вторая занялась постройками.
Коэнцы, уже не скрываясь, бежали между рядов запущенных груш. Каниэл обернулся на бегу. Конники маячили уже совсем близко. Будь отряд пешим, у них ещё был бы шанс уйти, а так… Мало ведь выбраться из усадьбы, нужно ещё суметь скрыться. Впрочем, и выбраться за пределы поместья им не дали. Беглецов окружили, когда до границы сада оставалось всего ничего. Каниэл с Аратом одновременно выхватили оружие, становясь спиной к спине. Гамар обнажил внушительные клыки, в горле собаки клокотало едва слышное, но от того не менее грозное рычание. Если «пёсьи дети» и собирались предложить им сдаться, то не успели. Арат внезапно рванулся вперёд и подсёк ноги ближайшей лошади. Каниэл последовал его примеру. Визгливо заржал раненый конь, всадник выругался и спрыгнул на землю, чтобы тут же попасть по удар каниэлова меча. Бывший юрист, хоть и не был воином, своим мастерством фехтовальщика заслуженно гордился, и теперь ему понадобилось всё его умение. Сдаваться в плен он не хотел, оставалось попытаться забрать с собой побольше противников, но сражаться с конными было непривычно. Помогал Гамар, сумевший спешить ещё одного, к тому же всадники не могли навалиться на них все сразу, мешая друг другу. Похоже, они тоже это поняли, так как часть из них спешилась, а оставшиеся в сёдлах подались назад, освобождая место.
К месту схватки подъезжали ещё люди, у кого-то из них нашёлся лук. Свистнула стрела, Арат выронил меч, хватаясь за пробитое плечо, и почти сразу же раздался собачий визг. Каниэл обернулся, успев увидеть, как какой-то ретивый воин рубанул его любимца. Гамар упал, дёргая лапами в агонии, и Лавар, забыв обо всём, рванулся к его убийце. Рёбра обожгло болью, но клинок Каниэла разрубил горло солдату, выпустив наружу целый фонтан крови. В тот же миг Лавар растянулся на траве от сильного удара в спину, нанесённого, похоже, древком копья. Жёсткий пинок в локоть заставил пальцы разжаться, и меч выскочил из ладони. На него тут же навалились и быстро и умело скрутили руки за спиной.
Бой был окончен. Каниэла вздёрнули на ноги, рядом держали бледного Арата. Лавар испытал мимолётное облегчение от того, что товарищ остался жив, но тут же чуть ли не устыдился этого чувства. Участь попавших в плен коэнцев была незавидной.
Один из гирхартовцев нагнулся над убитым товарищем, выпрямился и с исказившимся лицом шагнул к пленникам.
— Ах ты, сволочь!
Голова Каниэла мотнулась от удара, потом ещё от одного. В ушах зазвенело, во рту появился вкус крови.
— Хватит!
Властный оклик остановил солдата, заносившего руку для нового удара. Тот повернулся к подошедшему:
— Господин лейтенант, он убил Раджи! Он…
— Я сказал — хватит! Этих двоих надо доставить в лагерь, на допрос. Посмотрим, что за птицы нам попались, явно ведь не из простых. Сержант, возьми два десятка и выполняй.
— Этот не дойдёт, — сказал здоровенный детина с сержантскими нашивками, с сомнением глядя на едва стоящего на ногах Арата.
— Кинь на седло! — раздражённо ответил лейтенант. — У тебя что, лошадей свободных нет? — Он взглянул на красное пятно, расплывшееся на куртке Каниэла и добавил: — Этого, пожалуй, тоже. Быстрее доберётесь.
— Слушаюсь, — наклонил голову сержант, и, обернувшись к расстроенному товарищу, сочувственно добавил: — Не переживай ты так. Никуда он не денется. Доведётся ещё, побеседуете по-свойски.
Лагерь оказался недалеко, если бы Каниэл с Аратом проехали ещё немного на северо-восток, они бы сами на него наткнулись. Когда Лавара стащили с лошадиной спины и поставили на ноги, он вздохнул с облегчением. Висеть, как мешок, поперёк седла было не слишком приятно и довольно унизительно. Коэнец огляделся. Лагерь был большим и построенным по всем правилам военного искусства: с частоколом, рвом, валом и башнями по углам. По самым скромным прикидкам, в нём должно было находиться не менее двадцати тысяч человек. Им с Аратом и впрямь «повезло» столкнуться с армией, возвращающейся из, судя по всему, победоносного похода.
Они были на лагерной площади, у палаток, где жили офицеры. Сержант подошёл к одной из них и что-то сказал караульному у входа. По-видимому, хозяина палатки на месте не оказалось, потому что караульный качнул головой, а сержант нахмурился и, вернувшись к пленникам и конвою, бросил: «Ждём».
Между тем вокруг начали собираться зрители. Свободные от службы солдаты, проходя мимо, останавливались полюбопытствовать, кого это притащили в лагерь. Под их взглядами Каниэл почувствовал себя бараном среди волчьей стаи, пока ещё не слишком голодной и потому скорее любопытной, чем враждебной.
— Никак коэнцы? — поинтересовался кто-то. — Госпоже Фрине на алтарь?
— Нужна богам всякая падаль, — хмыкнул другой.
— Не такая уж падаль, — громко сказал один из конвоиров. — Вот этот, — он кивнул на Каниэла, — когда их брали, четверых убил. В том числе Раджи.
На площади стало тихо. Судя по тому, как менялись лица окружавших их солдат, Раджи здесь знали многие. И лица эти не сулили его убийце ничего хорошего.
— И что с ними теперь сделают? — спросил один.
— На кол посадят! — крикнул другой.
— И чем скорее, тем лучше!
— А давайте прямо сейчас, а? Чего тянуть?
