Уф. Я слишком забегаю вперёд. Для начала нужно хотя бы убедиться, что свадьба вообще состоится. Предположим, кьяр — это начало…
— Довольно веселиться! — кто-то грохнул металлической кружкой по столу и, вытирая пену с бороды, выкрикнул: — Добивайся бледноволосой!
— Да, ухаживай за ней! — рассмеялся Себиан, его виски были выбриты к празднику, а остальная часть волос собрана в свободный хвост. Он подмигнул мне. — А то я сам займусь.
И снова этот трепет в животе, закружившийся в груди с тревожной силой. Что он чувствовал ко мне? И что я начинала чувствовать к нему?
Ответов я боялась.
— Ты бы ухаживал за моей невестой во время кьяра, который я сам оплатил? Дерзко даже для тебя, — сказал Малир, осушил кубок и похлопал по колену. — Иди ко мне, белая голубка.
Этот знакомый жест заставил мурашки взбежать по коже, будто тело пыталось воздвигнуть щит. Сегодня ночью он выплеснет на меня свою злобу — я чувствовала это в зудящем шраме на груди.
Когда я спустилась со стула, Малир обхватил меня рукой за живот и усадил к себе на колени, прежде чем произнёс:
— Я с нетерпением жду танца с тобой.
Вот и оно — первое унижение из тех, что ещё предстояли.
— Скажи, Малир, что доставляет тебе больше удовольствия? Унижать меня перед всеми или подстраивать всё так, чтобы я сделала это сама?
Он даже не попытался сдержать смешок, прежде чем опустил кубок на стол.
— Что скажет мой народ? — крикнул он. — Чем я должен одарить свою самку?
— Ракушки! Осколки стекла! — раздалось многоголосое. — Монеты! Блестящие камушки! Гвозди!
Я нахмурилась.
— Гвозди?
— Наши анои имеют привычку помешиваться на собирании гладких, блестящих или… иначе красивых предметов. Самцы часто дарят их самке в знак ухаживания. — Он взял небольшой свёрток из сложенного листа, перевязанный бечёвкой, где тот лежал на нашем столе с начала пира. — Это мой подарок тебе.
Я взяла свёрток, развязала бечёвку и осторожно развернула его — и что-то чёрное, спутанное соскользнуло мне в ладонь.
— Что… что это?
— Браслет. Цепочка айримеля, местный мастер сделал её для меня, но безделушки я выбрал и собрал сам. — Он поднял браслет с моей ладони, давая дереву и кости звякнуть о металл. — Покажи мне запястье. Нет, другое.
Я протянула ему второе запястье, то самое, где была ленточка, прищурившись на тусклые плоские диски, некоторые вытянутой формы.
— Это… пуговицы?
— Пуговицы? — переспросил Себиан и свёл брови в недоверчивом выражении.
— Лучше, чем каштаны, не так ли? — Замок щёлкнул, и Малир коснулся моей щеки ладонью. — Yeh ash valtem skalde ya.
Что-то глубоко внутри меня отозвалось на эти слова, или, может, это была сама их чуждая мелодия, распалившая любопытство.
— Что это значит?
— «Я всегда буду тебя беречь», — сказал он. — Одна из многих клятв, которые традиционно произносят во время кьяра.
— Покажи всем, что ты приняла его дар, — сказал Себиан. — Подними руку, милая. Похвастайся.
Я подняла руку повыше, слегка взмахнув в воздухе, чтобы пуговицы звякнули перед аплодирующей толпой, и посмотрела на Малира.
— Спасибо.
Кивнув, он взял кинжал и обхватил моё запястье. Холод металла коснулся кожи, я дёрнулась, но он лишь перерезал голубую шёлковую ленточку, позволяя ей упасть и утонуть между морковью и горошком в супнице перед нами.
Необъяснимое чувство утраты кольнуло в животе. Не знаю почему, но я сильно привязалась к той ленте. И, возможно, я бы высказалась об этом, если бы не то, как в голове эхом отозвались недавние слова.
«Самцы часто дарят самке красивые предметы в знак ухаживания».
«Ничего, кроме воронов, вечно грызущихся за власть».
Онемение поднялось по шее и разлилось по щекам. О боги, реакция Малира, когда он нашёл на мне ту ленту, теперь стала так понятна! Ворон в ту бурю? Он не нападал на меня.
Он ухаживал за мной.
Я нашла Малира взглядом.
— В твоём дворе есть предатели или вороньи лорды с чрезмерными амбициями?
— Разве это был бы настоящий двор, если бы их там не было? — спросил он. — Исчезновение королевского дома обычно ведёт к возвышению другого. Армия твоего отца могла бы это обеспечить.
Она могла бы обеспечить и другие варианты для меня, но теперь уже было не на что опираться. Малир мог срезать ленту ещё во время примерки платья, но он дождался сегодняшнего вечера.
Публичное предупреждение моему тайному ухажёру.
Я провела пальцем по болтающимся пуговицам, надеясь найти в их звоне хоть каплю спокойствия, но не нашла.
— Кто он?
— Впервые твоя наивность мне по душе. — Он наклонился ко мне, прижался губами к моему виску и вплёл в тьму шёпота слова: — Если я когда-нибудь узнаю, кто осмелился ухаживать за тобой, голубка, я отрежу ему яйца и скормлю их своим воронам. И ты будешь смотреть.
Дыхание перехватило от его властного тона, от рыка угрозы в голосе. Он звучал злым. Яростным.
Ревнивым?
