Я взглянул на Галантию, но потом покачал головой.
— Её безопасность — теперь твоя забота.
Смена нахлынула на меня потоком звуков и запахов, ломящими крыльями врезавшись в поток ветра, идущий меж деревьев, пока он не унёс нас прочь. Все, кого я когда-то клялся защищать, давно гниют в могилах — если у них вообще есть могилы.
Вот как я справился.
Глава 6

Галантия
Наши дни, замок Дипмарш
Тяжёлый. Выпуклый. Острый.
Я балансировала серебряным кинжалом на ладони, стоя у маленького столика возле потрескивающего очага, наблюдая, как пламя отражается на заострённом кончике. Он появился вместе с буханкой ржаного хлеба, сыром и ежевикой ещё какое-то время назад. Ягоды я уничтожила сразу. Всё это принесла юная девушка-Ворона вскоре после того, как я очнулась в этой комнате — с большой дубовой кроватью, тяжёлыми синими портьерами и деревянной ширмой, за которой скрывались обитые тканью диваны.
Сколько времени я здесь? День? Три? Пять? Я не знала.
После нападения Малира я погрузилась в беспокойный сон, балансируя между сознанием и бредом. В нём были шёпоты, пальцы, касающиеся моего горла, лица, склонённые надо мной.
И хлопанье крыльев.
Всегда — хлопанье крыльев.
Опустив кинжал обратно на тарелку, я повернула голову к двери. Девушка-Ворона принесла мне воду для ванны и простое голубое платье — его я и носила сейчас. Потом она ушла, не сказав ни слова, и за дверью не щёлкнул замок, не опустился засов.
Чем дольше я смотрела на неё, тем быстрее билось сердце. Я не смела открыть. Не смела узнать, что там, за пределом. Несомненно — чёрноволосые Вороны. И много.
Я подошла к окну у четырёхстоечной кровати и прижала висок к холодному стеклу. Даже человеку, который никогда не видел этого края, было нетрудно догадаться, что меня привезли в замок Дипмарш — Глубокие Топи.
Потому что я находилась в замке.
Окружённом топями.
Мили и мили тёмно-зелёных болот тянулись перед глазами, усеянные бурым камышом, высокими пурпурными травами и тростником с алыми кончиками. Сырые, холодные, непроходимые. Я не настолько глупа, чтобы надеяться на побег. Я — изнеженная высокородная, и даже не знала, где искать Аммаретт.
Нет, нужен был другой план. А для этого я должна выяснить, что им от меня нужно. Скорее всего, Вороны держали меня ради выкупа — ведь ничем иным я не могла оправдать тёплую комнату, еду и платье.
И сам факт, что я была всё ещё жива.
Лорн упоминала бегство «той золотой стервы». Очевидно, речь шла о матери. Она жива. Эта мысль принесла облегчение куда большее, чем я ожидала, учитывая, что меня она оставила…
Пальцы скользнули к горлу, коснулись синяков, тёмных настолько, что их можно было различить в отражении на стекле. Широкие полосы, узкие переплетения, пятна. Почему этот… Властелин Теней — Малир — так жестоко на меня набросился?
В который раз с момента пробуждения я прижала пальцы к мраморной коже. Тупая боль вспыхнула, я удержала напряжение, наблюдая, как ощущение расползается, как тупое жжение превращается в острую судорогу. Было что-то странно притягательное в этой… боли.
На верхней границе обзора за окном возникло нечто тёмное. Оно росло. Ближе. Ещё ближе.
Бух!
Я дёрнула голову назад, сердце подпрыгнуло из груди в горло. Когти заскрежетали по стеклу. Взмахнули крылья. Мгновение — и чёрная птица исчезла из виду.
Холод страха прошил грудь, я отступила от окна. Шаг. Второй. Может, ворона, может, ворон. На третьем шаге я ощутила тепло — там, где секунду назад ничего не было. Оно обволокло спину, и кровь в жилах застыла.
— Красота. — Глубокий, хищный голос мурлыкнул у меня за шеей, заставив сердце забиться быстрее. — Повернись. Дай мне взглянуть на мои теневые метки.
Тишина натянулась, как струна, дрожа в воздухе. Если бы я родилась мальчиком, отец ждал бы от меня верности, храбрости и силы. Но разве для этого нужно иметь сморщенный орган, болтающийся между ног?
Подняв подбородок, я повернулась лицом к Малиру. Он возвышался надо мной так, что я вдруг оказалась напротив его чёрного жилета, на груди которого красовался огромный символ, выдавивший воздух из моих лёгких: серебряный ворон, сидящий на расколотом от виска до темени черепе, коготь вонзён в глазницу.
Герб дома Хайсал?..
Невозможно.
Я подняла взгляд к его странным глазам — серым по краям радужки, темнеющим к центру до густо-коричневого, так что зрачки казались расширенными даже на фоне света из окна.
— Кто ты на самом деле?
Малир шагнул вперёд. Прижал меня к стене так, что твёрдый камень врезался в спину. Его ладонь легла мне на грудь, а большой палец скользнул по горлу, изучая оставленные им следы с самодовольной улыбкой.
— Больно? — Когда я промолчала, не желая признаться, его палец вдавился в синяк, и боль разрослась, пульсируя, наполняя живот непрошенным теплом. — А сейчас?
Я ненавидела то, как дыхание сбилось, переходя в учащённые вздохи, выдавая мнимое отчаяние.
— Чего ты от меня хочешь?
— Я хочу, чтобы ты страдала. — Его палец вжал глубже, усиливая боль, пока губы не коснулись моего уха. — Хочу, чтобы ты плакала, всхлипывала и рыдала.
— За что? Что я тебе сделала? Почему ты так ненавидишь меня? — голос дрогнул, но я не позволила себе сломаться.
— Потому что ты — невыносимо человечна. С этими твоими такими… светлыми волосами. — Его пальцы вцепились в них, дёрнули голову назад, и рот сам раскрылся в судорожном вдохе. — В походке, в жестах, в полном отсутствии хоть капли магии — во всём ты человек… мой враг. — Он отпустил волосы и сжал горло, то лаская, то душа, его пальцы дрожали. — И что хуже всего — я смотрю в эти твои… чёртовы светло-карие глаза и вижу твоего отца.
Я болезненно сглотнула.
— Я не мой отец.
— Нет. Ты куда лучше — кожа чистая, душа неиспорченная, тело… — хватка на горле ослабла, пальцы скользнули по набухшему изгибу груди, — неосквернённое.
— Тебе выгоднее, если я такой и останусь, — процедила я. — Где капитан Аскер? Я хочу поговорить…
Размах крыльев. Я резко глянула на дверь — она была приоткрыта. Из щели выскочил ворон. Тот самый, что бился в окно? Он проковылял несколько шагов по камню и взмыл в воздух — прямо к хозяину.
Когда птица врезалась в Малира и слилась с его телом в вихре чёрных перьев, его пальцы вонзились в мою грудь. Сжали сильнее, пока вокруг не поднялись волны теней.
Паника рванулась наружу. Я дёрнула голову, проскользнула мимо и отступила назад, пока не ударилась о стол. Деревянная кружка опрокинулась, а кинжал с глухим звоном скатился с тарелки.
Малир развернулся и снова сомкнул расстояние, прижимаясь горячим телом к моему. О боги… он был твёрд.
— Ты боишься меня?
Горло сжалось, пропуская только хриплые вздохи.
— А должна? Тебе ведь нужно, чтобы я жила.
Он прижался сильнее, низкий стон вибрировал меж нами и дальше — в самые кости.
— Если ты думаешь, что смерть — худшее, что я могу дать тебе… значит, ты слишком мало знаешь о жизни.
Мои руки дрожали, сжимая край стола, я упиралась в его нависающее присутствие, в распухшую плоть под тканью брюк.
— Что бы ты ни замыслил, отец и слова не скажет ради переговоров о дочери, обесчещенной и, возможно, беременной полукровкой.
— Ничто не позабавило бы меня сильнее, чем отправить тебя домой с моим ублюдком в животе. Но тебе повезло: я никогда не опущусь до того, чтобы плодить потомство с человеком. — Его колено втиснулось между моих ног, юбки быстро задрались, рука скользнула под ткань, по ягодицам. — Но я могу пролить семя там, где оно не даст ростка. Взять тебя… — палец упёрся в самое запретное место, и мышцы судорожно сжались. — Вот здесь.
— Нет! — Я брыкалась и толкала его грудь, вырываясь из унижения. — Отстань!
— Будет больно. Я об этом позабочусь. — Улыбка резанула лицо, он глубже вжал колено, прижимая ногу к моему лону, а палец чуть проник внутрь, вызывая жгучее сопротивление. — И ты будешь плакать для меня так красиво. Правда, голубка? Отдашь мне все свои слёзы?
— Пусти!
Онемение страха дрожало в кончиках пальцев, но не заглушало паники, выжигающей живот. Бесполезные удары, рывки, попытки вывернуться — ничего. Только тарелка задрожала на столе за моей спиной.
И тогда я ощутила его — край кинжала, дрожащий рядом с моей рукой. Пальцы нащупали рукоять. Я сжала её. Одним быстрым движением, ведомая и страхом, и яростью, подняла кинжал к его горлу.
— Слезь с меня, ебаный ублюдок! — прорычала я, наблюдая, как клинок дрожит над синей жилой, проступающей под мраморно-белой кожей. — Или клянусь, я полосну быстрее, чем ты каркнешь.
— Ммм, какое неожиданное, но до неприличия заманчивое предложение. Я весь во внимании, Галантия. — Его верхняя губа дёрнулась, и рот скривился в ухмылке. — Знаешь ли ты, как резать так, чтобы доставить наибольшее удовольствие? А я знаю.
Сбитая с толку его словами, я вдавила лезвие глубже в кожу, взгляд метался между его неподвижными глазами и каплей крови, собирающейся на серебре.
— Я сделаю это.
— Мне едва удаётся сдержать восторг. Смотри… — он сам подался на клинок, и алые струйки побежали по его шее, падая тёплыми каплями на мою грудь, пока он тёрся твёрдым членом о сочленение моих бёдер. — Ты получаешь наслаждение от первого надреза. Я же получу от второго и всех последующих — вырезая себя под твоей кожей так, как твой гребаный отец вырезал себя под моей.
Неистовая дрожь сотрясла руку, и лезвие дрогнуло по его горлу, оставив мелкие порезы. Он и бровью не повёл.
— Ты встречал моего отца?
— О да, я знаю его… слишком близко. Нет такой раны, такого синяка, такой сломанной кости, такого унижения, которых бы твой отец мне не подарил. — Он оскалился, и мой пульс забил в ушах громче колокола. — Из-за него я — миллион осколков, склеенных неправильно. А теперь убери этот чёртов кинжал, пока сама случайно не поранилась. Только я имею право причинять тебе боль.