— Приказано доставить на допрос, — скучным голосом сказал сержант, — живыми.
— Так им всё равно не жить!
— Правильно! Верно!
— Они ведь могли и погибнуть по дороге, — задумчиво сказал кто-то. — При попытке к бегству.
Каниэл покосился на сержанта. По долгу службы тот, вроде бы, обязан их защитить, но не похоже, что он будет особо усердствовать, так же как и остальные конвоиры. Между тем кто-то плюнул в Лавара, не попал и плюнул ещё раз. Кольцо сжималось, откуда-то вылетел камень и ударил Арата в раненное плечо. Тот пошатнулся, Каниэл машинально шагнул к нему, стремясь поддержать товарища. Похоже, стражники восприняли его движение как предлог поддержать расправу. Коэнца крепко взяли за локти, чья-то лапа больно вцепилась в волосы на затылке. Один из солдат нехорошо оскалился и шагнул к Каниэлу, вытаскивая нож.
— А ну, прекратить! — неожиданно заорал сержант. — Маршал!
Руки, державшие Каниэла, разжались, толпа отхлынула, и Лавар увидел приближающуюся рысью группу всадников под тёмно-синим знаменем. Встречные вытягивались и отдавали честь, когда те проезжали мимо. Поравнявшись с пленниками, всадники остановились.
— Что здесь происходит? — спросил один из них.
— Осмелюсь доложить, господин генерал, поймали двоих коэнцев! — отрапортовал сержант. — Привели на допрос.
— А зрители зачем? Без вас не допросят? — сухо поинтересовался генерал. — Всем разойтись.
Внезапно один из всадников направил своего коня прямо на генерала, заставив того спешно посторониться, и, остановившись перед Лаваром, наклонился к нему с седла. Совсем близко коэнец увидел шлем в виде собачьей головы, в прорезях которого блеснули светлые глаза.
— Каниэл Лавар, — уверенно произнёс обладатель шлема. — Так?
— Так, — подтвердил Каниэл, получив чувствительный тычок в спину. Всадник кивнул и выпрямился.
— Генерал Диар, — приказал он, — пусть этого человека отведут в какую-нибудь палатку, развяжут, дадут врача, умыться, словом, привести себя в порядок. Вечером я с ним побеседую. Приставьте надёжную охрану и объясните ей, что за его сохранность они отвечают головой.
— Что делать со вторым, господин маршал? — спросил генерал.
— Со вторым… — маршал задумчиво посмотрел на Арата. — Отправьте пока к остальным пленным. Но не убивать и не калечить.
Палатка, в которую отвели Каниэла, стояла на той же площади и, видимо, принадлежала кому-то из офицеров, спешно освободившему её для нового обитателя. Лавару развязали руки, после чего конвоиры вышли, оставив пленника в одиночестве. Каниэл растёр запястья и присел на походную кровать. Вскоре появился и обещанный врач. Им оказался худощавый пожилой человек с седоватой бородкой и тонкими губами. Он пришёл в сопровождении помощника, принёсшего кувшин с чистой водой, мыло и полотенца. Коротко приказав пациенту снять куртку и рубашку, врач промыл и зашил рану. Каниэл вынес эту болезненную процедуру молча, врач тоже больше не сказал ни слова. Когда он ушёл, Каниэлу принесли чистую одежду и снова вышли.
Умывшись и переодевшись, Каниэл сел на стул рядом с маленьким столиком прекрасной работы. Ждать пришлось довольно долго. Вечерело, в палатке стало темно, за пологом шатра прохаживались невидимые часовые. Отвечают за него головой, так сказал маршал… Но ведут себя довольно деликатно — не торчат здесь, не спуская с пленника глаз, не пытаются связать или заковать в цепи. Интересно, зачем он понадобился Гирхарту Псу? Он ведь даже в заложники не годится, его жизнь теперь имеет ценность только для него самого. И что теперь будет с Аратом?
Снаружи окончательно стемнело. Каниэл ничего не ел с самого утра, и желудок уже давно напоминал о себе. Но приходилось терпеть, успокаивая себя мыслью, что его избавили от смерти уж верно не для того, чтобы теперь уморить голодом. Наконец полог откинулся, и появился офицер в сопровождении четырёх солдат.
— Следуйте за нами, — приказал он. Каниэл поднялся, солдаты окружили его, и все вместе вышли в тёплую ночь. До центрального шатра идти было недолго.
Внутри было светло, кроме потолочного светильника, горело ещё несколько свечей на довольно массивном столе. За столом сидел, судя по всему, сам Гирхарт Пёс, рядом стоял сухопарый человек с невыразительным лицом, показывавший маршалу какие-то бумаги. Офицер, привёдший Каниэла, кашлянул. Маршал поднял глаза.
— Господин маршал, пленник по вашему приказу доставлен, — доложил офицер.
— Очень хорошо, — отозвался тот и повернулся к человеку с бумагами: — На сегодня хватит, с остальным разберёмся позже.
Человек поклонился и вышел.
— Вы свободны, — обратился Гирхарт к конвоирам. Командир явно заколебался.
— Господин маршал…
— Можете идти.
Конвоиры отсалютовали и вышли. Некоторое время маршал и его пленник с интересом рассматривали друг друга. Каниэл подумал, что представлял себе командира восставших рабов несколько иным. О росте Гирхарта судить было трудно, пока он сидел, но богатырём он не выглядел, наоборот. Худой и узкоплечий, про таких говорят, что пальцем перешибёшь. Но этот человек сумел повергнуть в прах великую империю, так что внешность в данном случае весьма обманчива. И на раба он не походил, разве что на раба из военнопленных, или, скорее, на заложника из знатного рода. Большеглазый, с тонкими чертами лица и красивыми руками. Возраст… За тридцать, ближе к сорока.