Ну конечно, сообразил Салли, это логично: выпуски местной газеты хранятся в местной библиотеке. Так что теперь он сидел и переписывал информацию в свой желтый блокнот. Чем дольше он писал, тем упорнее мысли возвращались к папкам в кабинете Марии – расшифровкам ее разговоров с родственниками. Вот бы прочитать эти расшифровки – это позволило бы Салли составить достаточно подробные портреты умерших и, возможно, увидеть ту самую связь, которую он никак не мог нащупать.
Впрочем, самой сложной загадкой оставались голоса. Каждый из семи человек утверждал, что голос собеседника звучит так же, как и при жизни. Никто бы не мог так хорошо сымитировать. Может, существует устройство, способное менять тональность голоса? Что-то, при помощи чего звонящий мог бы произносить слова и звучать как другой человек?
У Салли завибрировал телефон. Он посмотрел на дисплей. Рон Дженнингс. Салли не ответил. Через минуту на экране высветилось сообщение:
«Где ты?»
Салли выключил телефон.
– Пап, смотри.
Джулс протянул ему книжку с картинками. На обложке был тигр.
– Быстро вы, – сказал Салли.
Лиз расплылась в улыбке.
– Я эти полки часами разглядываю.
Джулс забрался на стул и начал листать страницы.
– Он милашка, – сказала Лиз.
– Это точно, – ответил Салли. – Нравится книга, Джул-и-о?
– Да. – Он перелистнул страницу. – Потом расскажу маме, что прочитал ее до конца.
Лиз отвела взгляд. Салли вернулся к некрологам, намереваясь найти доказательство тому, что смерть безмолвна.
Плохие новости не заканчиваются. Нам часто кажется, что должен быть какой-то предел, как у мощного ливня, который уже не усилится. Но гроза всегда может перерасти в ураган – так же и с тяготами жизни.
Самолет Салли разбился, жена попала в аварию, на записях из диспетчерской вышки было трудно что-то разобрать, а человек, чей голос звучал на них, – единственный, кто мог оправдать действия Салли, – мертв, его тело было настолько изувечено, что его хоронили в закрытом гробу.
Никто не должен справляться со столькими бедами сразу. Но через восемь дней после катастрофы, когда состояние Жизели так и не улучшилось, Салли поднял голову и увидел, что в больничную палату вошли два офицера ВМС.
– Пожалуйста, пройдемте с нами, – сказал один из них.
Плохих новостей становится больше.
Из больницы пришли результаты анализов. Они показали содержание алкоголя в крови Салли. Следователи не упоминали анализы напрямую, но, когда в маленьком офисе военно-морских сил в Колумбусе Салли начали задавать вопросы из разряда «Расскажите о вечере накануне катастрофы», он сразу все понял. Казалось, живот придавило огромным молотом. В стремительном круговороте событий он ни разу не вспомнил о ночи перед полетом. Тогда Салли не собирался садиться за штурвал самолета. Можно было спокойно пить. «Вспоминай же, вспоминай!» Прежде чем отправиться в номер, они с двумя товарищами по эскадрилье пили водку с тоником в ресторане отеля, но во сколько это было? Выпил он один стакан или два? И в какое время вылетел? Правило гласило: «Между алкоголем и полетом – двенадцать часов».
«Господи», – подумал он.
Салли чувствовал, как будущее рушится прямо у него на глазах.
– Мне нужен адвокат, – дрожащим голосом произнес он.
Тринадцатая неделя
На Колдуотер обрушился сильный снегопад, к рассвету в День благодарения улицы были покрыты толстым белым покрывалом. Во всем городе люди выходили на улицу, только чтобы взять с крыльца газету или расчистить дорожку. Они вдыхали морозный, безмолвный воздух – бальзам на душу после истерии последних нескольких недель.
В своем доме на Катберт-роуд Тесс накинула халат и пошла на кухню. Она надеялась, что снегопад заставит людей, собравшихся на ее лужайке, уйти, что и случилось: многие укрылись от непогоды в церквях Колдуотера.
Однако, когда Тесс открыла входную дверь – солнечный свет ярко отражался от только выпавшего белого покрова, – перед домом оставалось не менее тридцати человек, все они кутались в одеяла или жались друг к другу в палатках. Тесс увидела засыпанную снегом детскую кроватку – из-за стоящей рядом палатки выглядывали мать с ребенком.
– Доброе утро, Тесс.
– Да благословит вас Господь, Тесс.
– Помолитесь с нами, Тесс.
Тесс почувствовала, как внутри все сжалось, будто она вот-вот заплачет: все эти мерзнущие люди, люди, которым не звонят, которые не выпускают телефоны из рук в надежде, что с ними случится то, что случилось с ней, как если бы чудеса были заразительны. Тесс подумала о своей матери. О Днях благодарения и полном доме людей.
– Заходите, – неожиданно произнесла Тесс. Затем громче: – Пожалуйста! Все вы! Заходите в дом, погрейтесь!
В баптистской церкви «Жатва надежды» по всей кухне разносился запах жареного картофеля. Резали индейку и раздавали людям. Из кастрюли из нержавеющей стали черпали мясную подливку.
