевой пыл остынет даже у бывалого карла. В основном, судя по цвету кожи, это были гурки.

— Держать строй! — крикнул Логен, обегая мертвые тела. — Строй держать!

Впереди он заметил барьер из заостренных кольев, на которых висел конский труп, а за кольями — людей. Лучников.

— Щиты вверх!

Засвистели стрелы. Одна попала в щит Трясучки, еще две вонзились в землю, чуть не ранив Логена в ноги. Рядом карл получил стрелу в грудь и упал.

Логен бежал вперед. Забор, покачиваясь, приближался. Приближался медленнее, чем ему хотелось бы. В прореху между двух кольев он заметил смуглого воина в сверкающем нагруднике и остроконечном шлеме с красным плюмажем. Размахивая саблей, тот что-то приказывал толпе других. Возможно, гуркхульский офицер. Хорошая цель для атаки. Ноги скользили на взрытой земле. Стрелы жужжали мимо — гурки даже не целились. Офицер выпучил глаза и, подняв саблю, неуклюже попятился.

Логен вильнул влево, и кривое гуркхульское лезвие вошло в землю. Он зарычал, раскрутил меч Делателя и ударил смуглого офицера по нагруднику, оставив глубокую вмятину в начищенной стали. Гурок согнулся пополам, не в силах вздохнуть, выронил саблю, и Логен добил его ударом по затылку. Офицер рухнул в грязь.

Он увидел других, но никто из них даже не шевельнулся. Больше всего эти оборванцы напоминали слабейших из трэлей, а не тех беспощадных выродков, которым так рвалась отомстить Ферро. Ощетинившись копьями, смуглые доходяги липли друг к дружке. Кто-то из них еще сжимал в руках лук с наложенной на тетиву стрелой. Если Логен бросится на них, то лучники скорее всего выстрелят… Логен успел в свое время словить парочку стрел. Больше ему не хотелось.

Он выпрямился во весь рост и зарычал. Как когда-то, когда несся вниз по склону холма, к Карлеону, когда у него были все десять пальцев, когда он на что-то надеялся. Он услышал, как рядом встал Ищейка и, подняв меч, тоже издал боевой клич. Трясучка остановился неподалеку и, колотя в щит секирой, взревел как бык. К ним присоединились остальные: Красная Шапка, Молчун и прочие…

Они выстроились в длинную цепочку, потрясая клинками и колотя оружием в щиты, визжали и вопили, словно демоны на пороге разверстых врат ада. Смуглые смотрели на них и тряслись, раззявив рты и округлив глаза. Логен подумал, что такого они прежде не видели.

Один гурок — скорее всего невольно — выронил копье. Может, у него сами собой разжались пальцы из-за крика и внешнего вида этих сумасшедших парней? Хотел он того или нет, однако вслед за ним побросали оружие остальные. Орать дальше смысла не было, и северяне смолкли. Две группы воинов уставились друг на друга через усеянную кольями и трупами полосу земли.

— Странно они сражаются, — пробормотал Трясучка.

Ищейка наклонился к Логену и тихо спросил:

— Что с ними делать-то?

— Не сторожить же.

— Угу, — сказал Молчун.

Логен пожевал губу и раскрутил над головой меч, судорожно пытаясь найти выход. И не нашел.

— Может, отпустить их?

Он мотнул головой в сторону севера и, когда гурки не шевельнулись, мотнул еще раз, указав для верности мечом направление. Гурки скукожились, забормотали что-то на своем языке. Стоило Логену поднять меч, как один из них хлопнулся в грязь.

— Да валите вон в ту сторону, — сказал Логен. — Мы вас не тронем. Валите… в ту… сторону!

Он еще раз ткнул мечом в направлении севера.

Наконец до одного из смуглых дошло. Он робко отделился от группы своих и пошел прочь, а осознав, что никто не станет его убивать, сорвался на бег. Вскоре и остальные последовали его примеру. Глядя им вслед, Ищейка пожал плечами.

— Что ж, удачи им.

— Да, — буркнул Логен. — Удачи. — И тихо-тихо, чтобы никто не слышал, пробормотал себе под нос: — Я все еще жив, все еще жив…

В зловонном мраке Глокта хромал по узкой дорожке не более полушага в ширину. От усилий он аж ворочал языком во рту; морщился от боли в ноге, что становилась все сильней и сильней; старался не дышать носом.

«Вернувшись из гуркхульского плена, я думал, что ниже не опущусь. То же я думал, когда меня отправили руководить самой вонючей и звеской тюрьмой в Инглии. Убив клерка на бойне, я думал, что достиг дна… Какая наивность!»

Глокта хромал точно посередине колонны, которую образовали шедшие гуськом наемники Коски. Их ругань и ворчание эхом отражались от сводов подземелья; на мокром камне, в свете покачивающихся фонарей, плясали тени. Тухлая черная вода стекала с потолка по замшелым стенам, пузырилась в заплесневелых бороздах и бурным потоком неслась по смердящему каналу сбоку. Позади Глокты шла Арди, под мышкой сжимая коробку с инструментами. Она уже давно перестала подбирать подол платья, края которого покрывали пятна черной жижи. Взглянув на Глокту сквозь липнущие к потному лицу пряди волос, она слабенько улыбнулась.

— Умеете вы найти место для свидания.

— А как же. Умение создать романтическую обстановку объясняет мою неизменную популярность у прекрасного пола. — Глокта поморщился от прострела боли. — Не говоря уже про немощность и неприглядный вид. И куда же мы теперь?

Длинноногий ковылял впереди колонны, связанный веревкой с одним из наемников.

— На север! Строго на север, с небольшими, может быть, отклонениями. Мы совсем рядом с Прямым проспектом.

— Хех.

«В каких-то десяти шагах над нами самые престижные места города. Сияющие дворцы и потоки дерьма, кто бы там что ни говорил, соседи довольно близкие. У всего прекрасного есть темная сторона, и кое-кто из нас живет во тьме, чтобы другие могли радоваться свету».

Он насмешливо фыркнул и тут же вскрикнул в ужасе, когда беспалой ногой он поскользнулся в луже слизи и завалился на стену, выронив трость. Арди успела подхватить его под локоть и помогла выпрямиться. Он зашипел, по-девчоночьи всхлипнув от боли.

— Сегодня явно не ваш день.

— Да, бывали деньки получше. — Он затылком уперся в стену, тогда как Арди наклонилась поднять его трость. — Меня предали сразу оба, — невольно пробормотал он. — Это больно. Даже для меня. Одного я ожидал. Один — еще куда ни шло, но оба… Почему?

— Может, все потому, что вы безжалостный, преисполненный горечи и жалости к себе злодей? — Под пристальным взглядом Глокты Арди пожала плечами. — Вы сами спросили.

И они пошли дальше сквозь тьму, наполненную тошнотворным смрадом.

— Это был риторический вопрос.

— Риторический? В канализации?

— Всем стоять! — Коска поднял руку, и колонна с ворчанием остановилась. Сверху просочился какой-то звук — вначале тихий и неразборчивый, он набирал силу, превращаясь в ритмичный топот множества ног. Казалось, он доносится отовсюду, что не давало сориентироваться. Коска приник к стене и глянул вверх; на лицо ему легли полосы света из решетки в мостовой; с длинного пера в его шляпе капала слизь. Послышались голоса, кантийская речь. Ухмыльнувшись, Коска ткнул большим пальцем вверх. — Наши старые приятели гурки. Вот сволочи, не сдаются.

— Они прошли быстро, — пропыхтел, задыхаясь, Глокта.

— На улицах города, мне кажется, боев больше нет. Защитников оттеснили к Агрионту или они сдались.

«Сдаться в плен к гуркам? — Глокта поморщился, вытянув ногу. — Изумительная мысль! Вряд ли кому она приходит в голову дважды».

— Значит, надо поторапливаться. Эй, брат Длинноногий, ведите нас дальше!

Навигатор захромал вперед.

— Недолго осталось! Я веду вас верным путем! Не подумайте, я не мог заплутать! Мои пути всегда правильные! Мы уже близко, недалеко ото рва. Если за стены можно попасть, я найду способ, положитесь на меня. Я проведу вас за стены…

— Закрой рот и иди вперед, — прорычал Глокта.

Один рабочий вытряхнул из бочки опилки, другой разровнял их граблями, и все было готово. Площадь Маршалов — от высоченных белых стен Палаты военной славы справа до позолоченных ворот Круга лордов слева — покрылась стружками. Как будто внезапно и только здесь выпал снег, засыпав гладкие плиты… а заодно черный камень и яркий металл.

— Хорошо, — кивнул Байяз, необычайно довольный. — Замечательно!

— Мы свободны, милорд? — спросил старший мастер из середины боязливо сжавшейся толпы рабочих.

— Если только не хотите задержаться и узреть падение несокрушимой Сотни Слов.

Мастер смущенно переглянулся с одним из своих.

— Не. Мы, пожалуй, того… этого…

Рабочие дружно подхватили бочки, попятились и торопливо скрылись между белых дворцовых зданий. Ферро и Байяз остались вдвоем посреди усыпанной стружкой площади.

Их двое да шкатулка Делателя с тем, что внутри.

— Итак, ловушка готова. Надо лишь подождать, пока явится дичь.

Байяз изобразил свою обычную хитрую улыбку, но этим не одурачил Ферро. Она видела, как маг сучит руками, как ходят у него на скулах желваки. Он не знал, сработает ли его план. Мудрый, хитрый, искусный в своем деле, он все же не был уверен. Он почти ничего не знал о том, что лежало внутри шкатулки, о том холодном тяжелом камне, до которого ей так не терпелось дотронуться. Единственный раз его применили на равнинах Старой империи. Там, где сейчас руины Аулкуса.

Ферро нахмурилась и слегка вытащила меч из ножен.

— Если они придут, тебя это не спасет.

— Лишних ножей не бывает, — огрызнулась она в ответ. — Откуда тебе знать, что они вообще пойдут этим путем?

— Что им остается? Едоки придут за мной, ибо я — их цель. — Байяз судорожно вздохнул и резко выдохнул. — И вот он я, здесь.

Жертвы

Ищейка протиснулся в городские ворота вместе с кучкой северян и толпой солдат Союза, после — стыдно сказать — боя снаружи. На стене, над сводчатым проходом еще оставались защитники, они кричали и радовались, будто гости на свадьбе. В конце тоннеля толстяк в кожаном фартуке хлопал по спине пробегавших мимо, не уставая благодарить их:

— Спасибо, друг! Спасибо тебе! — Улыбаясь, будто сумасшедший, он сунул Ищейке в руки… ковригу хлеба.

— Хлеб. — Ищейка принюхался. Коврига пахла как настоящий, всамделишний хлеб. — Что за черт? — Толстяк в фартуке приволок с собой целую телегу хлеба и раздавал его входящим в город. — Кто он вообще?

Молчун пожал плечами.

— Пекарь?

Думать времени не было. Их тесной толпой собирали на площади, где уже толкалось и ворчало множество людей; по краю стояли солдаты всех мастей, старики и женщины, уже уставшие радоваться и выкрикивать приветствия. Посреди этого безумия на перевернутую телегу взобрался пухлый офицер в черной форме и блеял, как потерявшийся козлик:

— Восьмой полк, к Четырем углам! Девятый, к Агрионту! Если вы из десятого, то, черт вас задери, ошиблись воротами!

— Я думал, нам в порт, майор!

— В порту подразделения Поулдера! За нами — северная часть города! Восьмой полк, в Четыре угла!

— Я из четвертого!

— Из четвертого? Где твоя лошадь?

— Погибла!

— А мы? — прокричал Логен. — Северяне?

Офицер выпучил на него глаза и всплеснул руками.

— Просто идите туда. Встретите гурков — убивайте! — Он ткнул себе за спину большим пальцем. — Девятый полк, к Агрионту!

Логен нахмурился.

— Тут нам делать нечего.

Он указал на башню, что высилась над зданиями за широкой, заполненной солдатами улицы. Огромное здание, должно быть, построенное на холме.

— Разделимся и встретимся там.

Он устремился вперед, за ним — Ищейка, Молчун и Трясучка со своими парнями; позади — Красная Шапка и его отряд. Вскоре народу стало совсем мало, и они уже топали по пустой улице. Только заливались радостной песней птицы, не печалясь о битве, что кипела в городе, и даже не думая о той, что грядет следом.

Не думал о ней и Ищейка, хоть и сжимал в руках лук. Он всматривался в окна домов по бокам от дороги. Домов, каких прежде не видывал. Построенных из красных квадратных камней и черного дерева, покрытого белой штукатуркой. И в каждом из них, таких крупных, со стеклянными окнами, не стыдно было бы поселиться вождю.

— Гребаные дворцы, да?

Логен фыркнул.

— Это ты еще Агрионта не видел. Как раз к нему мы и идем. Чего там понастроили… ты такое и не придумаешь. Карлеон по сравнению с ними — жалкий свинарник.

Ищейка всегда считал, что Карлеон застроен плотно, даже может чересчур. Это было глупо… Он чуть приотстал, увидел рядом Трясучку и, разломив ковригу хлеба, протянул ему половину.

— Спасибо. — Трясучка надкусил хлеб, потом еще раз. — Неплохо.

— Особенный вкус, да? Вкус свежеиспеченного хлеба. Это вкус… мира, что ли?

— Тебе виднее.

Какое-то время они молча ели хлеб. Наконец Ищейка взглянул на Трясучку и посоветовал:

— Оставь ты эту свою кровную вражду.

— Какую еще вражду?

— Сколько их у тебя на уме? Ту, что ты припас для нашего нового короля. Девятипалого.

— Думаешь, я не пытался? — Трясучка хмуро посмотрел Логену в спину. — Но как ни обернусь, она все еще со мной, не отпускает.

— Ты хороший человек, Трясучка. Ты мне нравишься. Всем нравишься. У тебя и мужество, и мозги, люди с радостью пойдут за тобой. Если не погибнешь, то высоко взлетишь. Если не погибнешь. Не хотелось бы видеть, как ты берешься за то, чему не будет конца.

— И не увидишь. Я любое дело, за какое возьмусь, завершаю.

Ищейка покачал головой.

— Нет-нет, я о другом. Может, ты своего добьешься, может, нет. Я не о победе. Кровь порождает кровь и больше ничего. Тебе еще не поздно остановиться, стать выше этого.

Хмуро взглянув на него, Трясучка отбросил недоеденную краюху и зашагал прочь. Ищейка тяжело вздохнул. Некоторые дела разговорами не уладишь. Некоторые не уладишь вообще.

Из лабиринта улочек вышли к реке, широкой, почти как Белая. Только каждый берег ее был сложен из камня, а над нею тянулся самый большой мост, какой Ищейка видел. По нему, между перилами из кованого железа, могли проехать две телеги в ряд. На дальнем берегу возвышалась еще стена, даже больше той, через которую они прошли в город. Разинув рот, Ищейка подошел ближе, оглядел сверкающие воды реки и увидел, что через нее переброшено множество других мостов разной величины, и все они тянулись от настоящего леса стен и башен, высоченных домов.

Остальные тоже дивились этакому чуду, словно ступили на луну. Даже Молчун и тот изобразил на лице удивление.

— Гребаные мертвые, — вымолвил Трясучка. — Вы когда-нибудь такое видели?

У Ищейки заболела шея, так долго он вертел головой по сторонам.

— Здесь столько всего всякого… На кой ляд им Инглия? Она же — просто дерьмовая дыра.

Логен пожал плечами.

— Кто знает? Некоторым всегда мало.

— Некоторым всегда мало, ведь так, брат Длинноногий? — Глокта укоризненно покачал головой. — Я сохранил вам вторую ногу, оставил жизнь. Теперь свободу подавай?

— Наставник, — раболепно произнес навигатор, — позвольте напомнить, что вы обещали освободить меня… Я свои обязательства выполнил. Эта дверь выводит на площадь недалеко от Допросного дома…

— Посмотрим.

Татуированный наемник последний раз ударил по двери топором, и та слетела с ржавых петель. В тесный подвал хлынул солнечный свет. Наемник отступил в сторону, пропуская Глокту наружу.

«Ах, свежий воздух. Дар, который все принимают как должное».

Короткая лесенка вела на мощеный двор, огороженный грязными спинами серых домов. Глокта моментально узнал это место.

«Прямо тут, за поворотом — Допросный дом, как и было обещано».

— Наставник? — робко напомнил о себе Длинноногий.

Глокта поджал губы.

«Кому от этого плохо? Шансов, что хоть кто-то из нас переживет этот день, считай, нет, а мертвые могут позволить себе щедрость. Только они и могут ее себе позволить».

— Что ж, ладно, отпустите его. — Одноглазый наемник длинным ножом перерезал путы на руках навигатора. — Будет разумно с вашей стороны больше не попадаться мне на глаза.

На губах Длинноногого мелькнула тень улыбки.

— Не беспокойтесь, наставник. Я как раз думал о том же. — Сказав это, он спустился назад, в вонючий мрак и исчез за углом.

— Скажи, что ты озаботился всем необходимым, — обратился Глокта к Коске.

— Наставник, я, может быть, и ненадежный человек, но свое дело знаю. — Коска сделал знак рукой головорезам. — Время, друзья мои. Сменим обличье.

Наемники дружно нацепили на лица черные маски, сбросили ветхие плащи и куртки. Под рваньем у них обнаружилась опрятная черная форма, оружие они спрятали, после чего толпа преступников превратилась в организованный отряд практиков инквизиции его величества.

«Не то чтобы первые сильно отличались от вторых».

Сам Коска снял куртку и вывернул ее наизнанку. Изнутри она была чернильно-черной.

— Очень полезно иметь выбор цвета, — пояснил стириец. — При необходимости можно просто поменять сторону.

«Отличное определение для перебежчика».

Сняв шляпу, Коска щелкнул пальцем по перу.

— Можно мне ее оставить?

— Нет.

— Злой вы, наставник. — Коска ухмыльнулся и швырнул шляпу в темноту. — За это я вас и люблю. — Надев маску, он с сомнением глянул на Арди. Сбитая с толку и усталая, та притаилась в темном углу. — А с ней как быть?

— С ней? Она пленник, практик Коска! Гуркхульская шпионка. Его преосвященство выразил желание допросить ее лично. — Арди недоуменно захлопала ресницами. — Все просто — выглядите испуганной.

Арди сглотнула.

— Ну, с этим-то проблем не будет.

«Войти в Допросный дом, найти и арестовать архилектора? Что-то я не уверен».

— Выдвигаемся, — щелкнул пальцами Глокта.

— Выдвигаемся, — сказал Вест. — Порт зачищен? Где носит этого Поулдера?

— Никто не знает, сэр. — Бринт попытался проехать дальше, но дорогу перегородила толпа, размахивающая копьями в опасной близости. Солдаты матерились, сержанты орали, офицеры кудахтали, словно старые курицы. Узкие улочки за портом стали кошмаром для армии, вдобавок навстречу ей устремился поток раненых.

— Дорогу лорду-маршалу! — прокричал Пайк. — Лорд-маршал едет!

Он поднял меч с таким видом, будто изготовился раздавать удары плашмя направо и налево. Копейщики мигом расступились, образуя аллею из поднятых копий. Из самой гущи солдат выехал всадник. Челенгорм, с порезом на лбу.

— Ты ранен?

Здоровяк только усмехнулся.

— Пустяки, сэр. Ударился головой о проклятую балку.

— Успехи?

— Мы вытесняем их к западной части города. Кавалерия Кроя, насколько мне известно, пробилась в Четыре угла, но Агрионт по-прежнему в плотном кольце гурков. Они перегруппировались и теперь контратакуют с запада. Бо́льшая часть пехоты Кроя застряла на улицах по ту сторону реки. Если срочно не перебросить туда подкрепление…

— Нужно переговорить с генералом Поулдером, — резко произнес Вест. — Где он, проклятье! Где?! Бринт!

— Сэр?

— Возьми пару человек и найди Поулдера, быстро! — Он пронзил пальцем воздух. — Приведи его сюда, одного, лично!

— Да, сэр! — Бринт кое-как развернул лошадь.

— Что в море? Ройтцер здесь?

— Насколько я знаю, он вступил бой с гуркхульским флотом, но… — Запах соли и горелого дерева постепенно усиливался, и они наконец выехали в порт. — Проклятье.

Вест не мог не согласиться.

Изящная дуга набережной превратилась в окровавленный и почерневший серп. Тут и там валялось сломанное и брошенное оружие, лежали мертвые тела. Чуть дальше дрались разрозненные группы людей, что щетинились кольями, будто ежи, и воздух полнился их криками. На ветру, словно пугала на шестах, реяли флаги Союза и Гуркхула. Грандиозная битва заняла практически весь берег. Воздух над пылающими складами дрожал, и крики людей, что бились позади них, звучали подобно голосам призраков. В сторону бухты тянулись длинные полосы удушливого черного, серого и белого дыма. В самой же переполненной гавани сошлись в битве корабли.

Суда лавировали и маневрировали на полных парусах, поднимая сверкающие фонтаны водяных брызг. Катапульты швыряли горящие снаряды, лучники посылали во врага пылающие стрелы, матросы ползали по снастям. Где-то корабли, подобно бойцовым псам, сцепились крючьями и тросами, команды яростно шли на абордаж; мелькала и блестела на солнце сталь. Кренились набок побежденные суда; их порванные паруса и оснастка колыхались на ветру. От подожженных палуб и мачт в небо тянулись клубы бурого дыма, превращая низкое солнце в размытое пятно.

На волнах среди пенных гребней покачивались обломки, бочки, ящики и мертвые тела.

Вест узнал корабли Союза по форме и золотым солнцам на парусах, но кроме них и гуркских судов, в гавани он заметил и другие: длинные, узкие, черные, хищные с виду, на белых парусах они несли черный крест. Впрочем, один из них, самый большой, намного превосходящий любое судно в гавани, стоял у едва ли не единственного уцелевшего причала.

— От талинов добра не жди, — пробормотал Пайк.

— Какого черта здесь делают стирийские корабли?

Бывший каторжник указал, как в этот самый момент один из них протаранил гуркхульский корабль.

— Похоже, бьются с гурками.

— Сэр, — спросил кто-то. — Что нам делать?

Извечный вопрос. Вест открыл было рот, собираясь ответить, и тут же закрыл его. Может ли один человек разобраться в творящемся хаосе и совладать с ним? Он вспомнил, как в пустыне Варуз расхаживал кругами, а за ним по пятам таскался весь его штаб. Вспомнил, как Берр молотил кулаком по столу с картами и грозил невидимому противнику пальцем. Самая большая ответственность командующего — не командовать, а делать вид, будто знаешь, как быть. Он спешился, сойдя на скользкую мостовую.

— Организуем здесь временный штаб. Майор Челенгорм!

— Сэр?

— Найдите генерала Кроя и скажите: пусть наступает в сторону Агрионта — на север и на запад.

— Да, сэр.

— Пусть кто-нибудь организует людей. Расчистите завалы. Нужно, чтобы наши люди могли быстрее проходить через порт.

— Да, сэр.

— И найдите уже мне генерала Поулдера, черт подери! Каждый должен исполнить свой долг!

— А это еще что?.. — пробормотал Пайк.

По разрушенной набережной к ним направлялась необычайная процессия, настолько неуместная, что на фоне разрухи она казалась миражом. В сопровождении дюжины бдительных стражей в черных доспехах по берегу шел человек: черные волосы с проседью, остренькая, безупречно ухоженная бородка; черные сапоги, черный нагрудник с желобками; с одного плеча изящно свисал плащ черного бархата. Нарядом он напоминал богатейшего в мире купца, а вот гордой осанкой и каменным, надменным выражением лица — истинного аристократа. Он шел прямо к Весту, не глядя ни влево, ни вправо. Его величественная аура была такова, что обескураженные стражи и свита Веста расступались перед ним, как железные опилки отодвигаются в сторону под воздействием магнита.

Он остановился и протянул Весту руку в черной латной перчатке.

— Я великий герцог Орсо Талинский.

Похоже, от Веста требовалось припасть на колено и поцеловать перчатку герцога. Вместо этого лорд-маршал просто пожал ему руку.

— Это честь для меня, ваше превосходительство. — Он даже не знал, верную ли форму обращения выбрал, но так ведь он и не думал увидеть одного из самых влиятельных людей посреди кровавой битвы за порт Адуи. — Я лорд-маршал Вест, командующий армией его величества. Не хочу показаться неблагодарным, но вы далеко от дома…

— Моя дочь — ваша королева, народ Талина готов ради нее на любые жертвы. Как только я узнал о… — выгнув смоляную бровь, он глянул на полыхающую бухту, — ваших неприятностях, сразу велел собираться в поход. Мой флот, так же как и десять тысяч лучших солдат, в вашем распоряжении.

Вест не знал, что и сказать.

— Правда?

— Я взял на себя смелость дать приказ о высадке. Мои войска зачищают от гурков юго-западный район города. Три Фермы, так он называется?

— Э-э… да.

Герцог Орсо позволил себе легчайшую из улыбок.

— Довольно живописное название для городского района. Можете больше не волноваться насчет западного фланга. Желаю вам удачи, лорд-маршал. Если судьба улыбнется нам, то мы еще встретимся. Триумфаторами.

Не теряя величественного вида, он слегка поклонился и ушел прочь.

Вест тупо смотрел ему вслед. Да, стоило быть благодарным судьбе за внезапное прибытие и помощь десяти тысяч стирийских воинов, однако его не отпускало гаденькое ощущение, что ему было бы лучше, если бы великий герцог Орсо вообще не появлялся. Впрочем, сейчас следовало думать о другом.

— Лорд-маршал!

Бринт спешил к Весту во главе группы офицеров. Половина его лица почернела от сажи.

— Лорд-маршал, генерал Поулдер…

— Наконец-то! — рявкнул Вест. — Возможно, теперь мы получим ответы. Где этот ублюдок?

Протиснувшись мимо Бринта, Вест замер. Поулдер лежал на носилках, которые держали четверо офицеров жалкого вида. Генерал как будто безмятежно уснул. Впечатление портила большая рваная рана в груди.

— Генерал Поулдер возглавлял атаку, — сказал один из офицеров, глотая слезы. — Благородная жертва…

Вест только и мог, что смотреть на труп. Сколько раз он желал Поулдеру сдохнуть… Его вдруг замутило, и он прикрыл рот ладонью.

— Проклятье, — прошептал Вест.

— Проклятье! — прошипел Глокта, подвернув на последней ступеньке лодыжку и чуть не упав. Костлявый инквизитор, что спускался навстречу, пристально взглянул на него. Глокта зарычал в ответ.

— Проблемы?

Человек потупил взор и поспешил прочь.

«Щелк, клац, боль».

Стены полутемного коридора ползли мимо до невозможности медленно. Каждый шаг становился пыткой: ноги горели, стопа пульсировала, шея болела, пот стекал по кривой спине, но Глокта шел, широко и беззаботно раскрыв беззубый рот. С каждым вздохом, с каждым всхрипом он ожидал нападения. Вот-вот его скрутит очередной спазм, или в спине прострелит боль, и из всех дверей выбегут практики, накинутся на него, на паршиво замаскированных наемников и забьют всех, будто свиней…

Однако по пути им встретились всего лишь несколько встревоженных инквизиторов, да и те едва ли обратили внимание на Глокту и его спутников.

«Страх ослабил их бдительность. Мир балансирует на краю пропасти. Все боятся сделать шаг, думают, что под ногой окажется пустота. Инстинкт самосохранения. Как эффективно он убивает».

Глокта шагнул в приемную при кабинете Сульта. Секретарь резко и злобно посмотрел на вошедшего.

— Наставник Глокта! Нельзя так просто… — Он запнулся, стоило наемникам набиться в тесное помещение. — В смысле… нельзя же…

— Молчать! Я действую по срочному поручению самого короля!

«Все врут. Разница между героем и злодеем лишь в том, кому верят».

— Прочь с дороги! — зашипел он на двух практиков, что стояли по бокам от двери в кабинет архилектора. — Или ответите за непослушание.

Люди Коски заполнили приемную. Практики, переглянувшись, подняли руки и позволили себя разоружить.

«Инстинкт самосохранения. Бесспорный недостаток».

Перед дверью в кабинет Глокта замер.

«Сколько раз за этим порогом я подобострастно сгибался, лишь бы ублажить его преосвященство».

Он коснулся деревянной панели, ощущая, как покалывает в кончиках пальцев.

«Вот так просто? Средь бела дня войти в кабинет одного из самых могущественных людей Союза и арестовать его?»

Глокта подавил усмешку.

«Как я раньше до этого не додумался?»

Повернув ручку, он открыл дверь и перешагнул порог.

Кабинет Сульта ни капли не изменился: большие окна с видом на Университет, огромный круглый стол с картой Союза, украшенной самоцветами, резные кресла и картины на стенах — все было на месте, никуда не делось. Однако в высоком кресле восседал вовсе не Сульт, а не кто иной, как его любимая шавка, наставник Гойл.

«Примеряемся к большому креслу? А жопка-то не маловата?»

Поначалу Гойла обуял гнев.

«Кто смеет врываться сюда?!»

Затем смущение.

«Кто-то смеет врываться сюда!»

Затем потрясение.

«Калека? Но как?..»

При виде Коски и четырех его парней, что вошли следом за Глоктой, он пришел в ужас.

«Тесновато становится».

— Ты! — зашипел Гойл. — Тебя же…

— Прикончили? Боюсь, планы поменялись. Где Сульт?

Гойл взглядом пробежался по спутникам Глокты: по наемнику-карлику, по наемнику с крюком вместо руки, по бандиту с ужасными чирьями и, наконец, по Коске, что с важным видом, положив руку на эфес шпаги, прохаживался вдоль стен кабинета.

— Я заплачу́! Вдвое больше, чем он!

Коска упредительно поднял руку.

— Принимаю только наличные. Расчет на месте.

— У меня нет… с собой нет!

— Жаль, но мои принципы похожи на те, что у шлюх. За обещания радости не купишь.

— Стойте!

Гойл неуклюже поднялся с кресла и, выставив перед собой трясущиеся руки, попятился.

«А бежать-то и некуда, разве что в окно. Сплошные беды от этих амбиций: поднимаясь, смотришь вверх и забываешь, что с большой высоты и падать больно».

— Сядь, Гойл, — рыкнул Глокта.

Коска заломил Гойлу правую руку, отчего наставник взвизгнул. Его силой усадили за стол и лицом впечатали в прекрасную карту Союза. Резко хрустнуло, кровь из разбитого носа залила запад Срединных земель.

«Да, время для эстетства прошло. Признание архилектора или кого-то приближенного к нему… Сульт был бы лучше, но за неимением мозга придется поработать с жопой».

— Где девушка с моими инструментами?

Арди осторожно вошла в кабинет, медленно приблизилась и поставила на стол ларец.

Щелкнув пальцами, Глокта указал на Гойла. Жирный наемник схватил пленного наставника за свободную руку и резко вытянул ее на столе.

— Ты наверняка воображаешь себя знатоком пыток, Гойл. Уж поверь, по-настоящему это дело можно познать, лишь побывав по обе стороны стола.

— Ты свихнулся! — Наставник извивался, размазывая кровь по карте. — Перешел все границы!

— Границы? — Глокта прыснул от смеха. — Не далее как этой ночью я одному другу отрубил пальцы, а другого заколол насмерть, так что не говори мне о границах. — Он откинул крышку ларца, и лотки с инструментами поднялись ему навстречу. — Значение имеет лишь одна граница — между слабым и сильным. Между задающим вопросы и отвечающим. Больше границ нет.

Глокта наклонился и ткнул пальцем Гойлу в висок.

— Они все вот тут, у тебя в голове! Кандалы, будьте добры.

— А? — Коска взглянул на жирного наемника, и тот пожал плечами, отчего татуировки у него на шее пошли волнами.

— Пффт, — фыркнул карлик. Прыщавый молчал. Однорукий занимался тем, что, стянув маску, увлеченно ковырял в носу крюком.

Выгнув спину, Глокта удрученно вздохнул.

«Опытного ассистента никто не заменит».

— Ладно, будем импровизировать. — Достав из ларца пригоршню гвоздей, Глокта высыпал их на стол. Потом вынул молоток с блестящей головкой. — Полагаю, ты догадался, для чего мне все это?

— Нет. Нет! Можно что-то придумать, можно… — Глокта приставил гвоздь острием к запястью Гойла. — Ай! Подожди! Подожди…

— Будь так добр, подержи. У меня лишь одна свободная рука.

Коска зажал гвоздь двумя пальцами, указательным и большим.

— Только поаккуратней, цельтесь точнее.

— Не волнуйся, я сама точность.

«Опыта мне не занимать».

— Подожди! — визжал Гойл.

Молот трижды — до обидного тихо — ударил по шляпке гвоздя, вгоняя его меж двух костей Гойлова предплечья в столешницу. Тот рычал от боли, брызжа слюной вперемешку с кровью.

— Ах бросьте, наставник. По сравнению с тем, что вы делали с пленниками в Инглии, это просто детский лепет. Берегите силы. Будете так орать сейчас, на потом ничего не останется.

Жирный схватил коротенькими пальцами Гойла за другую руку и тоже вытянул ее на карте Союза.

— Гвоздь? — выгнул бровь Коска.

— Быстро учишься.

— Стойте! А-а-а, стойте!

— С чего бы? Впервые за шесть лет я начинаю получать удовольствие от работы. Не артачься и не порть чудесный момент, у меня их и так чересчур мало.

Глокта занес молоток.

— Стой!

Удар. Гойл зарычал от боли. Удар. Опять зарычал. Удар. Гвоздь вошел в дерево, и бич инглийских исправительных колоний оказался прибит к столу.

«Вот куда бесталанных заводят амбиции. Смирению научить куда проще, чем можно подумать. Хватит молотка и пары гвоздей, чтобы вернуть выскочку на место».

Впиваясь ногтями в столешницу, Гойл шипел сквозь окровавленные стиснутые зубы. Глокта укоризненно покачал головой.

— На твоем месте я бы оставил борьбу. Еще больше изуродуешь себе руки.

— Ты заплатишь за это, кривой ублюдок! Не отвертишься!

— О, я уже заплатил. — Глокта медленно повращал головой из стороны в сторону, пытаясь хоть немного расслабить недовольные мускулы плеч. — Я долго, точно не скажу сколько — примерно, несколько месяцев, — провел в клетке размером с комод. Ни встать, ни сесть, не повернуться. Сотни часов, задыхаясь в кромешной тьме, коленями в собственных экскрементах, извиваясь и корчась, хватая ртом воздух. Умолял дать попить, а тюремщики лили на меня воду сквозь прутья решетки. Порой они мочились на меня сверху, но я и за это был благодарен. С тех пор я ни разу не стоял прямо. Сам себе удивляюсь, как сохранил рассудок. — Подумав немного, Глокта пожал плечами. — Или не сохранил… Как бы там ни было, свою жертву я принес. А на какие жертвы пойдешь ты, чтобы не раскрыть секреты Сульта?

Гойл не ответил. Из ран у него на руках сочилась кровь, собираясь карминовой лужицей вокруг сверкающего камня, что обозначал Допросный дом в Колоне.

— Уф. — Сжав посильнее рукоять трости, Глокта наклонился и прошептал в самое ухо Гойлу: — Между яйцами и анусом есть небольшой участок плоти. Видят его только акробаты и помешанные на зеркалах, но ты понимаешь, о чем я. Мужчины часами думают, что перед ним и за ним, но вот об этом коротеньком отрезке… несправедливо забывают. — Он набрал пригоршню гвоздей и позвенел ею перед носом у Гойла. — Сегодня я намерен это исправить. Начну с упомянутого мною места и захвачу прилегающие к нему области, а когда закончу — уж поверь, — ты весь остаток жизни только и будешь думать, что об этом небольшом участке плоти. По крайней мере о том, что от него останется. Практик Коска, не поможешь наставнику освободиться от штанов?

— Университет! — взвыл Гойл. Его плешь блестела от пота. — Сульт! Он в Университете!

«Так быстро? Я почти разочарован. Хотя редко кто из задир умеет держать удар».

— Что он там делает? В такое-то время?

— Я… я не…

— Это уже плохо. Штаны, пожалуйста.

— Зильбер! Они там с Зильбером!

Глокта нахмурился.

— С распорядителем Университета?

Взгляд Гойла метался между Глоктой и Коской.

— Адепт-демонолог! — зажмурившись, произнес он.

Повисла длинная пауза.

— Кто-кто?

— Зильбер… он не просто распорядитель Университета! Он проводит… эксперименты.

— Какого рода эксперименты? — Глокта ткнул молотком Гойлу в нос. — Говори, пока не прибил язык к столу.

— Оккультные эксперименты! Сульт уже давно дает ему деньги! С тех пор, как объявился первый из магов! Если не дольше!

«Оккультные эксперименты? На деньги архилектора? Это совсем не в духе Сульта, зато теперь ясно, почему эти чертовы адепты ждали от меня денег, когда я первый раз к ним наведался. И почему Витари со своим балаганом обосновала лавочку в Университете».

— Что за эксперименты?

— Зильбер… он может установить связь… с Другой стороной!

— Что-о?

— Правда! Я сам видел! Он добывает сведения, узнает такие секреты, которые нельзя раскрыть другим способом, и теперь…

— Да?

— Он говорит, что нашел способ, как привести их сюда!

— Их?

— Рассказчиков Тайн, так он их называет!

Глокта облизнул пересохшие губы.

— Демонов?

«Мне казалось, его преосвященство нетерпим к суевериям, а на деле… Ну и выдержка у него!»

— Он говорит, что сумеет наслать их на врагов. На врагов архилектора! Все уже готово!

Глокта прижал тыльной стороной ладони подергивающийся левый глаз.

«Год назад я бы животик надорвал со смеху и пригвоздил Гойла к потолку, но сегодня все иначе. Мы входили в Дом Делателя. Видели, как улыбалась во время пыток Шикель. Раз существуют едоки и маги, то почему бы не существовать демонам? Куда ж без них?»

— Кто эти враги?

— Верховный судья! Первый из магов! — Гойл снова зажмурился. — Король, — прохныкал он.

«Оооо… Король. Это слово станет моим волшебством».

Обернувшись к Арди, Глокта беззубо ощерился.

— Будьте столь любезны, приготовьте чистый лист бумаги — записать признание.

— Лист бумаги?.. — Некоторое время побледневшая Арди тупо смотрела на Глокту большими глазами, потом бросилась к столу архилектора, схватила лист бумаги и трясущейся рукой обмакнула перо в чернильницу. Замерев, она спросила: — Что писать?

— О, что-нибудь вроде: «Я, наставник Гойл, сознаюсь, что стал соучастником в заговоре архилектора Сульта с целью…»

«Как бы это сказать?»

Глокта выгнул брови.

«Как-нибудь иносказательно, не прямо».

— «…С целью использовать демоническое искусство против его величества короля и членов его закрытого совета».

Перо заскребло по бумаге, разбрызгивая капли чернил. Закончив писать, Арди вручила Глокте хрустящий лист пергамента.

— Так сойдет?

Глядя на мазню в брызгах чернил, Глокта с тоской вспомнил, как замечательно готовил документы практик Иней: красивый, изящный почерк, точные фразы.

«Произведения искусства, а не признания».

— Как курица лапой писала, но прочесть можно. — Он положил бумагу под руку Гойлу и сунул ему в пальцы перо. — Подписывай.

Всхлипнув и шмыгнув, Гойл кое-как накарябал свою подпись внизу документа.

«Я победил, и первый раз победа почти что сладка».

— Отлично, — сказал Глокта. — Выдерните гвозди и перевяжите ему раны. Печально, если он истечет кровью прежде, чем дать показания. Да, и кляп ему в рот вставить не забудьте. Я сыт по горло его хныканьем. Отведем наставника к верховному судье.

— Стойте! Стойте! Стомгмфф!..

Речь Гойла резко оборвалась, когда наемник с чирьями сунул ему в рот грязную тряпку. Карлик достал из ларца клещи.

«Мы до сих пор живы. Надолго ли?»

Отойдя к окну, Глокта размял болящие ноги. Раздался сдавленный, приглушенный крик — вырвали первый гвоздь. Впрочем, мыслями Глокта был далеко отсюда. Он смотрел на Университет, на шпили, что подобно когтям пронзали дымный сумрак.

«Оккультные эксперименты? Призыв и подчинение демонов».

Он кисло облизнул пустые десны.

«Что там вообще происходит?»

— Что там вообще происходит? — Джезаль расхаживал взад-вперед по обзорной площадке Цепной башни, словно тигр в клетке — так он по крайней мере надеялся, хотя больше походил на смертника в ночь перед утром казни.

Дым висел над городом плотной пеленой сажи и не позволял видеть далее, чем на полмили. Члены штаба Варуза рассредоточились вдоль парапета и время от времени громко сообщали бесполезные и противоречивые новости: бои шли в Четырех углах, на Прямом проспекте, по всему центру города; бои шли на море и на суше. Надежда то полностью исчезала, то возрождалась с новой силой. Несомненным оставалось одно: внизу, у рва гурки с прежним устрашающим напором продолжали штурм Агрионта.

Арбалетчики поливали площадь дождем стрел, но на каждого убитого гурка, на каждого раненого, которого оттаскивали прочь, из горящих зданий, будто пчелы из разоренного улья, выбегали пятеро новых. Сотни и сотни гурков сжимали кольцо из плоти и стали вокруг стен Агрионта. Укрываясь за деревянными щитами, они отстреливались из луков и били в барабаны, мерный ритм которых приближался, эхом разносясь по всему городу. Глядя вниз в подзорную трубу, Джезаль изо всех сил сдерживал дрожь в руках. Постепенно он стал замечать в толпе захватчиков странные фигуры.

Высокие и стройные, изящные, они сразу бросались в глаза в белоснежной броне с золотой чеканкой. Они ходили среди простых гурков, раздавая им указания, тыча пальцами в сторону моста, ведущего к западным вратам Агрионта. В голове у Джезаля закопошились мрачные мысли. Сотня Слов Кхалюля? Взращенная на знаниях из темных закоулков истории, дабы привести первого из магов к суду?

— Если бы я не знал, что это невозможно, то сказал бы, что они готовятся штурмом взять Агрионт.

— Бояться нечего, — прокаркал Варуз. — Крепость неприступна.

На последнем слове его слабый голос надломился, заставляя всех еще больше усомниться в собственной безопасности. Еще каких-то несколько недель назад никто и мысли бы не допустил, что Агрионт может пасть. С другой стороны, никто не думал, что он окажется в осаде гуркхульских легионов.

Внезапно низко затрубили рога.

— Вон там, — пробормотал кто-то из штаба.

Джезаль поднес к глазу позаимствованную подзорную трубу. Гурки катили через площадь большую телегу вроде избы на колесах, обитой листами мятого металла. На ходу, под руководством людей в белом, они набивали эту колымагу бочками.

— Взрывчатый порошок, — упавшим голосом произнес кто-то.

— Ваше величество, — Маровия взял Джезаля за руку. — вам лучше уйти отсюда.

— Если мне здесь грозит опасность, то где она мне не грозит?!

— Уверен, до победы маршала Веста осталось недолго. Однако сейчас вам безопаснее всего быть во дворце. Я провожу вас. — Маровия виновато улыбнулся. — От человека моего возраста на стене проку мало.

Горст указал путь к лестнице закованной в перчатку рукой.

— Сюда.

— Сюда, — прорычал Глокта, быстро — насколько позволяла нога — хромая по коридору. Коска семенил следом.

«Щелк, клац, боль».

Единственный секретарь в приемной верховного судьи укоризненно взглянул на вошедших поверх мерцающих стекол очков.

«Его коллеги, определенно, похватали разномастную броню и защищают стены. Или — что куда вероятнее — заперлись в подвалах. Вот бы и мне к ним».

— Боюсь, его милость сейчас занят.

— О, меня-то он примет, не беспокойтесь.

Глокта подошел к двери и, схватившись за медную ручку, тут же отдернул руку. Металл был ледяным.

«Адски ледяным».

Глокта повернул ее кончиками пальцев и открыл дверь. В приемную вырвалось белое облако пара, будто морозная дымка, что средь зимы окутывает заснеженные долины Инглии.

В кабинете царил жуткий мороз. Тяжелая деревянная мебель, старые дубовые панели на стенах, грязные оконные рамы — все это поблескивало под слоем инея. Изморозь, словно мехом, укутала стопки документов. На столике у двери среди стеклянных осколков стояла розовая ледяная фигурка в форме бутылки — все, что осталось от сосуда с вином.

— Какого черта… — Дыхание вырвалось изо рта клубом пара. По всей комнате были разбросаны загадочные предметы. К стене, словно связка сосисок, примерзла длинная извилистая трубка черного цвета. На книгах и на хрустящем под ногами ковре поблескивали лужицы черного льда. К потолку лепились клочки чего-то розового, а в полу застряли белые щепки…

«Человеческие останки?»

На середине стола, чуть покрытый изморозью, лежал кусок обледенелой плоти. Глокта огляделся повнимательнее и заметил оторванную челюсть с немногими зубами, ухо, глаз, пряди из длинной бороды. Достаточно, чтобы догадаться, кому принадлежали разбросанные по замерзшему кабинету останки.

«Кому, как не моей последней надежде, третьему жениху, верховному судье Маровии?»

Коска откашлялся.

— Сдается мне, ваш приятель Зильбер не такой уж пустозвон.

«Демоническое преуменьшение».

Быстро и болезненно задергался левый глаз. Секретарь Маровии заглянул в кабинет, ахнул и попятился. Глокта услышал, как его смачно вырвало.

— Вряд ли верховный судья сможет уделить нам хоть немного внимания.

— И правда. Но все равно, не поздновато ли возиться с бумажками? — Коска указал на забрызганное замерзшей кровью окно. — Не забыли, гурки наступают? Если у вас к кому есть счет, закройте его скорее, не то наши кантийские друзья обесценят чеки. Когда планы рушатся, нужно торопиться, наставник. — Он расстегнул ремешки маски и бросил ее на пол. — Время рассмеяться в лицо врагам! Рискнуть, поставить на карту все, один, последний рывок! Кусочки соберете позже, и не беда, если они не сойдутся. Завтра мы будем жить в другом мире.

«Или помрем в этом. Все вышло не так, как хотелось бы, но он прав. Пожалуй, стоит последний раз обратиться к тому, что еще осталось во мне от полковника Глокты».

— Я по-прежнему могу рассчитывать на твою помощь?

Коска хлопнул его по плечу, чем вызвал прострел боли в спине.

— В благородном последнем рывке? Конечно! Только хочу предупредить: если в деле замешаны демонические искусства, то я беру вдвое больше.

— Как тебе тройная цена?

«В конце концов карманы у Валинта и Балка бездонные».

Коска заулыбался еще шире.

— По мне, так предложение отличное.

— А твои люди? Им доверять можно?

— Они все еще рассчитывают на четыре пятых платы. И пока они не получили денег, я бы смело доверил им свою жизнь.

— Славно. Тогда мы готовы. — Глокта пошевелил изуродованной ногой.

«Еще чуть-чуть, красавица ты моя беспалая. Еще немного ходьбы и боли, и мы — так или иначе — сможем отдохнуть».

Он разжал пальцы, позволив признанию Гойла упасть на замерзший пол.

— Вперед, в Университет! Его преосвященство не любит, когда его заставляют ждать.

Открыть ларец

Логен оглядел своих спутников, заметил неуверенность, с которой они сжимали оружие, тревогу и сомнение на лицах. Винить их было не за что: одно дело, бесстрашно сражаться на родине, воевать с привычными и понятными врагами… а на дальнем берегу соленого моря, в неведомом краю, опасность скрывалась за любой дверью. И дверей здесь было много. Слишком много.

Город белых башен, куда Логен отправился вслед за первым из магов, некогда поражал множеством огромных зданий и толпами странных жителей. Теперь от былого величия остались опаленные руины. Отряд пробирался лабиринтами пустынных улиц, вдоль которых высились остовы сожженных домов; обугленные стропила подпирали небосвод. На безлюдных площадях громоздились груды обломков, запорошенные слоем пепла. Вокруг — то вблизи, то где-то вдали — витали призрачные звуки битвы.

Казалось, отряд шел через ад.

— Как здесь сражаться? — прошептал Ищейка.

Логен хотел бы знать ответ. Битвы в лесах, горах и долинах велись по привычным и знакомым правилам, но здесь — он подозрительно косился на проемы разбитых окон, вышибленных дверей и горы щебня — враг мог укрыться за каждым углом.

Как бы то ни было, надо идти к Дому Делателя и надеяться на лучшее. Что их там ожидало — неясно, однако без крови не обойдется. Похоже, что ничего хорошего не выйдет, но они уже идут туда по его слову. Единственное, что не может предводитель, так это менять свои решения.

Звуки боя становились все громче и громче. Запах дыма и ярости щекотал ноздри, царапал горло. Шершавая рукоять меча Делателя скользила в потной руке. Логен припал к земле, прополз через груду щебня и замер у полуразрушенной стены, предостерегающе покачав ладонью, — осторожнее, мол. Он медленно пододвинулся к краю и выглянул за стену.

Вдали вздымался Агрионт, стены и башни грозно чернели на фоне белесого неба, отражаясь в водах крепостного рва. Берег, вымощенный брусчаткой, насколько его видел Логен, заполонили солдаты. Без сомнений, гурки. К зубчатым парапетам летели тучи стрел.

Шагах в тридцати от стены, лицом к городу, щетинилась копьями стройная шеренга гурков. В обоих концах шеренги высились штандарты, покрытые золотыми письменами. Опытные воины, закаленные в битвах и хорошо вооруженные, не то что сброд, с которыми пришлось столкнуться под стенами города. Похоже, криком этих бойцов не запугаешь. Разве что побежать прямо на них.

— Ничего себе, — выдохнул Ищейка, подползая к стене.

Северяне подобрались следом, заняли позицию в конце улицы, недоуменно огляделись.

Логен замахал им — прячьтесь.

— Лучше не попадаться на глаза…

Командир гурков ткнул изогнутой саблей в их сторону, отрывисто отдал какой-то приказ шеренге солдат. Солдаты дружно взяли наперевес острые копья.

— Дерьмо! — прошипел Логен.

Гурки быстро и слаженно двинулась к указанной цели. Множество воинов, с поблескивающим ярким, острым, несущим смерть оружием.

Если на тебя напали, есть три выхода: отступить, принять бой или самим пойти в атаку. Отступление — неплохой способ выжить, но, судя по настроению спутников Логена, бежать они будут до самого моря. Ошеломленно стоять на месте после марша через город тоже не стоило: удержать позицию вряд ли удастся, да и мало кто уцелеет. Оставалось одно — наступать, хотя выбором это не назовешь.

Две атаки в один день. Проклятое невезение! Впрочем, сокрушаться бесполезно, надо смотреть правде в глаза.

Логен бросился бежать — не в ту сторону, куда хотелось, а вперед, из-под прикрытия разрушенных зданий, по булыжной мостовой к крепостному рву, не задумываясь, бегут ли его спутники следом. Он был слишком занят тем, что истошно вопил и размахивал мечом. Как всегда, он шел в атаку первым. Вот она, славная гибель для Девяти Смертей. Может, кто-нибудь об этом песню сложит, если, конечно, мотивчик правильный подобрать. Логен, сжав зубы, приготовился встретить смертоносный удар.

Неожиданно откуда-то из-за развалин слева с безумным криком выскочили солдаты армии Союза. Строй гурков замер, солдаты заметались, размахивая копьями, развернулись навстречу неожиданной угрозе. Неожиданная подмога, то, что нужно.

Отряд союзников врезался в конец шеренги. Воины неслись с визгом и воплями, металл со скрежетом ударял о металл, сверкали клинки, падали наземь тела… Логен ворвался в самую середину битвы и, скользнув под дрогнувшим наконечником копья, рубанул мечом гурка. Промахнулся, ударил другого. Тот взвыл, по кольчуге заструилась кровь. Плечом он врезался в третьего солдата, отбросил его навзничь, в прыжке наступил поверженному бойцу на челюсть и почувствовал, как хрустнула кость под тяжелым сапогом.

Неподалеку, с саблей на изготовку, возник командир, возглавлявший атаку гурков. Где-то за спиной зазвенела тетива, стрела вонзилась офицеру под ключицу. Полуобернувшись, раненый вскрикнул, с присвистом втягивая в легкие воздух. Логен полоснул его по плечу, разрубив пластину доспеха. Плеснула кровь. Солдаты Союза смяли остатки строя противника. Древко копья треснуло и раскололось, щепки полетели в лицо. Рядом раздался чей-то рев, в ушах зазвенело. Он помотал головой. Какой-то карл беспомощно вскинул руку в попытке отвести удар изогнутого клинка. Подставленную ладонь рассекло надвое, отрубленный палец отлетел в сторону. Он рубанул гуркхульского солдата, замахнувшегося саблей. Тяжелый меч Делателя располосовал щеку, расколол кости черепа.

Совсем рядом мелькнул наконечник копья. Логен попытался увернуться и вскрикнул — острие прокололо кольчугу и скользнуло в правый бок, холодом окатив ребра. Копейщик, не в силах остановиться, подался вперед. Он пырнул его под нагрудный доспех, растерянно сморгнул, оказавшись лицом к лицу с солдатом Союза. Щеки солдата покрывала редкая рыжая щетина.

Солдат недоуменно сощурился, заметив бледную кожу противника.

— Ты кто… — прохрипел он.

Логен выдернул меч из раны, прижал руку к вспоротому боку, чувствуя липкую влагу. Интересно, зацепило или насквозь пропороло, равнодушно подумал он, размышляя, не настал ли его последний час.

По затылку стукнуло, голова закружилась, и он взревел, не понимая, что произошло. Руки и ноги словно налились жидкой глиной, мир вокруг закачался, перед глазами мелькали комья грязи и острые клинки. Он кого-то рубанул, кого-то лягнул, сцепился с кем-то, оскалился, зарычал, высвободил руку и, неловко выхватив нож, пырнул кого-то в шею. Брызнула черная кровь. В ушах гудела битва. Рядом повалился боец с наполовину разрубленным лицом. Мелькнул рассеченный обезображенный рот, раздробленные зубы.

Рана в боку обжигала огнем, мешала дышать. От удара по голове в висках гремел молот, перед глазами все плыло, рот обволокло соленым, металлическим привкусом крови. Кто-то хлопнул его по плечу. Он резко повернулся, скаля зубы, цепко перехватил рукоять меча Делателя.

Ищейка отдернул руку, успокаивающе вскинул ладони.

— Да я это, я!

Логен видел, кто стоит перед ним. Однако меч держала не его рука, а Девять Смертей видел только дело, которое надо закончить.

«Странной паствой обзавелся калека-пастырь».

Два десятка лжепрактиков следовали за Глоктой по пустынным улицам Агрионта. Во главе отряда горделиво вышагивал Никомо Коска, прославленный солдат удачи.

«Все мои надежды возложены на самого ненадежного человека».

Один из наемников волок на веревке связанного наставника Гойла с кляпом во рту, словно упирающегося щенка на прогулке. Остальные окружили Арди Вест: белое платье изгажено грязью и кровью, покрытое синяками лицо помертвело, взгляд отрешенный.

«Да, она сегодня ужасов навидалась… Все вприпрыжку идут по Агрионту следом за единственным и неповторимым калекой-наставником инквизиции. Веселое путешествие в ад под музыку отдаленной битвы».

Он резко остановился. Одна из арок вела на площадь Маршалов. По какой-то неясной причине вся площадь была засыпана слоем опилок. Посреди этого бледно-желтого пространства стоял первый из магов — узнать его можно было даже на расстоянии. Рядом с ним замерла темнокожая женщина, та самая, что едва не утопила Глокту в ванне.

«Воистину, два моих самых любимых человека».

— Байяз, — прошипел Глокта.

— Некогда! — Коска схватил его за локоть и оттащил от входа в арку.

Первый из магов и его насупленная спутница скрылись из виду. Глокта заковылял по узкому переулку, сморщился от боли, огибая угол, и оказался лицом к лицу со старинным знакомым, Джезалем дан Луфаром.

«Или правильнее сказать верховным королем Союза. Какая невыносимая честь!»

— Ваше величество, — произнес он, склоняя голову. Почтительный жест вызвал пронзительную боль в мышцах шеи.

Рядом возник Коска, отвесил экстравагантный поклон, потянулся к шляпе. Шляпы на голове не оказалось. Он смущенно пожал плечами и потянул себя за сальный вихор.

Луфар мрачно оглядел его, обвел непонимающим взглядом подошедших следом спутников. Кто-то жался позади королевской свиты — черно-золотое одеяние мелькало среди сверкающего начищенного металла лат.

«Неужели… наш старинный приятель верховный судья? Его же разорвали и заморозили».

Тут послышалось шарканье подошв, и из-за угла появилась Арди.

Луфар изумленно распахнул глаза.

— Арди…

— Джезаль… — ошеломленно промолвила она. — Я хотела…

И тут воздух разорвало в клочья огромным взрывом.

Прямой проспект было не узнать.

В отрешенном молчании Вест со свитой ехали на север, и копыта лошадей дробно стучали по растрескавшейся дороге. Какая-то птица печально чирикала с обугленных стропил сожженного дома. В переулке кто-то визгливо звал на помощь. С запада доносились еле слышные звуки битвы, похожие на шум состязания, вот только победителей в нем не было. Пожар прокатился по центру города, превратил целые кварталы в опаленные развалины, повсюду торчали серые остовы обугленных деревьев, на месте садов чернели склизкие пятна гари. И трупы.

Четыре угла напоминали скотобойню, доверху заваленную уродливыми отбросами войны. Площадь окружали руины величественных зданий. На пыльную землю длинными рядами уложили раненых; они стонали, кашляли, просили воды. Среди них беспомощно бродили лекари в заляпанных кровью одеждах.

Несколько угрюмых солдат стаскивали трупы гурков в кучи — беспорядочное нагромождение рук, ног, лиц. За ними наблюдал, заложив руки за спину, высокий военный — генерал Крой, любитель порядка. Его черную форму пятнали серые полосы пепла, у запястья болталась полуоторванная манжета. Похоже, битва и впрямь была жаркая, если оставила отметину на идеальном облике генерала. Тем не менее честь он отдал с почти щегольской четкостью, безукоризненно, как на параде.

— Докладывайте, генерал.

— В центральном районе ведутся ожесточенные бои, лорд-маршал! Сегодня утром туда прорвалась наша кавалерия и захватила противника врасплох. Чуть позже, пока мы дожидались подхода пехоты, гурки пошли в контратаку. Клянусь честью, этот клочок земли раз десять переходил из рук в руки. Но Четыре угла мы отстояли! Хотя враг ожесточенно сопротивляется, мы заставляем его отступать к стене Арнольта. Вот, взгляните! — Генерал указал на гуркхульские штандарты, прислоненные к полуразрушенной стене дома. Золотые письмена тускло сияли на фоне сожженных руин. — Эти трофеи послужат прекрасным украшением любой гостиной.

Вест не мог отвести взгляд от раненых солдат.

— Поздравляю вас. А что Агрионт?

— К сожалению, там дела обстоят хуже. Мы давим на них, но гурков еще слишком много. Крепость по-прежнему окружена.

— Давите сильнее, генерал!

Крой еще раз отдал честь.

— Слушаюсь, лорд-маршал! Приказ будет выполнен, мы прорвемся, не беспокойтесь. Позвольте узнать, как обстоят дела у генерала Поулдера?

— Порт в наших руках, но генерал Поулдер… мертв.

Воцарилось молчание.

— Мертв? — Лицо Кроя помертвело. — Но как…

Издалека донесся глухой грохот, словно раскат грома. Лошади вздрогнули, нервно переступили копытами. Вест, Крой и все офицеры свиты одновременно повернулись к северу. Поверх опаленных пламенем руин на краю площади, над Агрионтом взметнулся огромный столб пыли.

Яркий мир звенел чарующими переливами музыки боя, полнился восхитительным вкусом крови, наливался урожайным угаром смерти. А посреди этой красоты — совсем близко, только руку протяни — стоял какой-то коротышка.

Подойти так близко к Девяти Смертям? Значит искать смерти, броситься в обжигающее пламы. Желать смерти. Требовать её прихода.

Человечек с острыми зубами… Где-то он видел их, эти острые зубы. Смутное воспоминание, очень давнее. Но Девять Смертей отбросил воспоминание, стряхнул, утопил в бездонном море. Кто эти люди, что они сделали — не имеет значения. Он — великий уравнитель, перед ним все равны. Его главная забота — превращать живых в мертвых. Давно пора заняться привычным делом. Он поднял меч.

Земля вздрогнула.

Неимоверный рокот окатил его, словно волной, вклинился между мертвыми и живыми, расколол мир надвое. В голове что-то сдвинулось, сорвалось. Он взревел, выпрямился, занес меч над головой…

Рука не поднималась.

— Ублюдок! — прорычал Девять Смертей, но пламя внутри уже потухло. На шум обернулся Логен.

Громадное облако серого дыма расползалось над стенами Агрионта, в сотне шагов отсюда. Высоко в небо взлетали осколки, вздымая бурые шлейфы пыли, будто щупальца гигантского морского чудовища. Один завис прямо над ними. Логен провожал взглядом его падение. Вначале он решил, что это мелкий камешек, однако вскоре понял, что это кусок кладки размером с телегу.

— Дерьмо, — сказал Молчун.

Больше сказать было нечего. Обломок снес стену здания в самой гуще битвы. Дом развалился на части, изувеченные тела разлетелись в стороны. Балка, вывороченная ударом, просвистела мимо Ищейки и рухнула в крепостной ров. Логен бросился на землю, острые песчинки процарапали затылок.

Над дорогой взметнулась удушающая пыль. Логен поперхнулся, закрыл лицо ладонью и встал, опираясь на меч, как на костыль, не зная, ни кто он, ни где он. Песчаный вихрь не унимался, в ушах звенело от взрыва.

Сражение у крепостного рва прекратилось. Солдаты бесцельно бродили в тусклом полумраке, кашляли, протирали глаза. Повсюду лежали тела: северяне, гурки, союзники — все вперемешку. Какой-то темнокожий боец слепо смотрел перед собой, из раны у него на лбу, заливая глаза, текла кровь.

Логен занес меч над головой, гортанно зарычал и попытался броситься в атаку, но не устоял на ногах и едва не завалился набок. Гуркхульский воин отшвырнул копье и скрылся в пыльной мгле.

Второй оглушительный взрыв раздался ближе, где-то на западе. Внезапный порыв ветра взъерошил Джезалю волосы, ущипнул глаза. Клинки со звоном вылетели из ножен. Воины буравили небо неверящими взглядами.

— Нам пора, — напомнил Горст, крепко ухватив подопечного за локоть.

Глокта и его головорезы уже спускались по вымощенной булыжником улочке — наставник двигался быстро, несмотря на хромоту. Арди на ходу оглянулась, посмотрела на короля широко раскрытыми, удивленными глазами.

— Погодите… — Джезаль взглянул на нее с внезапной мучительной тоской, терзаясь мыслью об Арди во власти этого отвратительного калеки, но Горст прервал его размышления.

— Во дворец, ваше величество. — Не оглядываясь, он повел Джезаля к парку.

Королевские телохранители последовали за ними. Обломки камней стучали по крышам, отскакивали от мостовой, со звоном ударяли в рыцарские доспехи.

— Они идут… — пробормотал Маровия, бросив угрюмый взгляд в сторону площади Маршалов.

Ферро, присев на корточки, прикрыла голову руками. Эхо чудовищных взрывов металось меж высоких белых стен. В нескольких шагах от нее с высоты упал камень, размером с человеческую голову, разлетелся черным щебнем по светлым опилкам. Еще один громадный валун пробил крышу соседнего дома, зазвенели осколки выбитых оконных стекол. С улиц на площадь ворвались облака серой пыли. Постепенно шум стих. Рукотворный камнепад прекратился, воцарилась гнетущая тишина.

— И что теперь? — спросила Ферро у Байяза.

— А теперь они придут.

Откуда-то с улицы донесся звук схватки, крики. Пронзительный вопль внезапно оборвался. Байяз повернулся к Ферро, сжал зубы.

— Как начнем, с места не сходи. Ни на шаг. Круги наведены тщательно…

— Пекись о себе, маг.

— Так я и сделаю. Пора открыть ларец, Ферро.

Она встала, нерешительно потерла пальцы, чувствуя, что, как только ларец откроют, пути назад не будет.

— Ну же! — не выдержал Байяз. — Не медли, если жаждешь мести!

— С-с-с! — выдохнула она.

Отступать было поздно. Она присела на корточки, прикоснулась к холодному металлу крышки. Выбора не осталось — ее всегда ждали темные пути. Она нашла потайную защелку и нажала на нее. Крышка беззвучно откинулась. Знакомое чарующее ощущение коснулось сознания, у нее перехватило горло.

Семя покоилось внутри — неприметный серый камень, лежащий на металлических кольцах. Она накрыла его ладонью, сомкнула пальцы и извлекла из ларца тяжелый холодный булыжник.

— Хорошо! — произнес Байяз с искаженным страхом и отвращением лицом.

Она протянула ему камень. Маг отшатнулся. На лбу у него выступили капельки пота.

— Ближе не подходи!

Ферро со стуком опустила крышку ларца. Два рыцаря Союза в полной броне отступали на площадь, выставив перед собой тяжелые мечи. Солдаты пятились в страхе, словно под напором огромной армии. Из-за угла неторопливо вышел прекрасный смуглый юноша в белых доспехах, изукрашенных замысловатой чеканкой. В его взгляде сквозила вечность. Ферро уже видела такой взгляд в пустыне под Дагоской.

Едок.

Оба рыцаря разом бросились на юношу, один издал устрашающий боевой клич. Едок без видимого усилия обошел их клинки, стремительно протянул руку и небрежно коснулся одного из рыцарей раскрытой ладонью. С гулким бряцанием щит прогнулся, ударил о нагрудную пластину солдатского доспеха, металл вдавился в плоть. Рыцарь пролетел по воздуху шагов двадцать, рухнул и тяжело перекатился, оставляя на опилках темный след. Содрогающееся тело сотряс приступ тяжелого кашля, струя крови окропила землю рядом с Ферро. Воин дернулся и затих.

Второй рыцарь отступил. Едок печально взглянул на него. Солдата обволокла дрожащая, струящаяся дымка. Он с воплем выпустил меч из рук и схватился за голову. Внезапно его череп взорвался, обломки костей и кровавые ошметки плоти разметало по белым стенам дома. Безголовое тело рухнуло наземь. Воцарилось молчание.

— Добро пожаловать в Агрионт! — прокричал Байяз.

Краем глаза Ферро заметила движение. Кто-то в белом доспехе пронесся по крыше, легким прыжком перелетел через площадь на крышу соседнего здания и исчез из виду. Из теней в переулке выскользнула прекрасная девушка в сверкающей кольчуге, неторопливой походкой, плавно покачивая бедрами, вступила на площадь. Счастливая улыбка озаряла ее безупречный лик, в руке подрагивало длинное копье. Ферро нервно сглотнула, покрепче сжала в ладонях Семя.

Стена за спиной Ферро обрушилась, каменные плиты рассыпались по площади. В проломе возник гигант с деревянной дубиной, утыканной железными шипами. Пыль толстым слоем покрывала его длинную бороду и латы. За ним проследовали двое — мужчина и женщина, — оба гладкокожие, с юными лицами и древними черными глазами. Ферро, оскалившись, выхватила из ножен меч. Металл тускло блеснул. Может, и не поможет, но клинок в руке придавал уверенности.

— Добро пожаловать всем! — произнес Байяз. — Я заждался вас, Мамун.

Первый из едоков недоуменно нахмурился, осторожно переступил через обезглавленное тело.

— А мы тебя, — ответил он.

Люди в белом спрыгнули с крыш на площадь и гордо выпрямились. Четверо. По одному в каждом углу.

— А где эта крадущаяся тень, Юлвей?

— Он не смог к нам присоединиться.

— Захарус?

— Прозябает в руинах запада, лечит труп припарками.

— Конейл?

— Не может забыть, кем она была, и думать не желает о том, что придет.

— Значит, ты остался в одиночестве, если не считать вот эту… — Мамун обратил пустой взгляд на Ферро. — Странная она.

— Да, странная. С ней непросто, однако кое-что она умеет.

Ферро оскалилась, но промолчала. Если дойдет до разговоров, за нее все скажет меч.

— И, да, — пожал плечами Байяз, — я сам себе лучший компаньон.

— А что тебе еще остается? Орден свой ты сам уничтожил — из-за гордыни, гонора и жажды власти.

Из переулков и дверных проемов на площадь вступали люди в белом — кто неторопливо, кто величаво, поодиночке и парами, держась за руки, как влюбленные.

— Тебя всегда прельщала только власть, а теперь у тебя ее не осталось. Первый из магов — и последний.

— Похоже, что так. Ты доволен?

— Я не нахожу в этом удовольствия, Байяз. Это необходимость.

— Ах, так это праведная битва? Священный долг? Крестовый поход? По-твоему, Господь благоволит твоему подходу?

Мамун пожал плечами.

— Господь благоволит исходу.

Люди в белом заполонили площадь, выстраиваясь по периметру. Они двигались с небрежной грацией и силой, уверенные в собственном превосходстве, невозмутимые в своем величии. Ферро хмуро следила за ними, одной рукой крепко ухватив Семя, а другой — меч.

— Если у тебя есть план, — прошипела она сквозь зубы, — самое время приступать.

Но первый из магов смотрел на фигуры в белом, дергая щекой, нервно сжимая и разжимая кулаки.

— Жаль, что сам Кхалюль не смог пожаловать. Хотя, как я погляжу, нескольких друзей привел.

— Сотню, как и обещал. Некоторые заняты делами в городе и сожалеют, что не смогут прийти. Но большинство явились — ради тебя. Не беспокойся, их более чем достаточно.

Едоки молчаливым кольцом окружили центр площади, где стоял первый из магов. Ферро Малджин, конечно, не знала, что такое страх.

Однако силы были неравны.

— Ответь мне, — сказал Мамун, — раз уж мы дошли до конца. Почему ты убил Иувина?

— Иувина? Ха! Он хотел изменить мир к лучшему — улыбочками и благими намерениями. Благие намерения ни к чему не приводят, а без боя мир изменить невозможно. Уверяю тебя, я никого не убивал. — Байяз покосился на Ферро. В глазах мага горел лихорадочный блеск, на голом черепе сверкали капли пота. — Какая разница, кто кого убил тысячу лет назад? Все дело в том, кто умрет сегодня.

— Верно. А теперь ты наконец судим будешь.

Медленно, очень медленно круг едоков начал сжиматься. Люди в белом медленно двигались вперед, все как один, смыкая кольцо.

Первый из магов хмуро улыбнулся.

— Да, Мамун, поверь мне, суд свершится. Магия покинула мир. Мое искусство — бледная тень того, чем оно когда-то было. Но ты, насыщаясь человечиной, позабыл, что знание — корень силы. Высокому искусству меня научил Иувин, а Делание я почерпнул у Канедиаса.

— Этого недостаточно, чтобы нас одолеть.

— Разумеется. Потребуется что-то более зловещее.

Воздух замерцал над плечами Байяза. Едоки замерли, вскинули руки, закрывая лица. Ферро сощурилась, но не ощутила ничего, кроме робкого дуновения ветерка. Ленивая волна воздуха пробежала от первого из магов, подняла с земли опилки и белым облаком сдула их к самому краю площади Маршалов.

Мамун взглянул под ноги и недоуменно свел брови. Среди каменных плит тускло мерцали под неярким солнцем полосы металла. Искусно сплетенный гигантский узор: пересекающиеся круги, линии и символы — покрывал всю площадь.

— Одиннадцать оберегов обычных и одиннадцать оберегов обратных, — пояснил Байяз. — Железо, закаленное в соленой воде. Открытие Канедиаса. Гластрод воспользовался простой солью — и это была ошибка.

Черные глаза Мамуна заметались, лицо утратило невозмутимое спокойствие.

— Не может быть… — Он уставился на Ферро, перевел взгляд на Семя, зажатое в кулаке. — Нет! Первый закон…

— Первый закон? — осклабился маг. — Только дети играют по правилам. А по законам войны единственное преступление — проиграть. Слово Эуса? — Байяз презрительно скривил губы. — Ха! Пусть явится сам и остановит меня.

— Хватит!

Один из едоков бросился в центр площади, перепрыгнув металлический узор на плитах. Семя жутким холодом обожгло ладонь, Ферро вскрикнула от неожиданной боли. Воздух вокруг Байяза свернулся жгутами, заплясал, словно круги, расходящиеся по глади пруда.

Едок завис в прыжке, раскрыв рот в беззвучном крике, занеся для удара сияющий клинок, — и исчез. Вместе с ним исчезли два его соплеменника, стоявшие рядом. На их месте осталась только размазанная по камням кровь. Ферро непонимающе взглянула на кровавый след и разинула рот от изумления.

Громадный дом у нее за спиной располосовало от фундамента до самой крыши. Пролом зиял, словно горное ущелье, штукатурка пластами свисала с каменной кладки, разломанные балки щетинились осколками стекла. Клубы пыли слетали в проем, в воздухе кружили обрывки бумаги. Над площадью раздавался пронзительный вой раненых, надрывные рыдания, стоны и вопли умирающих. Жители города искали в доме спасения.

А нашли гибель.

По лицу Байяза расплылась улыбка.

— Работает, — выдохнул он.

Темные пути

В окружении своих рыцарей Джезаль торопливо прошел под высокую арку и оказался в дворцовом саду. Королевская процессия пересекла Агрионт в неподобающей для высочайшей особы спешке, однако верховный судья Маровия ухитрился не отстать и, как ни странно, даже не запыхался.

— Ворота! Закрывайте ворота! — рявкнул он.

Тяжелые створки с грохотом захлопнули, задвинули в пазы деревянные брусья засовов толщиной с корабельную мачту. Джезаль облегченно вздохнул. Надежная, успокаивающая тяжесть ворот, незыблемая мощь дворцовых стен и хорошо вооруженные опытные рыцари внушали уверенность.

Маровия легонько коснулся плеча, направляя Джезаля по вымощенной садовой дорожке ко входу во дворец.

— Ваше величество, мы отыщем для вас самое безопасное место…

— Вы запрете меня в спальне? — раздраженно отмахнулся от него Джезаль. — Или мне спрятаться в подвале?.. Я останусь здесь и буду руководить обороной…

Из-за стены донесся жуткий вопль, заметался по пустому саду. Звук пронзил Джезаля насквозь, вся его уверенность испарилась. Тяжелые створки ворот дрогнули, сдерживаемые могучим засовом, и мысль о подвале тут же стала весьма привлекательной.

— Шеренга! — визгливо крикнул Горст. — К королю!

