— Хорошо, лейтенант, вы всё сделали правильно. Можете быть свободны. Где церемониймейстер и мажордом?
— За ними послали, Ваше Высочество, — отозвался врач.
— Встретьте их и передайте, чтобы начинали готовиться к погребению. И сообщите членам Императорского совета, что я жду их через час. А теперь, господа, прошу вас уйти.
Дарнилл тяжело поднялся и пошёл было к выходу, но, подойдя к Керну, остановился и молча сжал его плечо. Керн, не поднимая головы, на мгновение накрыл его ладонь своей, а потом мягко высвободился. Дарнилл вышел, за ним с поклонами удалились остальные.
Часом позже новый император вошёл в Зал совета. Оглядев вставших при его появлении отцовских соратников, каждый из которых и ему годился в отцы, он заговорил тем же ровным тоном:
— Господа, вы все знаете причину, по которой нам пришлось собраться так срочно. Однако у нас ещё будет время предаться скорби. Сейчас же нужно решить несколько неотложных вопросов.
— Ваше Величество, — канцлер Лавар вышел вперёд и преклонил колено, — Императорский совет просит Вас принять нашу присягу…
Когда церемония присяги была окончена, Керн предложил всем сесть и сел сам — на своё обычное место слева от пустующего императорского кресла. Лавар, сидевший справа от того же кресла, негромко сказал:
— Вам следует занять другое место, Ваше Величество.
— Я ещё не коронован, — отозвался Керн.
— И полагаю, — заговорил Верховный судья Гердор, — что Ваша коронация должна состояться как можно скорее, Ваше Величество. Я предложил бы провести её сразу по окончании глубокого траура, то есть через шесть недель.
— У нас ещё будет время подумать над этим, — по-прежнему ровным тоном сказал Керн. — Пока же я предлагаю обсудить более срочные дела. Первое. Поскольку важнейшим делом после безвременной гибели Императора становится сохранение всего, созданного им, я прошу тех из вас, кто собирается подать в отставку, не оставлять своих постов по крайней мере до тех пор, пока вы не сможете подготовить себе достойных преемников. Второе. Я последний в роду Псов, и у меня нет родственников, которые могли бы мне наследовать, если я умру прежде, чем у меня появятся дети. Следовательно, необходимо избрать того, кто был бы достоин трона, и официально утвердить его в правах на случай моей смерти, — он переждал поднявшийся ропот и продолжил: — У меня есть некоторые соображения на этот счёт, но прежде я хотел бы узнать ваше мнение. Третье. Мне понадобится нечто вроде регентского совета.
— Вы уже совершеннолетний, Ваше Величество, — заметил Лавар.
— Верно. Но я отлично понимаю, что мне не хватает знаний и опыта, и что в ближайший год или два мне будут нужны не столько советники, сколько наставники. Можно назвать это, скажем, Малым советом. Обсудите его численность и состав и сообщите мне ваше решение завтра утром. Как и ваше решение о кандидатуре наследника. И последнее: я считаю, что моя приёмная мать должна покоиться рядом с моим отцом. Пусть они не состояли в браке, но она была рядом с ним много лет, и наша Империя создавалась при её непосредственном участии. Я настаиваю, чтобы госпожа Фрина была похоронена в императорской усыпальнице.
— Полагаю, ни у кого нет возражений? — спросил канцлер. — Я, как и все присутствующие, глубоко уважал госпожу Фрину и уверен, что она заслуживает этой чести.
Возражений не было.
— Благодарю вас, господа, — выдержав небольшую паузу, сказал Керн, — это всё, что я имел вам сообщить. Маршал Дарнилл, когда войска столичного гарнизона будут готовы к присяге?
— Завтра в полдень, Ваше Величество, — отозвался маршал, заметно осунувшийся и даже как будто ещё больше постаревший за эти часы.
— Хорошо. После присяги я приму депутацию городских властей. А теперь, господа, я вас оставлю. Ведите заседание, господин канцлер.