— Ухаживай за своей самкой, мой принц! — крикнула женщина. — Или, клянусь богиней, ночевать тебе одному в гнезде!
— Точно, — сказал Малир под хохот и выкрики толпы, потом посмотрел на меня. — Ты когда-нибудь видела ухаживания птиц в дикой природе?
— Не могу сказать, что видела…
— Самец крадётся вдоль ветки под весенним солнцем, надеясь подобраться к самке поближе, чтобы она его не прогнала. — Одной рукой крепко удерживая меня за талию, другой он медленно поднялся к моей голове. — Если ему удаётся, он проводит клювом по её перьям… — его ногти раздвинули мои волосы, скользнув по коже головы длинным движением, от которого тёплая истома потекла по позвоночнику, — вот так.
Мои лопатки свелись вместе. Грудь приподнялась. Я едва не задрожала от всепоглощающего восторга, когда он ритмичными движениями продолжил прочёсывать кончики моих волос, слегка подёргивая кожу головы. Это было гипнотизирующе, но всё же недостаточно, чтобы я не поняла, что здесь происходит. Он лишь ещё сильнее отпугивал моего ухажёра, притворяясь ласковым. Его нежное прикосновение ничего не значило.
Но я всё равно собиралась наслаждаться этим.
Хоть один раз. Пока мне позволено.
Ногти скользнули по позвоночнику. Ладонь провела вверх по талии. Костяшки пальцев едва коснулись основания шеи. Лёгкое поглаживание здесь, завиток вокруг выбившейся пряди там. Боги милосердные, я и не думала, что этот мужчина способен притворяться настолько заботливым.
— Вороны часами вылизывают и приглаживают перья друг друга, — продолжал Малир, наматывая мои волосы на руку, прежде чем перекинуть их через плечо, открывая шею холодному воздуху.
Пальцы прочерчивали тугие круги вдоль позвоночника, и от того, как они разминали напряжённые мышцы, разум затуманивался, голова клонилась на плечи. О боги, не позволять себе утонуть в его мнимой ласке было мучением. Чудесным, возвышенным мучением.
— Поэтому распущенные волосы — знак того, что женщина не связана, не привязана, — пропел он. — Скажи мне, моя невеста, заплетёшь ли ты мои волосы?
Я заставила тело не прижиматься к нему.
— Конечно же, только тогда, когда смогу звать тебя мужем.
— М-м-м, сколько сомнения в этих словах. — Он бережно заправил выбившуюся прядь за ухо, а затем прошептал: — Yeh ash valtem sorg fer’ya. — Его губы скользнули по раковине моего уха. — «Я всегда буду заботиться о тебе».
Дрожь пробежала по телу от этих слов, от неразбавленной любви, которой я жаждала всю жизнь. На миг, всего на несколько вдохов, я позволила себе утонуть в них. Притвориться, что это не ритуальная фраза и не ложь. Как же чудесно было бы, если бы это было правдой.
— Ни один самец не сможет склонить самку к связи, если сперва не накормит её.
Малир едва коснулся кожи на затылке, дразня нервные окончания, потом потянулся к множеству мисок с фруктами на столе перед нами и выбрал ежевику, зажав её между большим и указательным пальцами. Поднёс к губам, сомкнул их на ягоде, затем слегка приподнял подбородок. Предложение.
Себиан наклонился ко мне, провёл пальцем по бедру под прикрытием скатерти и прошептал:
— Возьми её из его уст, милая.
Сердце забилось чаще. Я смотрела на эти прекрасные губы, которые никогда не улыбались, — те самые, к которым, как он обещал, я никогда не подойду близко. Но сейчас они манили, пробуждая страх и восхищение одновременно.
Я подалась вперёд, и его губы опустились. Мои потянулись навстречу, приоткрылись в поиске чёрной спелой ягоды. Наши лица сблизились, дыхание смешалось.
Я сжала губы вокруг ежевики, наслаждаясь её сладостью, когда сочная мякоть разлилась по языку. Глаза сомкнулись. На секунду, на долю общего вдоха, наши губы соприкоснулись. Они искали и двигались в почти-поцелуе, пробуждая жажду, уходящую глубоко в сердце.
Я не заметила, как моя рука скользнула за его шею, пальцы погрузились в волосы, а из груди вырвался стон в ответ на тяжёлый выдох Малира. Я открыла глаза — его были закрыты.
Пока люди не захлопали.
Малир резко распахнул глаза. Мы оба отпрянули, ягода скользнула мне на язык и дальше в горло. Секунды, минуты, может, целая вечность прошла, пока мы смотрели друг на друга, не мигая, не двигаясь, не говоря ни слова. Это не было похоже на притворную ласку.
Совсем не было…
— Хватит кормёжки! — крикнул Аскер, капитан, теперь далекий от своей обычной невозмутимости: румяный, с целой батареей пустых кружек перед собой. — Говори своё обещание!
Мальир глубоко вдохнул, провёл большим пальцем по губе, убирая тёмно-красную каплю, и посмотрел на меня.
— Yeh ash valtem haron fer’ya. — «Я всегда буду обеспечивать тебя».
Мои лёгкие застыли на вдохе, давая словам разнестись эхом, пока края зрения покрывались искрами. Почему он звучал так, будто говорит это всерьёз?
Потому что я сходила с ума, вот почему.
Слышала то, чего не было.
Малир взял мою руку и поднялся, позволяя мне соскользнуть с его колен, прежде чем повёл меня вокруг стола к травяной площадке.