– В библиотеке курить запрещено.
– Ладно.
Он сунул пачку обратно в карман.
– Ходили на встречу? – спросила Лиз.
– Какую?
– В школе. Сдуреть можно. Все эти звонки от мертвых родственников…
– Вы в это верите?
– Не. Странно все это. Что-то тут не так.
– Что?
– Не знаю.
Она подвигала мышкой, наблюдая, как курсор бегает по экрану.
– Хотя было бы здорово, да? Если бы можно было поговорить с теми, кого с нами нет?
– Наверное.
В голове возник образ Жизели. В тот четверг, когда они познакомились в пиццерии «У Джузеппе» рядом с кампусом, она была примерно того же возраста. Жизель работала там официанткой. На работе она носила обтягивающую фиолетовую блузку и черную юбку с запáхом. В ее прекрасных глазах было столько жизни, что Салли при всех друзьях попросил ее номер. Жизель рассмеялась и выдавила: «Я со студентами не встречаюсь». Но когда она протянула Салли чек, на обратной стороне был ее номер с подписью: «Хотя для симпатичных делаю исключение».
– Ну, в общем… – Лиз дважды хлопнула ладонями по коленям.
– Спасибо.
– Не за что.
– Во сколько вы закрываетесь?
– Сегодня и по четвергам – в девять. В остальные дни – в шесть.
– Понял.
– Кричите, если что-то понадобится. Хотя, если по правилам, вы должны… – она понизила голос, – говорить шепотом.
Салли улыбнулся. Она вернулась к своему столу. Он наблюдал за ее болезненным прихрамыванием, за неуклюжим изгибом юного тела.
– Салли, – сказал он. – Меня зовут Салли Хардинг.
– Я знаю, – сказала она, не оборачиваясь.
Несколько часов спустя Кэтрин, сидя в одиночестве в своей комнате, откинула одеяло и залезла под него. А потом уставилась в потолок.
И принялась плакать.
Она уже много дней не была на работе. Не говорила с почитателями на лужайке. Она чувствовала себя преданной. Чувствовала, что в ее жизнь грубо вторглись. Благословение, которое предназначалось только для нее, превратилось в цирк. Перед глазами стояло сборище в спортзале: люди проходили мимо нее и окружали других, кто тоже говорит с небесами. Было шумно, полный переполох, а мэр все кричал в микрофон: «Мы назначим новое собрание! О подробностях узнавайте в администрации!»
И еще хуже на улице. Яркие фонари телекамер; какофония криков, молитв, оживленных разговоров; люди тыкали пальцами, кивали, хватали друг друга, чтобы поскорее поделиться услышанной новостью.
Еще шесть человек? Невозможно. Наверняка они позавидовали ее общению с Дианой и, отчаявшись, выдумали собственные истории. Взять даже Элайаса Роу. Признался, потом испарился – наверное, постыдившись собственной лжи. Погибшая подружка? Бизнес-партнер? Это не кровная связь, которую бы почтили вниманием небеса. Еще неизвестно, посещали ли эти люди церковь.
Кэтрин прислушалась к своему учащенному дыханию. «Успокойся. Вытри слезы. Думай о Диане. Думай о Боге».
Она закрыла глаза. Ее грудь вздымалась и опускалась.
А потом зазвонил телефон.
Утром следующего дня Тесс стояла перед зеркалом и собирала волосы пластмассовой заколкой. Она застегнула верхнюю пуговицу. Решила не красить губы. При встрече с епископом следует держаться скромно.
– Я нормально выгляжу? – спросила она, входя в кухню.
– Да, – ответила Саманта.
Саманта теперь много времени проводила с Тесс. Слушала телефон, когда та была занята. Поскольку звонили теперь не только по пятницам, Тесс переживала за каждый звонок. Она чувствовала себя глупо из-за этой одержимости телефоном. Но когда слышала мамин голос, на нее накатывало самое прекрасное чувство на свете и сметало все невзгоды.
– Не тащи на себе это бремя, Тесс, – сказала как-то мама.
– Мам, мне нужно с кем-нибудь поделиться.
– Что же останавливает тебя, дорогая?.. Расскажи всем.
– Я позвонила отцу Кэрроллу.
– Значит, начало положено.
– Я так давно не ходила в церковь.
– Но… Ты обращалась к Богу. Каждую ночь.
Тесс была поражена. Она произносила молитвы перед сном – но начала делать это только после смерти матери.
– Мам, откуда ты знаешь?
Звонок прервался.
Тесс посмотрела на Саманту. Они услышали, как хлопнула дверь автомобиля.
Спустя несколько секунд в дверь позвонили.
Отец Кэрролл вошел вслед за своим спутником – епископом Бернардом Хиббингом из епархии Римско-католической церкви в Гейлорде, широколицым мужчиной с румяными щеками, в очках с металлической оправой и с нательным крестом. Впустив его в дом, Тесс заметила на другой стороне улицы толпу людей. Она быстро закрыла дверь.
– Хотите кофе или чай? – спросила она.
– Нет, спасибо.
– Можем сесть сюда.
– Отлично.
– Итак… – Тесс посмотрела на них. – Что мне нужно делать?
– Ну, самое простое, – начал епископ Хиббинг, – это рассказать мне, что произошло. С начала.
Он устроился поудобнее. Задачей епископа было расследовать предполагаемые чудеса – и оценивать их беспристрастно, поскольку в большинстве случаев они оказывались обычным совпадением или преувеличением. Когда епископ считал, что действительно произошло нечто божественное, ему следовало как можно скорее сообщить об этом в Ватикан, который передавал расследование дикастерии по канонизации святых.
Тесс начала рассказ с трагического ухода матери из-за болезни Альцгеймера. Затем она подробно пересказала телефонные разговоры. Епископ Хиббинг слушал и старался разобраться. Считает ли женщина себя «избранной»? Верит ли, что положила начало этим происшествиям? И то и другое было тревожным звоночком. Те редкие чудеса, что действительно случались, сами выбирали себе свидетелей, а не наоборот.
– Расскажите о вашем детстве. Вы когда-нибудь слышали голоса?
– Нет.
– Были видения или откровения?
– Я никогда не ощущала подобной связи.
– А кем работаете?
– Я заведующая в детском саду.
– Для малоимущих?
– Есть и такие. Мы берем к себе детей, чьи родители не могут платить взносы. Не самое мудрое решение для бизнеса, но сами понимаете…
Она пожала плечами. Епископ Хиббинг сделал кое-какие записи. Он скептически относился к колдуотерскому случаю. Существует разница между чудесным и паранормальным. Кровь на статуе Девы Марии? Тереза Авильская, к которой явился ангел, пронзивший стрелой ее сердце? В этих историях, по крайней мере, было соприкосновение с божественным. А в общении с призраками ничего подобного нет.
С другой стороны, с этими звонками было связано одно очень важное обстоятельство. Это была главная причина, почему епископ Хиббинг приехал и почему начальство католической церкви в личной беседе попросило его отчитаться незамедлительно.
Если люди действительно верят в то, что с ними говорят небеса, как скоро у них появится надежда на то, что они смогут получить весточку от самого Бога?
– В этих разговорах, – продолжил епископ, – ваша мать говорила об Иисусе?
– Да.
– А о Боге Отце?
– Много раз.
– О Божьей благодати?
– Она сказала, что мы все прощены. Звонки очень короткие.
– Что она просила делать с этими посланиями?
Тесс посмотрела на Саманту.
– Рассказать всем.
– Рассказать всем?
– Да.
Епископ с отцом Кэрроллом переглянулись.
– Могу я увидеть телефон?
Тесс показала. Она включила старенький автоответчик, первым сообщением на котором был голос матери. Они прослушали сообщение несколько раз. По просьбе священнослужителя Тесс принесла несколько семейных фотографий и некролог, напечатанный в «Северном Мичигане» после смерти ее матери.
После этого отец Кэрролл и епископ Хиббинг собрали свои вещи.
– Спасибо, что уделили нам время, – сказал епископ.
– Что дальше? – спросила Тесс.
– Будем молиться об этом? – предположил отец Кэрролл.
– Несомненно, – сказал епископ Хиббинг.
Мужчины улыбнулись. Попрощались с Тесс.
За дверью на тротуаре толпились телерепортеры.
Жизнь в полицейском участке резко изменилась. После городского собрания телефоны надрывались. Когда это не были жалобы на скопления людей, шум, припаркованные на лужайках автомобили или просьбы от приезжих подсказать дорогу, то Джеку звонили из газет и с радиостанций с просьбой прокомментировать заявление жены или уговорить ее выступить в церкви или на конференции. Номера Дорин не было в справочнике, а вот номер полиции Колдуотера находился легко.
В первый раз, когда Джека спросили, не связывался ли сын с ним, он солгал. После ему оставалось только продолжать всех обманывать. Его дни проходили в отрицании, как на работе, так и в собственной голове: он просил людей разойтись, подвинуться, успокоиться, хотя прекрасно понимал, что их надежды оправданны. К концу каждого дня он чувствовал себя выжатым как лимон.
Единственная вещь, которая помогала ему справляться, – это голос Робби. Звонки продолжались, причем регулярно, и Джек осознал, как сильно он скучал по разговорам с сыном и как усердно прятал свою боль с того дня, как похоронил его. Снова слышать голос сына было все равно что залатать дыру в сердце, зарастить ее новой тканью и венами.
– Сынок, твоя мама рассказала всем о тебе, – сказал Джек во время их последнего разговора.
– Знаю, пап.
– Там был весь город.
– Очень здорово.
– Правильно ли она поступила?
– Господь хочет, чтобы люди знали…
– Знали что?
– Что не нужно бояться… Пап, мне было так страшно воевать… Каждый день я боялся за свою жизнь, боялся потерять ее… Но теперь я знаю.
– Что?
– Бояться – значит терять свою жизнь… По кусочкам… Все, что мы отдаем страху, мы берем от… веры.
От этих слов у Джека побежали мурашки. Где же его вера? Почему он так боится сделать то, что сделала Дорин, – выйти вперед? Неужели ему настолько важна его репутация?
– Робби?
– Да?
– Ты же не перестанешь мне звонить?