Вокруг Джезаля мгновенно выросла стена вооруженных до зубов телохранителей. Сомкнулись щиты, клинки вырвались из ножен, арбалетные стрелы легли на тетиву. Никто не отводил глаз от ворот. Створки опять стукнули о засов, слегка прогнулись под напором извне.

— Внизу! — послышалось с парапета. — Там!

С протяжным стоном стражник в доспехах свалился с дворцовой стены. Тело гулко стукнуло о землю, содрогнулось и затихло.

— Что… — начал кто-то.

Откуда-то сверху грациозно слетел человек в белом, приземлился на корточки напротив телохранителей и выпрямился. Смуглое, юношеское лицо, белые с золотом латы, копье на древке черного дерева с длинным изогнутым клинком. Джезаль встретил невозмутимый взгляд черных глаз. В них было что-то… точнее, в них чего-то не было. Джезаль понял, что это не человек. Едок. Нарушитель Второго закона, один из Сотни Слов Кхалюля, явился, чтобы положить конец древней распре с первым из магов. Было несправедливым, что каким-то образом в этой распре оказался замешан и Джезаль. Едок воздел руку, будто осеняя всех благословлением.

— Да приимет Господь всех нас на небесах!

— Давай! — взвизгнул Горст.

Раздались глухие щелчки арбалетов. Стрелы скользнули по латам едока, несколько вонзились в тело — одна под нагрудную пластину, вторая в плечо. Еще одна стрела пронзила глазницу, глубоко ушла под глаз. Любой другой умер бы на месте. Едок стремительно бросился вперед.

Один из рыцарей поднял арбалет в неловкой попытке защититься. Удар копья разрубил арбалет, чисто подсек телохранителя в поясе и поразил еще одного рыцаря, отбросив его на десять шагов к ближайшему дереву. На землю посыпалась древесная щепа, со звоном упали куски разрубленных лат. Первый рыцарь всхлипнул со странным присвистом и как будто сложился пополам. Верхняя часть его тела сползла наземь. Фонтан крови окатил замерших в ужасе телохранителей.

Джезаля бесцеремонно отпихнули назад. Он не видел ничего, кроме суматошных движений рыцарей, блеска мечей и кровавых брызг. Вокруг раздавались крики и стоны, перемежаемые глухим звоном металла. Над толпой тряпичной куклой взмыло чье-то тело и, пролетев через весь сад, ударилось о стену в противоположном конце.

Ряды королевских телохранителей разомкнулись. Едок, окруженный плотным кольцом рыцарей, с невероятной скоростью вращал копьем. Изогнутый клинок впился в чье-то плечо, воин с воплем упал наземь. От удара черное древко треснуло, клинок, крутясь, вонзился в траву. Рыцарь подобрался к едоку со спины, пронзил его алебардой насквозь. Сверкающее острие пропороло белый нагрудный доспех и вышло наружу. Крови не было. Еще один телохранитель рубанул боевым топором по руке едока. Из обрубка посыпалась пыль. Едок взвыл и наотмашь ударил рыцаря в грудь. Латная пластина смяла ребра, воин со вздохом повалился на дерн.

Клинок меча проскрежетал по белому доспеху. Столбом взвилась пыль, словно выбивали старый ковер. Джезаль замер, глядя на неотвратимо приближающегося к нему едока. Горст оттолкнул Джезаля и, гортанно зарычав, изо всех сил рубанул секирой. Лезвие вошло в плоть с мягким чавкающим звуком. Тело едока задергалось, отрубленная голова свисала на тонком лоскуте кожи и жил, из разверстых ран сыпалась тонкими струйками бурая пыль. Уцелевшей рукой едок вцепился в Горста. Лицо рыцаря исказила гримаса боли, он покачнулся и упал на колени, пытаясь вырваться из захвата.

— Вот тебе небеса, ублюдок! — закричал Джезаль и взмахом меча перерубил лоскут кожи.

Голова едока скатилась в траву. Горст с усилием высвободился и прижал к себе искалеченную руку. В латный наруч глубоко впечатались следы пальцев едока. Обезглавленное тело медленно завалилось набок.

— Проклятая тварь!

Джезаль ударом ноги отбросил голову через сад. Голова, подскакивая, упала на клумбу и покатилась, оставляя за собой пыльный след. Три рыцаря, тяжело дыша, сосредоточенно разрубали на мелкие куски поверженное тело. Пальцы едока все еще подрагивали.

— Они из пыли! — ошеломленно прошептал кто-то.

Маровия хмуро взглянул на останки.

— Некоторые из пыли, — поправил он. — А некоторые из плоти и крови. Они все разные… — и тут же торопливо распорядился: — Нам нужно попасть во дворец! Скорее, пока не подтянулись другие.

— Другие?

В схватке погибли двенадцать рыцарей-телохранителей. Джезаль судорожно сглотнул, пересчитывая окровавленные, изувеченные тела. Лучшие воины Союза недвижными грудами металла лежали среди коричневых листьев.

— Другие?! Но как же мы тогда…

Ворота содрогнулись под ударом. Джезаль резко обернулся, слепящую смелость боевого угара сменила тошнотворная паника.

— Сюда! — взревел Маровия, придерживая распахнутую дверь.

Выбора не было. Джезаль метнулся к нему, на бегу зацепился за что-то золоченым сапогом и с размаху ничком рухнул на ступени лестницы. За спиной раздался невыносимо громкий треск, стон разрываемого дерева и металла. Джезаль извернулся и увидел, как ворота разбиваются в щепки. Обломки брусьев летели во все стороны, гнутые гвозди отскакивали от мощеных садовых дорожек, мелкая щепа усеивала газоны.

В проеме ворот возникла женская фигура, окруженная мерцающим воздухом. Высокая стройная девушка с бледным лицом и длинными золотистыми волосами неторопливо вошла в сад. Рядом с ней шла вторая, точное отражение первой, с головы до пят покрытая кровавыми потеками. На безупречно прекрасных лицах играли безмятежные, счастливые улыбки. Одна из девушек небрежно взмахнула ладонью, словно отгоняя приближающегося к ней рыцаря. Крылатый шлем с проломленной головы взвился в небо. Вторая обратила черные пустые глаза на Джезаля. Он с трудом поднялся и побежал, задыхаясь от страха, скользнул в распахнутую Маровией дверь и ворвался в темный коридор, уставленный древними доспехами и старинным оружием.

Следом ввалились несколько телохранителей и Горст. В саду за их спинами продолжалось побоище. Какой-то рыцарь поднял арбалет и тут же взорвался фонтаном крови. Труп стражника в тяжелых латах ударил в бок уже собравшегося бежать рыцаря и выкинул его в оконный проем. Выбитый из руки клинок покатился по земле. Еще один рыцарь помчался к двери, но пробежав несколько шагов, повалился навзничь. Из-под латных пластин вырывались языки пламени.

— Помогите! — донесся чей-то истошный вопль. — Помогиии…

Горст с усилием захлопнул тяжелую дверь неискалеченной рукой. Один из телохранителей опустил в пазы массивный брус засова. Проход заложили старинными алебардами, бесцеремонно сорванными с дворцовых стен.

Джезаль испуганно пятился в глубь коридора, отчаянно сжимая рукоять меча в напрасной попытке набраться если не смелости, то хотя бы уверенности. Холодные липкие струйки пота щекотали кожу под латами. Жалкие остатки королевской свиты последовали за ним — Горст, Маровия и еще пятеро. Громкое, натужное дыхание шумно отдавалось в полумраке коридора. Все не спускали глаз с двери.

— Ворота не устояли, — прошептал Джезаль. — И эта дверь их не задержит.

Никто ему не возразил.

— Не расслабляйтесь, господа, — сказал Глокта. — Дверь, пожалуйста.

Толстый наемник рубанул топором по университетской двери. Полетели щепки. Дверь зашаталась от первого же удара, подалась под вторым и проломилась под третьим. Одноглазый карлик скользнул в проем, зажав в кулаках ножи. Следом протиснулся Коска с обнаженной шпагой.

— Все чисто, — протянул стириец. — Только душновато.

— Отлично, — сказал Глокта и поглядел на Арди. — Пожалуй, вам лучше держаться позади.

— Вот и я так считаю, — устало кивнула она.

Глокта с видимым усилием перевалился через порог. Наемники в черных одеяниях последовали за ним, втолкнули в проем упирающегося Гойла.

«И в своих прежних странствиях я навещал эти пыльные завалы. Давным-давно. Еще до выборов. Даже прежде, чем побывал в Дагоске. Ах, как славно возвращаться…»

Древние доски пола стонали под сапогами наемников. Пройдя темными коридорами мимо закопченных картин кисти давно забытых адептов, Глокта свернул в огромный обеденный зал.

В полумраке его встретил тот же парад уродов, что и в прошлый раз. Близнецы из Сулджука с изогнутыми мечами. Высокий и тощий тип. Троица смуглых практиков с топориками. Здоровенный северянин с разбитым лицом.

«И так далее».

Не меньше дюжины.

«Интересно, они что, так и сидели все это время, запугивая друг друга?»

Витари уже поднялась со стула и подошла к Глокте.

— По-моему, я вас просила здесь больше не появляться, калека.

— Я очень старался, поверьте, но память о вашей улыбке оказалась сильнее.

Тут из коридора вразвалочку вышел Коска, подкручивая навощенные кончики усов и небрежно помахивая шпагой.

— Ха! Шайло!

— Коска?! Ты до сих по жив? — Витари выпустила из рук крестообразный кинжал на длинной цепочке. Он глухо стукнул о половицу. — Похоже, сегодня день тех, кого я надеялась больше не увидеть.

Практики окружили Витари, ощетинившись мечами, булавами, копьями и топорами. Глокта деликатно кашлянул.

— Пожалуй, лучше обсудить ситуацию в цивилизованной манере…

— А кто здесь цивилизованный? — огрызнулась Витари.

«Верно подмечено».

Какой-то практик вскочил на обеденный стол. Зазвенели приборы. Однорукий наемник размахивал крюком. Две группы головорезов, вооруженные до зубов, подбирались друг к другу. Похоже было, что Коске и его бандитам придется поработать.

«Судя по всему, малой кровью не обойтись, а исход схватки в таких случаях непредсказуем. Нет, лучше не рисковать».

— Ах, как не повезло вашим детям! Стыд и позор, ни одного цивилизованного человека в округе.

Рыжие брови Витари грозно сошлись на переносице.

— Они уже далеко.

— Боюсь вас разочаровать. У вас же трое, две девочки и мальчик? Роскошные рыжие кудри, совсем как у матери, так?

«Через какие ворота они прошли? Гурки пришли с запада, значит…»

— Видите ли, их остановили у восточных ворот и взяли под опеку. — Глокта задумчиво выпятил нижнюю губу. — Надежные, проверенные попечители. В нынешние времена детям без присмотра оставаться опасно.

Под недвижной маской Глокта заметил первые признаки ужаса.

— Когда? — прошипела Витари.

«А когда же любящая мать отправит своих драгоценных детей в безопасное место?»

— Разумеется, в тот же день, как явились гурки.

Остановившийся взгляд Витари подтвердил догадку Глокты.

«Прекрасно, дальше режем по живому».

— Не беспокойтесь, они в полной безопасности. За ними практик Секутор присматривает. Но если я не вернусь…

— Вы их не тронете!

— Ох, что за день сегодня такой?! Границы, которые не перейду. Люди, которых не трону? — Глокта изобразил свой самый жуткий оскал. — Дети? Надежда на светлое будущее, вся жизнь впереди, восторженные ожидания… Мелкие ублюдки! Ненавижу! — Он с гримасой пожал искалеченными плечами. — Или вы считаете, что вам лучше известно мое истинное лицо? Что ж, если угодно, можно поставить на кон жизнь ваших отпрысков. А там посмотрим. Или все-таки придем к определенному соглашению, как в Дагоске.

— Да обосрись! — рявкнул один из практиков, замахиваясь топором.

«И атмосфера жестокости накалилась еще больше, доходя до предела…»

Витари предостерегающе выставила раскрытую ладонь.

— Не двигаться!

— А насрать мне на твоих детей! Плюнуть и растереть. И Сульту тооооо…

Блеснул металл, звякнула цепь. Практик покачнулся и упал. Из распоротого горла хлестала кровь.

Крестообразный кинжал вернулся в ладонь хозяйки.

— К определенному соглашению? — переспросила Витари, переведя взгляд на Глокту.

— Разумеется. Вы остаетесь здесь, мы идем дальше. Вы ничего видом не видели, слыхом не слыхивали, как говорят в старом городе. Сами знаете, Сульту доверять нельзя. Он же вас в Дагоске бросил. Вдобавок, с ним все кончено. Гурки у порога. Пожалуй, самое время заняться чем-то новеньким.

Под маской Витари закусила губу.

«Думай, думай».

Глаза ее практиков горели голодным блеском, холодно сверкали обнаженные клинки.

«И не смей раскусить обман, сука, не то…»

— Договорились!

По знаку Витари практики неохотно разошлись, злобно поглядывая на наемников. Она кивнула на дверь в противоположной стене зала.

— Оттуда по коридору, вниз по лестнице, а там есть дверца. С заклепками из черного железа.

— Превосходно.

«Слова доходчивее клинков даже в наше непростое время».

Глокта захромал к выходу, Коска с наемниками двинулись следом.

Витари, угрожающе сузив глаза, глядела им в спину.

— Если вы коснетесь волоска на головах моих…

— Да, да, конечно, — отмахнулся Глокта. — Я не в силах вообразить весь ужас того, что случится.

Развороченный дом на площади Маршалов обвалился в жуткой, мертвенной тишине. Едоки ошеломленно застыли, потрясенная Ферро замерла. Только Байяз не выглядел пораженным масштабами разрушений. Сухой смешок разнесся по площади.

— Работает! — повторил Байяз.

— Неееет! — выкрикнул Мамун, и Сотня Слов устремились вперед.

Они стремительно приближались, сверкая начищенными клинками, обнажив блестящие белые зубы, изливая свою ненависть в нечеловеческом крике, от которого даже у Ферро кровь стыла в жилах.

Но Байяз только расхохотался.

— И да судимы будете!

Ферро, застонав, сжала зубы — Семя вновь обожгло ладонь холодом. Порыв ветра взметнулся в центре площади, отбросил едоков к стенам, будто пригоршню палой листвы, вышиб все окна, выбил все двери, снес черепицу с крыш.

Вихрь распахнул массивные инкрустированные ворота Круга лордов, сорвал их с петель и протащил через площадь, крутя в воздухе, словно стопку бумаги. Многотонные створки обрушились на беспомощных едоков, давя и разрывая их на части. По площади разлетелись ошметки тел и куски белых доспехов, брызги крови и бурая пыль.

Руку Ферро до локтя окружило мерцающее сияние. Она дышала мелко и часто, а холод, проникнув в кровь, выжигал ее изнутри. Семя, словно живое, трепетало в руке, обретая смутные очертания и как будто растворяясь в бурном потоке. Глаза слезились от ветра, фигуры в белом носились в воздухе, словно тряпичные куклы, кружили в вихре битого стекла, щебня и щепок. Не больше дюжины устоявших на ногах едоков отчаянно прижимались к земле, их блестящие длинные волосы вздымались под ветром.

Одна из уцелевших оскалилась и потянулась к Ферро, царапая скрюченными пальцами визжащие, плотные потоки воздуха. Вихрь дергал ее сверкающую кольчугу, но женщина настойчиво подбиралась все ближе и ближе. Юное горделивое лицо исказила презрительная гримаса.

С такой же презрительной гримасой глядели на Ферро едоки в Дагоске. Такое же презрение читалось в глазах работорговцев, лишивших ее жизни. С такой же презрительной улыбкой Уфман-уль-Дошт смотрел на ее бессильный гнев.

Яростный вопль Ферро смешался с воем ветра. Она и не подозревала, что способна с такой силой рубить мечом. Презрительная гримаса на безупречно прекрасном лице сменилась невероятным, невозможным удивлением, и в этот миг изогнутый клинок отсек протянутую руку и снес голову с плеч. Вихрь подхватил разрубленное тело и унес, рассеивая пыль, струящуюся из ран.

В воздухе мелькали странные, невообразимые силуэты. Ферро замерла, боясь шелохнуться. Мимо пролетела балка, насквозь пронзила едока, точно булавка — бабочку, и унеслась куда-то ввысь. Еще один едок внезапно взорвался фонтаном плоти и крови, останки вертящимся столбом взметнулись в дрожащее небо.

Великан-бородач, с трудом держась на ногах, занес над головой громадную дубину и что-то заорал, словно пытался перекричать ветер. Байяз удивленно посмотрел на него и произнес одно-единственное слово:

— Гори.

Гигант тут же вспыхнул необычайно ярким пламенем. Его сияние обожгло Ферро глаза. Порыв ветра подхватил и унес обугленные кости.

Остался только Мамун. Он изо всех сил противостоял беспощадным порывам ветра и медленно, но неотвратимо двигался по направлению к Байязу — по каменным плитам площади, по магическим символам из черного железа. Ветер сорвал с него наголенник, будто играючи, перебросил через всю площадь. Очередной порыв сдернул доспех с плеча Мамуна. Захлопала разорванная ветром ткань. Гладкая кожа на совершенном лице, обезображенном злобой, собралась в складки, растянулась и обвисла.

— Нет! — Скрюченные, цепкие пальцы тянулись к первому из магов.

— Да, — возразил Байяз.

Воздух вокруг него дрожал и струился, будто от жара пустыни. Ветер выдернул ногти из пальцев Мамуна, выгнул назад локоть, вывернул плечо. Треснула кость, рука оторвалась от плеча. Кожа слезала лоскутами, парусом трепеща на ветру; бурая пыль сыпалась из разверстых ран, будто песок, гонимый бурей по пустыне.

Смерч подбросил Мамуна в воздух, под самую крышу высоченного дома, ударил тело о стену, расколол кладку. В зазубренный пролом устремились осколки кирпича, оконные рамы, массивные балки, искореженные трупы. Все это кружило над площадью, повторяя круги, выложенные черным железом на плитах площади. Вихрь поднялся над самым высоким зданием в городе и устремился еще выше, разрушая все на своем пути — стекло и дерево, металл и плоть. Ветер завывал все громче. Смерч набирал силу.

Сквозь слепую, безумную ярость вихря пробился голос Байяза:

— Господь благоволит исходу.

Ищейка встал, отряхнулся от песка и пыли. Голова гудела. По руке текла струйка крови, тревожно алея на светлой коже. Похоже, мир уцелел и на этот раз.

Хотя было похоже на то, что он стоял на самой грани.

Мост и сторожевая башня исчезли. Вместо них образовалась громадная куча камней и широкий пролом в стене. Ну и пыль, куда ж без нее. Кое-где схватка продолжалась, но в основном бойцы корчились на земле, надрывно кашляли, стонали, бесцельно бродили среди развалин. Сражаться им больше не хотелось. Ищейке было знакомо это чувство.

Кто-то упрямо пробирался к пролому, карабкаясь по груде мусора, заполнившего крепостной ров. Кто-то косматый, с длинным мечом в руке.

Конечно же, Логен Девятипалый.

— Вот дерьмо! — в сердцах выдохнул Ищейка.

Логен, видать, снова задумал очередную глупость, но это было полбеды. Следом за ним по груде мусора лез еще кто-то. Трясучка. Секира в одной руке, щит в другой. На грязном лице — мрачное выражение, как у того, кто замыслил другое.

— Вот дерьмо!

Молчун пожал плечами.

— Лучше пойти за ними.

— Да. — Ищейка наставил палец на Красную Шапку, деловито смахивающего мелкий щебень с куртки. — Собери парней вместе! Мы туда, — сказал он, махнув мечом в сторону проема.

Проклятие, ему снова хотелось отлить. Все как всегда.

Отступая по полутемному коридору, Джезаль боялся вздохнуть. От пота чесались ладони, шея, поясница.

— Чего они ждут? — проворчал кто-то.

С высоты донеслось тихое потрескивание. Джезаль взглянул вверх, на потемневшие от времени стропила.

— Вы слышали?

В потолке возникла дыра, сквозь проем стремительно влетела фигура в белом, ударив ногами одного из телохранителей. Рыцарь упал, на нагруднике остались две большие вмятины. Из-под забрала хлынула кровь.

Прекрасная девушка одарила Джезаля безмятежной улыбкой.

— Пророк Кхалюль приветствует вас!

— Союз! — взревел другой телохранитель, бросаясь в атаку.

В мгновение ока она оказалась на противоположной стороне коридора. Клинок звякнул о камень, рыцарь покачнулся. Девушка схватила его под мышку, слегка напружинила колени и подбросила к потолку. Посыпалась штукатурка. Девушка вцепилась в горло следующему рыцарю и впечатала его голову в стену с такой силой, что он застрял в каменной кладке, подергивая ногами, закованными в латы. Старинные мечи со звоном упали со стен.

— Сюда!

Верховный судья потянул ошарашенного Джезаля к позолоченным дверям. Горст пнул створки сапогом. За дверью простирался пустынный Зеркальный зал. Сверкали навощенные плиты пола — все столы с королевского свадебного пира куда-то убрали.

Он бросился бежать к двери в противоположной стороне зала. Звук шагов гулким эхом отдавался под сводами, из груди несся натужный хрип, от ужаса перехватывало дыхание. Зеркальные стены издевательски множили бесчисленные отражения. Жалкое зрелище. Король-шут, сбегающий из собственного дворца: корона сползла набок, по исцарапанному лицу струится пот, рот перекошен гримасой страха. Он резко остановился. Горст, бегущий следом, едва не врезался в спину.

Одна из близняшек сидела на полу у дальних дверей зала. Она прислонилась к зеркальной стене, словно опираясь на спину сестры. Девушка томно подняла руку, запятнанную алой кровью, и приветственно помахала королю.

Джезаль бросился к окнам. Стекло взорвалось каскадом осколков, вторая сестра влетела в зал сквозь оконный проем, скользнула по гладким плитам пола и замерла.

Вздохнув, она пригладила длинные золотистые волосы и причмокнула.

— У тебя бывало такое чувство, что все веселье достается кому-то другому?

Расплата

Красная Шапка был прав. Умирать никому не хотелось. Никому, кроме Девяти Смертей. Пора бы ублюдку свое получить.

— Я еще жив, — прошептал Логен. — Еще жив.

Он обогнул угол белого дома и прокрался в парк.

Когда-то здесь гуляли толпы народа, смеялись, ели, разговаривали. Сейчас было не до смеха: на широких лужайках лежали трупы воинов и мирных жителей. Издалека доносился гул битвы. Ветер свистел в голых кронах, под ногами шуршал гравий. Логен двинулся к высокой дворцовой стене. По коже побежали мурашки.

От дворцовых ворот остались только искореженные петли в арке проема. На садовых дорожках за стеной валялись изувеченные тела. У самых ворот кучей громоздились трупы, будто расплющенные гигантским молотом. В луже темной вязкой крови лежал рыцарь, рассеченный надвое.

Посреди сада стоял смуглый юноша в белом доспехе, забрызганном кровью. Ветер ерошил его черные волосы. Юноша посмотрел на тело, распростертое на дорожке, затем невозмутимо перевел взгляд на Логена, ступившего под арку ворот. В черных глазах не было ни страха, ни злобы, ни радости, ни печали. В них была пустота.

— Ты далеко от дома, — сказал он на северном наречии.

— Ты тоже, — ответил Логен, глядя на безупречное лицо. — Едок, да?

— Виновен, признаю.

— Мы все в чем-то виновны. — Логен перехватил рукоять меча. — Ну что, приступим?

— Я пришел убить Байяза. Его одного.

Логен оглядел горы трупов.

— Хм… Удалось?

— С убийством на уме число смертей неведомо.

— Что верно, то верно. Как говаривал отец, кровь не дает тебе ничего, кроме новой крови.

— Мудрый человек.

— Зря я его не слушал.

— Иногда трудно понять, что есть истина. — Едок поднес к лицу окровавленную правую руку, недоуменно посмотрел на нее. — Праведнику положено… сомневаться.

— Как скажешь. Я с праведниками не знаком.

— А я знаком… был. Кажется. Не знаю. Мы должны сражаться?

— Похоже на то, — вздохнул Логен.

— Так тому и быть.

Он налетел стремительно, и Логен не успел поднять меч, а только неуклюже увернулся, но все равно получил пинок под ребра — то ли коленом, то ли локтем, то ли плечом. Кувырком покатился по траве, так что разбираться было некогда. Попытался встать на ноги, но тело не слушалось. Сил хватало только чуть приподнять голову, дышать было больно. Он перекатился на спину, уставился в белесое небо. Наверное, не стоило лезть за стену. Парни отдыхали бы в тенечке, дожидались бы, чем дело кончится.

Тучи заслонил черный, расплывчатый силуэт едока.

— Прости меня. Я помолюсь за тебя. За нас обоих, — сказал юноша, занося тяжелый бронированный сапог.

В безупречное лицо вонзился боевой топор. Едок отшатнулся. Логен помотал головой, разгоняя туман, прерывисто вдохнул и приподнялся на локте, свободной рукой ощупал бок. Кулак в белой латной перчатке пробил щит Трясучки, отколов кусок. Сам Трясучка упал на колени. Стрела со звоном отскочила от доспеха едока. Он обернулся, открыв рассеченную топором голову. Вторая стрела вонзилась в шею. Под аркой ворот, вскинув луки, стояли Молчун и Ищейка.

Едок вихрем устремился к ним.

— Гм, — сказал Молчун.

Удар локтем отбросил его к дереву в десяти шагах от ворот. Молчун сполз по стволу и упал в траву. Едок занес меч над Ищейкой, но один из карлов пронзил юношу копьем, отпихнув его назад. Северяне толпой вбежали в сад и с воплями окружили едока, размахивая топорами и мечами.

Логен перекатился на живот, пополз по лужайке и вцепился в рукоять меча, вырывая клочья мокрой травы. Рядом упал окровавленный карл с пробитой головой. Логен стиснул зубы и ринулся в атаку, обеими руками перехватив меч.

Клинок вонзился едоку в плечо, располосовал доспех до самой грудины. Кровь струей окатила лицо Ищейки. Один из карлов молотом разбил едоку руку. Тяжелая головка оставила вмятину на нагрудной пластине.

Юноша пошатнулся. Красная Шапка подрубил ему ногу. Едок упал на колени. Кровь хлестала из ран, заливала белый доспех, скапливалась на вымощенной булыжником дорожке. На обезображенном лице сияла безмятежная улыбка.

— Свободен… — прошептал он.

Логен взмахнул мечом Делателя и снес ему голову с плеч.

Внезапно поднялся ветер, пронесся по залитым кровью улицам, завывая в руинах сожженных домов, бросая клубы пепла и пыли в лицо Веста, скачущего к Агрионту.

— Что происходит? — крикнул он, перекрывая вой ветра.

— Все кончено! Противник отступает, — проорал Бринт, его волосы разлетелись в стороны от нового порыва ветра. — Они все силы бросили на осаду Агрионта, а нас не ждали! Теперь, мешая друг другу, уходят на запад. У стены Арнольта еще идет бой, но Орсо уже выдавил их из Трех Ферм.

Знакомый силуэт Цепной башни высился над руинами. Вест пришпорил коня.

— Отлично! Вот отгоним их от Агрионта, и дело сделано. Можно будет…

Он свернул за угол, к западным воротам крепости. Точнее, туда, где когда-то были западные ворота.

Он ошарашенно глядел на Цепную башню, нависшую над гигантским проломом в крепостной стене. Мост и сторожевая башня исчезли вместе с массивными частями стен с обеих сторон. Обломки каменной кладки завалили крепостной ров доверху, рассыпались по прилегающим улицам.

Гурки вошли в Агрионт, проникли в сердце Союза.

Неподалеку, у крепости, все еще продолжалось беспорядочное сражение. Вест двинулся к крепостной стене через толпу раненых. Строй арбалетчиков обстреливал гурков, успешно прорежая ряды противника. Неподалеку истошно вопил и корчился от боли солдат Союза — ему пытались остановить кровь и перевязать обрубок ноги.

— Нам бы отъехать подальше, сэр, — угрюмо заметил Пайк. — Тут небезопасно.

Вест не обратил на него внимания. Каждый должен исполнить свой долг. Каждый, без исключений.

— Нужно выстроить солдат. Где генерал Крой?

Сержант его не слушал, ошеломленно уставившись в небо. Вест повернулся в седле.

Над западной частью цитадели вздымался черный столб смерча. Поначалу Вест решил, что это взвихренные клубы дыма, однако, присмотревшись, понял: в небе кружит масса обломков дерева, металла и камня. Столб вознесся в невообразимую высь, стягивая вокруг себя тучи, медленно кружившие вокруг центральной спирали ужасающего вихря. Битва у крепостных стен стихала, противники в ужасе глядели на громадную вертящуюся колонну, на фоне которой Цепная башня казалась черным пальцем, а Дом Делателя — крошечной точкой.

С высоты посыпалась пыль, листья, щепки, обрывки бумаги. Потом рухнул обломок балки, ударился о мостовую, подскочил и развалился от удара. Булыжник размером с кулак ударил солдата в плечо. Люди разбегались в поисках укрытия, припадали к земле, прикрывались щитами. Буря набирала силу, срывая одежду и сбивая с ног. Солдаты, сжав зубы и сощурив слезящиеся глаза, боролись с порывами ветра. Вращающаяся колонна росла, темнела, тянулась к небу. Там, в невообразимой высоте, по краям смерча мелькали какие-то крошечные точки, чернея на фоне туч. Рой мошкары в жаркий летний день.

Не считая того, что каждая точка была громадным обломком камня, дерева или металла, по странной прихоти природы поднятая в небо. Он не отрывал глаз от вихря, совершенно не понимая, что происходит. Все, что он мог, — это смотреть.

— Сэр! Уходим! — завопил Пайк у самого уха, выхватив поводья из рук Веста.

Неподалеку рухнул огромный валун. Лошадь испуганно заржала, встала на дыбы. Мир покачнулся, в глазах потемнело.

Он очнулся, лежа лицом вниз. На зубах хрустел песок, в ушах завывал ветер, швыряя в лицо колючую пыль. Казалось, спустились сумерки. В воздухе со свистом носились обломки, ударяя о землю, задевая стены, сбивая с ног солдат, которые, будто стадо овец, сгрудились у руин крепости. О сражении все позабыли, оставшиеся в живых жались к земле рядом с телами погибших. Вихрь налетел на Цепную башню, содрал с крыши черепицу, выломал стропила и унес в высоту. Огромная балка свалилась на булыжники мостовой, кубарем покатилась по улице, разметая трупы, ударилась о стену дома и проломила ее насквозь, мимоходом снеся крышу.

Вест дрожал мелкой дрожью. Глаза слезились, буря хлестала по щекам. Он беспомощно озирался. Неужели это конец? Значит, он умрет вот так — не израненный, не увенчанный славой? Не как генерал Поулдер — во главе безумной атаки? Не как маршал Берр, в своей постели? Даже не на плахе — за убийство принца Ладислава?

Умрет, придавленный рухнувшим с неба обломком.

— Прости…

Он смотрел, как качается силуэт Цепной башни. Как куски кладки дождем осыпаются в мутную воду крепостного рва. Башня выгнулась, сдвинулась и медленно сквозь бушующую бурю упала на город.

Башня раскололась на громадные куски, в падении круша массивные здания. Обломки давили жителей, как муравьев, разлетались во все стороны.

И на этом все закончилось.

Вокруг того, что еще недавно было площадью Маршалов, не осталось ни одного здания. Исчезли изящные фонтаны, величественные скульптуры аллеи Королей, дворцы, полные мягкотелых розовых.

Смерч смел все.

Ветер сорвал золоченый купол, венчавший Круг лордов, расколол его на части и разорвал в клочья. Высокие стены Палаты военной славы превратились в руины. Некогда величавые здания лежали в развалинах, снесенные почти до самого основания. На глазах Ферро яростно воющий вихрь сровнял с землей город, кружа вокруг первого из магов, пожирая все на своем пути.

— Да! — Довольный смех Байяза перекрывал шум бури. — Я превзошел Иувина! Я превзошел самого Эуса!

И это — возмездие? И сколько раз такое надо повторить, чтобы заполнить пустоту внутри? Ферро, задумалась, сколько людей искали спасения в стенах уничтоженных зданий. Мерцающее сияние Семени обволокло руку до плеча, поднялось к шее, окутало Ферро с головы до ног.

Мир затих.

Разрушение продолжалось, но звуки доносились приглушенно, будто через толщу воды. Холод уже не обжигал, рука занемела. Порывы ветра накатывали непрекращающимися волнами.

Но среди вязкого воздуха появлялись расплывчатые тени.

Мир вокруг Ферро тоже расплывался, терял отчетливость, а силуэты приобретали очертания и форму, собираясь у внешнего круга. Тени. Призраки. Жадная, голодная толпа призраков.

— Ферро… — шептали призрачные голоса.

На сад вихрь налетел внезапно и стремительно, словно метель в горах. С темного неба градом посыпались обломки. Ищейка понятия не имел, откуда они взялись, да и не задумывался об этом. Его заботило другое.

Под высокие своды дворца втащили раненых: стонущих, орущих или — хуже всего — молчаливых. Трупы оставили снаружи — незачем тратить силы на тех, кому уже не помочь.

Логен подхватил Молчуна за плечи, Ищейка взялся за ноги. Его лицо было мертвенно-бледным, на губах запеклась кровь. Было видно, что дело плохо, но Молчун не жаловался. Хардинг Молчун никогда не жаловался. Ищейка не поверил бы в такое никогда.

Молчуна уложили на полу, неподалеку от входа. Падающие с неба обломки били в стекла, стучали по стенам, колотили по крыше. В зал втаскивали пострадавших с переломами, ушибленных и придавленных. Появился Трясучка с окровавленным топором и без щита — руку ему изувечило.

Такого зала Ищейка никогда в жизни не видел: пол устлан зеленой и белой каменной плиткой, отполированной до стеклянного блеска. По стенам развешаны громадные картины. Потолок изукрашен цветами и листьями, почти как настоящими, только из золота — вон как сверкают в тусклом свете, что проникает сквозь окна.

Раненым дали воды, перевязали, кого могли, утешили добрым словом. Логен и Трясучка обменялись взглядами — не то чтобы полными ненависти, но и без уважения. Ищейка так и не понял, что это было, да и ни к чему это.

— Ты что, спятил? — буркнул он. — Смыться в одиночку, как ты любишь, решил? Куда тебя понесло? Ты ж вроде как вождь теперь, а башкой не думаешь.

Логен обернулся к нему, сверкнул глазами в полумраке.

— Ферро помочь. И Джезалю.

— Кому-кому помочь? — недоуменно уставился на него Ищейка. — Тут наши парни помощи ждут, а ты…

— Да не умею я с ранеными!

— Ага, ты только калечить горазд. Ну тогда вали, Девять Смертей, если должен. Иди.

Ищейка видел, что лицо Логена исказилось, когда он услышал свое прозвище. Он отступил, зажимая бок рукой. Затем покрепче ухватил окровавленный меч, повернулся и захромал по сверкающему коридору.

— Больно, — сказал Молчун.

Ищейка опустился на корточки рядом с ним.

— Где болит?

— Везде, — улыбнулся Молчун окровавленным ртом.

— Ну… — Ищейка задрал ему рубаху. На вдавленной груди смоляным пятном расплылся громадный синяк. Вот оно как. С таким ранением не дышат.

— Думаю… со мной все.

— Чего? — Ищейка попытался улыбнуться, но не вышло. — Это же царапина.

— Царапина, да? — Молчун с усилием приподнял голову, застонал и мелко, часто задышал, широко раскрыв глаза. — Потолок… красота охренительная.

— Ага, согласен. — Ищейка тяжело сглотнул.

— По уму, так я помер давным-давно, в драке с Девятипалым. После этого жил в долг. Но я рад этому, Ищейка. Я всегда любил… наши разговоры.

Он закрыл глаза. Дыхание прервалось. Он всегда мало говорил, Хардинг Молчун. Потому и прозвище такое. А теперь и вовсе ничего не скажет. Пустая смерть, далеко от дома. Умер не за веру, не за славу, не за добычу. Без толку погиб. Ищейка на своем веку видел множество тех, кто вернулся в грязь, но хорошего в том не было ни разу. Он вздохнул и уставился в пол.

Косые тени метались по затхлому коридору, по грубым камням и облезлой штукатурке. Тусклый свет фонаря превратил наемников в жуткие силуэты, лица Коски и Арди казались странными масками. Мгла затаилась в каменной кладке арки, скопилась у древней двери, сбитой из узловатых досок с заклепками черного железа.

— Чему вы улыбаетесь, наставник?

— Я тут стоял, на этом самом месте. С Зильбером, — прошептал Глокта, кончиками пальцев поглаживая железную ручку. — Руку держал на задвижке… и прошел мимо.

«Какая ирония! Мы долго и упорно ищем ответы, а они у нас под рукой».

Глокта склонился к двери. По искореженному позвоночнику пробежала дрожь. Из-за двери доносилось невнятное бормотание на неизвестном языке.

«Адепт-демонолог призывает обитателей бездны?»

Он облизал губы, вспомнив о замерзших останках верховного судьи Маровии.

«Наверное, торопиться не следует даже в поисках насущных ответов. Совсем не следует…»

— Наставник Гойл, раз уж вы нас сюда привели, вам первому и за порог ступить.

Гойл неразборчиво замычал сквозь кляп, испуганно раскрыв и без того выпученные глаза. Коска сгреб наставника Адуи за шиворот, взялся за дверную ручку, рывком распахнул дверь и пинком отправил Гойла в дверной проем. Тот взвыл и перевалился через порог. За дверью послышалось металлическое клацанье арбалета. Невнятное бормотание стало громче.

