– Знаю.
– Прав был Рик. Мы вытягиваем из людей все, что сможем, пока ничего не останется, а потом идем дальше. По выжженной земле.
– Знаю.
Эми повернулась к Кэтрин всем телом. Посмотрела ей прямо в глаза.
– И я в этом участвую.
– Больше нет, – улыбнулась Кэтрин. – Ты сказала: «Хватит».
– Потому что почувствовала себя странно. Я почувствовала, будто мы от освещения новостей перешли к их созданию. – Эми выдохнула. – Но мне нужна была твоя история.
– Да.
– Она пошла бы на пользу моей карьере.
– Я знаю.
– И теперь она играет на руку этим людям. Только поэтому они с тобой носятся. Ты это понимаешь?
– Понимаю.
Эми растерялась.
– Если ты все это осознаешь, то почему соглашаешься?
Кэтрин отклонилась назад, словно ей хотелось лучше видеть то, что она собиралась произнести.
– В день похорон Дианы я вернулась домой и сидела, уставившись на стены. Я просила Бога дать мне знак, что с ней все хорошо. Что если уж она не могла быть со мной, то, по крайней мере, она была с Ним. Каждый день на протяжении двух лет я задавала этот вопрос. А потом зазвонил телефон. Старый розовый телефон Дианы с наклейкой-туфелькой. Я сохранила его просто в память о ней.
Эми смотрела пустым взглядом.
– Понимаешь? Господь ответил мне. Он дал мне лучший подарок, о котором я только могла просить, – голос сестры. И если взамен Он хочет, чтобы я рассказала людям, что Он есть, – разве я могу отказаться? Разве я могу держать это в тайне? Раньше люди забирались на холм и говорили оттуда. А сейчас…
– Есть телевидение?
– Ну да.
– Но что, если… – медленно сказала Эми, – она не позвонит?
Кэтрин скрестила руки на столешнице.
– Позвонит.
Несколько секунд женщины молчали и разглядывали свои бокалы.
– Я соврала тебе, – пробормотала Эми.
– Когда?
– Когда сказала, что верю в Бога. На самом деле нет. Не верю.
Кэтрин медленно качнулась взад-вперед.
– Возможно, в пятницу ты уверуешь.
На следующий день Салли снова подгадал с визитом в «Дэвидсон и сыновья» так, чтобы Хораса не было на месте. Подождал, пока тот уедет. А потом шмыгнул в здание и по тихому коридору дошел до кабинета Марии.
– Снова здравствуйте, – сказал Салли, высунув голову из-за двери. – Хорас здесь?
– Ах, нет, уехал обедать, – ответила она. – Как неудачно вас затянуло в его режим питания.
– Я подожду.
– Уверены? Он только что уехал.
– У нас готовится важный выпуск. Ему должно понравиться наше предложение.
– О, могу себе представить.
– Дурдом, да? Что в городе творится.
– И не говорите. Сегодня двадцать минут добиралась до работы. А живу всего в килом…
Их прервал тихий звон колокольчиков. Мария посмотрела на маленький телевизор с камерами.
– Извините, – сказала она, вставая. – Я не знаю этих людей. Вдруг решат зайти? Дверь-то всегда открыта.
Несколько секунд спустя Салли уже был один.
Он бросил взгляд на шкаф с бумагами. Дыхание участилось. Он пришел сюда выяснить, нет ли у кого-нибудь еще – например, у Элвуда Джупа – доступа к расшифровкам Марии, но внезапно получил возможность добраться до них самому. Салли никогда не воровал. Не было повода. Но сейчас он подумал о трансляции в пятницу, о человеке, шныряющем под окнами библиотеки, о странных вопросах от Элвуда – и о том, что ему, Салли, просто недоставало данных.
А у Марии они были.
Он глубоко вдохнул. Либо сейчас, либо никогда. Он прогнал из головы лица отца, матери, Жизели и Джулса, мысленно отворачиваясь от грозящей пальцем совести.
И выдвинул ящик.
Действуя быстро, он сумел отыскать почти все оригинальные расшифровки: «Джозеф, Ник», «Селлерс, Роберт», «Рафферти, Рут», «Баруа, Симона» и «Йеллин, Диана» – и вытащил из папок прямо перед тем, как услышал шаги Марии и посетителей. Он бесшумно задвинул ящик и защелкнул свой портфель. А потом вскочил и схватил пальто.
– Вы знаете, – сказал Салли, встретившись с ними на середине коридора, – я, наверное, заеду еще в пару мест, а через пару часиков вернусь.
– Хорошо, – сказала Мария. – Вы уверены?
– Да. Дел по горло.
– Это мистер и миссис Альберго. А это мистер Хардинг.
Они кивнули.
– Сожалеем о вашей утрате, – сказала миссис Альберго.
– А, нет, – ответил Салли, – Я здесь по делу, я не…
Пара переглянулась.
– У мистера Хардинга умерла жена, – сказала Мария, – но это было несколько месяцев назад.
Салли бросил на нее взгляд.
– Да. Извините, да, действительно.
– Мы пришли из-за отца, – тихо сказала миссис Альберго. – Он тяжело болен. Рак костного мозга.
– Сожалею, – ответил Салли.
– Да, очень вам сочувствуем, – отозвалась Мария.
– Ему немного осталось. Мы надеемся, что если он будет похоронен в Колдуотере, то, когда его не станет, у нас будет больше шансов, ну, знаете… получить весточку.
Салли коротко кивнул, борясь с желанием сказать что-нибудь циничное. Потом заговорил мистер Альберго.