Пастор Уоррен ходил среди незнакомцев, наливал им чай со льдом и ободрял. Большинство добровольцев были постоянными прихожанами церкви и откладывали семейное празднование Дня благодарения, чтобы помогать другим. Снег привел больше людей, чем они ожидали. Пришлось принести складные стулья из кладовой.
Ранее Уоррену позвонила Кэтрин Йеллин. С их последнего разговора прошло несколько недель.
– Счастливого Дня благодарения, пастор.
– Спасибо, Кэтрин. Вам тоже.
– У вас все хорошо, пастор?
– Господь поднял меня сегодня с кровати – вопреки всему.
Он часто произносил эту фразу, но услышал, как Кэтрин хихикнула. Пастор почти забыл, что до начала всего этого она часто приходила к нему в церковь – оплакивать сестру, да, но еще для того, чтобы просить у Уоррена совета и изучать Священное Писание. Кэтрин была преданной прихожанкой и заботилась о пасторе, как о члене своей семьи, а однажды даже отвезла его к врачу, когда он долго боролся с простудой.
– Пастор, я бы хотела прийти помочь с трапезой.
– Вот как.
– Как думаете, это будет уместно?
Уоррен колебался. Он видел, какой ажиотаж теперь вызывала Кэтрин. Протестующие. Телевизионщики.
– Дорогая, мы были бы рады твоей помощи в обычное время. Но все-таки…
Пауза.
– Неважно, я все понимаю, – сказала она.
– Это сложно…
– Нет, нет, я…
– Может, нам…
– Ничего страшного. Я просто хотела вас поздравить.
Уоррен сглотнул.
– Храни тебя Господь, Кэтрин.
Он услышал, как она глубоко выдохнула.
– Спасибо, пастор. Храни вас Господь.
Все благословения благословляют по-разному. Пока другие так называемые избранные ощущали на себе исцеляющую силу каждый раз, когда их близкие говорили с ними с небес, Дорин, к сожалению, больше этого не чувствовала. Ее первоначальное воодушевление внезапно сменилось глубокой печалью. И даже унынием.
Она поняла это утром в День благодарения, когда стояла на кухне и подсчитывала, на скольких людей готовить праздничный ужин. Мысленно перечисляя имена: «Люси, Рэнди, двое детей и мы с Мелом», – она посчитала и Робби. Но ведь он не придет. Ничего не изменилось. До того как Робби вышел на связь, рана, нанесенная его смертью, начала затягиваться. Дорин наконец-то нашла общий язык с Мелом, который последние два года часто ворчал: «Хватит. Жизнь – для живых. Мы должны жить дальше».
А теперь ее отбросило назад. Робби снова стал частью ее жизни. Но какой частью? Первоначальная радость от того, что она слышит его голос, сменилась странной досадой. Вместо счастья от воссоединения с единственным сыном Дорин стала ощущать потерю Робби так же остро, как в тот день, когда ей сообщили о его смерти. Внезапные телефонные звонки? Прерванные разговоры? Удивительное явление, которое может прекратиться так же быстро, как и началось? Но самое страшное все равно не изменится. Робби никогда не вернется домой. Он больше никогда не будет сидеть, ссутулившись, за кухонным столом в своей толстовке с капюшоном, свободно висящей на подтянутом теле; никогда не набьет рот сладкими хлопьями, размоченными в молоке; больше никогда не раскинется на диване с босыми ногами, листая каналы с мультфильмами, и больше никогда под орущую музыку не подъедет к дому на своем стареньком «Камаро» с Джессикой, его девушкой со стрижкой пикси; он никогда не подойдет к Дорин сзади, чтобы заключить ее в крепкие медвежьи объятия, не уткнется носом в ее затылок и не скажет: «Мамуля-мамуля-мамуля-мамуля».
«Рай, – говорили ей все, – это подтверждение. Значит, ваш сын на небесах». Но она верила в это еще задолго до того, как услышала голос Робби. Почему-то мысли о рае были более утешительными, когда он существовал только в ее воображении.
Дорин взяла телефонный шнур и проследила, куда он тянется. Затем одним рывком отсоединила коннектор и бросила провод на пол.
Она обошла дом и отключила все телефоны, обмотала шнуры вокруг корпусов. Положила все в коробку, взяла пальто из шкафа и поехала по снегопаду в комиссионный магазин на Мэйн-стрит.
«Больше никаких звонков. Хватит нарушать естественный ход вещей», – сказала она себе.
Существуют определенные моменты для приветствий и для прощаний. Именно поэтому хоронить – это естественно, а вот выкапывать – нет.
Благодаря службе на флоте Салли и Жизель пожили в пяти разных штатах. В Иллинойсе, где они познакомились, когда учились в колледже, Вирджинии, Калифорнии, во Флориде (где родился Джулс) и в Мичигане, в пригороде Детройта, где они обосновались после того, как Салли зачислили в запас, – оттуда было примерно одинаково ездить и до семьи Салли, и до родных Жизели.
В каком бы штате они ни были, каждый День благодарения родители Салли приезжали к ним в гости. Теперь же, впервые со школьных времен, все было наоборот: Салли снова сидел за семейным праздничным столом вместе с дядей Тео и тетей Мартой, которым было за восемьдесят, давними соседями Биллом и Ширли Касл, Джулсом, лицо которого было вымазано в картофельном пюре, и Лиз из библиотеки: Джулс пригласил ее на