– В смысле пораньше?
– Уйти с работы. Это слишком… – Она начала плакать. – Я проработала здесь семь лет.
– И вы прекрасно справляетесь со своей…
– Я хотела помочь церкви…
Ее дыхание участилось.
– Присядьте, пожалуйста. Все хорошо, миссис Пулт.
Женщина продолжала стоять, но говорила так быстро, что слова лились сплошным потоком.
– Эти звонки со всего мира… Я так больше не могу. Мне задают вопросы, я отвечаю, что ничего не знаю, но они не умолкают, кто-то плачет, кто-то кричит, и я… Я не знаю, что делать. Они рассказывают о своих близких и просят поговорить с ними еще раз. А некоторые так ругаются! Говорят, что мы вводим верующих в заблуждение. За все годы работы здесь я никогда не думала… Ох. Каждый вечер я возвращаюсь домой и просто валюсь с ног, пастор. На прошлой неделе мне измерили давление, оно очень высокое, и Норман волнуется. Мне очень жаль. Мне так жаль… Я не хочу вас подводить. Но просто не могу…
Она так сильно рыдала, что не могла больше говорить. Уоррен сочувственно улыбнулся.
– Я понимаю, миссис Пулт.
Пастор подошел к женщине и положил руку ей на плечо. За дверью кабинета телефоны звонили не переставая.
– Господь простит меня? – прошептала она.
«Намного раньше, чем Он простит меня», – подумал Уоррен.
Джек Селлерс включил мигалку, и она издала короткий звуковой сигнал. Почитатели на лужайке у Тесс зашевелились. Джек вышел из машины.
– Доброе утро, – сухо сказал он.
– Доброе утро, – ответили некоторые.
– Чем вы тут занимаетесь?
Он поглядывал на дверь. На самом деле Джек хотел того же, чего и они, – чтобы вышла Тесс.
– Молимся, – ответила женщина худощавого телосложения.
– О чем же?
– Хотим получить весточку с небес. Помолитесь с нами?
Джек попытался выкинуть Робби из головы.
– Нельзя просто так собираться на чужой лужайке.
– Вы верите в Бога, офицер?
– Неважно, во что я верю.
– Ничто не может быть важнее этого.
Джек пнул землю. Сначала протестующие у дома Кэтрин Йеллин. Теперь это. Вот с чем он точно не ожидал столкнуться в крошечном Колдуотере – с необходимостью разгонять толпы.
– Вам придется уйти, – сказал он.
Молодой человек в зеленой куртке сделал шаг вперед.
– Пожалуйста. Мы ведь никому не мешаем.
– Просто хотим помолиться, – добавила какая-то девушка, опускаясь на колени.
– Погодите, я читал о вас, – сказал молодой человек. – Вы тот полицейский. Ваша жена… говорила с вашим сыном. Она избранная. Как вы можете гнать нас отсюда?
Джек отвел взгляд.
– Бывшая жена. И вас это не касается.
В дверном проеме появилась Тесс: на ее плечи было накинуто красное клетчатое одеяло, на ногах – потертые джинсы и синие ботинки, волосы собраны в хвостик. Джек постарался не пялиться.
– Нужна помощь? – крикнул он.
Тесс обвела взглядом молящихся.
– Нет, все в порядке, – крикнула она в ответ.
Джек махнул рукой, как бы спрашивая: «Можно войти?» Тесс кивнула, и он начал пробираться через толпу; когда Джек проходил мимо, люди затихали – так происходило всегда, когда он носил форму.
Джек выглядел как коп: ровная линия губ, волевой подбородок, пытливый взгляд глубоко посаженных глаз, – но он никогда не мечтал стать полицейским. Его отец работал в органах, отец отца тоже. Все ожидали, что после армии Джек пойдет по их стопам. Он шесть лет проработал патрульным в Гранд-Рапидсе. А потом родился Робби, и они с Дорин переехали в Колдуотер. Безмятежная жизнь маленького городка. Вот чего они хотели. Он снял значок и открыл свой магазин садовых товаров.
– Лучше работать на себя, – сказал он отцу.
– Коп должен быть копом, – ответил отец.
Через три года магазин обанкротился. Не умея ничего другого, Джек вернулся к семейному делу. Он вступил в ряды колдуотерских полицейских.
А в тридцать семь уже стал начальником полиции.
С того момента прошло восемь лет, и за это время Джеку ни разу не довелось стрелять. Он всего шесть раз доставал пистолет из кобуры, и в одном из случаев подозреваемым оказался не грабитель, а пробравшаяся в погреб лиса.
– Вы промолчали на собрании, – сказала Тесс, протягивая Джеку чашку кофе.
– Промолчал.
– Почему?
– Не знаю. Из страха? Из-за работы?
Тесс сжала губы.
– По крайней мере, вы честны.
– Сын говорит, что я должен рассказать всем. О рае. Всегда, когда звонит, просит меня об этом.
– Мама тоже.
– Думаете, я подвожу его?
Тесс пожала плечами.
– Не знаю. Порой мне кажется, что все остальное теряет значение. Что жизнь – это просто зал ожидания. Мама на небесах, и я увижусь с ней вновь.
Но потом я понимаю, что и раньше в это верила. Или думала, что верю.
Джек повозил чашку туда-сюда по столешнице.
– Может, вам нужно было подтверждение.
– Думаете, это оно?
Джек вспомнил разговор с товарищами Робби. «Смерть еще не конец». Что-то в этой фразе не давало ему покоя.
– Не знаю, что это.
Тесс посмотрела на него.
– Вы были хорошим отцом?
Никто прежде не задавал ему этот вопрос. Он вспомнил тот день, когда поддержал решение сына отправиться на войну. Вспомнил, как они ругались с Дорин.
– Не всегда.
– И вы снова честны.
– А вы были хорошей дочерью?
Тесс улыбнулась.
– Не всегда.
Правда в том, что в отношениях Рут и Тесс тоже бывали тяжелые периоды. Когда Тесс пошла в колледж, окружающие быстро стали отмечать ее красоту. У нее часто менялись парни. Рут этого не одобряла. В спорах на эту тему всегда невольно ощущалось отсутствие мужчины в доме.
– Тебе-то откуда знать, как удержать мужика? – крикнула однажды Тесс.
– Они мальчики, а не мужчины!
– Не лезь в мои дела!
– Я пытаюсь тебя защитить!
– Не надо меня опекать!
И так продолжалось бесконечно. После выпуска Тесс жила с тремя разными мужчинами. В Колдуотер она не приезжала. Однажды, когда ей было двадцать девять, позвонила Рут, и у них состоялся странный разговор. Рут просила дать ей номер телефона женщины по имени Анна Кан.
– Зачем тебе номер Анны?
– У нее свадьба в выходные.
– Мам, она вышла замуж, когда мне было лет пятнадцать.
– О чем ты говоришь?
– Она живет в Нью-Джерси.
Неловкая пауза.
– Ничего не понимаю.
– Мам. У тебя все нормально?
Матери диагностировали раннее начало Альцгеймера. Болезнь развивалась стремительно. Врачи предупредили Тесс, что Рут нельзя оставлять одну, что женщины в ее состоянии могут уходить из дома, выходить на оживленные улицы, забывать самые простые правила безопасности. Тесс посоветовали нанять сиделку или определить Рут в специальное учреждение. Но Тесс знала, что так недуг неизбежно отнимет у матери то, что она ценила больше всего на свете, – ее независимость.
Поэтому Тесс вернулась домой. И они были независимы вместе.
У Салли и его матери отношения были выстроены иначе. Она спрашивала. Он отвечал. Она делала выводы. Он все отрицал.
– Что ты делаешь? – спросила она накануне вечером. Джулс ужинал, а Салли сидел на диване и изучал свои записи.
– Кое-что проверяю.
– По работе.
– Вроде того.
– Заявки от клиентов?
– Можно и так сказать.
– Почему тебя это так волнует?
Он поднял голову. Мать нависла над ним, скрестив руки на груди.
– Если людям хочется говорить с призраками, пусть говорят.
– Откуда ты знаешь, что я…
– Салли.
Одного слова было достаточно.
– Ладно, – сказал он, понизив голос. – Мне все это не нравится. Джулс носит с собой телефон. Живет фантазиями. Кто-то должен выяснить правду.
– Значит, ты теперь у нас детектив?
– Нет.
– Ты ведешь записи.
– Нет.
Выводы. Отрицание.
– Думаешь, они все лгут?
– Не знаю.
– Ты не веришь в то, что Господь творит чудеса?
– Ты высказалась?
– Почти.
– Что еще?
Она перевела взгляд на Джулса, смотрящего телевизор. И заговорила тише.
– Ты делаешь это для него или для себя?
Салли думал о том разговоре сейчас, когда, попивая кофе, сидел в своем «Бьюике», припаркованном недалеко от похоронного бюро «Дэвидсон и сыновья». Может, в каком-то смысле он и делал это для себя – чтобы обрести хоть какую-то цель; и, может, какая-то его часть хотела, чтобы остальные почувствовали ту же боль, что и он: потому что мертвые остаются мертвыми, потому что Жизель больше никогда не выйдет на связь, как и их матери, сестры и сыновья.
Салли поерзал в кресле. Он сидел здесь уже больше часа – выжидал, высматривал. И вот наконец в первом часу дня из бюро вышел Хорас в длинном пальто. Он сел в свой автомобиль и уехал. Салли надеялся, что он отправился обедать. Нужно было кое-что проверить.
Он поспешил к двери и вошел в здание.
Внутри, как всегда, было тихо и тепло. Салли направился в главный кабинет. Никого. Он прошелся по коридору, заглядывая в комнаты. Играла приятная музыка. И снова никого. Салли повернул за угол и услышал стук клавиш. В тесном, устланном ковром кабинете сидела маленькая женщина с ангельским личиком, со вздернутым носом и стрижкой паж с пухлыми руками и серебряным крестиком на шее.
– Я ищу Хораса, – сказал Салли.
– Ой, извините, он только что ушел обедать.
– Я подожду.
– Уверены? Он может вернуться только через час.
– Ничего.
– Хотите кофе?
– Не откажусь. Спасибо. – Он протянул руку. – Меня зовут Салли.
– Мария, – ответила женщина.
«Знаю», – подумал он.
Хорас был прав: Мария Николини действительно располагала к себе. Она говорила и говорила. На каждое предложение она отвечала тремя. Проявляла к Салли искренний, глубочайший интерес, а когда он упоминал какое-то событие или место, поднимала на него глаза и говорила: «Здорово, расскажите». На пользу шло и то, что Мария состояла в ротари-клубе[10]