– Можно задать вам один вопрос?
– Давайте, – ответил Салли.
– Ваша жена. Она когда-нибудь… – Он ткнул пальцем вверх. – Ну, в общем… С вами?
– Нет. – Салли сглотнул. Он посмотрел на Марию. – Судя по всему, это случается не со всеми.
Мистер Альберго опустил палец. Все молчали. Салли ощутил напряжение в теле.
– Мне пора, – пробормотал он.
На парковке он пять раз ударил по капоту, давая волю гневу. Никуда от этого не деться! Каждый проклятый час что-то напоминает о ней, нанося новую рану. Он бросил портфель с украденными документами на заднее сиденье. Дернув на себя дверь со стороны водителя, он краем глаза заметил в глубине парковки синий «Форд Фиеста».
Кто-то сидел внутри и наблюдал за ним.
Пастор Уоррен, лежащий на койке в больничной палате, услышал, как в динамике пульта вызова персонала заиграла заставка новостей с кабельного. Он понажимал на кнопки, и звук прекратился. Довольно. Он уже наслушался, хватит на год вперед.
«Просто прихватило сердце», – сказали врачи. Он поправится. Но, учитывая возраст, пару дней лучше побыть под наблюдением. Береженого Бог бережет.
Уоррен оглядел скучную стерильную комнату: металлический стол на колесиках, коричневое кожаное кресло. Он подумал о том, как все, должно быть, испугались, когда он рухнул на пол в церкви, вспомнил, как в зал вбежали фельдшеры. На ум пришли строчки из Писания:
«Придите ко Мне все труждающиеся и обремененные, и Я успокою вас»[14]. Он отдал свою жизнь Господу и ожидал – в каком-то смысле даже надеялся, – что скоро Он заберет ее.
За несколько часов до этого приходил отец Кэрролл. Они обменялись общими фразами о преклонном возрасте, о здоровье. А потом обсудили приближающуюся трансляцию.
– Организаторы попросили, чтобы я поприсутствовал, – сказал отец Кэрролл. – Думаю, это будет хорошо для церкви.
– Возможно.
– Думаете, у нее получится?
– У кого?
– У Кэтрин Йеллин. Думаете, она действительно сможет призвать сестру?
Пастор Уоррен внимательно разглядывал лицо священника, надеясь увидеть там то, чего никак не находил.
– Разве это не Господу решать?
Отец Кэрролл отвел взгляд.
– Да, конечно.
Через несколько минут он ушел. Этот разговор утомил Уоррена.
– Пастор, у вас опять посетители, – объявила медсестра, заходя в палату с новым мешком для капельницы.
– Что-что?
– Посетители. Уже поднимаются.
Уоррен подтянул простынь. Кто теперь? Может, миссис Пулт? Или еще кто из священников? Медсестра вышла, а взгляд Уоррена проследовал за ней до коридора.
Он приоткрыл рот от удивления.
В палату вошел Элайас Роу.
Все знают Александра Белла, но его напарник, Томас Уотсон, адресат первого в мире телефонного звонка, не снискал такой славы. Уотсон, оказавший Беллу неоценимую помощь, проработал с ним всего пять лет. А потом, в 1881 году, взял значительную сумму денег, которые заработал на телефоне, и занялся другими вещами. Он провел долгий медовый месяц в Европе. Вложил деньги в судостроительный бизнес. Попробовал себя в качестве шекспировского актера.
Но через тридцать восемь лет после первого телефонного звонка Уотсон и Белл созвонились снова, и на этот раз их разделяли не шесть метров провода, а пять тысяч километров: Белл находился в Нью-Йорке, а Уотсон – в Сан-Франциско. Это был первый в истории трансконтинентальный звонок, и Белл начал его с тех же слов, которые произнес много лет назад: «Мистер Уотсон. Приходите, вы мне нужны».
На что Уотсон ответил: «Теперь на это потребуется неделя».
Время – тихий вор, забирающий у нас людей. Пастор Уоррен вглядывался в лицо Элайаса Роу, которого не видел несколько месяцев. Он помнил Элайаса еще подростком – тихий и скромный, он всегда был неподалеку и отлично обращался с инструментами. Он помог перестроить церковную кухню. Положить новый ковер в алтаре. Многие годы Элайас регулярно посещал воскресные службы – до того самого дня, когда Кэтрин рассказала о звонках. «Я стала свидетельницей чуда!» И Элайас подтвердил ее слова.
С тех пор Уоррен его и не видел.
– Я хочу попросить у вас прощения, пастор, – сказал Элайас, сидя у постели Уоррена.
– Ты не сделал ничего, за что стоило бы извиняться.
– Я сорвал службу.
– В этом Кэтрин тебя опередила.
– Может, и так. Но я хочу, чтобы вы знали, что я много молился наедине.
– Господь слышит тебя, где бы ты ни находился. Хотя нам тебя не хватает.
– Пастор?
– Мм?
– Можно привести к вам кое-кого?
– Сюда? Сейчас?
– Да.
– Хорошо.
Элайас махнул рукой, и в палату зашел Салли. Элайас представил их друг другу.
– Видите ли, пастор, есть еще кое-что, за что я хотел бы попросить прощения.
Уоррен поднял брови.
– И что же?
В тот день Элайас и Салли сидели в квартире Салли и просматривали страницы из папки Ника Джозефа. Среди них был текст разговора Марии с родственниками – младшим братом Ника, Джо, и старшей сестрой Пэтти. (Родители Ника умерли.) Помимо обычных деталей его жизни, сестра упомянула «маленького Ника»: