Я не знала, что горело во мне сильнее, — стыд или ярость. Вероятно, второе, учитывая, как он прикусывал нижнюю губу, позволяя похотливому взгляду неспешно блуждать по моему униженному телу. Но, боги! Эти дрожи, что пробуждали во мне тени…
— Тебе это нравится, голубка? — спросил Малир. — Дочери шлюхи Брисдена нравится, как мои тени играют с её тугой розовой киской?
— Нет, — выдавила я сквозь зубы.
Губы Малира скользнули по моей ушной раковине.
— Лгунья…
Тени проникли внутрь совсем чуть-чуть, и давление между ног стало невыносимым. О, как они наполняли меня. Растягивали. Играли, пока мои губы не приоткрылись от угрозы стона.
Дыхание сорвалось.
Нет. Нет. Нет.
Только не снова.
Я скорее умру, чем выдам хоть малейшую постыдную реакцию.
Я вырвала подбородок из пальцев Малира и прижала рот к перьям на плечах, выдохнув звук в их острия.
Себиан шумно втянул воздух, пальцы его вцепились в мою талию с властной силой.
— Блядь, милая, какой восхитительный стон. Зачем скрывать его от нас, а?
— Тебе стоило слышать её, когда я распорол ее сладкую губку, — Малир с такой силой втянул мой взгляд в свою двухцветную бездну, что я пошатнулась и тяжело опустилась на одно колено, зашипев от боли. — Самые странные звуки рождены самыми странными вещами, голубка.
— Это было больно, милая? — Себиан провёл рукой от талии к колену, подминая под него ткань моего платья, словно в подушку. — Слишком сильная боль убивает удовольствие, Малир.
Мой взгляд метался между ними, волосы на руках вставали дыбом от странной энергии, дрожавшей в воздухе меж ними, вместе с моими нервами. Я видела тихие взгляды, которыми они обменивались, как немое обсуждение, до которого мне не было допуска.
— Она не заслуживает удовольствия. По крайней мере — от меня, — сказал Малир, и наконец его тени отступили из-под моих юбок. — Мне достаточно смотреть, как она корчится, словно продажная девка, будто я ей заплатил.
Жаркое покалывание сменилось пустым холодом, вступившим в противоречие с мучительным пульсом, горевшим в моих щеках.
— В этом нет удовольствия.
— Ты ещё не ела. Исправим это, — он похлопал меня по голове, словно любимую собаку, откровенно игнорируя мои слова. — Из всех способов, которыми я хотел бы тебя убить, если б имел позволение, морить голодом — точно не один из них.
В моих жилах горело презрение сильнее, чем камень врезался в суставы.
— Я больше не голодна.
— Голодна ты или нет — не имеет значения, — его рука зависла над тарелкой с аппетитной ежевикой, но затем сместилась, будто он знал, как сильно я их люблю — и потому не мог позволить мне желанное. Он отломил кусочек хлеба, намазал его маслом кинжалом в другой руке и поднёс к моему рту. — Открой свои израненные губки, Галантия. Прими с благодарностью подачку от своих господ, как приличная сучка Брисдена.
Священная ярость свила узел в животе, вызвав судороги, и горечь жёлчи поднялась к горлу.
— Я скорее умру с голода.
— Так и думал, что ты скажешь что-то подобное, — он медленно усмехнулся, — но раз уж так быстро оказалась на коленях у моих ног, я предложу тебе другой выбор. Возьми хлеб или… — пламя вновь отразилось в клинке, когда он приблизил кинжал и прижал жирное лезвие к моему рту. — Лизни его, пока не зальёшься кровью. Себиану нравятся твои стоны. Побалуй его.
Под серебром заныла рассечённая нижняя губы, отсчитывая секунды, что мы смотрели друг другу в глаза. К чёрту его! Думает, порез меня остановит? У меня шея в синяках, губы горят, грудь вся изрезана! Он хочет, чтобы я лизнула лезвие?
Что ж, я обещала себе будущее, где я прикоснусь ко всем этим проклятым клинкам; просто не уточнила — как и чем. Значит, можно и вылизать.
Я приоткрыла губы, не отводя взгляда от Малира. Жар побежал по венам, а безбожный пульс вновь отозвался между ног.
Не трогай кинжал, Галантия.
Улыбка изогнула мои губы.
А почему бы и нет?
Я прижала язык к лезвию. С упрямством, возвращавшим мне толику гордости, медленно, лениво скользнула вверх. Жгло. Жгло прекрасно, пока постепенно не сменилось приятным холодом, когда вкус железа не проступил во рту.
Губы Малира приоткрылись, кончик его языка дёрнулся, скрутился, будто он хотел слизать кровь с моих зубов. Дыхание вырвалось из его груди длинным, дрожащим выдохом, что прокатился по всему его телу, и тонкие кольца теней дрогнули на его жилистой шее.
— О, милая, — простонал Себиан, ёрзая на стуле. — Может, тебе всё-таки нравится его внимание?
Сердце колотилось всё быстрее под пристальным взглядом Малира, от того, как тени сгущались. Пока вдруг его глаза не метнулись за мою спину, челюсти стиснулись.
Я не успела опомниться: чья-то рука вцепилась в мои волосы и рванула так, что бедро ударилось о камень. Но куда больнее оказался глухой удар сбоку головы о край стола — или ножки. Я упёрлась руками позади себя, удержавшись, чтобы не рухнуть на спину.
— Что она здесь делает?
Зубы сжались от этих слов. Этот голос! Он преследовал меня всё время в бреду.
Поднявшись и усевшись на камень, платье разодрано на левом плече там, где удар разорвал ткань, я подняла взгляд на Лорн. Она полулежала у Малира на коленях, лениво накручивая чёрную прядь его волос на палец.
Зрелище ошеломило мой разум на несколько долгих мгновений, хотя не должно было. Конечно, они любовники. Их гнилые, ядовитые натуры идеально подходят друг другу.
— Что она здесь делает? — Малир сжал и вытянул кулак, а затем поднял руку, чтобы коснуться щеки Лорн. — Она меня утомляет.
Я стискивала зубы до боли в коренных, не до конца понимая — отчего? Что мне его развлечения? Его внимание?
Ничего.
— Да, скучные девственницы всегда так на нас действуют, правда? — протянула Лорн, и новая волна жара залила мне шею, пока она гладила безупречно выбритую щёку Малира. — Рад, что я вернулась раньше? Скучал без меня?
— Ты прекрасно знаешь, что ни мига не проходит, чтобы я не думал о тебе, — глаза Малира нашли мои, а его тонкие губы изогнулись в улыбке, что не предвещала ничего хорошего. — Ммм, где мои манеры? Конечно, месяцы, проведённые в подземельях Тайдстоуна, не способствовали оттачиванию светских привычек, но даже я помню, что следует представить нашу гостью. Хотя… если подумать… Голубка, полагаю, ты уже знакома с Лорн?
Жар разлился сильнее, вызывая зуд на заживших корках. Нет, он не «полагал» — он знал, подонок! Знал, что произошло в день моего пленения. Как она убила единственного человека, что когда-либо дарил мне любовь. Я видела это в его насмешливом подёргивании губ.
Губ, что он тут же прижал к Лорн.
Он целовал её жадно, страстно, стонал ей в рот, лаская его языком, захватывая, смакуя. Каково это — быть так поцелованной? Щекотало бы в животе? Лишало бы сил?
Эти вопросы болезненно кольнули грудь — ведь меня никогда не целовали. Ещё одна вещь, в которой я ничего не знала. Но хуже всего было то, что Малир не отводил от меня взгляда всё это время, словно напоминая, какая я жалкая. Просто девчонка. Ребёнок.
— Отдай мне девчонку на ночь, — прошептала Лорн между поцелуями, изгибаясь, прижимая к нему гибкое, женственное тело. — Я хочу мести.
— Ты уже её получила, — хриплый стон Малира, низкий и мужской, пробежал мурашками по моей коже, пока он приподнимал бёдра навстречу ей. — Эта девчонка — моя.
Неожиданно Себиан возник за моей спиной и поднял меня, тепло его тела коснулось моей кожи, подняв лёгкий холодок.
— Ладно, пора идти, милая.
Ему и дважды повторять не пришлось.
Я вырвала руку и поспешила прочь.
— Не утруждайся, Ворон.
Глава 12

Себиан
Наши дни, замок Дипмарш
— Не утруждайся, Ворон.
Я сдавленно застонал от разочарования и пошёл за Галантией из большого зала, член болезненно ныл от напряжения. Всё могло закончиться весьма интересно — вполне возможно, что сегодня мой рот оказался бы на её сочной киске, — если бы не эта гребаная Лорн. Как Малир мог быть таким безрассудным, позволив ей вот так войти?
Лорн никогда не возражала против женщин, с которыми Малир ложился в постель. Для него они ничего не значили — так же, как и жалкие ублюдки, которых она сама трахала, были для неё лишь добычей. Но то, как его тени вытекали из кожи, словно Галантия уже корчилась под ним… Как он смотрел на неё, так заворожённо, что даже не заметил Лорн? Эта дрянь могла превратить невесту Домрена в труп ещё до того, как я успел получить свой кусочек.
Когда Галантия чуть ли не кубарем взлетела по лестнице, я обратился в воронью стаю, а на верхней площадке снова принял человеческий облик и схватил её за руку.
— Перестань бежать.
Её вздрагивание от неожиданного страха не укрылось от меня, прежде чем она снова дёрнулась, вырываясь.
— Оставь меня в покое.
В ушах зазвенело от её тона — злого, но с ноткой стыда.
— И что я опять сделал?
— Ничего, — отрезала она, и в этом прозвучало куда больше, чем простое обвинение. — Ты просто… наслаждался сегодняшним представлением. Не верится, что ты тот же человек, который перевязывал мои раны.
Странный укол пронзил нутро, хоть и не должен был. А чего она ожидала? Что раз я промыл её порезы, то теперь стану нянчиться с ней? Заботиться? Да пошла она.
Устав от её тона и от того, что настрой явно не вернёшь, я схватил её за плечо и впечатал в каменную стену рядом с окном.
— А ты тоже наслаждалась, судя по влажности между ног. Должно быть, тебя ломает от желания.
Краска спала с её лица, и она резко метнулась в сторону, будто надеялась убежать от правды.
— Пусти.
Я преградил путь рукой.
— Я чувствую этот запах, Галантия. Весь зал чуял, какой беспорядок творится у тебя между сливочными бёдрами.
Её губы приоткрылись — возможно, чтобы отрицать, — но тут же сомкнулись, когда до неё дошло. Да, я чувствовал это. Каждую. Чёртову. Каплю. Она застыла ненатурально неподвижно, как полевые мыши, когда моя стая летит над ними. Забавно.