«А что бы сказал полковник Глокта? Вперед, к победе, парни!»

Глокта дохромал до двери, подволакивая ноющую ногу, шагнул за порог и огляделся. Перед ним простирался большой круглый зал с куполом, украшенным искусными фресками.

«До боли знакомые фрески».

На одной половине сводчатого потолка Канедиас, Делатель, широко распростер руки. Позади него полыхали яркие языки пламени — алые, багряные, золотые. Напротив, под купой цветущих деревьев, на траве лежал его брат, Иувин, истекая кровью. Посередине два ряда магов шли творить возмездие: шесть с одной стороны, пять с другой, лысый Байяз во главе.

«Кровь, огонь, смерть, возмездие. Весьма подходящий набор, особенно в нынешних обстоятельствах».

На полу белые линии складывались в сложный запутанный узор: концентрические круги, символы, геометрические фигуры.

«Соль, если я не ошибаюсь».

Гойл лежал ничком, в шаге от двери, у самого края внешнего круга: руки по-прежнему связаны за спиной, между лопаток торчит наконечник стрелы. По каменным плитам расползалась лужа крови.

«Надо же, никогда бы не подумал, что это его слабое место. У людей там находится сердце».

Четыре университетских адепта замерли от неожиданности. Канделау, Чейл и Денка держали зажженные свечи. Толстые фитили чадили и потрескивали, источая удушающий смрад мертвой плоти. Сауризин, адепт-химик, сжимал разряженный арбалет. Лица стариков, подсвеченные гнилостным желтым пламенем, напоминали гротескные маски страха.

У дальней стены, в неровном сиянии светильника, Зильбер напряженно изучал толстый том, лежащий перед ним на кафедре. Скрюченный палец шуршал по страницам, тонкие губы безостановочно шевелились. В зале стоял невыносимый холод, но по впалым щекам Зильбера струился пот. Рядом с ним, прямой как палка, стоял архилектор Сульт в белоснежном одеянии. Его глаза голубыми молниями метнулись через всю комнату.

— Глокта, увечный ублюдок! — прошипел он. — Что тебе здесь понадобилось?!

— Мне бы хотелось задать тот же вопрос и вам, ваше преосвященство. — Он обвел тростью зал. — Впрочем, свечи, древние манускрипты, заклинания и соляные круги говорят сами за себя.

«Как дети, право слово. Что за игры? Пока я разбирался с гильдией торговцев шелком, рисковал жизнью в Дагоске, всеми правдами и неправдами собирал для него голоса, он занимался… вот этим?»

Судя по всему, Сульт свое занятие игрой не считал.

— Убирайся, глупец! Это наш последний шанс.

— Вот это? Вы шутите! — заявил Коска, шагая за порог.

В зал вошли наемники в масках. Зильбер по-прежнему не отрывал взгляда от страницы, шевелил губами. Пот лился с него ручьями.

— Кто-нибудь, заткните его! — хмуро приказал Глокта.

— Не смейте! — Сморщенное личико Чейла перекосилось от страха. — Заклинания нельзя прерывать ни в коем случае. Это невероятно опасно. Последствия могут быть…

— Последствия будут катастрофическими, — взвизгнул Канделау.

Один из наемников шагнул к центру зала.

— Не наступите на соль! — заверещал Денка. Свечи у него в руках накренились, воск пролился на пол. — Что бы вы ни делали!

— Стоять! — приказал Глокта.

Наемник замер у соляной черты, вопросительно посмотрел на него поверх маски. Холод в зале усилился. В середине концентрических кругов что-то происходило. По воздуху пробежала зыбь, будто от пламени костра. Зильбер продолжал хрипло читать заклинания. Глокта замер, переводя взгляд с одного дряхлого адепта на другого.

«Что делать? Остановить его или нет? Остановить или…»

— Позвольте мне! — Коска выступил вперед, сунул левую руку в карман черной куртки.

«Но ты не…»

Стремительный замысловатый жест отправил метательный нож через весь зал. Клинок, сверкнув в пламени свечей, пролетел через мерцающий воздух и с глухим стуком по самую рукоять вонзился в лоб Зильберу.

— Ха! Я же вам говорил! — Стириец ухватил Глокту за плечо. — Мастерский бросок, а?

Алая струйка крови поползла по щеке Зильбера. Глаза его закатились, он замигал, завалился набок и, опрокинув кафедру, рухнул на пол. Древний манускрипт, хлопая страницами, шлепнулся на упавшее тело. Светильник опрокинулся, горящее масло залило плиты пола.

— Неет! — пронзительно завизжал Сульт.

Чейл охнул и замер с раскрытым ртом. Канделау отбросил свечу и распростерся на полу. Денка испуганно пискнул и закрыл лицо ладонями, выглядывая из-за растопыренных пальцев. В наступившей тишине все, кроме Коски, уставились на труп адепта-демонолога. Глокта оскалил редкие зубы и сощурился.

«И — вот она. Это ужасная, восхитительная, бесконечная секунда между мгновением, когда ты споткнулся, и мгновением, когда приходит боль. Вот сейчас… сейчас… сейчас она придет».

Но никто не пришел. Не произошло ничего. Под гулкими сводами зала не раздался демонический хохот. Пол не провалился, врата в преисподнюю не распахнулись. Мерцающее сияние исчезло, в зале стало теплее. Глокта недоуменно, почти разочарованно изогнул бровь.

— Похоже, демонические искусства оставляют желать лучшего.

— Нет! — снова взвизгнул Сульт.

— Да-да, ваше преосвященство, именно так. Подумать только, было время, когда я питал к вам почтение. — Глокта с ухмылкой взглянул на адепта-химика, вцепившегося в арбалет. — Прекрасный выстрел, поздравляю. И мне работы меньше. — Он дал знак наемникам. — Взять его!

Сауризин отшвырнул арбалет.

— Я не виноват! Меня заставили! Вот он… — Адепт ткнул толстым пальцем в недвижное тело Зильбера. — И он! — указал на Сульта.

— Правильно мыслите, адепт. Однако лучше об этом рассказать на допросе. А пока не будете ли вы так любезны позаботиться о его преосвященстве?

— С удовольствием, — заявил Коска и уверенно направился через зал, небрежно ступая по тщательно вычерченным символам.

— Глокта, ты редкий глупец! — завопил Сульт, гневно тряся седой шевелюрой. — Байяз чрезвычайно опасен. Первый из магов и его король-бастард!.. Ты не имеешь права! Ты…

Коска заломил ему руки за спину и поставил на колени.

— У вас будет время для подробных объяснений. Если, конечно, гурки нас всех не перережут. — Глокта осклабился, блеснув остатками зубов.

Коска стянул запястья Сульта веревкой.

«Ах, если бы ты только знал, как я мечтал произнести эти слова!»

— Архилектор Сульт, именем его величества короля вы арестованы за государственную измену.

Джезаль стоял, не шевелясь, не сводя глаз с близняшек. Та, что была заляпана кровью, томно потянулась. Ее сестра изогнула бровь.

— Как ты желаешь умереть? — спросила она.

— Ваше величество, встаньте за мной. — Горст поудобнее перехватил меч здоровой рукой.

— Нет. Не в этот раз. — Джезаль сорвал с головы корону — ту самую, которую так долго выбирал Байяз, — и отбросил ее в сторону. Он устал быть королем. Если должен умереть, он умрет, как обычный человек вместе со всеми. Только сейчас он осознал, как ему повезло в жизни. Большинство о таком не могли и мечтать. Он столько добрых дел мог совершить, но вместо этого ныл и думал исключительно о себе, любимом. А теперь поздно.

— Я всю жизнь прожил, шествуя по чужим головам и прячась за чужими спинами. Хватит. Не сейчас.

Одна из сестер медленно захлопала в ладоши. Звук раскатился по залу гулким эхом, умноженный зеркалами. Вторая сестра захихикала. Горст взял меч на изготовку. Джезаль повторил его жест, бросая едокам бессмысленный, последний вызов.

Верховный судья Маровия метнулся наперерез, двигаясь с невообразимой для старика скоростью. Полы темного одеяния развевались, в руке он держал длинный металлический жезл с крюком на конце.

— Что… — пробормотал Джезаль.

Внезапно крюк вспыхнул ослепительным белым светом, будто солнце в летний полдень. Зеркальные стены засияли сотнями огней. Бесчисленные крюки, полыхая, уходили в темную глубь стекол. Джезаль охнул, зажмурился и закрыл лицо рукой, ослепленный ярким сполохом.

Проморгавшись, он отвел руку от глаз. Близнецы замерли рядом с верховным судьей, неподвижные, точно статуи. Из отверстий на конце крюка вырвались струйки белого дыма, обвились вокруг руки Маровии. Никто не шевелился.

Затем дюжина зеркал на противоположной стене зала раскололись пополам, точно посередине, будто листы бумаги, разрезанные острым лезвием. Нижние и верхние половины медленно выскользнули из рам на пол, разбившись на тысячи осколков.

Одна из сестер резко выдохнула. Из-под белого доспеха брызнула кровь. Девушка подняла руку, и отсеченная кисть гулко стукнула о плитки пола. Кровь хлынула алой струей, а сама девушка завалилась набок — точнее, ее торс отделился от ног, и обе части упали в разные стороны. Голова отлетела и покатилась по гладким плитам. Лужа крови ширилась. Золотистые волосы, аккуратно обрезанные вровень с шеей, накрыли останки пушистым облачком.

Доспехи, плоть, кости — все было нарезано аккуратными кусочками. Вторая сестра непонимающе свела брови и, качнувшись, шагнула к Маровии. Колени подогнулись, ноги остались лежать на полу, а верхняя половина, ровно рассеченная в талии, скользнула чуть дальше по навощенным плиткам. Из разрезов сыпалась бурая пыль. Подтягиваясь на руках, царапая пол скрюченными пальцами, девушка подняла голову и зашипела.

Воздух вокруг Маровии замерцал. Языки пламени охватили разрубленное тело, которое содрогалось и визжало до тех пор, пока от него не осталась лишь дымящаяся горка черного пепла.

Маровия поднял странное оружие и негромко присвистнул, с улыбкой разглядывая крюк.

— Канедиас знал толк в оружии. Воистину мастер Делатель, не правда ли, ваше величество?

— Что-что? — пробормотал сбитый с толку Джезаль.

Черты лица Маровии начали расплываться, а потом и вовсе исчезли. Прежними остались только глаза — разного цвета, со смешливыми морщинками в уголках.

Йору Сульфур отвесил почтительный поклон и посмотрел на Джезаля, как старый друг.

— Никакого покоя, да, ваше величество? Никакого покоя!

Одна из дверей с грохотом распахнулась. Джезаль испуганно выставил перед собой меч. Сульфур обернулся, сжимая Разделитель. В зал ввалился крупный мужчина с лицом, обезображенным шрамами и перекошенным жуткой гримасой. Тяжело дыша, он прижимал одну руку к боку, а во второй держал тяжелый меч.

Джезаль заморгал, не веря собственным глазам.

— Логен Девятипалый. Какого черта ты здесь делаешь?

Северянин на мгновение уставился на него, а затем прислонился к зеркалу около двери, выпустив меч из рук. Медленно скользнул вниз, пока не оказался на полу, и сел, откинув голову на стекло.

— Долгая история, — сказал он.

— Прислушайся к нам…

В вихре кружили сотни теней. Они толпились у внешнего круга, сверкающие железом символы затуманились и мокро, холодно поблескивали.

— … у нас есть что тебе рассказать, Ферро…

— Тайны…

— Что мы можем тебе дать?

— Мы знаем… все…

— Тебе лишь нужно впустить нас…

Так много голосов. Она услышала голос Аруфа, ее старого учителя. Услышала Сусмана, работорговца. Услышала голоса отца и матери. Услышала Юлвея и принца Уфмана. Сотни голосов, тысячи. Знакомые и полузабытые. Голоса мертвых и голоса живых. Крики, бормотание, вопли. Шепот над самым ухом. Ближе. Еще ближе. Ближе, чем ее мысли.

— Ты жаждешь мести?

— Мы можем помочь тебе.

— Что только пожелаешь.

— Что только захочешь.

— Только впусти нас…

— Та пустота внутри…

— Мы — то, что тебе не хватает!

Железные кольца покрылись белым инеем. Ферро стояла на коленях в одном конце огромной воронки неистового смерча, уходившего за пределы темного неба. В ушах звенел безумный смех первого из магов. Воздух скрутился в тугие канаты, дрожал, мерцал, переливался, гудел, наполненный неведомой силой.

— Тебе не придется ничего делать…

— Байяз.

— Он все сделает.

— Глупец!

— Лжец!

— Впусти нас…

— Он не понимает…

— Он использует тебя…

— Он смеется…

— Недолго осталось.

— Врата не выдержат…

— Впусти нас…

Байяз, похоже, голосов не слышал. А может, слышал, но не подавал виду. Из-под его ног по мостовой разбегались трещины, вокруг водоворотом кружили щепки. Железные символы и круги стали смещаться, со скрежетом вырывались из камней, рассыпающихся в щебень.

— Печати сломаны…

— Одиннадцать оберегов обычных…

— И одиннадцать оберегов обратных…

— Дверь открыта…

— Да, — голоса говорили одновременно.

Тени подкрадывались ближе. Дыхание Ферро прерывалось, зубы стучали, все тело дрожало. Холод подбирался к самому сердцу. Она застыла на краю пропасти — безмерной, бездонной, полной теней и голосов.

— Мы скоро будем с тобой.

— Очень скоро.

— Время пришло.

— Обе стороны станут одной.

— Как и должно быть. Как и было.

— Прежде чем Эус огласил Первый закон…

— Впусти нас…

Ей нужно только еще чуть-чуть удержать Семя, и голоса даруют ей желанную месть. Байяз — лгун, она с самого начала это знала. Она ничем ему не обязана. Веки дрогнули, опустились и смежились. Завывания ветра отдалялись, она не слышала ничего, кроме голосов.

Шепот, слова утешения, праведные слова.

— Мы исправим мир.

— Вместе.

— Впусти нас.

— Ты поможешь нам.

— Освободишь нас.

— Ты можешь нам доверять.

— Верь нам.

Доверять?

Любимое слово лжецов. Ферро вспомнила разрушенный Аулкус, выжженные руины, опустошенную, мертвую землю. Порождения Другой стороны сотканы из лжи. Пусть лучше в Ферро зияет пустота, чем заполнять ее ложью. Она изо всей силы прикусила язык, ощутила во рту соленый вкус крови, вдохнула полной грудью и заставила себя открыть глаза.

— Верь нам…

— Впусти нас!

Оглядевшись, она заметила расплывчатые, смутные очертания ларца Делателя. Порывы ветра мешали, дергали, отталкивали, но она онемевшими пальцами вцепилась в крышку. Она не будет рабыней. Ничьей. Ни Байяза, ни Рассказчиков Тайн. Она найдет свой путь. Пусть темный, но свой.

Крышка ларца распахнулась.

— Нет, — голоса шипели ей в ухо. — Нет!

Ферро, оскалив окровавленные зубы, яростно зарычала, заставляя онемевшие пальцы разжаться. Вокруг бесновалась ревущая, бесформенная мгла. Медленно, очень медленно, омертвелая ладонь раскрылась. Вот оно, ее возмездие. Месть лжецам, ворам, месть тем, кто использует ее. Мир содрогнулся, рассыпаясь, разваливаясь на части, тонкий и хрупкий, как лист стекла. Под ней простиралась бездна. Ферро вытянула дрожащую руку и опустила Семя в ларец.

Голоса хрипло, протестующе взвыли, как один.

— Нееет!

Она вслепую нащупала крышку ларца.

— Пошли вы! — прошипела Ферро.

И, собрав последние силы, захлопнула ларец.

После дождя

Логен стоял на высокой башне дворца, облокотившись о парапет и подставив лицо ветру. Точно так же — давным-давно — он когда-то стоял на вершине Цепной башни, ошеломленно глядя на простиравшиеся внизу бесконечные просторы Адуи. Невозможно было представить, что этот прекрасный, гордый, неуязвимый город — творение рук человеческих.

Мертвые, как все изменилось!

Зеленые парковые лужайки завалены мусором, деревья искорежены, куски дерна вырваны из земли, озеро обмельчало, превратилось в топкое болото. На западном краю парка чудом уцелел стройный ряд белых зданий, зияющих черными проемами выбитых окон. Чуть дальше к западу с домов сорвало крыши, от совсем дальних построек остались только обугленные стены, заваленные обломками.

А потом — ничего. Пустошь. Величественный дворец с золотым куполом разрушен. Не стало и площади, где Логен следил за игрой в поединок. Цепная башня, крепостная стена под ней и грандиозные здания, где Логен бежал вместе с Ферро, исчезли, словно их и не было.

Всю западную часть Агрионта поглотил огромный круг разрушения. Выжженный дотла город рассекали черные шрамы пожарищ. В заливе виднелись обугленные остовы кораблей. Над искалеченным городом высился Дом Делателя, не затронутый хаосом разрухи, — четкий черный силуэт, неприступный и равнодушный.

Логен стоял у парапета, почесывая обезображенную щеку. Надрывно ныли раны. Сколько их? Избитое, исколотое, разрубленное, разорванное тело болело. Вот этот рубец остался от схватки с едоком, это — памятки о битве у крепостного рва, о семидневном побоище в Высокогорье, о поединке с Ужасающим. Бесчисленные напоминания о сотнях сражений, о драках и давних битвах. Все не упомнить.

Он хмуро поглядел на свои руки. На месте обрубленного среднего пальца серел камень парапета. Он все еще Девятипалый. Девять Смертей. Человек, сотканный из смерти, как сказал Бетод. Вчера он чуть не убил Ищейку, своего старинного друга. Своего единственного друга. Он занес меч, и, если бы судьба не вмешалась, разрубил бы приятеля на части.

Он вспомнил, как стоял высоко на балконе Великой Северной библиотеки и глядел на долину, где зеркалом блестела водная гладь тихого озера. Он вспомнил легкое прикосновение ветра к чисто выбритым скулам, свои размышления о том, может ли человек измениться.

Теперь он знал ответ на свой вопрос.

— Мастер Девятипалый!

Логен резко повернулся и шумно втянул воздух — заживающую рану в боку пронзила острая боль. На парапет вышел первый из магов. Он изменился. Стал моложе. Он выглядел даже моложе, чем при самой первой встрече с Логеном. Движения его стали уверенными, глаза оживленно блестели. В седой бороде появились черные волоски. Байяз дружелюбно улыбался. Логен давно не видел таких улыбок.

— Болит?

Логен угрюмо хмыкнул.

— Мне не впервой.

— Да, но ведь легче не становится. — Байяз, опершись внушительными кулаками на парапет, радостно озирал окрестности, будто перед ним простирался цветущий луг, а не опаленные пожаром руины. — Я и не думал, что мы с тобой так скоро встретимся. И что ты так высоко поднимешься. Значит, вражда окончена. Бетод повержен. Говорят, с его же собственной крепостной стены и сбросил. Замечательная подробность, прекрасно ляжет в песню. И ты занял его место. Девять Смертей, король Севера. Кто бы мог подумать!

— Все было не так, — хмуро буркнул Логен.

— А, какая разница! Главное — исход. Наконец-то Север живет мирно. Поздравляю!

— Бетод рассказал пару вещей.

— Правда? — беспечно осведомился Байяз. — Помнится, его беседы отличались унылым однообразием, все о себе да о себе — чего достиг, к чему стремится. Такое отсутствие хороших манер весьма утомительно.

— Он сказал, что не убил меня из-за тебя. Что ты мою жизнь у него выменял.

— Что правда, то правда. За ним числился должок, вот он твоей жизнью и расплатился. Понимаешь, я всегда пекусь о будущем. Я догадывался, что мне пригодится человек, способный разговаривать с ду́хами, а ты вдобавок был прекрасным спутником в моих странствиях.

— Было бы хорошо, если бы ты об этом сказал, — процедил Логен, едва не скрипнув зубами.

— А ты не спрашивал, мастер Девятипалый. Помнится, тебя мои планы не интересовали, да и я не желал тебя обязывать. Не слишком хорошее начало для будущей дружбы начать с «я тут недавно спас твою жизнь».

Байяз, как обычно, все очень толково объяснил, но дурное настроение не улучшилось. Логен чувствовал себя боровом, которого выменяли на ярмарке.

— А где Ки? Хорошо бы с ним…

— Умер, — отрывисто сказал Байяз, словно ножом пырнул. — Нам его очень не хватает.

— Значит, вернулся в грязь …

Логен вспомнил, как пытался спасти жизнь ученику мага, вспомнил долгий путь под дождем, желание совершить правильный поступок… Впрочем, особой жалости он не чувствовал. Да и где ей взяться, сколько смертей кругом. Логен словно онемел внутри.

— Вернулся в грязь… — задумчиво пробормотал он. — А ты все такой же, да.

— Конечно.

— Вот она, цена выживания: помянуть погибших, произнести нужные речи, а потом жить дальше и надеяться на лучшее.

— Разумеется.

— Надо смотреть правде в глаза.

— Тоже верно.

Логен размял ноющий бок, чтобы хоть что-то почувствовать. Боль не принесла облегчения.

— Я вчера потерял друга.

— Кровавый был день. Но мы победили.

— Да неужели? Ради кого?

Среди руин суетились люди, словно муравьи в разворошенном муравейнике. Искали уцелевших, находили трупы. Вряд ли они сейчас чувствуют себя победителями. Его победа не радовала вовсе.

— Мне к моим надо, — пробормотал он, не двигаясь с места. — Помочь с похоронами, с ранеными.

— Однако ты стоишь здесь, и смотришь вниз… — заметил Байяз.

Зеленые глаза первого из магов стали тверды, как камень. Логен с самого начала знал за ним эту суровую твердость, однако все время о ней забывал. Привык не замечать.

— Я прекрасно понимаю твои чувства. Исцеление — для молодых. С возрастом терпеливое отношение к раненым медленно, но неумолимо исчезает, — продолжил маг, приподняв брови и поворачиваясь к изуродованной панораме города. — Я очень стар.

Он поднес кулак к двери, готовясь постучать, но замер, нервно почесывая ладонь.

Он помнил ее запах — сладковатый, с кислинкой. Помнил силу ее рук, хмурое лицо, освещенное огнем костра. Помнил тепло ее тела, прижимавшееся к нему в ночи. Он сознавал, что между ними происходило что-то хорошее, несмотря на все резкие слова. Есть люди, которым добрые слова не подвластны. Надежды у него особой не было; такому, как он, без надежды легче. Но если ничего не вложить, то ничего и не получишь.

Логен сжал зубы и постучал в дверь. Тишина. Он закусил губу и снова постучал. Потом насупился и, внезапно потеряв терпение, толчком распахнул дверь.

Ферро обернулась: одежда мятая, замызганная, в широко раскрытых глазах сквозит волнение, кулаки сжаты. При виде Логена на ее лице отразилось разочарование, и сердце Девятипалого глухо стукнуло.

— Это я, Логен.

Ферро хмыкнула и склонила голову набок, угрюмо глядя в окно. Прищурилась, подошла к подоконнику — и резко свернула в сторону.

— Вот!

— Что? — недоуменно пробормотал Логен.

— Слышишь?

— Что?

— Их слышишь? — Она подошла к стене и прижала к ней ухо.

Логен не представлял себе, что произойдет. С ней всегда было непросто, но такого он не ожидал. Придется идти напролом, другого выхода не оставалось.

— Я теперь король… — Он фыркнул. — Король Севера, представляешь? — Он ждал, что она рассмеется ему в лицо, однако Ферро замерла, прислушиваясь к чему-то в стене. — Мы с Луфаром теперь короли. Можешь представить менее подходящих для этого ублюдков, а?

Нет ответа.

Логен облизнул губы. Ладно, пойдем напрямую.

— Ферро… Так случилось… Ну, что мы с тобой… — Он шагнул к ней. — Я не хотел… Я не знал… — Он положил руку ей на плечо. — Ферро, я вот что хочу сказать…

Она резко обернулась и зажала ему рот рукой.

— С-с-с!

Схватила за рубаху, заставила опуститься на колени, а сама прижала ухо к плиткам, напряженно прислушиваясь.

— Вот, слышишь? Там! Слушай! Ты их слышишь?

Он осторожно протянул руку к Ферро, коснулся ее шеи, провел шершавыми пальцами по ее коже. Она передернула плечами, отмахнулась, и он нахмурился. Может быть, он просто вообразил себе что-то хорошее, а она о нем и не помышляла? Ему так сильно этого хотелось, что он все придумал.

Он поднялся с колен, сухо кашлянул.

— Не важно. Может, я потом еще зайду.

Она не шелохнулась, прижав ухо к плиткам. Даже не взглянула в его сторону.

Логен Девятипалый не чурался смерти. Он с ней всю жизнь был близок. Он видел, как сжигали тысячи тел после битвы при Карлеоне. Он помнил братские могилы в безымянной долине в Высокогорье. Он прошел по грудам человечьих костей на месте уничтоженного Аулкуса.

Но даже Девять Смертей, человек, которого боялся весь Север, никогда прежде не видел такого зрелища.

Вдоль широкой дороги тянулись груды трупов. Тела уложили штабелями высотой по грудь. Сотни, тысячи трупов — не сосчитать. Похоже, их пытались прикрыть, но тел было слишком много, а мертвым все равно. Ветер трепал рваную холстину, кое-где придавленную обломками балок.

В начале дороги уцелели несколько статуй. Какие-то древние короли скорбно взирали с пьедесталов на трупы, сваленные к их ногам. Тут Логен сообразил, что это не страна мертвых, а аллея Королей.

Шагов через сто статуи исчезли, остались только постаменты; на одном торчал обломок каменного сапога. К ним жались какие-то страдальцы — полуживые, истерзанные. Кто-то, сидя на камне, равнодушно выдирал клочья волос с головы, глядя в пустоту. Кто-то надрывно заходился кашлем, прижимая ко рту окровавленную тряпицу. На земле скорчились мужчина и женщина, иссохшие, будто скелеты, обтянутые сморщенной кожей. Из груди женщины вырывалось надсадное, хриплое дыхание. Мужчина не дышал.

Еще сто шагов, и Логен словно попал в преисподнюю. Все вокруг лежало в развалинах. От построек и статуй не осталось ни следа — только горы странного мусора. Расколотый камень, расщепленное дерево, искореженный металл, обрывки бумаги, осколки стекла — все перемешано с песком и пылью, спрессовано до неузнаваемости. Изредка попадались непонятно как уцелевшие вещи: дверь, стул, ковер, разрисованное блюдо, улыбающееся лицо статуи.

Повсюду бродили люди, прокладывали тропинки среди развалин. Спасатели? Рабочие? Воры? Кто знает… Логен миновал огромный костер, и щеки коснулся жар пламени. Неподалеку стоял солдат в опаленном доспехе.

— Если вы нашли хоть что-то из белого металла, — повторял он, — сожгите! Куски плоти под белым металом — немедленно сжигайте! Приказ закрытого совета!

Чуть поодаль, на вершине самой большой груды мусора кто-то возился с огромной деревянной балкой. Нагнулся, ухватил поудобнее… Джезаль дан Луфар. Лицо перемазано, вместо одежды — грязные лохмотья. Он походил на короля не больше, чем сам Логен.

У подножия свалки стоял массивный мужчина с рукой на перевязи.

— Ваше величество, здесь небезопасно! — молил он тоненьким, девчачьим голоском. — Вам надо…

— Мое место здесь!

Джезаль напрягся, упрямо, изо всех сил потянул на себя балку. Похоже, отступать он не собирался, хотя без помощи ему было не обойтись.

— Давно он здесь? — спросил Логен.

— Как с ночи начал, так и не останавливался, — ответил человек с поломанной рукой. — Горстку уцелевших удалось отыскать, но их какой-то недуг гложет. — Он кивнул в сторону страдальцев у постаментов. — Волосы выпадают, ногти, зубы. Они сохнут. Несколько человек уже умерли, другие умирают. — Он сокрушенно покачал головой. — Чем мы заслужили такую кару?

— Карают не только виноватых.

— Девятипалый! — Джезаль смотрел вниз, бледное солнце светило за его спиной. — Вот и помощник нашелся. Давай, ухвати эту балку с другого конца!

Убирать балку смысла не было, но великие дела начинаются с малого, как говорил отец Логена. Так что он взобрался на кучу мусора. Под сапогами трещало дерево, скользили обломки камня.

— Мертвые… — ошеломленно оглядевшись, пробормотал он.

С места, где он стоял, казалось, что до самого горизонта вокруг все в руинах. В развалинах копошились люди, что-то искали, суетились или стояли неподвижно, потрясенные масштабом катастрофы. Разрушения простирались на целую милю, если не дальше.

— Логен, помогай!

— Ага, ладно.

Логен нагнулся, ухватил конец массивной обгорелой балки. Два короля потянули бревно. Короли грязи.

— Ну, тяни!

Логен напрягся, рана в боку заныла. Мало-помалу бревно поддалось. Джезаль натужно захрипел. Вдвоем они высвободили балку, оттащили ее в сторону. Джезаль отбросил из-под ног обломанную ветку, отогнул разорванный лист металла. Под ним, неловко вывернув шею, лежала женщина. Искалеченной рукой она прижимала к груди ребенка. Светлые детские кудри потемнели от крови.

Джезаль утер пот грязной ладонью.

— Ну что, их туда… К мертвым. — Он вскарабкался повыше и крикнул: — Эй, ты! Принеси лом! И кирку, здесь завал надо расчистить. А камень вон там складывай — пригодится, как строить начнем.

Логен положил руку ему на плечо.

— Джезаль, подожди. Подожди. Ты же меня знаешь.

— Знаю, конечно. Хочется в это верить…

— Так вот, скажи мне… Как по-твоему, я… — Логен замялся, с трудом подбирая слова. — Я… плохой человек?

— Ты? — удивленно переспросил Джезаль. — Да я лучше тебя человека не встречал.

Они собрались под сломанным деревом в парке, похожие на тени. Неподвижные черные силуэты четко выделялись на фоне золотисто-алого заката. До Логена донеслись тихие голоса, неторопливые речи. Слова для мертвых, добрые и печальные. Круг из двух дюжин холмиков свежевырытой земли у могил — мертвые все равны. Великий уравнитель, как говорят горцы. Люди вернутся в грязь. Над ними другие люди скажут слова. Как в стародавние времена, на Севере, при Скарлинге Простоволосом.

— … Хардинг Молчун. Лучше лучника не было. Никогда. Он мне сто раз жизнь спас, а благодарности не ждал. Ну разве что думал, может, и я его когда спасу. Да только мне не удалось. И никому не удалось бы…

Голос Ищейки умолк. Щебень хрустнул под сапогом Логена. Все повернулись на звук.

— Да это же король Севера.

— Сам Девять Смертей.

— Нам поклониться, или как?

Они уставились на него блестящими глазами. В спустившихся сумерках лиц было не различить, только черные силуэты. Горстка теней. Горстка недобрых призраков.

— Тебе есть что сказать, Девять Смертей? — спросил кто-то.

— Вроде как и нечего, — ответил он. — Вы и сами справляетесь.

— Нас не должно быть здесь.

Все согласно забормотали.

— Не наша битва.

— Напрасные смерти.

Бормотание усилилось.

— Лучше бы тебя закопали.

— Да, может, и так. — Логену впору было зарыдать, но вместо этого он улыбнулся. Улыбкой Девяти Смертей. Оскалом черепа, когда внутри ничего, кроме смерти, не осталось. — Может, и так. Только не вам выбирать, кому помереть. Пока кишка тонка сделать это собственными руками. У вас хватит? Что, хватит?

Тишина.

— Ну что же… Добром помянем Хардинга Молчуна. Добром помянем остальных, вернувшихся в грязь. — Логен сплюнул в траву. — А вам — дерьмо.

Он повернулся и ушел, откуда пришел.

В темноту.

Ответы

«Столько дел».

Допросный дом остался без хозяина.

«Кто этим займется? Наставник Гойл? Увы, ему не позволяет арбалетная стрела, пронзившая сердце».

Кому-то придется руководить размещением и допросом сотен гуркхульских пленников. С каждым днем их становилось все больше и больше по мере того, как Союзная армия вытесняла захватчиков обратно к Колону.

«Кто еще остался? Практик Витари? Она сгребла в охапку детей и сбежала из Союза».

Кому-то придется расследовать измену лорда Брока. Найти его, выявить сообщников. Произвести аресты, добиться признаний.

«Кто? Архилектор Сульт? Только не он!»

Глокта проковылял к двери, обнажил редкие зубы в мученическом оскале — боль в ногах не проходила.

«Хорошо, что я переехал в восточную часть Агрионта. Очень удачно сложилось. Следует благодарить судьбу за маленькие радости жизни, за место преклонить измученную голову. Мое прежнее обиталище наверняка покоится под горами мусора, как и…»

Дверь была неплотно прикрыта. Он осторожно толкнул створку, она со скрипом качнулась. Полоска неверного света упала на пыльные доски пола, на трость, на заляпанный грязью сапог.

«Я дверь закрыл и ламп не зажигал».

Он нервно облизнул пустые десны.

«У меня гость. Незваный. Войти и пригласить?»

Он покосился на темный коридор.

«Или лучше сбежать?»

Почти улыбаясь, он перебрался через порог: вначале трость, потом правая нога, потом подволочь левую, искалеченную ногу.

Незваный гость сидел у окна, в свете единственной лампы. Яркий свет озарил суровые черты его лица, в глубоких морщинах собралась холодная мгла. Перед ним лежала доска для игры в квадраты. От расставленных Глоктой фигур на доску падали длинные тени.

— Наставник Глокта, я ждал вас.

«А я — вас».

Глокта заковылял к столу, царапая тростью доски пола.

«С такой же охотой преступник плетется на виселицу. Эх, от палача никому не уйти. Зато, возможно, кое-что прояснится. Всегда хотел умереть, владея полной информацией».

Медленно, осторожно, покряхтывая, он уселся в свободное кресло.

— Я рад оказать гостеприимство господину Валинту или господину Балку?

— Обоим, — улыбнулся Байяз.

Глокта облизнул один из немногих оставшихся зубов, цыкнул.

— Чему я обязан такой незаслуженной честью?

— В тот день, когда мы посетили Дом Делателя, я сказал, если помните, что мы с вами должны побеседовать. О моих желаниях и о ваших желаниях. Так вот, настало время для этой беседы.

— Прекрасный день!

Первый из магов наблюдал за Глоктой с тем же выражением, с каким мальчишка разглядывает забавного жука.

— Должен признаться, наставник, вы мне крайне интересны. Ваша жизнь представляется совершенно невыносимой. Однако же вы очень, очень крепко за нее цепляетесь, применяя для этого любые доступные вам средства. Вы просто отказываетесь умирать.

— К смерти я готов. — Глокта не сводил глаз с Байяза. — Я отказываюсь проигрывать.

— Ах, значит, победа любой ценой? Мы с вами — одного склада люди. Такие, как мы, встречаются редко. Мы понимаем, что надо сделать, и не чураемся исполнить необходимое, без жалости и без пощады. Вы, конечно же, помните лорда-канцлера Феекта?

«Придется припоминать давнее…»

— Золотого канцлера? Говорят, он сорок лет руководил закрытым советом. Говорят, управлял всем Союзом.

«Сульт так считал. Говорил, что со смертью Феекта образовалась дыра. А заполнить ее стремились и Маровия, и сам Сульт. Вот с чего начался этот жуткий фарс — для меня, во всяком случае. С визита архилектора, с признания Салема Реуса, с ареста Сеппа дан Тойфеля, мастера-распорядителя монетного двора…»

Байяз коснулся толстым пальцем одной из фигур на доске, будто раздумывая над ходом.

— Мы с Феектом заключили соглашение. Феект и я. Я дал ему власть, а он мне служил. Преданно.

«Феект… основание, на котором покоилось королевство… служил тебе? Я, конечно, ожидал проявлений мании величия, но такое…»

— То есть вы намекаете, что все это время Союз находился под вашим контролем?

Байяз фыркнул.

— Союз находился под моим контролем с тех самых пор, как я его сколотил во времена так называемого Гарода Великого. Разумеется, иногда, в критические минуты, приходилось вмешиваться — вот как сейчас, например. Но в основном я занимаю позицию стороннего наблюдателя. Стою за кулисами, если можно так выразиться.

— Там, наверное, душно и пыльно.

— К сожалению, приходится мириться с некоторыми неудобствами, вызванными необходимостью. — Первый из магов сверкнул белозубой улыбкой. — Публике нравятся красивые марионетки, а кукловода стараются не замечать. Его вид напоминает людям о ниточках на их собственных запястьях. Вот Сульт заметил что-то за занавесом, и для всех начались неприятности.

Байяз щелчком сбил с доски фигуру. Она упала и тихонько закачалась на столешнице.

— Что ж, предположим, вы и впрямь великий архитектор, сотворивший для нас… — Глокта повел рукой в сторону окна. — «… Очаровательную панораму разрушения». — Все это. За что такая щедрость?

— Позвольте мне сознаться в личной заинтересованности, наставник. У Кхалюля были гурки, готовые сражаться за него. Мне понадобилась своя армия. Даже самым лучшим генералам нужны солдаты. — Он небрежно двинул вперед пешку. — Даже самым лучшим бойцам нужна броня.

Глокта выпятил губу.

— А со смертью Феекта вы остались без защиты.

— Именно. Голый, как младенец. В мои-то годы! — Байяз сокрушенно вздохнул. — И не в самом лучшем положении. Кхалюль готовился к войне. Мне следовало раньше озаботиться выбором подходящего преемника, но я увлекся книжной премудростью. С возрастом годы убыстряют свой бег, легко забыть, как недолговечна жизнь человека.

«И как легко ее прервать».

— Со смертью Золотого канцлера образовался вакуум, — пробормотал Глокта, размышляя вслух. — Сульт и Маровия увидели возможность захватить власть и управлять народом сообразно своим представлениям.

— Весьма бредовым представлениям, должен заметить. Сульт мечтал вернуть страну в воображаемое прошлое, где каждый знал свое место и поступал, как приказано. А Маровия… Ха! Маровия хотел передать власть народу. Голосования? Выборы? Мнение простого люда?

— Да, он об этом упоминал.

— Надеюсь, вы не преминули выразить должное презрение. Власть народу? — осклабился Байяз. — Ему она не нужна. Он ее не понимает. Что он будет с ней делать, если получит? Люди как дети. Они и есть дети. Им нужен тот, кто скажет, что надо делать.

— Полагаю, кто-то похожий на вас?

— А кто подходит лучше? Маровия попытался втянуть меня в свои жалкие планы, но я его опередил, использовал его для своих целей. Пока они с Сультом дрались за объедки, я их обоих обыграл. Заранее просчитал победный ход.

Глокта медленно кивнул.

— Джезаль дан Луфар.

«Наш маленький бастард».

— Наш общий друг.

«Однако от бастарда нет толку, если только не…»

— Мешал кронпринц Рейнольт.

Первый из магов щелчком сбил с доски еще одну фигуру. Она покатилась по столу.

— Речь идет о великих событиях. К сожалению, потери неизбежны.

— Вы заставили всех поверить в то, что его убил едок.

— О, его действительно убил едок. — Байяз довольно откинулся в тень кресла. — Не все, кто преступил Второй закон, служат Кхалюлю. Мой ученик, Йору Сульфур, издавна не гнушается лакомым кусочком. — Первый из магов щелкнул ровными белыми зубами.

— Понятно.

— Наставник, на войне оружия не выбирают. Сдерживать себя — безумие, и даже хуже. Трусость. Впрочем, вам об этом рассказывать не нужно. Жестокости вам не занимать.

— Вы правы.

«Уроки жестокости мне преподали в императорских тюрьмах, заставили затвердить их намертво. С тех самых пор я в этой премудрости и практикуюсь».

Байяз передвинул одну из фигур на доске.

— Сульфур был мне очень полезен. Он давно смирился с требованиями насущной необходимости и в совершенстве овладел искусством принятия облика.

«Он и был телохранителем, рыдавшим у двери в покои принца Рейнольта! Тем самым пропавшим без следа рыцарем…»

— Обрывок ткани из посольских покоев, — прошептал Глокта. — Пятна крови на одеянии посла.

«Невинного отправили на виселицу, создали повод для войны между Гуркхулом и Союзом. Два препятствия смели одним взмахом».

— Мир с Гуркхулом меня не устраивал. Разумеется, Сульфур просчитался, оставив такие явные улики. Впрочем, он предполагал, что вы предпочтете удобное объяснение, лежащее на поверхности, и не станете докапываться до истины.

Глокта кивнул, осознавая, что именно произошло.

— Он узнал о моих изысканиях от Секутора. А потом меня навестил ваш очаровательный ходячий труп, Мофис, настоятельно рекомендуя свернуть расследование.

— Совершенно верно. Чуть позже Йору, уже под личиной Дубильщика, раззадорил крестьян, и они слегка увлеклись, — заметил Байяз, лениво разглядывая ногти. — И заметьте, наставник, все это — ради благой цели.

— Разумеется, очередную марионетку надо было приукрасить, сделать любимцем публики, представить знати и закрытому совету. А еще вы распространяли слухи.

— О героических подвигах на западе? — Байяз фыркнул. — Джезаль дан Луфар всю дорогу ныл, что ему не по нраву дождь.

— Удивительно, но глупцы поверят в любую нелепицу, если о ней громко кричать. Кстати, победу в турнире тоже вы подстроили.

— Вы заметили? — с довольной улыбкой произнес Байяз. — Я впечатлен, наставник. Великолепно! Вы очень близко подобрались к истине…

«И все-таки блуждал далеко от нее».

— Меня это ничуть не расстраивает, — продолжал первый из магов. — У меня в запасе было много преимуществ. Сульт пытался отыскать ответы, но слишком поздно. Я с самого начала догадывался, в чем заключались его планы.

— И потому попросили меня начать расследование?

— А вы до самого последнего момента отказывались. Признаюсь, это несколько раздражало.

— Надо было просить повежливее. — «Хотя бы для разнообразия». — К сожалению, ваша просьба ставила меня в сложное положение. Слшком много хозяев.

— Но ведь теперь положение изменилось? Меня несколько разочаровала ограниченность Сульта: заклинания, соль, свечи. Очень по-детски. Разумеется, вполне достаточно для того, чтобы положить конец нелепым демократическим устремлениям Маровии. Однако для меня это не представляло ни малейшей угрозы.

Глокта хмуро разглядывал фигуры на доске.

«Сульт и Маровия… При всем их уме, при всех их возможностях, они так и не поняли, что вся их борьба за власть — пустая, бессмысленная возня. Они были пешками, не понимающими даже, на какой доске идет игра. А кто же я в ней? Песчинка, невидимая пылинка, упавшая в щель между квадратами».

— Скажите, что за таинственный гость приходил к вам в тот день, когда мы с вами впервые повстречались?

«Может, гость и меня навестил… Женщина, холод…»

Байяз нахмурился, лоб прорезали сердитые морщины.

— Ошибка моей юности. Не смейте больше об этом упоминать.

— Слушаю и повинуюсь. А что великий пророк Кхалюль?

— Война продолжится. На иных полях сражений, с иными бойцами. Но это была последняя битва, где использовали оружие прошлого. Магия исчезает из мира. Уроки Старых времен растворятся во мгле истории. Мы живем на заре новой эпохи.

Первый из магов небрежно повел рукой. Что-то сверкнуло в воздухе, звонко ударило о доску и, покрутившись на ребре, упало плашмя. Золотая монета, достоинством в пятьдесят марок, призывно поблескивала в свете лампы. Глокта едва не рассмеялся.

«И, как обычно, даже сейчас все сводится к деньгам. У всего есть цена».

— Деньги купили победу короля Гуслава в бессмысленной войне с гурками, — сказал Байяз. — Деньги заставили членов открытого совета поддержать короля-бастарда. Деньги вынудили герцога Орсо броситься на защиту своей дочери, что нам очень помогло. Мои деньги.

— Деньги позволили мне удержать Дагоску.

— А теперь вам известно, чьи они.

«Кто бы мог подумать… Не первый из магов, а первый из ростовщиков. Всех оплел своей золотой паутиной: открытый совет, закрытый совет, простолюдинов и королей, торговцев и инквизиторов. Паутина долгов, лжи, тайн, каждая ниточка на своем месте, каждая марионетка подчиняется искусным пальцам кукловода. А как же наставник Глокта, жалкий клоун? Место ли его брюзжанию в сладкоголосом хоре? Или сейчас придется возвращать долг?»

— Полагаю, вас можно поздравить с прекрасно разыгранной партией, — горько пробормотал Глокта.

— Полно! — небрежно отмахнулся Байяз. — Вот когда я собрал примитивных варваров под началом придурка Гарода и сделал из них цивилизованных людей… Или когда сохранил Союз во время гражданской войны и усадил на трон Арнольта, редкого глупца… Или когда сподвигнул трусишку Казамира на завоевание Инглии… Вот где прекрасно разыгранные партии! А это так, пустяк. Все карты у меня на руках, и по-другому никогда не будет. У меня…

«Как утомительно».

— Да-да-да, у вас и то, у вас и это… Ваше самодовольство очень дурно пахнет. Если желаете меня убить, сожгите меня дотла прямо сейчас, только умоляю, избавьте от необходимости выслушивать ваше бесконечное хвастовство.

Долгое время они сидели в молчании, глядя друг на друга. Изувеченная нога Глокты начала подрагивать, глаз задергался, беззубый рот пересох.

«Ах, сладостное предвкушение! Вот сейчас… Сейчас…»

— Убить вас? — невинно осведомился Байяз. — И лишить себя удовольствия наслаждаться вашим чувством юмора?

«Не сейчас».

— Тогда… зачем вы мне все это рассказывали?

— Видите ли, я вскоре покину Адую. — Маг подался вперед, к свету лампы. — Вам следует уяснить, в чьих руках есть и будет истинная власть. Вам необходима верная точка зрения… если вы хотите служить мне.

— Служить вам?

«Уж лучше бы я два года просидел в вонючей темной яме. Уж лучше бы мне изрубили ногу в куски. Уж лучше бы мне по одному вырвали все зубы. Но раз все это уже было…»

— Вы займетесь тем, чем когда-то занимались Феект и целый ряд великих людей до него. Вы станете моим представителем в Союзе, будете управлять открытым советом, закрытым советом и нашим общим другом королем. Обеспечите ему наследников. Будете охранять незыблемость Союза. В общем, будете следить за доской во время моего отсутствия.

— Члены закрытого совета никогда не…

— С уцелевшими уже побеседовали. Они все призна́ют ваши полномочия. От моего имени и по моему поручению, разумеется.

— А как же я…

— Мы с вами будем поддерживать связь. Тесную. Через моих людей в банке. Через моего ученика Сульфура. Есть множество способов, вас с ними ознакомят.

— Полагаю, у меня нет выбора…

— Почему же? Верните полученную ссуду в миллион марок. С процентами, конечно.

Глокта похлопал себя по груди.

— Проклятье! Кошелек забыл захватить.

— Тогда, боюсь, выбора у вас и впрямь нет. Но какой резон вам отказываться? Я предлагаю возможность помочь мне создать новую эпоху.

«По локоть зарыться в твои грязные делишки».

— Стать великим человеком. Величайшим из людей.

«Нависать над закрытым советом увечным колоссом».

— Ваша статуя займет почетное место на аллее Королей.

«Пугая детей своим ужасающим видом. Но для начала, конечно, аллею надо очистить от трупов и мусора».

— Вы будете определять ход истории.

— Под вашим руководством.

— Разумеется. За все надо платить.

Маг снова повел рукой. Что-то со звоном прокатилось по доске и замерло перед Глоктой. Перстень архилектора.

«Сколько раз мне приходилось целовать его. Кто бы мог подумать, что когда-нибудь я буду его носить».

Глокта взял перстень, задумчиво покрутил его в руках.

«Только я избавился от одного злобного хозяина, как выяснилось, что мой поводок попал в руки другого, еще более страшного и более могущественного. Но есть ли у меня выбор? У кого из нас вообще есть выбор?»

Он надел перстень на палец. Громадный камень сверкал багровыми искрами в свете лампы.

«От мертвеца до величайшего человека королевства, и все за один вечер».

— Подходит, — пробормотал Глокта.

— Конечно, ваше преосвященство. Я знал, что он вам подойдет.

Раненые

Вест очнулся и рывком попытался сесть. Боль пронзила ногу, пробежала по груди и прочно обосновалась в правой руке. Он упал на спину и уставился в потолок. Сводчатый каменный потолок, где сгустились тени.

Со всех сторон раздавались хрипы и стоны, кашель и всхлипы, частые вздохи, низкое рычание, перемежаемые криками боли. Сразу и не понять, люди это или звери. Откуда-то слева звучал непрекращающийся гортанный шепот, словно крыса скреблась за стеной.

— Не вижу. Ничего не вижу. Проклятый ветер. Не вижу. Где я? Кто-нибудь, отзовитесь. Не вижу.

Вест сглотнул, чувствуя, как боль становится сильнее. Такие же звуки он слышал в гуркхульских госпиталях, куда приезжал навещать раненых. Он вспомнил жуткие палатки, вонь, шум и страдания искалеченных солдат, но больше всего — свое отчаянное желание поскорее уехать, вернуться к здоровым, крепким солдатам. Похоже, на этот раз выбраться отсюда будет непросто.

Он был одним из раненых — недочеловеком, отвратительным и презренным существом. К боли примешивался страх. Как тяжелы его ранения? Не пострадали ли руки и ноги? Сжав зубы, он попробовал шевельнуть пальцами, повернуть ступню. Боль в руке и ноге усилилась. Он поднял дрожащую левую руку, поднес к лицу, повертел перед глазами. Похоже, рука цела, но больше он ничего не чувствовал. Цепкие пальцы страха сдавили горло.

— Не вижу. Ничего не вижу. Проклятый ветер. Где я? Кто-нибудь, отзовитесь…

— Да заткнись ты! — не выдержал Вест, однако слова застряли в пересохшей глотке. Он закашлялся. Грудь словно обожгло огнем.

— Ш-ш-ш! Лежите смирно.

Над ним склонилось чье-то лицо. Женщина, светловолосая. Черты не разобрать, все покрыто расплывчатой дымкой. Вест устало закрыл глаза. В сущности, какая разница. Что-то коснулось его губ. Горлышко бутылки. Он жадно глотнул, поперхнулся, холодная вода пролилась на шею.

— Что случилось? — прохрипел он.

— Вы ранены.

— Это понятно! А в городе что? Ветер…

— Не знаю. Мне кажется, никто не знает.

— Мы победили?

— Наверное… Гурков вытеснили, да. Но раненых очень много. И мертвых.

Он сделал еще глоток, на этот раз — не поперхнувшись.

— Как тебя зовут?

— Арисс. Арисс дан Каспа.

— Арисс… — Вест задумался, припоминая имя. — Я знал вашего кузена. Отличный офицер. Все рассказывал, какая вы красивая. И богатая, — пробормотал он, смутно сознавая, что говорить этого не следует, но остановиться не мог. — Очень богатая. Он погиб. В горах.

— Я знаю.

— А что вы здесь делаете?

— Помогаю ухаживать за ранеными. Вам лучше поспать, если…

— Я цел?

Молчание. И немного погодя:

— Да. Поспите, если получится.

Ее лицо дрожало и расплывалось. Вест закрыл глаза. Шум и крики вокруг постепенно стихали. Он цел. Все будет хорошо.

Близ его койки кто-то сидел. Арди. Его сестра. Он заморгал и сглотнул кислую слюну, пытаясь сообразить, где находится.

— Ты мне снишься?

Арди потянулась и вцепилась ногтями в руку брата. Он вскрикнул от боли.

— Страшный сон, да?

— Нет, — признал Вест. — Не сон.

Она выглядела неплохо. Гораздо лучше, чем в их последнюю встречу. Лицо чистое, не окровавленное, не искаженное ненавистью. Только задумчивое. Он попытался сесть. Безуспешно. Арди не предложила ему помочь, да он и не ожидал.

— Насколько все плохо?

— Ничего серьезного. Говорят, рука и пара ребер сломаны, нога помята. Лицо рассечено, могут шрамы остаться, но это не страшно. Вся семейная красота все равно досталась мне.

Он насмешливо фыркнул и поморщился от боли в груди.

— Что верно, то верно. И ум тоже.

— Не расстраивайся. Красота и ум помогли мне добиться такого успеха в жизни, какого тебе, лорду-маршалу Союза, в жизни не достичь.

— Не надо, — прижимая здоровую руку к ребрам, процедил он. — Больно.

— Ты это заслужил.

Они помолчали, глядя друг на друга. Даже это давалось Весту с трудом.

— Арди, — начал он. — Ты сможешь простить меня?

— Я уже простила. Когда первый раз услышала, что ты умер.

Она говорила с усмешкой, но в уголке губ еще гнездилась злость. Наверняка она с большим удовольствием расцарапала бы ему лицо, а не руку. На миг он обрадовался, что ранен, и ей приходится о нем заботиться.

— Хорошо, что ты живой. Смерть…

Она, нахмурившись, взглянула через плечо. В конце длинного зала послышался какой-то шум. До Веста донеслись громкие голоса, звон доспехов, стук шагов.

— Король! — обрадованно воскликнул кто-то. — Король снова пришел!

Раненые на койках поворачивали головы, приподнимались на локтях. Всех охватило радостное возбуждение, на лицах появилось выражение трепетного ожидания, словно к ним явился посланник самого Господа.

— Король? — звучало изо всех углов.

В дальнем конце зала двигались темные силуэты. Вест вгляделся, но увидел только блеск доспехов. Кто-то склонился над одной из коек.

— С вами хорошо обращаются? — прозвучал знакомый, хотя и странно изменившийся голос.

— Да, сэр.

— Вам что-нибудь нужно?

— Поцелуй красотки!

— Я бы счастлив был вам услужить, но, к сожалению, я всего лишь король. Королей гораздо больше, чем красавиц, щедрых на поцелуи.

Все вокруг рассмеялись, хотя шутка была так себе. Вест подумал, что это одна из королевских привилегий — люди смеются даже над твоими неудачными шутками.

— Что-то еще?

— А… можно мне еще одно одеяло, сэр? Тут по ночам холодно.

— Разумеется. — Король дал знак одному из спутников, державшемуся на почтительном расстоянии. Лорд Хофф, сообразил Вест. — Принесите всем одеял.

Некогда грозный лорд-камергер послушно склонил голову, будто робкое дитя. Король шагнул из тени на свет.

Джезаль дан Луфар выглядел совсем другим человеком, и не потому, что плечи его покрывала богатая, отороченная мехом мантия, а на голове поблескивал золотой обруч. Он словно стал выше ростом, утратил юношескую смазливость, но сохранил привлекательность. Бородка прикрывала глубокий шрам, пересекающий челюсть, придавая королю мужественности. Дерзкое выражение лица сменила уверенная властность, расхлябанная походка превратилась в решительный шаг. Он неторопливо переходил от одной койки к другой, беседовал с ранеными, пожимал им руки, благодарил, обещал помочь, оделял всех вниманием и заботой.

— Да здравствует король! — крикнул кто-то.

— Нет, это вы здравствуйте, мои смельчаки! Это вы ради меня пошли на жертвы. Я вам всем обязан. С вашей помощью мы одержали победу над гурками. Вы спасли Союз. Я у вас в долгу, и об этом не забуду, клянусь!

Вест не верил своим глазам. Кто бы ни был этот странный призрак, так похожий на Джезаля дан Луфара, говорил он, как истинный монарх. Весту даже захотелось сползти с койки и преклонить колена. Одному из раненых пришла в голову та же мысль. Джезаль мягко удержал его, улыбнулся и дружески хлопнул по плечу, словно всю жизнь провел среди раненых, а не пьянствовал с беспутными дружками-офицерами и жаловался на тяготы воинской службы.

Он подошел ближе и увидел лежащего Веста. Лицо его озарила радостная улыбка, слегка подпорченная выбитым передним зубом.

— Коллем Вест! Честно скажу, никогда в своей жизни я не был рад тебя видеть, как сейчас!

Вест замялся и беспомощно шевелил губами, не зная, что сказать.

Джезаль обернулся к Арди.

— Арди, — перешел он на официальный тон, — надеюсь, у вас все хорошо?

— Да, — коротко ответила она.

Они смотрели друг на друга, ни говоря ни слова. Неловкое молчание затянулось.

Лорд Хофф недоуменно перевел взгляд с короля на Веста, подозрительно уставился на Арди и, наконец, вмешался.

— Ваше величество, мы должны…

Джезаль повелительно воздел ладонь, заставив его замолчать.

— Вест, надеюсь, вы присоединитесь к нам на заседании закрытого совета. Если честно, то мне не хватает дружеской поддержки. И разумных предложений тоже. Помнится, вы были кладезем разумных предложений, а я все никак не удосуживался вас поблагодарить. Хорошо, что сейчас случай представился.

— Джезаль… то есть, ваше величество…

— Нет, нет! Надеюсь, для вас я останусь просто Джезалем. Вам отведут покои во дворце. Королевский медик вас осмотрит. Хофф, займитесь.

Лорд-камергер склонился в почтительном поклоне.

— Слушаюсь, ваше величество. Все будет сделано.

— Отлично. Рад, что с вами все в порядке, Вест. Вы мне очень нужны.

Благосклонно кивнув Весту и Арди, король двинулся дальше. Он пожимал руки раненым, произносил негромкие слова ободрения. Казалось, монарх приближался, окруженный сиянием надежды, а после ухода королевской особы подступало отчаяние — улыбки с лиц раненых исчезали, искажались болью.

— Ответственность пошла ему на пользу, — пробормотал Вест. — Его не узнать.

— Думаешь, это надолго?

— Хочется верить… Впрочем, я всегда был оптимистом.

— Хорошо, — Арди смотрела на величаво шествующего короля. Раненые старались коснуться его мантии. — Хоть один из нас на это способен.

— Маршал Вест!

— Рад тебя видеть, Челенгорм. — Здоровой рукой Вест откинул одеяло, свесил ноги через край кровати и, морщась, уселся.

Майор импульсивно пожал ему руку и хлопнул по плечу.

— Вы хорошо выглядите.

— Дела идут на поправку, майор, — слабо улыбнулся Вест. — Как моя армия?

— Справляемся потихоньку. Вас не хватает. Крой взял все в свои руки. Не такой уж и плохой генерал, но к нему, конечно, привыкнуть надо.

— Отрадно слышать. Наши потери?

— Трудно сказать. Вокруг полный хаос, целые подразделения пропали без вести. Часть солдат выбивает отряды гурков из провинций. Вряд ли мы быстро подсчитаем потери. И не уверен, что вообще сможем это сделать. Девятый полк держал оборону западной части Агрионта, им пришлось… — он замялся, подыскивая слово, — туго.

Вест поморщился, вспомнив жуткий черный смерч, поднявшийся от земли до самых небес, вой ветра, мечущиеся обломки.

— Что это было?

— Не знаю, будь я проклят, — Челенгорм покачал головой. — Никто не знает. По слухам, это дело рук Байяза. Половина Агрионта лежит в руинах, к расчистке завалов только-только приступили. Невиданные разрушения… горы трупов, их складывают под открытым небом. — Он вздохнул. — И люди продолжают умирать каждый день. Очень много больных. Какая-то зараза…

— Болезни часть войны.

— Не такие. Сотни больных. Некоторые умирают прямо на глазах, некоторые мучаются дольше, усыхают, съеживаются… Все залы забиты больными. Зловонные места, безнадежные. Но вы не беспокойтесь… Мне пора.

— Как, уже?

— Я на минутку к вам заглянул, сэр. Надо помочь с организацией похорон Поулдера. Король приказал похоронить его со всеми возможными почестями. Король… то есть Джезаль. Джезаль дан Луфар. Странно все это…

— Странно, конечно.

— Да, кто бы мог подумать, что мы сидели бок о бок с королевским сыном! Я подозревал, что ему неспроста так везет в картах. — Майор с улыбкой хлопнул Веста по спине и поднялся. — Рад видеть вас в добром здравии, сэр. Я знал, что им не удастся надолго вывести вас из строя!

— Ты поосторожнее там, — напутствовал Вест.

— А как же иначе! — с улыбкой ответил Челенгорм, подходя к двери.

Вест взял трость, прислоненную к койке, и, сжав зубы, встал. Медленно переставляя ноги, он подковылял к окну и замер, глядя на залитый солнцем дворцовый сад.

С трудом верилось, что где-то прошла война. Лужайки были аккуратно подстрижены, гравий на дорожках — разровнен. С деревьев облетела листва, черные кроны четко выделялись на фоне голубого неба.

Прошлой осенью он отправился в Инглию. Неужели всего год прошел? Он пережил четыре битвы, осаду, внезапное нападение и кровавую схватку. Был свидетелем смертельного поединка. Оказался в центре событий. Перенес тяжелый зимний переход по инглийским дорогам. В самых неподходящих местах нашел новых друзей. Но и потерял многих. Берр, Каспа, Тридуба, Катиль… все они вернулись в грязь, как говорят северяне. Он глядел смерти в лицо, сам нес смерть… Вест неловко обхватил ноющую руку на перевязи. Он своими руками убил наследника Союза. По невероятной случайности занял один из самых высоких постов в государстве.

Тяжелый был год.

А теперь все закончилось. Воцарился мир — хоть какой-то. Город лежит в развалинах, каждый должен принять посильное участие в его восстановлении, но он, Вест, заслужил отдых. Уж в этом ему никто не откажет. Интересно, можно попросить, чтобы за ним Арисс дан Каспа поухаживала? Красивая и богатая сиделка — как раз то, что ему сейчас нужно…

— Кто тебе разрешил встать с постели?! — спросила Арди, входя в комнату.

Вест радостно улыбнулся. Отношения между ними в последнее время наладились, опять стали дружескими, почти как в детстве.

— Не волнуйся, я поправляюсь с каждым днем.

Она подошла к окну.

— Еще бы! Через несколько недель станешь могучим, прямо как… девчонка. Марш в кровать!

Арди взяла брата под руку, отобрала трость и повела к постели. Он не сопротивлялся. Если быть честным, он уже устал.

— Не хочу рисковать, — пояснила сестра. — Кроме тебя, у меня никого не осталось. Ну, если не считать второго калеки, моего доброго приятеля Занда дан Глокты.

Вест насмешливо фыркнул.

— Вы с ним нашли общий язык?

— Он, конечно, совершенно невыносимый человек — одновременно и жалкий, и ужасающий. Однако за время, когда у меня не было возможности общаться с кем-то еще, я прониклась к нему странной привязанностью.

— Хм, когда-то он был невыносим по другим причинам, но я тоже хорошо к нему отношусь. Не могу понять, почему именно, хотя, наверное…

Внезапно желудок пронзила резкая боль. Вест споткнулся, упал на кровать, неловко вытянув поломанную ногу. В глазах потемнело, голова закружилась. Он закрыл лицо руками, заскрежетал зубами. Рот наполнился слюной. Арди коснулась плеча брата.

— Ты в порядке?

— А, да, меня просто иногда подташнивает…

Он потер пульсирующие виски, помассировал ноющий затылок, поднял голову и улыбнулся.

— Ничего страшного.

— Коллем…

Между пальцами Веста остался клок волос. Его собственных. Вест удивленно поморгал и недоуменно расхохотался, стараясь скрыть надрывный кашель, рвущийся из груди.

— Я знал, что с годами полысею. Но это уже перебор.

Арди не засмеялась. Она с ужасом смотрела на его руки.

Долг перед отчизной

Поморщившись, Глокта осторожно опустился на стул. Когда его зад коснулся твердого дерева, фанфар не прозвучало. Аплодисментов тоже. Только громко щелкнуло налившееся болью колено.

«Однако же это очень знаменательный миг — и не только для меня».

Судя по всему, те, кто обставлял Белый зал, приложили невероятные усилия для создания не просто аскетичной, а нарочито неудобной мебели.

«Для самых могущественных людей государства могли бы и обивку предусмотреть. Наверное, это должно служить напоминанием, что на вершине власти удобного места не бывает?»

Глокта заметил, что за ним наблюдает Байяз.

«Что ж, все неудобства достаются мне. Не слишком ли часто я это говорю?»

Он снова поморщился, подавшись вперед. Ножки стула с визгом проехали по полу.

«Давным-давно, когда я был юным красавцем, полным возвышенных устремлений, я мечтал о том, что однажды займу место за этим столом как благородный лорд-маршал или уважаемый верховный судья, или даже как достопочтенный лорд-камергер. Никто и в самом кошмарном сне не мог себе представить, что Занд дан Глокта в один прекрасный день станет ужасающим и всемогущим архилектором инквизиции…»

Он с трудом согнал улыбку с беззубого рта и откинулся на твердую спинку стула.

Не все с восторгом приняли его неожиданное возвышение. В частности, король Джезаль встретил Глокту с презрительной гримасой.

— Поразительно, с какой скоростью утвердили ваше назначение, — бросил он.

— При необходимости все происходит быстро, ваше величество, — вмешался Байяз.

— К сожалению, — меланхолично заметил Хофф, на мгновение оторвавшись от своего кубка, — наши ряды поредели.

«Печальная правда».

Количество свободных мест вокруг стола угнетало. Маршал Варуз пропал без вести, возможно, погиб.

«Наверняка погиб. Он обеспечивал защиту Цепной башни, обломки которой разбросало по всему городу. Прощай, мой учитель фехтования, прощай».

Пустовало и место верховного судьи Маровии.

«Наверняка замороженные останки еще не отскребли со стен его комнаты. Прощай, мой третий жених…»

Отсутствовал и лорд Валдис, командующий рыцарей-герольдов.

«Говорят, он охранял южные ворота, которые гурки взорвали. Тело не обнаружили, и вряд ли его когда-нибудь найдут».

Не было и лорда-адмирала Ройтцера.

«Получил саблей в живот во время морского сражения. По слухам, не выживет. Да, на вершине власти уже не так тесно, как прежде».

— А маршал Вест к нам не присоединится? — спросил лорд-канцлер Халлек.

— К сожалению, нет, — отрывисто сказал генерал Крой. — Он попросил меня занять его место и говорить от лица армии.

— Как он себя чувствует?

— Ранен.

— И страдает от иссушающего недуга, с недавних пор поразившего Агрионт, — добавил король, угрюмо глядя на первого из магов.

— Прискорбно. — На лице Байяза не было ни малейших признаков сожаления.

— Ужасная болезнь, — печально воскликнул Хофф. — Медики в полной растерянности.

— Выживают единицы, — сказал Джезаль, буравя Байяза взглядом.

— Мы все надеемся, — с наигранным воодушевлением воскликнул Торлихорм, — что маршал Вест окажется в числе тех, кому повезет.

«Хорошо бы. Только одной надежды мало».

— Что ж, займемся делами, — буркнул Хофф, второй раз наполняя свой кубок вином. — Как проходят кампания, генерал Крой?

— Гуркхульская армия разгромлена. Мы оттеснили их к Колону, часть пыталась уйти на оставшихся судах их флота, но корабли герцога Орсо пустились в погоню и вскоре с ними покончат. Вторжение остановлено. Победа за нами.

«И все это он говорит с таким выражением лица, словно мы потерпели поражение».

— Отлично.

— Страна благодарна своим героическим защитникам.

— Наши поздравления, генерал.

Крой не отрывал взгляда от столешницы.

— Поздравления заслужил маршал Вест, который командовал армией. И генерал Поулдер, и многие другие, отдавшие жизнь, защищая родину. Я — всего лишь наблюдатель.

— Но вы выполнили свою часть общего дела, генерал. — Хофф поднял кубок. — Принимая во внимание прискорбное отсутствие маршала Варуза, я уверен, что его августейшее величество дарует вам заслуженное повышение.

Джезаль неохотно кивнул.

— Сочту за честь служить вашему величеству в любом звании, — ответил Крой. — Однако прошу вас безотлагательно принять решение о том, как поступить с пленными. Их многие тысячи, нам нечем их кормить.

— Да, провизии не хватает ни нашим солдатам, ни раненым, ни мирному населению, — заявил Хофф, промокнув губы салфеткой.

— Можно потребовать выкуп у императора за высокопоставленных пленников, — предложил Торлихорм.

— На всю гуркхульскую армию таких найдется всего ничего.

Байяз нахмурился.

— Если пленники не представляют ценности для императора, то и для нас они бесполезны. Пусть умирают с голоду.

Члены закрытого совета смущенно переглянулись.

— Мы говорим о тысячах жизней… — начал Крой.

Первый из магов одним взглядом уничтожил возможные возражения.

— Генерал, мы говорим о враге. О захватчиках, покусившихся на нашу территорию.

— Наверное, можно что-то придумать? — вмешался король. — Отправить их назад. Будет позорным эпилогом к нашей победе, если…

— Каждый накормленный пленник означает, что житель Союза будет голодать. Такова жуткая арифметика власти. Всем сидящим за этим столом приходится принимать очень непростые решения. А что вы думаете, архилектор?

Король и члены закрытого совета посмотрели на Глокту.

«Да-да, мы знаем, что надо предпринять, и не отказываемся от возложенной на нас ответственности… и так далее, и тому подобное. Но пусть приговор вынесет чудовище, а мы останемся добропорядочными людьми».

— Я никогда не питал особой любви к гуркам. — Глокта пожал плечами. — Пусть помирают с голоду.

Король Джезаль угрюмо заерзал на троне.

«Возможно ли, что первый из магов несколько переоценил степень послушания нашего новоявленного монарха?»

Лорд-канцлер Халлек нервно откашлялся.

— Победа за нами, это несомненно, и нашей первой заботой должна стать расчистка руин и восстановление того, что было разрушено… — он испуганно покосился на Байяза, — хм, гуркхульскими захватчиками.

— Верно!

— Восстановление, конечно же!

— Затраты… — Халлек болезненно поморщился. — Только расчистка руин Агрионта обойдется в десятки тысяч марок, а восстановление будет стоить миллионы. Принимая во внимание разрушения в Адуе, затраты… — Он с гримасой отвращения потер небритый подбородок. — Трудно представить даже приблизительно.

— Мы сделаем все возможное, — Хофф сокрушенно покачал головой. — Будем собирать по марке.

— Предлагаю обратиться к знати, — вмешался Глокта.

Некоторые из присутствующих согласно кивнули.

— Его преосвященство правильно заметил.

— Следует ограничить полномочия открытого совета, — заявил Халлек.

— Необходимо обложить налогом тех, кто воздержался от материальной поддержки военных действий.

— Великолепное предложение! Подрежем дворянам крылья. Паразиты проклятые!

— Пора провести реформы: вернуть земли короне, ввести налог на наследство…

— Да, на наследство! Вдохновляющая мысль!

— И лордов-губернаторов приструнить.

— Скальда и Мида! Давно пора. Они слишком кичатся своей независимостью.

— Нет, Мид не виноват. У него и так провинция нищая…

— Дело не в том, кто виноват, — веско обронил Байяз.

«Разумеется. Нам прекрасно известно, кто именно виноват».

— Необходим должный надзор и руководство, — продолжил первый из магов. — Победа дала нам возможность провести реформы.

— Нам нужна централизация!

— И с Вестпортом надо разобраться. Слишком долго они заигрывали с Гуркхулом.

— А сейчас им без нас не обойтись.

— Может быть, стоит послать к ним инквизиторов? — предложил Глокта.

— Надо обосноваться в Стирии!

— Необходимо поднять страну из руин! — Первый из магов стукнул по столу массивным кулаком. — Отстроить все заново, величественнее и грандиознее. А на место разрушенных статуй в аллее Королей поставить новые.

— Новая эпоха благоденствия! — воскликнул Халлек, восторженно сверкнув глазами.

— Новая эпоха могущества, — сказал Хофф, поднимая кубок.

— Золотой век? — Байяз взглянул на Глокту.

— Эпоха единства и равных возможностей для всех! — заявил король.

Особого энтузиазма его предложение не встретило. Присутствующие искоса посматривали на Джезаля.

«Будто он не сказал, а громко пукнул».

— Конечно, ваше величество, — кивнул Хофф. — Возможности.

«Для тех, кому повезло получить место в закрытом совете».

— Может быть, стоит увеличить налоги для торговых гильдий? — предложил Халлек. — Наш предыдущий архилектор об этом подумывал. И банки тоже обложить налогом. Это увеличит приток денег в казну…

— Нет, — небрежно промолвил Байяз. — Ни гильдии, ни банки трогать нельзя. Свободная деятельность этих благородных учреждений приносит пользу всем. Будущее страны — в развитии свободной торговли.

Халлек покорно кивнул.

«Да я погляжу, он испугался».

— Да-да, лорд Байяз, вы правы. Признаю свою ошибку.

— Может, банки согласятся предоставить короне заем, — задумчиво произнес первый из магов.

— Отличная мысль! — ввернул Глокта. — Банкирский дом «Валинт и Балк» — надежное заведение с прекрасной репутацией. Они оказали мне неоценимую услугу при обороне Дагоски и наверняка не откажутся помочь сейчас.

Байяз едва заметно улыбнулся.

— Более того, — продолжил Глокта, — земли, имущество и титулы изменника лорда Брока будут переданы в государственную казну. Их продажа принесет значительную сумму.

— А что слышно о самом Броке, архилектор?

— По слухам, ему удалось сбежать в Гуркхул, где он сейчас и пребывает, как… гость.

— Как марионетка Гуркхула… — Байяз раздраженно цыкнул. — Жаль. Он продолжит раздувать недовольство.

— Его дети находятся в Допросном доме: дочь и один из сыновей. Может быть, удастся организовать обмен заложников…

— С Броком? — хохотнул Хофф. — Он своей жизнью дорожит и не променяет ее ни за что на свете.

Глокта поднял бровь.

— Возможно, тогда устроить ему демонстрацию наших намерений? Ясное послание, что измена не прощается ни при каких условиях?

— Послание — это всегда хорошо, — буркнул Байяз.

Присутствующие одобрительно зашептались.

— Мы во всеуслышание объявим Брока предателем, виновным в разрушении Адуи. И тут же устроим публичное одновременное повешение.

«Жаль, что они родились в семье с таким амбициозным родителем, но ведь все обожают публичные убийства».

— У кого есть особые соображения о дне казни или…

— Никаких повешений! — вмешался король, хмуро глядя на Байяза.

Хофф заморгал.

— Ваше величество, не следует позволять…

— Крови и так пролилось достаточно. Больше чем достаточно. Освободите детей лорда Брока!

Было слышно, как кто-то ахнул.

— Пусть присоединяются к отцу или остаются жителями Союза, как пожелают.

Байяз буравил короля взглядом.

— Война окончена. Мы победили.

«Война никогда не окончится, любая победа — всего лишь на время».

— Настала пора залечивать раны, а не бередить старые или наносить новые.

«Раненого врага убивать легче».

— Иногда милостью можно добиться большего, чем жестокостью.

Глокта кашлянул.

— Иногда.

«Только я пока не сталкивался с подобными обстоятельствами».

— Прекрасно, — заявил король непреклонным тоном. — Тогда решено. Еще вопросы для обсуждения есть? Мне пора навестить раненых и помочь на расчистке завалов.

— Да-да, ваше величество, — залебезил Хофф. — Вы неустанны в своих заботах о подданных!

Джезаль взглянул на него, фыркнул и вскочил с трона. К тому времени, пока дряхлые члены закрытого совета встали со своих мест, король уже покинул зал.

«Я поднимаюсь самым последним».

Глокта, привычно морщась, с усилием выкарабкался из кресла. К нему подошел Хофф, застыл с угрюмой миной на разрумянившемся лице.

— У нас небольшая проблема, — пробормотал он.

— Которую не следует обсуждать в присутствии членов закрытого совета?

— К сожалению. И особенно не следует — в присутствии его величества. — Хофф подозрительно оглянулся, выжидая, пока последний из старцев покинет зал. Тяжелая дверь захлопнулась.

«Тайны? Как неожиданно…»

— Дело касается сестры нашего отсутствующего лорда-маршала.

Глокта нахмурился.

«Этого еще не хватало».

— Арди Вест? Что с ней?

— Мне донесли, что она… в деликатном положении.

Левая сторона лица Глокты привычно задергалась.

— Неужели?

«Как досадно».

— Вы так хорошо осведомлены о ее самочувствии?

— Это мой долг. — Хофф склонился к Глокте, дыша перегаром в лицо. — Особенно учитывая, кто отец ребенка.

— И кто же?

«Впрочем, мы оба уже знаем ответ».

— Конечно же, король, — прошипел Хофф с паникой в голосе. — Вам наверняка известно, что до коронации у них была… интрижка. Еще один бастард! И это при том, что право его величества на престол далеко не безупречно. В открытом совете у него много врагов! Если о ребенке узнают, а о нем обязательно узнают, то его используют против нас. — Он наклонился еще ближе к Глокте. — Это прямая угроза государству!

— Вы правы, — холодно заметил Глокта.

«Как ни прискорбно, это действительно так. Как же чертовски досадно».

Хофф нервно сцепил заплывшие жиром пальцы.

— По моим сведениям, вы поддерживаете отношения и с ней самой, и с ее семьей. Я прекрасно понимаю, что вам не захочется возлагать на себя ответственность за… Если позволите, то я организую…

Глокта одарил его кривой улыбкой.

— По-вашему, у меня не хватит смелости убить беременную женщину, лорд-камергер? — громко спросил он. Слова, безжалостные, как удар клинка, эхом заметались под белыми сводами зала.

Хофф поморщился, нервно взглянул на дверь.

— Нет-нет, вы, несомненно, исполните долг перед отчизной…

— Вот и прекрасно. Не беспокойтесь. Наш общий друг остановил свой выбор на мне вовсе не из-за моего доброго сердца. — «За все, кроме этого». — Я разберусь, не волнуйтесь.

Глокта приблизился к небольшому кирпичному дому на неприметной улице.

«Здесь я провел много приятных минут. Пожалуй, мое единственное удовольствие после того, как меня выпустили из императорских застенков».

Он засунул правую руку в карман, коснулся холодного металла.

«Зачем я делаю это? Зачем? Чтобы пьяный ублюдок Хофф утер пот с чела и успокоился? Чтобы Джезаль дан Луфар на волосок плотнее уселся на свой марионеточный трон?»

Он с усилием поворочал бедрами. Хрустнули позвонки.

«Она этого не заслуживает. Однако жуткая арифметика власти…»

Глокта толкнул калитку, проковылял к двери и отрывисто постучал. Через миг служанка подобострастно распахнула дверь.

«Та самая, что донесла придворному пьянице лорду Хоффу об интересном развитии событий?»

Служанка провела его в гостиную, тесно уставленную мебелью. Он прошаркал к камину, замер, глядя в огонь. Над каминной полкой висело зеркало. Он взглянул на свое отражение и угрюмо подумал:

«Кто этот человек? Калека? Увечный? Живой труп? Можно ли это вообще лицом назвать? Морщинистое, гримасничающее, искаженное болью. Кто этот отвратительный, жалкий тип? О, если ты там есть, Господь, охрани меня от этого создания!»

Он попытался улыбнуться. По мертвенно-бледной коже пролегли глубокие морщины, в деснах торчали редкие выщербленные зубы. Угол рта подрагивал, левый глаз с красными воспаленными веками мелко дергался.

«Моя улыбка наводит ужас похлеще любого злобного оскала. Вид совершенно злодейский. Чудовище, да и только. Под этой маской вряд ли сохранилось что-то человеческое. Как красавчик Занд дан Глокта превратился в… это? Зеркала… они хуже лестниц».

Он с отвращением скривил губы и отвернулся.

Арди безмолвно стояла в дверях.

«Хм, живот уже немного вздулся. Три месяца? Четыре? Вскоре скрыть беременность будет невозможно».

— Ваше преосвященство, — сказала она, входя в гостиную. — Белое вам идет.

— Правда? Вам не кажется, что это делает темнее круги у меня под глазами?

— Нет, что вы, это прекрасно оттеняет ваш мертвенный цвет лица.

Глокта беззубо ухмыльнулся.

— На это я и рассчитывал.

— Пришли пригласить меня в очередное путешествие по сточным канавам, где нас ждут смертельная опасность и пытки?

— Увы, боюсь, повторить наше приключение больше не удастся. Я, похоже, одним махом расправился и с друзьями, и с врагами.

— Ах, какая жалость. Мне будет так недоставать гуркхульской армии!

— Полагаю, они озаботились делами поважнее.

Арди подошла к столу, выглянула из окна. Луч света упал на ее темные пряди, коснулся скулы.

— У вас все хорошо? — спросила она.

— Слишком много дел, прямо как у гурков. А как ваш брат? Я все собираюсь его навестить, но…

«…боюсь, не вынесу собственного лицемерия. Я приношу боль, а не облегчаю ее».

Арди уставилась в пол.

— Он очень болен. Худеет на глазах. Зубы выпадают. — Она пожала плечами. — При мне один выпал… Он что-то откусил и едва не подавился. Но что мне делать? Никто не знает, что делать.

— Мне искренне жаль это слышать.

«Но это все равно ничего не изменит».

— Уверен, для него очень важна ваша помощь.

«Уверен, ничего ему не поможет».

— А сами вы как?

— Лучше, чем многие. — Она вздохнула и попыталась улыбнуться. — Хотите вина?

— Нет, спасибо, но пусть вас это не смущает.

«Я знаю, что никогда и не смущало».

Она опустила бутылку на поднос.

— Я последнее время стараюсь меньше пить.

— Я всегда считал, что это вам пошло бы на пользу. — Он медленно шагнул к ней. — По утрам подташнивает?

Она резко покосилась на него, на шее забилась жилка.

— Откуда вы знаете?

— Я — архилектор, — заявил он, подходя ближе. — Мне положено все знать.

Она опустила плечи, свесила голову, оперлась ладонями о стол, замерла, подрагивая ресницами.

«Пытается сморгнуть слезы. Ни ее ум, ни ее злость спасения не принесут. А спасать ее некому. Остался только я».

— Похоже, мне грозят неприятности. Брат меня об этом предупреждал. И вы предупреждали. Я вас разочаровала.

Лицо Глокты исказила гримаса.

«Что-то вроде улыбки. Только безрадостная».

— Я разочарован жизнью, а не вами. Мир жесток. Никто не получает того, что заслуживает.

«Нет, затягивать разговор нельзя. Легче не станет. Пора набраться смелости и… Прямо сейчас».

— Арди… — хрипло начал он и шагнул к ней, подволакивая ногу, крепко зажав набалдашник трости в кулаке.

Арди Вест посмотрела на него мокрыми от слез глазами и прижала руку к животу, отшатываясь назад.

«Что это, страх? Может быть, она догадалась, что сейчас последует?»

— Знаете, я всегда очень любил и уважал вашего брата. — Во рту пересохло, язык цеплялся за пустые десны.

«Время настало».

— А с недавних пор проникся симпатией и уважением и к вам. — По его лицу пробежала дрожь, щека задергалась, из воспаленного глаза скатилась слеза.

«Сейчас, сейчас».

— То есть по мере моих скромных способностей испытывать подобные чувства. — Он засунул руку в карман, коснулся холодного металла, ощутил под пальцами острые грани. Сердце бешено колотилось, горло сжималось.

«Вот уже сейчас».

— Мне очень тяжело. Простите…

— За что? — недоуменно спросила она.

«Сейчас».

Он качнулся к ней, выхватив руку из кармана. Она отшатнулась, схватилась за стол, широко распахнула глаза. И оба замерли.

Между ними блестело кольцо. Огромный, сверкающий бриллиант на тоненьком золотом ободке.

«Настолько большой, что похож на розыгрыш. Подделку. Абсурдно невероятный. Самый большой камень из коллекции Валинта и Балка».

— Я прошу вашей руки, — прохрипел Глокта. Ладонь, держащая кольцо, подрагивала, словно сухой лист под ветром.

«Режь меня ножом, и я останусь тверд, как камень. Но это крохотное колечко меня подкосило. Смелее, Занд, смелее!»

Она уставилась на кольцо, раскрыв рот.

«От изумления? От ужаса? Выйти замуж за чудовище? Лучше смерть…»

— А… э-э… — забормотала Арди.

— Знаю, знаю. Я сам себе отвратителен… Умоляю, позвольте мне продолжить. — Он опустил глаза, скривил губы. — Я не собираюсь притворяться, что вы когда-нибудь сможете полюбить такого… человека, как я. Или что вы когда-нибудь взглянете на меня не с жалостью, а с каким-либо иным, более теплым чувством. Мое предложение вызвано необходимостью. Пусть вас не отталкивает мое… моя внешность и сущность. Дело в том, что им известно о вашей беременности. Известно, что вы носите под сердцем ребенка короля.

— Им?

— Да, им. Ребенок представляет для них угрозу. Вы представляете для них угрозу. Если я на вас женюсь, я смогу вас защитить. Этот ребенок будет законнорожденным. Это будет наш с вами ребенок, отныне и навсегда.

Она не сводила глаз с кольца.

«Так испуганный узник разглядывает пыточные орудия и думает, признавать ли свою вину. Ужасный выбор, но другого нет».

— Я смогу обеспечить вашу безопасность, положение в обществе, состояние. Никто к вам и пальцем прикоснуться не посмеет. Никто вам слова дурного не скажет. Разумеется, поползут и слухи, и сплетни — о вашем уме, о вашей красоте, о вашей несравненной добродетели. — Глокта сощурился. — Других слухов не будет.

Она посмотрела на него и сглотнула.

«И вот сейчас она откажет. Благодарю вас, но лучше умереть».

— Я буду честна с вами. Когда я была моложе, я натворила немало глупостей… — ее губы искривила горькая складка. — И это не первая моя беременность. В тот раз отец в ярости спустил меня с лестницы, и ребенка я потеряла, а сама еле выжила. После того случая я думала, что никогда больше не забеременею.

— Что ж, мы все совершали неприглядные поступки. — «Тебе бы мое признание послушать. Хотя нет, лучше бы его никому не слышать». — Однако это ничего не меняет. Я обещал, что позабочусь о вас, и другого выхода не нахожу.

— Ну, в таком случае — да, конечно. — Она бесцеремонно взяла кольцо с его дрожащей ладони и надела на палец. — Нечего и раздумывать.

«Не очень похоже на восторженное, взволнованное и радостное согласие, о котором пишут в романах. Скорее — вынужденная сделка, повод для печальных размышлений о том, что могло бы быть, однако никогда не произойдет».

— Когда-то я очень любила смотреть, как вы с братом фехтуете. Кто бы мог подумать в те дни, что мы с вами обручимся? — прошептала Арди, разглядывая кольцо. — Вы всегда были мужчиной моей мечты.

«А теперь твоего кошмара».

— Жизнь вообще странная штука. Такой поворот событий предугадать было невозможно.

«Итак, я спас две жизни. Насколько это перевесит совершенное зло? Хорошо хоть, этот поступок падет на нужную чашу весов. У каждого должно быть хоть что-то на правой чаше весов».

Она посмотрела на Глокту темными глазами и спросила:

— А на камень побольше денег не хватило?

— Пришлось бы ограбить казну, — хрипло выдавил он.

«По традиции, здесь должен быть поцелуй, но, принимая во внимание обстоятельства…»

Она шагнула к нему, подняла руку. Он отшатнулся, поморщился от резкой боли в бедре.

— Простите… Я несколько не в форме.

— Уж если я согласилась, то сделаю это, как полагается.

— Получите максимум возможного, вы имеете в виду?

— Получу что-то так или иначе…

Арди подступила еще ближе. Он заставил себя остаться на месте. Она посмотрела ему в глаза, медленно потянулась и коснулась его щеки. Его веко задергалось.

«Какая глупость. Меня и прежде касались десятки женщин. В другой жизни… В другой…»

Ее рука легко погладила его лицо, кончики пальцев пробежались по скуле. Арди притянула его к себе. Громко щелкнул шейный позвонок. Ее теплое дыхание овевало подбородок. Ее губы ласково коснулись его рта, отстранились. Она негромко застонала, и от этого у него перехватило дыхание.

«Сплошное притворство. Кому захочется приласкать это изувеченное тело? Поцеловать изуродованное лицо? Меня самого тошнит от отвращения. И все же я должен ценить ее старания…»

Левая нога дрожала. Глокта изо всех сил вцепился в трость, шумно засопел. Арди, наклонив голову, жарко впилась ему в губы. Кончик ее языка коснулся голой десны.

«Сплошное притворство. Но как у нее хорошо получается…»

Первый закон

Ферро села и уставилась на свою ладонь. Эта самая ладонь недавно держала Семя. Ладонь выглядела как обычно, однако что-то в ней изменилось. Она все еще оставалась холодной. Очень холодной. Ферро пыталась согреть ее под одеялом, держала в горячей воде, подносила к огню…

Ничего не помогало.

— Ферро… — раздался шепот, тихий, словно ветер за окном.

Она вскочила, сжимая нож в кулаке, оглядела углы комнаты. Пусто. Она посмотрела под кровать, проверила узкую щель под шкафом, сорвала с окна занавеси. Никого. Она знала, что никого нет.

Но все равно слышала голоса.

Мощный стук в дверь. Ферро обернулась, рассерженно зашипела. Еще один сон? Еще один призрак? Стук не прекращался.

— Входи! — крикнула она.

Дверь отворилась. Байяз. Он удивленно приподнял бровь, завидев нож.

— Похоже, твоя любовь к клинкам перешла все границы, Ферро. Здесь нет врагов.

Она презрительно сощурила глаза, недоверчиво поглядела на мага.

— Что случилось, на ветру?

— Что случилось? — переспросил Байяз и пожал плечами. — Мы победили.

— Что это были за силуэты? Те тени?

— Я не видел ничего, кроме заслуженного наказания Мамуна и Сотни Слов.

— И голосов не слышал?

— Над громовыми раскатами нашей победы? Нет, ничего.

— А я слышала. До сих пор слышу. — Ферро опустила нож, заткнула его за пояс. Размяла пальцы — с виду такие же, но странно изменившиеся.

— И что они говорят, Ферро?

— Говорят о замка́х. О вратах и дверях. О том, что их надо открыть. Твердят о том, что их надо открыть. Спрашивают про Семя. Где оно?

— В безопасном месте. — Байяз невозмутимо поглядел на нее. — Если ты и впрямь слышишь голоса порождений Другой стороны, то помни: они сотканы из лжи.

— Не они одни. Они просят меня нарушить Первый закон. Совсем как ты.

— Ну, это зависит от толкования, — заметил Байяз, горделиво усмехнувшись, будто совершил нечто восхитительное. — Я совместил принципы Гластрода с техникой Делателя и использовал энергию Семени, чтобы мое искусство сработало. Что из этого вышло… — Он удовлетворенно вздохнул. — Ну, ты была там. Но прежде всего это был триумф воли.

— Ты исказил печати. Ты рисковал, поставил мир на грань гибели. Рассказчики Тайн…

— Первый закон — парадокс. Каждый раз, когда ты что-то меняешь, ты касаешься нижнего мира, а это всегда рискованно. Если я и перешел черту, то только на определенной шкале. Мир в безопасности, не так ли? Я не намерен просить прощения за размах своих устремлений.

— В ямах хоронят сотни людей… мужчин, женщин, детей. Как в Аулкусе. Этот недуг — он из-за того, что мы сделали. В этом размах твоих устремлений? В размерах могил?

Байяз пренебрежительно мотнул головой.

— Нежелательный побочный эффект. Цена победы, боюсь, всегда одинакова — что в Старые времена, что сейчас, и так же будет и впредь. — Он поглядел на нее с угрозой. С вызовом. — А даже если я и нарушил Первый закон, что с того? Кто посмеет меня судить? Освободишь из тьмы Толомею, чтобы она свидетельствовала против меня? Отыщешь Захаруса, чтобы он выдвинул обвинения? Притащишь с края света Конейл, чтобы она вынесла вердикт? Или вернешь Иувина из страны мертвых, чтобы огласить приговор? Вряд ли. Я — первый из магов. Я — последний из судей, и мой вердикт… Я поступил справедливо.

— Ты? Нет.

— Да, Ферро. У кого сила, тот и праведен, тот и вершит справедливость. Это мой первый и последний закон. Единственный закон, который я признаю.

— Захарус меня предупреждал, — прошептала она, вспоминая бесконечную степь, старика с безумным взором, птиц, кружащих над головой. — Он советовал мне бежать, не останавливаясь. Зря я его не послушала.

— Ха! Захарус — самодовольный надутый бурдюк! — фыркнул Байяз. — Может, конечно, и зря ты к нему не прислушалась, но теперь уже поздно. Ты хотела утолить свою ярость — и ты ее утолила, не надо притворяться, будто тебя обманули. Ты знала, что нам предстояло вступить на темную тропу.

Она сжала ледяные пальцы в кулак.

— Я не ожидала… такого.

— Чего же ты ожидала? Должен признаться, я считал, что ты сильнее. Знаешь, давай оставим пустые умствования тем, у кого времени много, оттого что счеты сводить не с кем. Вина? Сожаления? Рассуждения о справедливости? Я словно говорю с Джезалем, нашим великим монархом. — Он повернулся к двери. — Тебе стоит быть неподалеку. Возможно, со временем Кхалюль пришлет кого-нибудь еще, вот тогда мне снова понадобятся твои таланты.

— А до тех пор что мне делать? Сидеть тут в обществе теней?

— Вспомни, как улыбаться, Ферро. — Байяз одарил ее белозубой улыбкой. — Свое отмщение ты получила.

Вокруг нее метался ветер, полный теней. Она стояла на коленях в одном конце гудящей воронки, взметнувшего до самого неба. Мир стал тонким и хрупким, словно лист стекла, готовый расколоться. Под ним простиралась бездна, наполненная голосами.

— Впусти нас…

— Нет! — Она дернулась, высвободилась и встала на пол у кровати. Ныли напряженные мускулы. Драться было не с кем. Очередной сон.

Она сама виновата — засыпа́ть нельзя.

Лунный луч протянулся к ней по полу. В полураскрытое окно ворвался холодный ночной ветерок, высушил пот на разгоряченной коже. Она подошла к окну, угрюмо закрыла створку ставня, задвинула засов и повернулась.

В густых тенях у двери кто-то стоял. Однорукий, в лохмотьях. На теле чудом держатся обломки лат — обшарпанные, исцарапанные, покрытые вмятинами и пробоинами. Вместо лица — пыльное месиво, ободранная кожа висит обрывками, открывая белую кость. Ферро узнала его.

Мамун.

— Мы снова встретились, демонова кровь, — прошелестел сухой голос.

— Это сон, — прошипела она.

— Об этом ты можешь только мечтать, — прошептал он и вмиг пересек комнату. Цепкие пальцы сомкнулись на ее горле. — Я очень проголодался, пока откапывал себя из-под руин. Из твоей плоти я сотворю себе новую руку и уничтожу ею Байяза. Отомщу за великого Иувина. Пророк это предсказал, и я воплощу предсказанное в жизнь. — Он с легкостью поднял ее и прижал к стене. Ферро беспомощно колотила пятками по деревянной обшивке.

Рука сдавила шею. Ее грудь вздымалась, но воздух не попадал в легкие. Она царапала ногтями твердые — будто железные или каменные — пальцы, сдавившее ей горло петлей палача. Пыталась извернуться, пиналась и отпихивала противника. Он не сдвинулся ни на волосок. Она вцепилась в его изувеченное лицо, рванула прореху на щеке, расковыряла пыльную плоть, но Мамун даже не моргнул. Комнату охватил холод.

— Молись, дитя, — прошептал едок сквозь разбитые зубы. — И уповай на милость Божию.

Силы покидали ее, легкие разрывались на части. Она все еще сопротивлялась, но все слабее. Руки обвисли плетями, ноги слабо дергались, глаза закрывались. Ее сковал холод.

— Пора, — прошептал Мамун.

Он опустил ее на пол и разинул рот. Обрывки губ открыли разбитые зубы.

— Пора.

Она вонзила палец в его шею, прорвав кожу. Палец по костяшку погрузился в пыльную плоть. Мамун отдернул голову назад. Свободной рукой она впилась в пальцы, сжимавшие ей горло, заломила их, почувствовала, как треснули, ломаясь, кости. Оторванные пальцы упали на пол. Черные оконные рамы заиндевели, изморозь покрыла пол, иней хрустел под ногами. Она скрутила Мамуна и вдавила его в стену, проломив деревянную обшивку. На пол осыпалась штукатурка — и пыль из зияющих ран едока.

Она глубже засунула палец в горло Мамуна, приподнимая его вверх. Это было легко. Ее сила была беспредельна. И исходила она из Другой стороны. Семя изменило ее, как некогда оно изменило Толомею, и пути назад не было.

Ферро улыбнулась.

— Ты хотел моей плоти? Твоя последняя трапеза окончена, Мамун.

Кончик ее указательного пальца скользнул наружу, между расколотых зубов, сомкнулся в кольцо с большим пальцем. Мамун повис, как рыба на крючке. Ферро рывком вырвала челюсть и отбросила в сторону. Язык трепыхался среди ошметок пыльной плоти.

— Молись, едок, — прошипела она. — И уповай на милость Божию.

Она сжала ладонями голову Мамуна. Из его носа вырвался длинный визгливый стон. Изуродованная рука безвольно подрагивала. Череп выгнулся, сплющился и раскололся, разлетевшись мелкими осколками. Тело упало на пол, пыль разлетелась по комнате, собралась кучками у ног Ферро.

— Да…

Она не вздрогнула, не обвела комнату взглядом. Она знала, откуда доносился голос — отовсюду и ниоткуда.

Она подошла к окну, распахнула его, спрыгнула в траву. Ночь полнилась звуками. Она молча прошла по лужайке, залитой лунным светом. Травинки замерзали под ее босыми ступнями. Она поднялась по длинной лестнице на парапет. Голоса следовали за ней.

— Подожди.

— Семя!

— Ферро.

— Впусти нас.

Она не обращала на них внимания. Вооруженный стражник глядел в ночь, в сторону Дома Делателя. Черный силуэт четко выделялся на фоне темного неба. Над Агрионтом повисла мгла — ни звезд, ни лунного света, ни сияющих облаков. Ферро подумала, что, может быть, там, в кромешной мгле, мечется Толомея, бьется в ворота, пытается вырваться наружу. Она упустила свой шанс на отмщение.

Ферро своего не упустит.

Она скользнула по парапету. Словно почувствовав ее приближение, стражник зябко закутался в плащ. Взобравшись на крепостную стену, она прыгнула, и порыв ветра ринулся ей навстречу. Она перелетела дворцовый ров. Вода внизу покрылась пленкой льда. Ноги ударили о булыжники мостовой, она откатилась к стене здания. Одежда висела лохмотьями, но на коже не осталось ни ссадин, ни царапин. Ни капли крови.

— Нет, Ферро.

— Ступай назад, найди Семя!

— Оно у него.

— Оно у Байяза.

Байяз… Быть может, она вернется после того, как закончит все на Юге. После того, как похоронит Уфмана-уль-Дошта в развалинах его собственного дворца. После того, как отправит в ад Кхалюля вместе с его едоками и жрецами. Быть может, она вернется и преподаст первому из магов заслуженный урок. Тот самый, который собиралась преподать ему Толомея. Впрочем, каким бы лжецом он ни был, слово, данное Ферро, он в конце концов сдержал. Он дал ей способ отомстить.

И она им воспользуется.

Стремительная, словно ночной ветер, Ферро пробиралась по безмолвным развалинам города. На юг, к порту. Она найдет дорогу. На юг, через море, в Гуркхул, а потом…

Голоса шептали ей. Тысячи голосов. Они говорили о закрытых Эусом вратах, о наложенных им печатях. Умоляли ее сломать замки, открыть врата. Рассказали ей, как это сделать. Велели повиноваться.

Ферро улыбнулась. Пусть себе говорят.

У нее нет хозяев.

Чай и угрозы

Логен хмурился.

Он хмуро смотрел на просторный зал, на сверкающие зеркала, на важных вельмож, собравшихся в зале. Он хмуро смотрел на лордов Союза, сидящих перед ним, — человек двести, не меньше. Фальшивые улыбки, фальшивые речи, фальшивые лица — от их медовой сладости мутило. Впрочем, он был не лучшего мнения и о тех, кто сидел на помосте рядом с ним и королем Джезалем.

Тут был и глумливый калека, который приставал с вопросами в башне, — сейчас он вырядился в белое с головы до ног. Тут были и красноносый толстяк, который, похоже, не расставался с бутылкой, и высокий тощий ублюдок в черных золоченых доспехах — улыбка ласковая, а глаза жестокие. Все — лгуны, один хлеще другого. Но один самый большой лгун — хуже всех остальных, вместе взятых.

Байяз сидел, непринужденно улыбаясь, словно все обернулось именно так, как он хотел. Может, так оно и было. Проклятый колдун. Логену надо было сразу не доверять человеку, у которого нет волос. Не зря духи остерегали, что маги лукавы, у них свои цели. А он не стал их слушать и, как обычно, попер напролом, надеясь на лучшее. Хочешь сказать про Логена Девятипалого — скажи, что он никого не слушает. Еще одна ошибка среди прочих.

Он покосился на Джезаля. Вот уж кому любо сидеть в королевской мантии и в золотой короне. А трон у него даже больше, чем кресло Логена, и тоже весь раззолоченный. И жена рядом сидит — гордая красавица, холодная, будто морозное зимнее утро. А на Джезаля глядит так страстно, словно хочет укусить. Ну отчего ему, ублюдку, такое везение?! Если б на Логена эта красотка так же смотрела, он бы не возражал. Да только кто ж на него позарится…

Но больше всего он хмурился, разглядывая свое отражение в зеркалах на противоположной стене зала. Угрюмый, насупленный, весь в шрамах… Рядом со сказочными королем и королевой он выглядит настоящим чудовищем. Вот он сидит, человек, сотворенный из убийств. Его обрядили в богатые одежды и белые меха, нацепили блестящие побрякушки и яркие пряжки, повесили на шею тяжелую золотую цепь — ту самую, которую носил Бетод. В подлокотники золоченого кресла вцепились громадные ручищи — грубые, шершавые, одного пальца не хватает. Одежды королевские, а руки злодейские. Злобная рожа убийцы, такой только детей пугать. Безжалостный воин, проложил себе дорогу к власти огнем и мечом. Вскарабкался на трон по горе трупов. Кто знает, может, он и вправду такой.

Он поерзал в кресле. Новая жесткая ткань царапала вспотевшую кожу. Да, он высоко взлетел. Кажется, совсем недавно выполз на берег реки, босой, без сапог. И через все Высокогорье прошел один-одинешенек, с котелком за компанию. Высоко взлетел, спору нет, но прежний Логен нравился ему больше. Тот Логен рассмеялся, когда Бетод объявил себя королем. А сейчас он делает то же самое, хотя толку от него еще меньше, чем от Бетода. Хочешь сказать про Логена Девятипалого — скажи, что он полная дрянь. Так-то вот. Что верно, то верно. А признаваться в этом никому не по нраву.

Пьяница Хофф все говорил и говорил.

— Увы, Круг лордов разрушен до основания. За неимением помещения, подходящего для проведения заседаний благороднейшего из собраний, в деятельности открытого совета объявляется временный перерыв — до тех пор, пока не будет возведен новый Круг лордов, прекраснее и величавее прежнего.

Воцарилось молчание.

— Перерыв? — прошептал кто-то.

— Но как нас тогда услышат?

— Дворяне имеют право голоса!

— От вашего имени выступит закрытый совет, — наставительно произнес Хофф, словно обращаясь к неразумным детям. — При необходимости любой из вас может обратиться к моему секретарю, который ведает расписанием аудиенций, и король вас обязательно выслушает.

— Но это же может сделать любой крестьянин!

— Совершенно верно, — невозмутимо подтвердил Хофф.

Лорды Союза возмущенно загудели. Логен в политике не особо разбирался, но понимал, когда одна сторона берет над другой верх. Обычно добром это не кончается. Хорошо хоть, сейчас он оказался среди тех, кто взял верх.

— Король и страна — одно! — воскликнул Байяз, перекрывая гам. — Ваши земли принадлежат королю, он милостиво ссужает их вам. К великому сожалению, сейчас возникла острая необходимость вернуть часть этих земель.

— Четверть. — Калека облизнул пустые десны. — От каждого из вас.

— Вы не имеете права! — крикнул сердитый старик в первом ряду.

— Вы уверены, лорд Ишер? — с улыбкой осведомился Байяз. — В таком случае вы можете присоединиться к лорду Броку в его изгнании, вернув короне все земли, а не их часть.

— Это произвол! — воскликнул еще один лорд. — Король всегда был первым среди равных, величайшим среди дворян, но не выше. Наши голоса посадили его на трон, и мы отказываемся…

— Лорд Хайген, еще немного — и вы переступите границу. — Лицо калеки перекосилось от спазма. — Подумайте, не остаться ли вам с той стороны, где тепло, уютно и безопасно. Боюсь, другая сторона вам придется не по нраву. — Из дергающегося левого глаза выкатилась слеза и поползла по впалой щеке. — Достопочтенные господа, генеральный инспектор в самое ближайшее время займется оценкой ваших имений. В ваших интересах оказать ему полнейшее содействие.

Теперь уже множество людей вскочили, крича и потрясая кулаками.

— Возмутительно!

— Оскорбительно!

— Неслыханная наглость!

— Нас не запугаешь!

Джезаль поднялся с трона, воздел меч, украшенный самоцветными каменьями, и ударил рукоятью о возвышение. Зал наполнился гудящим эхом. Еще удар, и еще.

— Я король! — рявкнул он.

Собрание умолкло.

— Вас не ставят перед выбором. Вас ознакомили с королевским эдиктом: Адуя будет восстановлена. Город станет еще прекраснее и величественнее, чем прежде. И цена восстановления — четверть ваших владений. Вы слишком привыкли пользоваться тем, что корона слаба, господа. Поверьте мне, это время прошло.

Байяз чуть наклонился и доверительно прошептал Логену на ухо:

— На удивление хорош, не так ли?

Дворяне, недовольно бурча, расселись по местам. Джезаль вложил меч в ножны, однако эфеса из рук не выпустил и продолжил говорить четко и уверенно.

— От этой повинности освобождаются те, кто оказывал посильную помощь в последних событиях. К сожалению, список этих лиц постыдно краток. В самое трудное для Союза время помощь нам оказали наши зарубежные друзья, а не вы, господа.

Тип в черном поднялся и заявил:

— Я, Орсо Талинский, поддерживаю моего названого сына, короля Джезаля, супруга моей дочери. — Он ухватил Джезаля за щеки и звонко расцеловал. Потом проделал то же самое с королевой. — Их друзья — мои друзья, — с улыбкой продолжил он. — А их враги… Все вы умные люди, и поймете недосказанное.

— Примите нашу глубокую благодарность, — произнес Джезаль. — Мы вам чрезвычайно признательны. Война между Союзом и Севером завершена. Тиран Бетод повержен. Позвольте мне представить вам человека, который положил конец деспотическому угнетению Севера. Я горжусь тем, что могу назвать этого храбреца своим другом. Логен Девятипалый, король Севера! — воскликнул он, протягивая руку к Логену. — Как братья мы стоим на пороге новой, счастливой эпохи.

— Ага, — буркнул Логен, неловко поднимаясь с кресла. — Хорошо. — Он неуклюже обнял Джезаля, гулко хлопнул его по спине. — Полагаю, теперь нам за Белую реку ходить незачем. Ну, конечно, если только моему брату не понадобится наша помощь. — Он обвел угрюмым взглядом насупленных вельмож. — Не заставляйте, мать вашу, меня возвращаться. — Он сел и грозно нахмурился. Девять Смертей не особо разбирался в политике, но застращать умел.

— Мы победили в войне! Мы справились! — Джезаль взмахнул золоченым мечом и ловко вложил его в ножны на поясе. — А теперь время воевать за мир!

— Отлично сказано, ваше величество! — Красноносый пьяница встал, не позволяя никому и слова вымолвить. — Итак, на повестке дня остался необсужденным только один вопрос, прежде чем открытый совет временно прервет свою деятельность. — Он слащаво улыбнулся и отвесил подобострастный поклон. — Позвольте выразить нашу глубочайшую благодарность лорду Байязу, первому из магов, который благодаря мудрости своих советов и непревзойденной силе своего искусства изгнал врага с нашей земли и спас Союз!

Толстяк воодушевленно захлопал. К нему присоединился увечный Глокта и герцог Орсо.

Коренастый вельможа в первом ряду вскочил и заорал:

— Лорд Байяз!

Через минуту все в зале хлопали в ладоши. Даже Хайген. Даже Ишер, хотя он стоял с таким видом, будто присутствовал на своих похоронах. Логен со злостью вцепился в подлокотники. Его мутило от этого зрелища. Он откинулся на спинку кресла и насупился еще сильнее.

Джезаль наблюдал, как вельможи Союза один за другим покидали Зеркальный зал. Ишер, Барезин, Хайген и прочие важные лорды. Еще недавно он трепетал от одной мысли о встрече с ними. А теперь они покорно внимали ему. Он с трудом удержался от улыбки, слушая их беспомощное брюзжание. И чувствовал себя настоящим королем… до тех пор, пока не взглянул на свою королеву.

Тереза и ее отец, великий герцог Орсо, что-то разгоряченно обсуждали. По-стирийски. Беседа сопровождалась выразительными жестами. Джезаль искренне надеялся, что он — не единственный, кого презирает Тереза, но подозревал, что именно его персона является предметом оживленного обсуждения. За спиной короля послышалось тихое поскребывание. Он обернулся и с некоторым отвращением посмотрел на изувеченное лицо нового архилектора.

— Ваше величество, — Глокта говорил негромко, словно собираясь обсуждать какие-то тайные дела, исподлобья поглядывая на Терезу и герцога Орсо. — Могу ли я поинтересоваться… как обстоят дела между вами и ее величеством? — Он снизил голос до шепота. — Говорят, вы редко вместе проводите ночи.

Невероятная наглость! Джезаль с трудом подавил желание дать калеке пощечину, но тут заметил, что Тереза искоса следит за ним. Презрительное выражение не сходило с ее лица. Он обреченно вздохнул.

— Она меня терпеть не может. Ей противно находиться со мной в одной стране, не то что в одной спальне. Редкая сука! — озлобленно процедил Джезаль и уставился в пол. — Что мне делать?

Глокта медленно склонил шею в одну сторону, потом в другую. Громко щелкнули позвонки.

— Позвольте мне побеседовать с королевой, ваше величество. В некоторых случаях я могу быть очень убедительным. Я отлично понимаю ваши затруднения, будучи сам недавно женат.

Джезаль боялся даже представить, что это за чудовище, согласившееся принять такого монстра в качестве мужа.

— Правда? — спросил он с фальшивым участием. — И кто же стал вашей спутницей жизни?

— Если помнится, вы с ней мельком встречались, ваше августейшее величество. Ее зовут Арди. Арди дан Глокта. — Калека растянул губы в жуткой улыбке, обнажив голые десны с редкими пеньками расщепленных зубов.

— Неужели…

— Да-да, сестра моего давнего приятеля Коллема Веста.

Джезаль ошеломленно смотрел на него.

Глокта отвесил неуклюжий поклон.

— Благодарю за поздравления, ваше величество, — произнес он, проковылял к краю подиума и начал сползать по ступенькам, тяжело опираясь на трость.

Джезаль растерянно смотрел ему вслед, подавленный и разбитый, сокрушенный ужасающим, горьким разочарованием. В какую коварную ловушку заманил Арди этот ковыляющий урод? Быть может, на этот поступок Арди толкнуло отчаяние, после того, как Джезаль ее бросил? Или после того, как ее брата сразил иссушающий недуг, Арди было некуда податься? В госпитале, когда он столкнулся с ней у койки Веста, сердце Джезаля сжалось и забилось быстрее, как когда-то… Тогда он подумал, что, возможно, когда-нибудь… чуть позже…

А теперь эти мимолетные мечты разбиты вдребезги. Арди вышла замуж — за человека, которого Джезаль презирал. За человека, который возглавлял его собственный закрытый совет. И, пожалуй, самое отвратительное, за человека, которому Джезаль зачем-то поведал о полной несостоятельности своего брака. Минутная слабость… нелепое, глупое признание. Он вполголоса выругался.

Теперь ему казалось, что он испытывал невероятную, всепоглощающую любовь к Арди. Что между ними было высокое, трепетное чувство. Отчего он прежде этого не понимал? Почему отринул страстное влечение, променяв его на… вот на это? Как ни печально, приходилось признать, что одной любви недостаточно.

Логен распахнул дверь и разочарованно вздохнул. В комнате было пусто и чисто, словно здесь никто не жил. Ферро ушла.

Все шло наперекосяк. Пора бы уж к этому привыкнуть. Ему никогда не везло, а он, болван, упрямо продолжал ссать против ветра, с размаху биться лбом о низкую притолоку… Нет, чтобы научиться наклонять голову! И жалеть себя не стоит. По заслуге и награда. Столько всего натворил, что нечего и надеяться на счастливый конец.

Он сжал зубы и прошел по коридору к следующей двери, толкнул ее плечом. В раскрытые окна лился солнечный свет, занавеси покачивались под легким ветерком. Байяз сидел в резном кресле у окна, держа в руке чашку. Слуга в бархатном камзоле наливал чай из серебряного чайника, держа в руке поднос.

— О, король Севера! — воскликнул Байяз. — Как де…

— Где Ферро?

— Ушла. Натворила тут, пришлось мне за ней прибрать, потому что я…

— Куда ушла?

Маг пожал плечами.

— На Юг, наверное. Полагаю, в поисках отмщения. Она беспрестанно говорила об отмщении, возмездии и прочем… Очень озлобленная женщина.

— Она изменилась.

— Мой друг, знаменательные события изменили нас всех. Чашечку чаю?

Слуга с поклоном выставил поднос. Логен сгреб полу бархатного камзола и отшвырнул слугу к стене. Чашки со звоном разлетелись по полу.

— Достаточно было просто сказать нет, — заметил Байяз, слегка выгнув бровь.

— Обосрись, старый хрыч.

Первый из магов нахмурился.

— Мастер Девятипалый, — строго проговорил он, — похоже, вы с утра в дурном настроении. Вы теперь король, а монархам не пристало потакать своим низменным инстинктам в подобной манере. Такие владыки на троне долго не задерживаются. Ваши враги на Севере еще сильны. Полагаю, Кальдер и Скейл долго не успокоятся. А хорошие манеры я ценю, ты же помнишь. Вот, к примеру, ты мне помог, и я, в свою очередь, отплачу тебе добром.

— Как Бетоду?

— Совершенно верно.

— Не слишком на пользу она ему пошла.

— Я ему помогал, и он благоденствовал, пока не возгордился. А как захотел поступать по-своему, так без моей помощи и… Ну, ты знаешь.

— Не суйся в мои дела, колдун. — Логен небрежно опустил руку на эфес меча Делателя. Если у мечей есть голос, как Маг однажды сказал, сейчас в нем звучала мрачная угроза.

Байяз чуть заметно поморщился.

— Гм, другой бы на моем месте расстроился. Не я ли выкупил у Бетода твою жизнь? Не я ли дал тебе новую цель, когда ты был потерян? Не я ли взял тебя с собой на край мира, показал чудеса, какие видели немногие из людей. У тебя дурные манеры. Да даже меч, которым ты мне грозишь, это мой подарок тебе. Я думал, мы с тобой придем к…

— Нет.

— Ах, вот как. Даже не…

— С меня хватит. Лучше человека из меня не сделаешь, а хуже я и сам постараюсь не стать. Сильно постараюсь.

Байяз сощурился.

— Да, мастер Девятипалый, ты удивил меня под конец. Я считал тебя храбрым, но разумным человеком, расчетливым, но сострадательным. И превыше всего — смотрящим правде в глаза. Однако вы, северяне, по натуре обидчивы и переменчивы. И сейчас я вижу в тебе упрямство и склонность к разрушению. Я вижу Девять Смертей.

— Если я тебя и обидел, прощения просить не буду. Похоже, мы друг друга переоценили. Я думал, ты великий человек, да, видно, ошибся. — Логен покачал головой. — Что ты здесь устроил?

— Что я устроил? — Байяз недоверчиво усмехнулся. — Я объединил три чистых аспекта магии и создал новый! Тебе, мастер Девятипалый, этого не понять, но я тебя прощаю. Книжная премудрость тебе не дается. О том, что я сделал, никто и помыслить не мог с тех самых пор, как в Древние Времена Эус разделил свой дар между сыновьями. — Байяз вздохнул. — Так что оценить мои достижения некому. Разве что Кхалюль меня поймет, да только вряд ли поздравит. Никому в Земном круге прежде не удавалось достичь такого могущества… с тех самых пор, как… с тех самых пор…

— С тех самых пор, как Гластрод сровнял с землей Аулкус и погиб сам?

Маг изогнул бровь.

— Ну, в общем-то, верно.

— Значит, вы оба добились одинакового исхода, только ты бойню устроил опрятнее, сровнял с землей часть города поменьше… так ведь и время измельчало. И в чем между вами разница?

— По-моему, разница вполне очевидна. — Байяз невозмутимо поднес к губам чашку. — Гластрод проиграл.

Логен постоял в задумчивом молчании, повернулся и ступил за порог комнаты. Слуга испуганно дрожал в углу. Девятипалый тяжелыми шагами прошел по раззолоченному коридору. Тяжелая цепь Бетода позвякивала на груди. Звон тихим смехом отдавался в ушах.

Зря Логен рассорился со старым ублюдком. Глядишь, и пригодился бы еще. На Севере наверняка все будет не просто, без помощи не обойтись. Подумаешь, выпил бы этого дрянного чаю, вонючего, что твоя моча, оскалился бы притворной улыбочкой. Надо было хлопнуть Байяза по плечу, назвать старым другом, а потом, если нужда возникнет, вернулся бы Логен в Великую Северную библиотеку за подмогой. Умный так и поступил бы. Тот, кто смотрит правде в глаза так и поступил бы. Но, как говорил отец…

Не быть ему таким.

За троном

Скрипнула, отворяясь, дверь. Джезаль сразу догадался, кто пришел, и даже не обернулся. У кого еще хватит смелости без стука войти в королевские покои? Он тихо выругался.

Это мог быть только Байяз. Его тюремщик, его палач, его вездесущая, неотвязная тень. Человек, который разрушил половину Агрионта и превратил в руины Адую, с улыбкой принимал благодарности, словно был спасителем страны. Уже этого было достаточно, чтобы от его общества тошнило. Джезаль скрипнул зубами и продолжал смотреть в окно на ужасающую панораму.

Новые требования, новые компромиссы, разговоры о том, что надо сделать. Оказывается, быть во главе страны, когда за спиной неотступно присутствует первый из магов, — очень нудное и утомительное занятие. Приходится вести бесконечную, выматывающую борьбу за самые незначительные мелочи. Любое предложение Байяз встречал укоризненным взглядом. Джезаль чувствовал себя марионеткой — золоченой деревяшкой, творением искусного мастера, великолепной, но бесполезной куклой. Впрочем, от куклы, наверное, больше толку.

— Ваше величество, — прозвучал старческий голос. Под напускным уважением сквозила пренебрежительная надменность.

— Что на этот раз? — Джезаль наконец обернулся.

Первый из магов сменил свое официальное одеяние на скромные одежды путника: заляпанный грязью плащ, тяжелые сапоги. Наряд, знакомый по злосчастному путешествию на разрушенный запад.

— Вы куда-то собрались? — спросил Джезаль, затаив дыхание.

— Я покидаю Адую. Сегодня.

— Сегодня?

Джезалю стоило немалых усилий сдержаться и не завопить от радости. Внезапно он понял, что ощущает узник, которого выпустили на свободу из темного подвала. Наконец-то он сможет поднять из руин Агрионт. Сможет расформировать закрытый совет, назначит доверенных людей… Возможно, даже избавится от ведьмы, которую ему Байяз навязал в жены. Он все сделает правильно. По справедливости. Ну, или хотя бы попытается. В конце концов, он верхновный король Союза. Ему никто не станет перечить.

— Нам будет вас не хватать.

— Разумеется. А потому давайте кое-что обсудим и придем к определенным соглашениям.

— Да-да, конечно. — Все, что угодно, лишь бы старый ублюдок поскорее убрался из города.

— Я побеседовал с вашим новым архилектором, Глоктой.

При звуке этого имени Джезаля передернуло.

— И как он вам?

— Человек острого ума. Произвел на меня прекрасное впечатление. Я попросил его на время моего отсутствия представлять мои интересы в закрытом совете.

— Неужели? — вежливо осведомился Джезаль, лихорадочно соображая: сразу избавиться от присутствия Глокты в закрытом совете или подождать несколько дней.

— Я бы рекомендовал, — тон Байяза больше походил на приказ, — вам прислушиваться к его мнению.

— Не беспокойтесь, я так и поступлю. Позвольте пожелать вам удачного возвращения в…

— Точнее, я настаиваю, чтобы вы делали то, что он говорит.

Горло сдавила холодная ярость.

— По сути, вы хотите, чтобы я ему… повиновался?

— По сути, да, — ответил Байяз, не отводя взгляда.

Джезаль на мгновение потерял дар речи. Похоже, первый из магов считает, что ему приходить и уходить, как вздумается, оставив своего увечного прихвостня во главе? Выше самого короля в его собственном королевстве? Какая невероятная наглость!

— В последнее время вы слишком много себе позволяете! — воскликнул Джезаль. — Я не намерен больше терпеть ни докучливых советников, ни их самонадеянные советы.

— Этот человек будет очень полезен для вас. Для нас. Требуется принять ряд решений, которые вы можете счесть неприятными. И совершить некоторые действия, которые королю совершать нежелательно. Обитателям сияющих дворцов нужны те, кто будет убирать нечистоты, иначе дерьмо, скапливающееся по углам, в один прекрасный день вас под собой похоронит. Все это простые и очевидные истины. Похоже, вы меня не слушали.

— Нет, это вы меня не слушали! Занд дан Глокта? Этот искалеченный ублюдок… — он тут же пожалел о неудачно выбранном оскорблении, но озлобленно продолжил: — Должен сидеть рядом со мной на заседаниях закрытого совета? Постоянно торчать у меня за спиной? Указывать мне, что и как делать? Это невыносимо. Недопустимо! Невозможно! Я вам не Гарод Великий. С чего вы взяли, что ко мне можно обращаться в подобной манере? Я король и никому не позволю собой командовать.

Байяз закрыл глаза и медленно втянул в себя воздух, как будто пытался набраться терпения в беседе с недоумком.

— Вам не дано понять, что такое по-настоящему долгая жизнь, как моя. Знать все то, что известно мне. Ваши человеческие жизни — краткий миг, и потому вам приходится снова и снова учиться одному и тому же. Тем же старым истинам, которые Иувин рассказывал Столикусу тысячу лет назад. Это очень утомляет.

Ярость Джезаля нарастала.

— Ах, извините, я вас утомил!

— Ваши извинения принимаются.

— Это был сарказм!

— Да неужели? Вы так остры на язык, что я и не заметил, как вы меня отбрили.

— Вы надо мной издеваетесь?!

— С легкостью. Все люди для меня — как дети. Если бы вы могли дожить до моих лет, то увидели бы, что история движется по кругу. Я неоднократно спасал эту страну от неминуемого разрушения, направлял ее к величию и славе. И что я прошу взамен? Да, приходится кое-что принести в жертву, чем-то поступиться. Но в сравнении с тем, что я принес в жертву ради вашего тупого стада…

Джезаль раздраженно ткнул пальцем в окно.

— А все эти смерти? Обездоленные жители? Тупое стадо, как вы изволили выразиться… Они счастливы принести в жертву свои жизни? А те, кого поразил недуг? По-вашему, их страдания — пустяк? Мой друг лежит на смертном одре… И кстати, эта хворь подозрительно напоминает ту самую болезнь, о которой вы нам рассказывали в развалинах Аулкуса. По-моему, это влияние вашей магии!

Маг даже не пытался ничего отрицать.

— Меня интересует только важное и значимое. Участь отдельного крестьянина меня не волнует. Как не должна волновать и вас. Я старался научить вас этому, но вы, похоже, не способны выучить урок.

— Ошибаетесь, я отказываюсь его учить! — Вот он, его шанс. Сейчас, пока он в порыве ярости, он навсегда выйдет из тени первого из магов и станет свободен. Байяз — отрава, гнойный нарыв. Его надо уничтожить. — Вы помогли мне занять трон, и я вам благодарен. Однако ваши методы правления меня не устраивают. Это тирания!

— Любое правление — тирания, — заметил Байяз, сощурив глаза. — В лучшем случае, облеченная в нарядные одежды.

— Я не потерплю грубого пренебрежения жизнями моих подданных! Вы мне больше не нужны. Вам здесь не место. Я найду собственный путь. — Джезаль махнул рукой, отчаянно надеясь, что ему удалось вложить в жест воистину королевское презрение. — Можете идти.

— Могу… вот как…

Первый из магов умолк и застыл посреди королевских покоев, грозно нахмурившись. Ярость Джезаля постепенно улетучивалась, во рту пересохло, колени задрожали.

— Похоже, своей добротой, ваше величество, я избаловал вас, как любимого внука, — произнес Байяз. Каждое слово впивалось в Джезаля острым клинком. — Подобной ошибки я больше не допущу. Хороший опекун знает цену розге.

— Я королевский сын! — оскалился Джезаль. — Я не позво…

Внезапно его внутренности пронзила резкая боль. Он согнулся, мелко переступил нетвердыми ногами, и его тут же стошнило. Рвота обожгла гортань, вонючим потоком выплеснулась изо рта. Он задохнулся и упал ничком. Корона слетела с головы и, подскакивая, откатилась в угол. Он никогда в жизни не испытывал подобной боли. Даже не представлял, что такое возможно.

— С чего вы взяли… что со мной можно обращаться… в подобной манере? Со мной, первым из магов! — медленно, с расстановкой произнес Байяз.

Джезаль скорчился в луже собственной блевотины, напряженно прислушиваясь к тяжелым шагам мага.

— Королевский сын? Меня крайне огорчает, что после того, как мы столько вместе прошли, вы с такой готовностью поверили выдумкам, распространяемым, ради вашей же пользы, среди глупцов на улицах. Судя по всему, глупцы во дворцах так же легковерны. Я купил вас у шлюхи. За шесть марок. Она просила двадцать, но я умею торговаться.

Безжалостные слова ранили душу, но боль, скрутившая позвоночник, была поистине нестерпимой. Кожа горела, глаза щипало, корни волос обжигало огнем. Он дергался и бился, словно лягушка в кипятке.

— Мне было, из кого выбирать. В претендентах недостатка не ощущалось, я все подготовил заранее. Дети неизвестных родителей, готовые сыграть свою роль… Семейство Бринт, например… да много их было. Но ты, Джезаль, всплыл на самый верх, как говно в проруби. Когда я вошел в Агрионт и увидел тебя повзрослевшим, то сразу же понял — вот он, самый подходящий кандидат. Вид у тебя был соответствующий, такому научить невозможно. Вдобавок, ты даже говорил по-королевски, чего я никак не ожидал, и это меня весьма обрадовало.

Джезаль слабо застонал, не в силах даже крикнуть от боли. Байяз носком сапога перевернул скорчившееся тело и склонился над ним.

— Но если ты так желаешь все усложнить… так желаешь идти своим путем… что ж, мы найдем выход. Даже короли неожиданно умирают. Кто под копыта коня попадет, кто косточкой подавится, кто свалится из дворцового окна на булыжники мостовой, а то и просто заснет — и не проснется… Жизнь человеческая и без того чуть длиннее комариной. А уж те, от кого нет никакой пользы, вообще долго не живут. Я тебя из ничего сотворил. Из воздуха. И уничтожу тебя одним словом.

Байяз прищелкнул пальцами, и Джезаль забился в агонии, обхватив руками живот.

— Запомни, заменить тебя легче легкого, — продолжил маг. — А теперь, ублюдок, сын шлюхи, жалкий болван, хорошенько подумай, прежде чем ответить. Будешь следовать советам архилектора?

Боль на секунду отпустила.

— Да.

— Будешь ему во всем послушен?

— Да.

— Будешь исполнять его приказания? Абсолютно все, без исключения?

— Да, — выдохнул он. — Да, да!

— Отлично, — сказал маг, возвышаясь над Джезалем, словно статуя в аллее Королей. — Иного я от тебя и не ожидал. Мне слишком хорошо известно, что ты спесивый, невежественный и неблагодарный юнец… А еще ты трус. Запомни этот урок хорошенько. И постарайся никогда больше не забывать.

Боль исчезла так же внезапно, как и появилась. Джезаль приподнял голову с плиток пола.

— Ненавижу! — прохрипел он.

Байяз расхохотался.

— Ты? Ненавидишь меня? Какая самонадеянность! По-твоему, меня это волнует? Меня, Байяза, первого ученика великого Иувина?! Я сверг Делателя, я создал Союз, я уничтожил Сотню Слов! — Маг медленно придавил сапогом скулу Джезаля. — Мне дела нет до твоей ненависти, глупец! Меня волнует одно — беспрекословное послушание. Ты понял?

— Да! — всхлипнул Джезаль.

— В таком случае, ваше величество, позвольте откланяться. И молитесь, чтобы у меня не было причин вернуться.

Байяз снял ногу с дрожащей щеки Джезаля, тяжело ступая, пересек королевские покои. Скрипнула, открываясь, дверь — и со щелчком захлопнулась.

Он лежал навзничь, глядя в потолок, и тяжело дышал. Потом, набравшись смелости, перевернулся на живот и встал на четвереньки. В комнате стояла невыносимая вонь — запах рвоты и нечистот. Он, сгорая от стыда, запоздало сообразил, что обделался. Он обессиленно подполз к окну, с трудом встал на колени и выглянул в сад.

Через миг на садовой дорожке показался Байяз. Лысый череп поблескивал в неярком свете. Следом шествовал Йору Сульфур с посохом в руке, зажав под мышкой ларец темного металла. Тот самый ларец, что путешествовал вместе с Джезалем, Логеном и Ферро в их странствиях по Земному кругу. Хорошее было время.

Вдруг Байяз остановился и, обернувшись, взглянул на дворец. Прямо на окна королевских покоев.

Джезаль задрожал от ужаса, испустил сдавленный стон и вцепился в занавеси. Все тело пронзила боль — слабый отзвук той невыносимой агонии, что отпечатался в самой глубине его существа. Первый из магов еще мгновение постоял, глядя на окна, улыбнулся и пошел прочь. Рыцари-телохранители у ворот почтительно отсалютовали ему, он шагнул под арку и скрылся из виду.

Дрожащий Джезаль стоял на коленях, не выпуская из рук занавеси, словно материнскую юбку. Он вспомнил, как еще совсем недавно был счастлив — и не понимал своего счастья. Карточные игры, добрые друзья, светлое будущее… Он тяжело вздохнул. Горло сжималось от стыда, глаза наполнились слезами. Одиночество сдавило грудь. Королевский сын? Он никто. Никчемный дурак. Он всхлипнул и зашмыгал носом. Слезы градом покатились по щекам. Губы задрожали. Он не выдержал и горько, взахлеб заплакал.

Он рыдал от боли и страха, от стыда и злости, от разочарования и беспомощности. Но Байяз был прав. Он — трус. Поэтому больше всего он рыдал от облегчения.

Люди добрые и злые

Наступило серое утро, в саду было холодно и мокро. Ищейка стоял и думал о том, что раньше все было лучше, чем сейчас. Он стоял в самой середине круга могил, глядя на горку коричневой земли, под которой лежало тело Хардинга Молчуна. Странно, что такого немногословного человека так недоставало.

За последние два года Ищейка прошел долгий путь — из ниоткуда в никуда. Многих друзей потерял. Он вспомнил тех, кто вернулся в грязь. Хардинг Молчун. Тул Дуру Грозовая Туча. Рудда Тридуба. Форли Слабейший. И чего ради? Кому от этого стало лучше? Все впустую. Эта мысль страшила так, что дрожь пробирала до самых подошв. Пугала даже тех, кто отличался невозмутимым нравом. Все ушли, оставили Ищейку в одиночестве. Мир без них поблек.

Он услышал, как по мокрой траве зашуршали шаги. В туманной дымке дождя показался Логен. Дыхание белым облачком вилось у лица, исполосованного шрамами. Ищейка вспомнил, как обрадовался, когда Логен вышел к костру. Живой. Тогда казалось, что все начинается заново — жизнь обещает стать лучше. Да только не вышло. Странно, что сейчас Ищейка не обрадовался, завидев Логена Девятипалого.

— Король Севера, — пробормотал он. — Девять Смертей. Как тебе день?

— Мокро, вот как. Год идет к концу.

— Ага. Новая зима скоро. — Ищейка почесал заскорузлую ладонь. — Они приходят все быстрее и быстрее.

— Пора бы мне назад, на Север, как думаешь? Кальдер и Скейл все никак не успокоятся. И видят мертвые, чего еще Доу затеял.

— Ага, пора нам. Так и думаю.

— Я хочу, чтобы ты остался.

Ищейка поднял голову.

— Чего?

— С южанами надо договориться. А лучше тебя никто уговаривать не умеет. Разве что Бетод умел, но… от него теперь толку нет.

— О чем договариваться?

— Ну, вдруг нам их помощь понадобится. На Севере много найдется тех, кому не по нраву, как дела повернулись. Народ короля не захочет, а если захочет, то не этого. Уговори Союз встать на нашу сторону, вот и будет подмога. Может, оружия с собой позже привезешь.

Ищейка поморщился.

— Оружие, говоришь?

— Лучше иметь оружие, не желая того, чем желать, не имея. Даже если…

— Я знаю, как там дальше. А говорил, что последний бой. Говорил, что выращивать что-нибудь будем.

— Вырастят пока и без нас. Слушай, Ищейка, ты же знаешь, я сам в бой не полезу, но тебе…

— Даже. Не. Начинай.

— Я стараюсь стать лучше, понимаешь?

— Правда? Плохо стараешься, значит. Тула ты убил?

Логен сощурился.

— Доу чего наболтал?

— Неважно, кто чего наболтал. Ты убил Грозовую Тучу или нет? Вопрос простой, ответить не трудно: да или нет.

Логен фыркнул — не поймешь, то ли вот-вот рассмеется, то ли расплачется.

— Я не знаю, что я сделал.

— Не знаешь? Что это за ответ такой? Ты мне так ответишь, если в спину пырнешь, когда я твою бестолковую голову спасать буду?

Логен поморщился, уставился на мокрую траву.

— Все может быть. Не знаю я. — Он посмотрел на Ищейку тяжелым взглядом. — Если такая цена, да? Ты знаешь, кто я. Ты мог пойти за другими.

Повернулся и пошел.

Ищейка поглядел ему вслед, не зная, что сказать. Не зная даже, что подумать. Так и стоял среди могил, мок под дождем. Кто-то подошел, встал рядом. Красная Шапка всматривался в дождь, где расплывался черный силуэт уходящего Логена. Потом потряс головой, сжал губы.

— Никогда не верил слухам. О нем чего только не говорили, о Девяти Смертях. Я все думал, врут. А теперь верю. Говорят, он тогда сына Круммоха убил, в горах. Без всякой причины пропорол, будто жука раздавил. По мне, так хуже человека на Севере нет. Он даже хуже Бетода. Злобный ублюдок, как есть.

— Точно знаешь? — рявкнул Ищейка, злобно уставившись на Красную Шапку. — А мне на тебя нассать, жопа ты! Тоже мне, гребаный судья выискался!

— Да я же так просто сказал… — Красная Шапка уставился на него. — Ну, это… Я думал, мы с тобой об одном подумали.

— Значит, не об одном. У тебя в голове мозги с горошину, больше одной мысли не помещается. Думал он! Да ты хорошего человека от плохого не отличишь, хоть бы тебя всего обоссали.

Красная Шапка заморгал.

— Ага, верно. Это я неправильно подумал.

Он отступил на шаг и ушел под дождем, качая головой.

Ищейка смотрел ему вслед, сжав зубы. Ему хотелось кому-нибудь врезать. Знать бы только кому. А больше никого рядом и не было, один он. И мертвые. Наверное, так всегда бывает, когда битва заканчивается, а тот, кто выжил, ничего, кроме битвы, не знает. Он дерется сам с собой.

Он втянул в легкие холодный сырой воздух, хмуро поглядел на могильный холмик Молчуна. Задумался, а сможет ли он сам отличить хорошего человека от плохого? И в чем между ними разница.

Наступило серое утро, в саду было холодно и мокро. Ищейка стоял и думал о том, что раньше все было лучше, чем сейчас.

Не то, что ты хотел

Тонкий солнечный луч прокрался сквозь занавеси и осветил смятую постель. В луче плясали пылинки. Глокта попробовал перевернуться и поморщился от боли. В шее привычно щелкнул позвонок.

«А вот и первый спазм».

За первым последовал второй. Боль пронзила левое бедро, едва он улегся на спину. Дыхание перехватило. Боль проползла вниз по позвоночнику и прочно обосновалась в ноге.

Он застонал и осторожно попытался двинуть щиколоткой, а потом разработать колено. Боль немедленно усилилась.

— Барнам! — позвал он.

Он сдвинул простыню и учуял привычную вонь.

«Ничто так не повышает работоспособность, как собственное говно с утра пораньше».

— Барнам!

Он стонал и скулил, разминая иссохшее бедро, но все без толку. Боль росла и ширилась. Судорогой свело жилы в изувеченной плоти, изуродованная ступня без пальцев жутко трепыхалась.

— Барнам! — заорал он. — Барнам, ублюдок! Дверь!

Из беззубого рта капала слюна, слезы заливали дергающееся лицо, пальцы впились в измазанную простыню.

В коридоре послышались быстрые шаги. Дверную ручку подергали.

— Заперто, придурок! — процедил он сквозь сжатые десны, сотрясаясь от гнева и боли.

Но, к его большому удивлению, ручка повернулась, и дверь открылась.

«Что за…»

Арди бросилась к кровати.

— Убирайся, — прошипел он, закрывая лицо и отпихивая вонючую простыню в бурых пятнах. — Убирайся отсюда.

— Нет.

Она вырвала простыню у него из рук. Глокта сморщился, ожидая, что сейчас она побледнеет, отшатнется, приложит ладонь ко рту, сдерживая крик отвращения, глаза широко распахнутся от ужаса.

«Я вышла замуж за это… перемазанное дерьмом чудовище?»

Арди угрюмо посмотрела на него, взялась за изувеченное бедро и что было сил надавила большими пальцами.

Он охнул, забился и попытался вырваться из цепкой хватки. Два очага острой боли жгли огнем в самом центре судорожно натянутых жил.

— А, твою мать… ты…

Вдруг напряженные мышцы обмякли. Глокта бессильно растянулся на кровати.

«И теперь почти не стыдно, что я весь в говне».

Он лежал так некоторое время, совершенно беспомощный.

— Я не хотел, чтобы ты меня видела… таким.

— Поздно. Ты на мне женился, помнишь? Мы одно целое.

— По-моему, от этой сделки я получаю больше.

— Ты мне жизнь сохранил.

— Ну, девушки не о такой жизни мечтают. — Он смотрел, как солнечный луч касается ее смуглого лица. — Я знаю, что не такого мужа ты себе желала…

— Я всегда хотела замуж за человека, с которым смогу танцевать. — Арди пристально посмотрела на него. — Но, думаю, что ты мне больше подходишь. Мечты — занятие детское. Мы с тобой оба взрослые.

— Как видишь, дело не только в отсутствии танцев. Не нужно тебе было это делать.

— Я хочу это делать. — Она взяла его лицо в ладони, резко повернула к себе. — Я хочу быть полезной. Хочу быть кому-то нужной. Ты это понимаешь?

Он судорожно сглотнул.

— Да.

«Чуть лучше».

— Где Барнам?

— Я его отпустила. Теперь он по утрам свободен, а тобой займусь я. Да, и мою кровать я ему сказала перенести сюда.

— Но…

— Ты хочешь сказать, что мне не позволено спать в одной комнате с мужем? — Ее ладони медленно скользнули по иссохшей ноге, ласково и твердо, растирая иссеченную шрамами кожу, массируя изувеченные мышцы.

«Когда в последний раз женщина смотрела на меня без ужаса и жалости? Прикасалась не для того, чтобы причинить боль?»

Он лежал на спине, закрыв глаза и раскрыв рот. Из дергающегося глаза бежали слезы, заливали подушку.

«Почти удобно… Почти…»

— Я этого не заслужил, — выдохнул он.

— Никто не получает то, что заслуживает.

Королева Тереза, совершенно не скрывая отвращения, презрительно и надменно глядела, как Глокта ковылял в ее залитые солнечным светом покои.

«С таким же видом она разглядывала бы таракана, дерзнувшего предстать ее королевским очам. Что ж, посмотрим. Дорога нам известна, мы ее исходили вдоль и поперек, и других по своим стопам направили. Сначала гордыня. Потом боль. Затем смирение. И под конец — послушание».

— Меня зовут Глокта. Я — новый архилектор инквизиции его величества.

— А, калека, — фыркнула она.

«Освежающая прямота!»

— Чего ради вы решили нарушить мой покой? Преступников здесь нет.

«Только стирийские ведьмы».

Глокта покосился на вторую женщину, застывшую у окна.

— Пожалуй, нам это лучше обсудить наедине.

— Графиня Шалере — моя подруга детства. При ней можно говорить все.

Графиня уставилась на Глокту с почти королевским отвращением.

— Как пожелаете.

«Деликатного разговора не получится. К тому же, деликатность здесь ничем не поможет».

— Ваше величество, мне стало известно, что вы избегаете супружеского ложа.

От возмущения длинная, тонкая шея Терезы вытянулась еще больше.

— Что вы себе позволяете! Это не ваше дело!

— Боюсь, что имеет и самое прямое. Речь идет о наследниках престола. Будущем страны, и так далее.

— Это невыносимо! — Лицо королевы побелело от гнева.

«Жемчужина Талина и впрямь опаляет огнем».

— Мне приходится есть вашу отвратительную еду, терпеть вашу мерзкую погоду, улыбаться бредовым речам вашего придурка-короля! А теперь еще и держать ответ перед его увечным слугой? Я здесь как в тюрьме!

Глокта оглядел роскошный королевский покой. Золоченая мебель, картины, пышные шторы. Две прекрасные дамы в великолепных нарядах. Он прикусил язык поломанным зубом.

— Поверьте мне, это совсем не похоже на тюрьму.

— Тюрьмы бывают разные.

— Я научился жить в наихудшей. И многие другие тоже.

«Видела бы ты, с чем приходится иметь дело моей жене».

— Делить ложе с отвратительным бастардом, неизвестно чьим сыном, вдобавок изуродованным шрамом? Чтобы меня по ночам лапал вонючий, волосатый мужлан?! — Королеву передернуло от отвращения.

Глаза ее наполнились слезами. Фрейлина кинулась к ней, шурша юбками, упала на колени, нежно погладила руку. Тереза накрыла ее пальцы своей ладонью. Королевская компаньонка с откровенной ненавистью поглядела на Глокту.

— Убирайтесь! Подите вон, калека, и никогда больше не возвращайтесь! Вы расстроили ее величество!

— У меня это хорошо получается, — пробормотал Глокта. — Поэтому меня все так ненавидят… — Он задержал взгляд на сомкнутых руках женщин. В этом что-то было…

«Защита, утешение, увещевание. Ласковое прикосновение подруги, доверенной наперсницы, почти сестры. Здесь что-то большее. Слишком теплое, нежное… Словно… А!»

— Вас не интересуют мужчины, ведь так?

Женщины одновременно взглянули на него, Шалере отдернула руку.

— Что вы имеете в виду? — визгливо, в панике вскрикнула Тереза.

— Вы прекрасно понимаете, что я имею в виду.

«И это сильно упрощает мою задачу».

Он повернулся к дверям.

— Эй, кто-нибудь!

Два громадных практика ввалились в королевский покой.

«И все моментально изменилось. Поразительно, как присутствие двух громил придает пикантность напряженному разговору. Игры нашего разума воистину непостижимы. Этому меня научили в императорских тюрьмах, а мой новый хозяин заставил меня закрепить пройденный материал».

— Вы не посмеете! — взвизгнула Тереза, в ужасе глядя на громил в масках. — Не смейте ко мне прикасаться!

— К счастью, мне кажется, этого и не потребуется. Но все возможно… — Он махнул рукой в сторону фрейлины. — Взять ее!

Два здоровенных практика в черном резво двинулись по толстому ковру. Один аккуратно убрал с пути резное кресло.

— Не смейте! — Королева вскочила, схватила Шалере за руку. — Нет!

— Да! — возразил Глокта.

Женщины попятились, поддерживая друг друга. Тереза закрыла графиню своим телом, оскалила зубы. Практики неумолимо приближались.

«Они так пекутся друг о друге, даже трогательно. Я бы даже посочувствовал, но сочувствия не осталось ни капли».

— Взять ее! Но с королевой аккуратнее. Чтобы и следа не осталось, я вас попрошу.

— Я вас на плаху отправлю! Мой отец… мой отец…

— Ваш отец возвращается в Талин, и вряд ли он пойдет на нас войной из-за вашей подруги детства. Вас купили, ваше величество. За вас уплачено сполна. Герцог Орсо не показался мне человеком, нарушающим условия сделки.

В дальнем конце комнаты двое мужчин и две женщины топтались словно в неуклюжем танце. Один из практиков выдернул графиню из рук королевы и насильно поставил на колени, потом заломил ей руки за спину и защелкнул на запястьях тяжелые кандалы. Тереза визжала, лягалась, царапалась и колотила второго практика, но с тем же успехом она могла биться о ствол дерева. Громила не сдвинулся с места, глаза под маской оставались невозмутимы.

Глокта поймал себя на том, что с трудом сдерживает ухмылку, глядя на эту безобразную сцену.

«Да, пусть я отвратительный калека, однако же, несмотря на постоянную боль, мне до сих пор доставляет удовольствие унижать красавиц. Правда, теперь я добиваюсь этого не льстивыми словами и уговорами, а угрозами и грубой силой. Но все равно… Это радует, как и прежде».

Один из практиков надел мешок на голову Шалере и поволок свою жертву к дверям. Ее крики перешли в сдавленные рыдания. Второй не двигался с места, удерживая королеву в углу, а после отошел к дверям. По пути он подхватил отставленное в сторону кресло и осторожно опустил его точно на прежнее место.

— Будь ты проклят, мерзкий калека! — завизжала Тереза, сжав кулаки.

Практики вывели графиню из королевских покоев и захлопнули дверь. Глокта и королева остались вдвоем.

— Ублюдок! Если ты посмеешь к ней пальцем прикоснуться…

— До этого дело вряд ли дойдет. Все средства для ее освобождения — в ваших руках.

— Что я должна делать? — спросила королева, с усилием сглотнув.

— Раздвигать ноги. — В роскошной обстановке королевских покоев вульгарные слова прозвучали зловеще. — И рожать детей. Графиня проведет в темнице семь суток. Никто ее не тронет. Если к концу недели выяснится, что вы не пожелали каждую ночь провести в королевской опочивальне, ублажая его величество, я познакомлю графиню со своими практиками. Бедняги, у них так мало развлечений. Пожалуй, каждому хватит и десяти минут, но в Допросном доме их так много, что вашей подруге детства придется работать днем и ночью.

По лицу Терезы пробежала судорога страха.

«Понятная реакция. Это низко даже по моим меркам».

— И если я сделаю, как вы говорите…

— То графиня окажется в полной безопасности. Когда вы забеременеете, вам ее вернут. И все будет как прежде. Итак, как только вы обеспечите двух мальчиков-наследников и двух девочек, которых можно будет выдать замуж, мы с вами сможем забыть друг о друге, а король найдет развлечения на стороне.

— Но ведь на это уйдут годы!

— Если вы хорошенько его оседлаете, то вполне можно уложиться в три или четыре года. И вы всем сильно упростите жизнь, если хотя бы попробуете притвориться, что все это вам доставляет удовольствие.

— Притвориться?

— Чем лучше будете притворяться, что вам нравится, тем быстрее все закончится. Любая портовая шлюха отрабатывает свои медяки, визжа в экстазе наслаждения. Неужто вы не сможете изобразить восторг ради короля Союза? Вы оскорбляете мои патриотические чувства. О! — закатив глаза, он издал издевательский стон. — А-а! Да! Еще! Быстрее! Не останавливайся!

Он презрительно скривил губы.

— Видите? Даже я на это способен, а с вашим опытом лжи, никаких затруднений возникнуть не должно.

Королева испуганно озиралась, словно ища выход.

«А выхода-то и нет. Благородный архилектор Глокта, защитник Союза, душа закрытого совета, образец рыцарской учтивости и галантности, демонстрирует свои непревзойденные способности в области политики и дипломатии».

Он почувствовал, как что-то дрогнуло у него внутри при виде сокрушительного отчаяния Терезы.

«Чувство вины? Или несварение желудка? Впрочем, неважно. Свой урок я усвоил. Жалость мне неведома».

Он шагнул вперед, подволакивая ногу.

— Ваше величество, надеюсь, вам понятны последствия неповиновения?

Она молча кивнула, утерла слезы и гордо вздернула подбородок.

— Я сделаю все, как вы сказали. Но умоляю вас, не троньте ее… пожалуйста…

«Пожалуйста, пожалуйста. Ваше преосвященство, примите мои поздравления».

— Я дал вам слово. С графиней будут обращаться наилучшим образом. — Он осторожно облизнул ноющие десны. — А вы таким же образом будете обращаться с супругом.

Джезаль сидел в темноте у камина, смотрел на огонь и раздумывал об упущенных возможностях. Мысли были горькие. Из всех возможных путей он выбрал этот и остался в одиночестве.

Скрипнула дверца, ведущая в опочивальню королевы. Он не запирал ее на засов, хотя не надеялся, что Тереза когда-нибудь захочет ей воспользоваться. Что он на этот раз натворил? Как нарушил этикет? Должно быть, его проступок столь ужасен, что ей не терпится ждать до утра.

Он вскочил, глупо нервничая.

Тереза стояла на пороге. Джезаль не сразу сообразил, что это она — в одной ночной сорочке, волосы распущены по плечам, взгляд опущен долу, лицо скрыто мглой. Босые ступни прошлепали по доскам пола, по толстым коврам. Она подошла к камину. Блики пламени делали ее лицо совсем юным. Тереза выглядела слабой, одинокой и растерянной. Джезаль ошеломленно смотрел на нее. Сквозь тонкую ткань сорочки просвечивали контуры тела. Изумление сменилось желанием.

— Тереза… — Он запнулся, подыскивая слова. «Дорогая» звучало банально. «Любимая» — фальшиво. «Мой худший враг» — правдиво, но вряд ли подходило к сложившейся ситуации. — Чем я могу…

Она, как обычно, резко оборвала его, однако вместо привычной отповеди он услышал совсем другое.

— Прости меня… за то, что я так плохо с тобой обошлась. Прости за все, что я наговорила… Ты, наверное, думал, что я…

В ее глазах блеснули слезы. Настоящие слезы. Прежде Джезаль ни за что бы не поверил, что она способна плакать. Он подошел к ней, протянул руку, не зная, что делать дальше. Он не мог поверить, что Тереза пришла с извинениями — с самой настоящей, искренней попыткой примирения.

— Да, да, конечно… — сбивчиво начал он. — Тебе хотелось совсем другого мужа. Прости меня. Я, как и ты, заключен в этот дворец, как в тюрьму. Быть может, мы как-нибудь привыкнем друг к другу, а со временем научимся уважать… У нас ведь больше никого нет… Прошу тебя, скажи, что я должен сделать…

— Ш-ш-ш!

Она приложила палец к его губам, заглянула в глаза. Огонь камина освещал половину ее лица оранжевым сиянием, а половина скрывалась в черной тени. Тереза запустила пальцы в шевелюру Джезаля, притянула его к себе и нежно поцеловала, неловко прижав губы к его губам. Он обхватил ее шею, погладил за ухом, провел пальцем по нежной щеке. Их рты двигались словно машинально. Поцелуй сопровождался тихим, напряженным сопением, негромким причмокиванием и хлюпаньем слюны. Не самый страстный поцелуй на свете, но Джезаль и такого не ожидал. Он осторожно просунул язык в рот Терезе и ощутил приятное напряжение в паху.

Свободной рукой он погладил ее по спине, ощутил бугорки позвонков, провел по округлой ягодице, просунул пальцы между бедер. Подол ее сорочки обмотался вокруг запястья Джезаля. Тереза вздрогнула, отшатнулась и закусила губу. Кажется, от отвращения. Он быстро отдернул руку. Оба отступили друг от друга и смущенно потупили взоры.

— Прости… — шепнул Джезаль, проклиная свою торопливость. — Я…

— Нет, это ты меня прости… Я… У меня не было мужчин…

Джезаль недоуменно заморгал и тихонько вздохнул, едва не рассмеявшись от облегчения. Все встало на свои места. Тереза всегда держала себя так уверенно, с апломбом… Ему и в голову не пришло, что она девственница. Она дрожала от страха. Боялась его разочаровать. Его охватило сочувствие…

— Не волнуйся, — шепнул Джезаль и нежно обнял ее. Она испуганно напряглась, и он ласково пригладил ей волосы. — Я подожду… если ты не хочешь, мы можем…

— Нет, — решительно заявила она, глядя ему в глаза. — Ждать мы не будем.

Она сняла сорочку, бросила ее на пол. Подошла к Джезалю, взяла его за руку, вложила себе между бедер.

— А-а! — застонала она. Ее губы коснулись его щеки, жаркое дыхание обдавало ухо. — Да! Не останавливайся… Еще…

Она повела его к постели.

— Еще вопросы есть? — Глокта оглядел сидящих за столом старцев, но все молчали.

«Ждут, что я скажу».

Короля снова не было, поэтому Глокта мог заставить всех ждать сколько угодно.

«Пусть знают, кто здесь главный. Почему бы и нет? Власть дана не для того, чтобы любезничать».

— В таком случае, заседание закрытого совета окончено.

Все торопливо встали и потянулись к выходу — Торлихорм, Халлек, Крой и остальные. Глокта неуклюже поднялся со стула. В ноге все еще отдавались отголоски утренних судорог. Лорд-камергер задержался в зале.

«Как-то он недовольно выглядит».

Хофф дождался, пока за последним вельможей закрылась дверь.

— Представьте себе мое изумление, — отрывисто проговорил он, — когда я услышал о вашей недавней женитьбе.

— Краткая, скромная церемония, — пояснил Глокта, демонстрируя лорду-камергеру дыру от выбитых передних зубов. — Видите ли, юная любовь ждать не желает, и все такое. Приношу искренние извинения, если вас обидело отсутствие приглашения на свадьбу.

— Приглашение? — угрюмо процедил Хофф. — Нет! Мы с вами обсуждали не это!

— Обсуждали? По-моему, мы друг друга не так поняли. Наш общий друг… — Глокта многозначительно поглядел на пустующий тринадцатый стул в дальнем конце стола, — передал мне свои полномочия. Мне. И никому другому. Он считает, что мнение закрытого совета должен выражать единственный голос. И голос этот с недавних пор очень похож на мой собственный.

Румяные щеки Хоффа побледнели.

— Разумеется, но…

— Вам наверняка известно, что я пережил два года пыток. Провел два года в аду, а теперь стою перед вами. Точнее, горблюсь перед вами, скрученный, как жгут. Увечный, искалеченный, изуродованный — жуткая пародия на человека. Признаюсь честно, часто меня не слушается нога. И глаза не слушаются. И лицо. — Он фыркнул. — Если это можно назвать лицом. А кишечник вообще отказывается подчиняться. По утрам я просыпаюсь весь в говне. Боль не отпускает ни на миг, непрерывно напоминая о том, что я утратил. — Его левый глаз задергался.

«Пусть себе дергается».

— Надеюсь, вы понимаете, — продолжил Глокта, — что, несмотря на отчаянное стремление сохранить хорошее расположение духа и добросердечный нрав, мне не удается удержаться от ненависти — к миру, к окружающим и даже к самому себе. К сожалению, исправить положение не представляется возможным.

Лорд-камергер неуверенно облизнул губы.

— Я вам искренне сочувствую, но не понимаю, какое отношение это имеет к делу.

Глокта приблизился к Хоффу, не обращая внимания на очередную судорогу в ноге, и оттеснил его к столу.

— Ваше сочувствие значит для меня меньше, чем ничего. И к делу это имеет самое непосредственное отношение. Вы знаете, кто я такой, что я испытал, и что до сих пор испытываю ежесекундно. Как, по-вашему, существует ли нечто такое, что может меня испугать? Для меня не осталось ничего невозможного. Самые невыносимые страдания окружающих представляются мне… мелким раздражением. — Глокта склонился к лорду-камергеру, оскалил остатки зубов. По лицу пробегали судороги, глаз слезился. — И, зная все это… как, по-вашему, разумно ли вам, в вашей ситуации… угрожать. Угрожать моей жене? Угрожать моему будущему ребенку?

— Что вы, какие угрозы?! Я никогда бы не…

— Это совершенно недопустимо! Недопустимо. Малейший намек на возможную опасность, грозящую моим близким, вызовет непредсказуемую реакцию с моей стороны… Вы даже не представляете, как я могу быть бесчеловечен. — Он придвинулся еще ближе к Хоффу, обдавая брызгами слюны дрожащие щеки лорда-камергера. — Я не могу допустить никаких дальнейших обсуждений по этому поводу. Никаких слухов или намеков на его существование. В противном случае, лорд Хофф, на вашем месте за столом закрытого совета окажется безглазый и безъязыкий выхолощенный кусок мяса с обрубками пальцев. — Отступив на шаг, Глокта одарил Хоффа своей самой жуткой улыбкой. — Кто же тогда, досточтимый лорд-камергер, выпьет ваше вино?

В Адуе стоял восхитительный осенний день. Солнце сияло сквозь ветви благоухающих фруктовых деревьев, отбрасывающих пятнистую тень на траву. То и дело налетал ласковый ветерок, раздувая малиновую мантию короля, величественно вышагивавшего вокруг лужайки, и белоснежный плащ архилектора, опиравшегося на трость, и хромавшего сзади на почтительном расстоянии. На деревьях щебетали птицы, а под начищенными сапогами его величества был слышен скрип гравия, отражавшийся тихим благозвучным эхом между белых зданий дворца.

Из-за стен, услаждая слух Джезаля, доносились звуки восстановительных работ: звон кирок, стук топоров, шорох расчищаемой земли, гулкие удары падающих камней, крики плотников и каменотесов.

— Конечно, потребуется время.

— Конечно, ваше величество.

— Наверное, годы. Однако завалы уже почти расчищены, строительство и ремонтные работы идут полным ходом. Агрионт будет восстановлен в его прежней, величавой красе. Это для меня первоочередная задача.

Глокта почтительно склонил голову.

— Значит, и для меня, ваше величество. Для вашего закрытого совета, — пробормотал он. — Могу я спросить, как здоровье ее величества?

Джезаль закусил губу. Ему не хотелось обсуждать свою личную жизнь ни с кем, а тем более — с Глоктой, но приходилось признать, что вмешательство калеки привело к весьма неожиданному и удовлетворительному повороту событий.

— Все так изменилось… — Джезаль покачал головой. — Моя жена оказалась неутомимой… я бы даже сказал, ненасытной женщиной.

— Я польщен, ваше величество, что мои скромные усилия привели к желаемым результатам.

— Да, да, и еще как! Вот только… — Джезаль замялся, подыскивая нужные слова. — Королеву что-то печалит. Иногда, по ночам, она плачет. Стоит у окна и тихо рыдает.

— Плачет? Ваше величество, быть может, она тоскует по дому? Смею предположить, что за ее напускной резкостью скрывается тонкая, ранимая душа.

— О, да! Душа у нее… нежная, — Джезаль задумался. — Знаете, наверное, вы правы. Она тоскует по дому. — Внезапно его осенило. — Пожалуй, дворцовый сад можно превратить в некое подобие Талина. Изменим русло ручья, проложим каналы и все такое…

Глокта скривил губы в беззубой улыбке.

— Великолепная мысль. Я поговорю с королевским садовником. И может быть, мне стоит еще раз навестить королеву, побеседовать с ней, постараться утешить.

— Благодарю вас. А как ваша жена? — бросил Джезаль через плечо, желая сменить тему, и с ужасом сообразил, что это не самый лучший предмет для обсуждения.

Архилектор невозмутимо улыбнулся.

— Прекрасно, ваше величество. Не представляю, как я прежде без нее обходился.

В неловком молчании они пошли дальше.

Джезаль откашлялся.

— Знаете, Глокта, я тут все думаю о моем плане. Помните, налог для банков? На эти деньги можно построить больницу в порту. Для простого народа. Для бедняков. Они ведь нам помогли — поддержали нашу власть, столько выстрадали ради наших общих целей. По-моему, правительство должно заботиться о людях. О бедных, об убогих, об угнетенных. Ведь, если вдуматься, король не богаче своих бедняков. Как вы полагаете? Не попросить ли верховного судью набросать для нас эдикт? Начнем с малого — к примеру, бесплатное жилье для неимущих. Можно еще…

— Ваше величество, я обсудил это с нашим общим другом.

Джезаль умолк и похолодел.

— Правда?

— К сожалению, это моя обязанность, — подобострастно произнес калека, не отрывая взгляда от Джезаля. — Наш друг не проникся этим предложением.

— Кто правит Союзом, он или я? — вскинулся король.

Оба собеседника прекрасно знали ответ на этот вопрос.

— Вы — король, ваше величество.

— Вот именно.

— И все-таки не хочется расстраивать нашего общего друга. — Глокта шагнул, подволакивая ногу. Левый глаз отвратительно задергался. — Никто из нас, уверен, не хочет давать ему повод для возвращения в Адую.

Колени Джезаля задрожали. Отголосок жуткой, невыносимой боли пронзил живот.

— Нет, нет, конечно, — прохрипел он.

— Надеюсь, со временем мы сумеем отыскать средства для небольшого проекта… — прошептал Глокта. — Нашему общему другу неизвестны все мелочи, а то, чего он не знает, вреда не принесет. Уверен, что мы с вами… не привлекая внимания… сможем кое-что сделать. Только не сейчас.

— Да-да, вы правы, Глокта. Вам в чутье не откажешь. Ни в коем случае нельзя давать ни малейшего повода для раздражения. Прошу вас, заверьте нашего общего друга, что мы ценим его мнение и во всем следуем его советам. На нас можно положиться. Вы ему так и скажете, правда?

— Разумеется, ваше величество. Это его очень обрадует.

— Хорошо, — выдохнул Джезаль.

Похолодало. Король поежился, завернулся в мантию и отправился назад, во дворец. Прекрасный день не оправдал ожиданий.

Незавершенные дела

Неуютная белая коробка с двумя дверями напротив друг друга. Потолок слишком низкий, а пылающие светильники освещают комнату слишком ярко. Из одного угла ползла сырость, и штукатурка в том месте вздулась облезающими пузырями, присыпанными черной плесенью. Кто-то когда-то пытался отскоблить продолговатое кровавое пятно на одной из стен, но, очевидно, приложил недостаточно усердия.

Два громадных практика стояли у стены, сложив руки. У стола, болтами прикрепленного к полу, пустовал один из стульев. На втором сидела Карлота дан Эйдер.

«Говорят, история движется по кругу. Как все изменилось. И в то же время, осталось неизменным».

Ее лицо побледнело от волнения, под глазами залегли темные круги бессонницы, но все же она была по-прежнему прекрасна.

«В каком-то смысле даже прекраснее, чем прежде. Красота почти догоревшей свечи. Вновь».

Глокта неуклюже опустился на свободный стул, слушая ее испуганное дыхание, прислонил трость к исцарапанной столешнице и хмуро уставился на Карлоту.

— Интересно, получу ли я в ближайшее время письмо. Вы понимаете, о чем я. То, предназначенное Сульту. То, в котором рассказывается о милосердии, беспечно проявленном мной по отношению к вам. То самое, которое должно было быть отправлено архилектору… в случае вашей смерти. Как вы думаете, попадет оно в мои руки? Какая ирония.

Наступило молчание.

— Я понимаю, что мое возвращение было серьезной ошибкой, — начала Карлота.

«И куда более серьезной было то, что ты задержалась».

— Надеюсь, вы примите мои извинения, — продолжила она. — Я хотела предупредить вас о гурках. Если у вас сохранилась частица милосердия…

— В первый раз вы тоже ожидали от меня милосердия?

— Нет, — прошептала она.

— Тогда с чего вы решили, что я повторю свою ошибку? Вам было сказано, что вы никогда не вернетесь назад. Никогда в жизни.

Он махнул рукой. Один из практиков подошел к столу, поднял крышку ларца.

— Нет… нет! — Ее взгляд скользнул по инструментам, вернулся к Глокте. — Вы победили. Вы победили. Я должна была быть преисполнена благодарности за первый раз. Прошу вас, пожалуйста… — Она подалась вперед, заглянула ему в глаза, произнесла низким, прерывающимся голосом: — Умоляю вас… я готова на все… может быть, я могу как-то загладить свою глупость…

«Необычное сочетание напускного желания и глубокого отвращения. Фальшивое вожделение и настоящее омерзение. И все это обволакивает жуткий, засасывающий страх. Удивительно, а с чего я решил проявить милосердие в прошлый раз?»

Глокта фыркнул.

— Это было бы болезненно и крайне неловко.

Попытка соблазнения мгновенно закончилась.

«А вот страх никуда не делся».

Теперь к нему примешивалось отчаяние.

— Да, я просчиталась… Я хотела помочь… прошу вас… я не представляю для вас ни малейшей угрозы… я никогда не желала вам зла, вы же знаете!

Он медленно потянулся к ларцу. Ее полные ужаса глаза следили за движением руки, затянутой в белую перчатку.

— Скажите мне, что сделать! — ee голос превратился в панический визг. — Умоляю вас! Я могу вам помочь. Я буду вам полезна! Скажите, что мне сделать, прошу вас!

Рука Глокты остановила безжалостное движение по столешнице. Палец стукнул по доске. Камень в перстне архилектора багрово блеснул.

— Возможно, есть одно дело…

— Все, что угодно, — прохрипела Карлота. По щеке скатилась слеза. — Только скажите.

— У вас есть связи в Талине?

Она сглотнула слюну.

— В Талине? Да. Да, конечно.

— Отлично. Меня и моих коллег по закрытому совету весьма волнует роль, которую герцог Орсо намерен сыграть в политике Союза. И у нас сложилось мнение — очень убедительное мнение — что ему лучше продолжить свои стирийские разборки и не лезть в наши дела. — Он многозначительно помолчал.

— Но как…

— Вы поедете в Талин. Станете моими глазами в городе. Одинокая, преследуемая и всеми покинутая изменница ищет безопасного пристанища, жаждет начать новую жизнь. Безутешная красавица отчаянно ищет надежного защитника. Ну, вы понимаете…

— Да-да… Я, наверное, смогу…

Глокта фыркнул.

— Вы уж постарайтесь.

— Мне будут нужны деньги…

— Ваше имущество конфисковала инквизиция.

— Как, все без остатка?

— Возможно, вы заметили, что страна лежит в руинах. Королю необходимы значительные средства для борьбы с разрухой, а имущество изменников — прекрасный источник пополнения казны. Для вашего путешествия все подготовлено. По прибытии в Талин вы свяжетесь с банкирским домом «Валинт и Балк». Вам предоставят ссуду, на первое время хватит.

— «Валинт и Балк?» — Эйдер казалась еще более испуганной, чем прежде. — Я бы предпочла быть должна кому угодно, но не им…

— Знакомое чувство. Но либо так, либо никак.

— А как я…

— Ну, вы же такая изобретательная женщина! Изыщете возможности. — Он поморщился, поднимаясь со стула. — Я рассчитываю, что вы завалите меня письмами. Что происходит в городе, чем занимается Орсо, с кем воюет, с кем дружит. Расскажите мне про его врагов и союзников. Ваш корабль уходит со следующим приливом.

В дверях он на мгновение обернулся.

— Я не спущу с вас глаз.

Она поспешно кивнула, вытирая слезы облегчения дрожащей рукой.

«Сначала так поступают с нами, потом мы поступаем так с другими, а потом отдаем приказы так поступать. Так все и работает».

— Ты всегда пьян с утра пораньше?

— Ваше преосвященство, обижаете, — ухмыльнулся Никомо Коска. — Я с ночи не просыхаю.

«Гм, у каждого свой способ пережить день».

— Я хотел поблагодарить тебя за помощь.

Стириец небрежно махнул рукой, на которой, как Глокта заметил, сверкали тяжелые перстни.

— К чему мне благодарности? Я взял деньгами.

— Да, каждый медяк окупился сторицей. Надеюсь, ты останешься в городе и насладишься гостеприимством Союза…

— Пожалуй, так и сделаю. — Наемник задумчиво почесал шелудивую шею, оставив на воспаленной коже алые царапины. — По крайней мере, пока золото не закончится.

— И как быстро ты способен промотать то, что я тебе заплатил?

— О, вы удивитесь! Я уже растратил с десяток состояний и с радостью спущу еще столько же. — Коска хлопнул себя по бедрам, поднялся, нетвердыми шагами подошел к двери, резко обернулся. — Не забудьте меня позвать, когда снова надо будет организовать последнее отчаянное сопротивление.

— Я тебе первому приглашение отправлю.

— Что ж, тогда позвольте откланяться. — Он сдернул с головы огромную шляпу, отвесил изысканный поклон и с многозначительной ухмылкой скрылся за дверью.

Глокта перенес кабинет архилектора в большой зал на первом этаже Допросного дома.

«Поближе к основному занятию инквизиции — к узникам. Поближе к вопросам и ответам. Поближе к правде. И, конечно, самое главное — никаких лестниц».

Из широких окон открывался вид на ухоженный сад, откуда доносилось негромкое журчание фонтана. Но в комнате не было никаких уродливых атрибутов власти. Белые оштукатуренные стены, простая, грубая мебель.

«Точильный камень неудобств сделал меня таким. И нет смысла тупить свои лезвия только потому, что врагов у меня не осталось. Очень скоро появятся новые».

У стен стояли массивные книжные шкафы темного дерева. На обитых кожей столах уже высились стопки документов, требующих его внимания. Кроме большого круглого стола с картой Союза и двумя кровавыми отметинами гвоздей из кабинета Сульта Глокта позаимствовал только одну вещь — портрет лысого Цоллера. Картина висела над камином.

«Очень напоминает одного знакомого мага. В конце концов, всегда надо помнить о тех, перед кем держишь ответ».

В дверь постучали. В кабинет заглянул секретарь Глокты.

— Ваше преосвященство, прибыли лорд-маршалы.

— Пригласи.

При встрече старых друзей жизнь иногда словно возвращается в прошлое. Дружеские отношения продолжаются, будто никогда не прерывались.

«Иногда, но не сейчас».

Коллема Веста было не узнать. Голову покрывали уродливые проплешины, лицо высохло, пожелтело. Китель болтался на костлявом, изможденном теле. Сгорбившись, тяжело опираясь на трость, Вест, больше похожий на живой труп, медленно проковылял в кабинет.

Глокта мог ожидать чего-то такого после рассказов Арди. Но горестное разочарование и страх, которые он почувствовал при виде Веста, застали его врасплох.

«Словно возвращаешься в места счастливой юности и находишь там одни руины. Смерть. Люди умирают каждый день. Сколько жизней я разрушил своими руками? Почему же так больно видеть это?»

Он подался вперед, словно желая помочь.

— Ваше преосвященство, — хрипло произнес Вест и слабо улыбнулся. — Или… можно назвать вас братом?

— Вест… Коллем… Я так рад вас видеть…

«Так радостно… и горько».

Следом за Вестом в кабинет вошли офицеры.

«Весьма способного лейтенанта Челенгорма я помню, теперь он майор. И Бринт стал капитаном благодаря повышению друзей. Маршала Кроя мы знаем и ценим по закрытому совету. Поздравляю всех с повышением».

Позади всех шел худощавый человек с жутко обожженным лицом.

«Но мы, в отличие от остальных, не чувствуем к нему инстинктивного отвращения».

Присутствующие с тревогой следили за Вестом, готовые в любой момент поддержать его, если он не устоит на ногах. Вест прошаркал вокруг стола и обессиленно опустился на стул.

— Надо было собраться у вас, — сказал Глокта.

«Надо было навестить тебя раньше».

Вест изобразил жалкое подобие улыбки. Мелькнули пустые десны.

— Глупости! Вы очень заняты, ваше преосвященство. А я сегодня чувствую себя гораздо лучше.

— Превосходно. Очень… хорошо. Я чем-то могу помочь вам? — «А что тут поможет?» — Хоть чем-то?

— Не думаю, — покачал головой Вест. — С этими джентльменами, вы, без сомнения, знакомы, кроме сержанта Пайка.

Человек с обожженным лицом кивнул.

— Приятно познакомиться.

«Всегда приятно встретить того, кто уродливее тебя».

— Моя сестра сообщила мне… радостную новость.

Глокта поморщился, боясь взглянуть на старого друга.

— Простите, мне следовало просить вашего разрешения, Вест. Но дела, заботы, времени в обрез…

— Да, конечно. — Вест пристально посмотрел на него. — Она мне объяснила. Я рад, что о ней будет кому позаботиться.

— Не беспокойтесь, я пригляжу за ней. Ее больше никто не обидит.

— Вот и славно. — Впалые щеки Веста дрогнули, он потер скулу. Под ногтями черной каймой запеклась кровь. — За все надо платить. За все наши поступки, да, Занд?

Глаз Глокты задергался.

— Похоже на то.

— У меня зубы выпали.

— Вижу. Сочувствую. Впрочем, суп…

«Совершенно ужасен».

— И хожу я с трудом…

— Как я тебя понимаю! Ничего, трость станет твоим лучшим другом.

«Как вскоре стала моим».

— Я превратился в жалкого калеку.

— Мне больно за тебя.

«По-настоящему больно. Больнее, чем за себя».

— И как ты это терпишь?

— Понемногу, дружище. Понемногу. Держусь подальше от лестниц — и от зеркал.

— Разумный совет, — сказал Вест и гулко закашлялся. — Похоже, мне уже недолго осталось.

— Да что ты!..

Глокта протянул руку, будто хотел похлопать друга по плечу, ободрить и утешить, но тут же неловко отдернул ее.

«Не получится».

Вест облизнул пустые десны.

— Так мы и умираем — не в атаке, не в ореоле славы. Мы просто разваливаемся на куски, рассыпаемся в прах.

Глокта хотел сказать что-то жизнеутверждающее.

«Мне этого не дано. Такие слова должны звучать из юных уст, изо рта, полного зубов».

— На поле боя погибают счастливчики. Они остаются в памяти вечно юными, осененными славой.

— Это для счастливчиков, — прошептал Вест. Глаза его закатились, он покачнулся и накренился вбок.

К нему подскочил Челенгорм, подхватил на руки, не дал упасть на пол. Веста стошнило.

— Быстро назад, во дворец! — приказал Крой.

Бринт распахнул дверь, Челенгорм и Крой вынесли Веста в коридор. Обмякшие ноги волочились по полу, плешивая голова безвольно свисала на грудь. Глокта ошарашенно глядел им вслед, разинув беззубый рот, словно пытаясь что-то пожелать напоследок своему другу. Удачи, доброго здоровья, хорошего дня.

«Ни одно из них не подходит».

Дверь захлопнулась. По лицу Глокты пробежала судорога, веко задергалось, по щеке сползла слеза.

«Это не слезы сожаления, не слезы скорби, не слезы сочувствия. Я ничего не чувствую, ничего не боюсь, ни о чем не пекусь. Той части меня, что была способна плакать, я лишился в императорских тюрьмах. Это просто соленая водица — инстинктивная реакция изувеченного организма. Прощай, брат. Прощай, мой единственный друг. Прощай, призрак юного красавца Занда дан Глокты. От тебя ничего не осталось. Да оно и к лучшему. Человек в моем положении не может позволить себе такие излишества».

Он вздохнул и утер лицо рукой. Доковылял до стола, сел и собрался с мыслями. В изувеченной ноге вспыхнула боль. Он решил заняться документами.

«Признания, поручения, скучные отчеты о положении дел в стране…»

Из-за книжного шкафа вышел высокий худощавый человек с обожженным лицом и встал перед Глоктой, скрестив руки на груди. Похоже, он отстал, когда все в суматохе покинули кабинет.

— Сержант Пайк, да? — пробормотал Глокта.

— Меня знают под этим именем.

— Под этим именем?

Изуродованное лицо скорчилось в подобии улыбки.

«Пожалуй, пострашнее моей».

— Неудивительно, что вы меня не узнаете. В кузнице произошел несчастный случай в самую первую неделю. В Инглии часто подобное случается.

«Инглия? Этот голос… Знакомый голос…»

— Еще не признали? А если я поближе подойду?

Он стремительно метнулся к столу. Глокта не успел даже приподняться с места, как Пайк налетел на него и сбил на пол. Бумаги разлетелись по кабинету. Глокта ударился затылком о каменные плиты пола, сипло застонал.

Холодная сталь клинка коснулась шеи архилектора. Пайк склонился над Глоктой; месиво жутких шрамов вблизи выглядело еще отвратительнее.

— А теперь? Узнаешь?

Левый глаз Глокты задергался.

«Изменился, полностью изменился. Но я его знаю».

Внезапно его словно ледяной водой окатило.

— Реус, — выдохнул он.

— Ну наконец-то, — удовлетворенно кивнул тот.

— Ты выжил, — прошептал Глокта. Первоначальное изумление сменилось восторженным удивлением. — Ты выжил. Нет, надо же, какой живучий! Я и не предполагал…

Он расхохотался, по щеке ручьем текли слезы.

— Чего смешного-то?

— Да все! Оцени юмор ситуации: я одержал победу над могущественными противниками, а мне самому приставил нож к шее Салем Реус! Самым опасным оказывается клинок, о котором не подозреваешь.

— От этого клинка тебе не уйти.

— Тогда давай. Я готов. — Глокта откинул голову, вытянул шею, прижал ее к холодному металлу. — Я давно готов.

Реус зажал рукоять ножа в кулаке. Обожженное лицо задрожало, воспаленные щелки глаз почти сомкнулись от напряжения.

«Вот… сейчас».

Обезображенные губы Реуса кривились. Жилы на шее вздулись. Он приготовился нанести удар.

«Ну же!»

Глокта часто, коротко задышал, в горле першило. Он замер в предвкушении…

«Вот сейчас… наконец-то…»

Рука Реуса не двигалась.

— Что-то тебя удерживает, — с присвистом прошептал Глокта сквозь сомкнутые пустые десны. — Не жалость. Не слабость. Все это из тебя выморозили в Инглии. Ты ни разу прежде не задумывался, что будет после того, как ты меня убьешь. Это тебя и удерживает. Вся твоя выносливость, вся твоя хитрость, все твои невероятные усилия — неужели это все было напрасно? Что тебе остается? Тебя отыщут, отправят назад… А у меня есть что тебе предложить.

Изуродованное лицо Реуса напряглось.

— Что ты можешь мне предложить? После этого?

— О, это пустяки. Я каждое утро вставая с постели вдвое больше страдаю от боли и в десять раз — от унижения. А такой человек, как ты, мне может быть очень полезен. Ты доказал свою способность к выживанию, утратил все — и совесть, и жалость, и страх. Мы с тобой оба все потеряли — и выжили. Я понимаю тебя, Реус, понимаю, как никто другой.

— Меня зовут Пайк.

— Разумеется. Подними меня, Пайк.

Нож медленно соскользнул с шеи. Тот, кто некогда был Салемом Реусом, встал над Глоктой, угрюмо глядя на него.

«Кто бы мог предугадать такой поворот судьбы?»

— Ну, вставай.

— Тебе легко говорить. — Глокта напряженно вздохнул, с усилием застонал и перекатился на живот. Медленно, мучительно поднялся на четвереньки.

«Воистину героическое достижение».

Он осторожно проверил вывернутые суставы, поморщился. Кости с громким щелканьем встали на места.

«Ничего не сломано. То есть сломано, но не больше, чем прежде».

Он протянул руку и, вцепившись двумя пальцами в набалдашник, подтащил к себе трость. Острие ножа оцарапало ему позвоночник.

— Не делай глупостей, Глокта. Не то я…

Он вцепился в край стола и подтянулся, вставая на ноги.

— Да, да, ты вырежешь мне печень и все такое… Не беспокойся. С моими увечьями я могу только срать самостоятельно. Кстати, хочу тебе кое-что показать. Думаю, что ты оценишь. А если нет… Ну, тогда перережешь мне горло.

Глокта доковылял до тяжелой двери кабинета, прошаркал в приемную. Пайк шел рядом, словно тень, пряча нож в рукаве.

— Ждите здесь, — бросил он двум практикам в приемной и захромал к выходу, мимо громадного стола, где сидел хмурый секретарь.

По широкому коридору в центре Допросного дома Глокта двигался быстрее. Трость цокала по плиткам пола. Голова ныла, но он гордо вздернул подбородок и презрительно скривил губы. Клерки, практики, инквизиторы с поклонами отступали, спешили убраться с дороги.

«Как же они меня боятся. Я теперь — самый страшный человек в Адуе. И тому есть веские причины. Как все изменилось. И в то же время осталось прежним».

Нога, шея, десны. Такие же, как всегда.

«И всегда такими останутся. Если, конечно, меня снова не начнут пытать».

— Ты хорошо выглядишь, — бросил Глокта через плечо. — Ну, если не считать ожогов. Ты похудел.

— С голодухи.

— Разумеется. Я и сам похудел в Гуркхуле. Не только потому, что из меня отбивных нарезали. Нам сюда.

Он распахнул тяжелую дверь, охраняемую угрюмыми практиками, провел Пайка сквозь железные ворота и устремился вниз по длинному коридору без окон. Кое-где горели редкие светильники, пахло сыростью.

«Все как всегда».

Щелканье трости, хриплый свист дыхания, шуршание белых одежд. Мертвенный, холодный, влажный воздух.

— Моя смерть не принесет тебе удовлетворения.

— Посмотрим.

— Уверен в этом. Не я один виновен в твоем путешествии на Север. Да, дело вершил я, однако приказы отдавали другие.

— Они не были моими друзьями.

Глокта фыркнул.

— Ой, не смеши! Друзья — это люди, которые терпят друг друга, чтобы жизнь казалась краше. Нам с тобой эти излишества ни к чему. Нас оценивают другими мерками — по нашим врагам.

«Вот здесь — мои».

Он остановился перед лестницей в шестнадцать ступенек.

«Знакомый лестничный пролет».

Гладкий камень, источенное временем и шагами углубление в центре ступеней.

— Ступеньки… Проклятые ступеньки. Если бы я мог пытать только одного, знаешь кто бы это был?

Лицо Пайка представляло собой сплошной ничего не выражающий шрам.

— А, неважно. — Глокта с мучительной осторожностью преодолел препятствие и доковылял к тяжелой, обитой железом двери. — Мы на месте.

Глокта вытащил связку ключей из кармана белого одеяния, нашел нужный, отпер дверь и вошел внутрь.

Архилектор Сульт изменился.

«Все мы меняемся».

Некогда пышные седые волосы прилипли к узкому черепу, с одной стороны темнела бурая корка запекшейся крови. Голубые глаза под воспаленными веками утратили повелительный блеск, впали в почерневшие глазницы. Одежду у него отобрали. Жилистое старческое тело было перемазано тюремной копотью. Больше всего он походил на безумного попрошайку.

«Неужто совсем недавно это был один из самых могущественных людей Земного круга? Никогда бы не подумал. Какой примерный урок для нас всех! Чем выше взлетишь, тем больнее падать».

— Глокта! — прохрипел Сульт и беспомощно забился в цепях, приковывавших его к стулу. — Подлый изменник! Увечный выродок!

Глокта воздел руку в белой перчатке. Под резким светом лампы багрово сверкнул камень в перстне.

— Полагаю, «ваше преосвященство» больше соответствует моему положению.

— Ты? Архилектор? — расхохотался Сульт. — Жалкий, убогий калека? Ты мне отвратителен.

— Не говорите так. — Глокта, поморщившись, уселся на свободный стул. — Отвращение — привилегия невиновных.

Сульт уставился на Пайка, который замер у стола. Длинная тень упала на блестящий ларец с инструментами.

— А это еще кто?

— Наш старый знакомец. Недавно вернулся с Севера и ищет чем себя занять.

— Поздравляю, ты взял себе в помощники невероятного урода. А я-то думал, что уродливее тебя не бывает.

— Фу, как грубо. Впрочем, мы не обидчивые. Будем считать, что мы равны в своем уродстве.

«Как и в жестокости».

— Когда состоится мой суд?

— Суд? А зачем? Ты числишься погибшим, и я не собираюсь исправлять это ошибочное мнение.

— У меня есть право обратиться к открытому совету, — завопил Сульт, гремя цепями. — Я требую… Проклятье! Я требую слушаний!

Глокта фыркнул.

— Отбросим требования, но взгляни вокруг. Некому вас слушать, даже мне некогда. У нас слишком много дел. Заседания открытого совета прекращены на неопредленное время. В закрытом совете все поменялось. О тебе забыли. Теперь всем распоряжаюсь я. Вы и мечтать о таком не могли.

— Ты — шавка на поводке у Байяза!

— Совершенно верно. И возможно, со временем я смогу ослабить его поводок, как сумел ослабить твой. Не сильно, но достаточно, чтобы дела шли по-моему.

— И не надейся! Тебе никогда от него не избавиться.

— Посмотрим. — Глокта пожал плечами. — Место главного раба — не самая страшная участь. Есть и пострашнее. Я сам видел.

«И пережил».

— Глупец! Мы могли получить свободу!

— Нет, не могли. Между прочим, свобода — весьма переоцененное понятие. У каждого есть обязанности и обязательства, каждый перед кем-то в ответе. По-настоящему свободны только никчемные людишки. Отребье. И мертвые.

— К чему теперь все это? — Сульт покосился на стол. — Зачем? Задавай свои вопросы.

— О, мы не ради этого сюда пришли. Не в этот раз. Не ради ответов, не ради правды, не ради признаний. Все ответы мне уже известны.

«Тогда зачем я делаю это? Зачем?»

Глокта медленно подался вперед.

— Мы здесь ради удовольствия.

Сульт пристально посмотрел на него и зашелся безумным хохотом.

— Удовольствия? Зубов ты себе все равно не вернешь! И ногу не вернешь! И прежнюю жизнь не вернешь!

— Конечно, нет. Но я могу забрать их у тебя.

Глокта напряженно, медленно, мучительно повернулся и оскалился в беззубой улыбке.

— Практик Пайк, будь добр, покажи нашему пленнику инструменты.

Пайк мрачно взглянул на Глокту. Потом мрачно взглянул на Сульта. На долгое мгновение замер без движения.

Затем сделал шаг вперед и поднял крышку ларца.

Начало