Когда за юным императором закрылась дверь, члены Совета молча переглянулись.
— Отрадно видеть, господа, что у великого Гирхарта вырос достойный наследник, — нарушил общее молчание Верховный судья. — Какое самообладание, какая рассудительность! И это в столь юном возрасте…
— Я бы даже сказал, мудрость, — согласно кивнул Лавар. — Хвала Богам, теперь я верю, что будущее Империи в надёжных руках. Однако, господа, нам следует вернуться к делу. Итак, два вопроса: наследник и Малый совет. Кто хочет высказаться?
— Да что тут думать, — вступил в разговор министр государственных работ, — или канцлер Лавар, или маршал Дарнилл. Оба они были при Императоре ещё до провозглашения Империи, оба умны, опытны и не стары, оба весьма уважаемы и новым Императором, и народом. И у обоих есть сыновья.
— Нет, — резко сказал маршал, — я отказываюсь. Я военный, а не политик, и мой сын тоже не обладает качествами, необходимыми для правителя. Я отдаю свой голос за канцлера Лавара.
— Благодарю вас, маршал, — чуть растерянно отозвался канцлер. — Однако, может быть, есть и другие кандидатуры?
Ответом было молчание.
— Значит, вы, Лавар, — хмуро усмехнулся Дарнилл. — И знаете, хоть мы с вами и не всегда ладили, я рад за вас. Полагаю, голосовать не нужно? Тогда обсудим второй вопрос…
Покинув Зал совета, Керн остановился в императорской приёмной, прикидывая, что делать дальше. Идти к себе не хотелось — там наверняка уже собралась половина двора, спеша попасться на глаза новому правителю. Стервятники! И спрятаться от них негде, хотя во дворце уйма комнат.
Из-за двери в личные покои доносились приглушённые голоса — жрецы и слуги обряжали тело. Туда тоже нельзя. Ему хотелось остаться одному, совсем одному, и чтобы его никто не трогал хотя бы пару часов. Войти в отцовский кабинет он почему-то чувствовал себя не вправе, по крайней мере, сейчас. И, немного подумав, он отправил дежурного секретаря за ключами от покоев Фрины.
В комнатах мачехи всё оставалось таким же, как было при её жизни. Их содержали в полном порядке — нигде ни пылинки, в вазах свежие цветы, в очаге горкой сложены поленья, светильники заправлены маслом… Отец никогда не заходил сюда, да и Керн был здесь в последний раз вскоре после похорон, больше трёх лет назад. Тогда он, исполняя волю Фрины, отобрал те из её драгоценностей, которые она хотела отослать в дар в храм своего Бога.
— А остальные подари своей дочери, — сказала она тогда. — Или невестке, если не будет дочерей. — И в ответ на его удивлённый взгляд пояснила: — Твоя жена получит драгоценности твоей матери. А мои пусть носит моя внучка.
Но тонкую золотую цепочку — первый подарок отца — она никогда не снимала и попросила положить с ней в могилу.
Вот она, шкатулка, так и стоит на столике у окна, а рядом — серебряное зеркало, гребень из слоновой кости и овальная стеклянная чаша с горстью серебряных шпилек.
— Мы оба с тобой осиротели, малыш, — сказал отец, вернувшись с похорон. И от этого «малыш» и «мы с тобой» у Керна тогда сжалось горло, в точности как сейчас. Он боготворил отца, но никогда не ревновал его к брату, он привык быть вторым. И для Фрины он тоже был вторым — хотя она и любила его больше, чем Лериэна, но первым для неё всегда был отец.
Керн прошёл в глубину комнаты, к очагу. Там стояло любимое кресло мачехи, и рядом — скамеечка, на которой он любил сидеть в детстве, слушая рассказы о прошлых временах или сказки, которых Фрина знала великое множество. Он сел на эту скамеечку, обхватив колени и чувствуя, как разжимается тот тугой обруч, что стиснул его грудь, когда он увидел отца мёртвым. И тогда пришли слёзы.