— Джон, — сказала она, — ты был моим сердцем. Сердцем нашей семьи. Всем…
Хонор наклонила голову, надолго опустила глаза. Потом, словно приняв решение, потянулась к заднему карману джинсов, вытащила листок бумаги, протянула ему. У него кровь заледенела в жилах.
— Что это?
— Прочитай.
— Девочки знают? — спросил он, держа листок и не в силах взглянуть на него.
— Это их идея.
— Хонор, — вымолвил он, поглядывая на уголок бумажки, трепещущей на ветру. Вот и конец их совместной жизни, похожий на конец света. — Не надо.
Передав ему бумагу, она убежала. Посмотрев, как она спускается к дому по темному берегу, он трясущимися руками поднес листок к глазам, пристально вглядываясь в сумеречном свете.
Ожидал увидеть гриф официального адвокатского бланка, но вместо того узнал наверху монограмму Хонор. Ниже ее рукой было написано:
Завтра вечером в шесть приходи к обеду. Будем ждать.
Джон вновь и вновь перечитывал эти слова, пока заледеневшая кровь не начала наконец оттаивать.
Глава 16
Это было похоже на праздник — все готовились с особым волнением, но не из-за самого угощения, а из-за повода: торжества, общения, благодарности. Впрочем, их обед обещал стать настоящим пиршеством, предлагавшим все, что имелось на участке, на берегу и вообще в округе.
Реджис набрала моллюсков и мидий в воде у Томагавк-Пойнт, попросила Питера отвезти ее на рассвете на рыбалку и в утреннем тумане выловила трех крупных камбал. Питер был каким-то молчаливым, мысленно держался за тысячу миль, как всегда, после похода над Дьявольской пучиной. Чистя рыбу, Реджис хотела спросить, в чем дело, но удержалась, боясь услышать ответ. Так радовалась, что отец придет к обеду, что не желала обострять отношения.
Сесилия съездила на велосипеде на виноградник, на монастырский огород. Встретила там сестер Ангелику и Габриель, которые были с ней так приветливы, улыбались так дружелюбно и радостно, словно знали, что вечером к обеду придет ее отец. Помогли доверху набить большую плетеную корзину молодой кукурузой, помидорами, кабачками-цукини, базиликом, малиной.
Агнес пошла с матерью к врачу за результатами томографии, чтобы убедиться в выздоровлении и сменить бинты. С нее сняли марлевый тюрбан, наложив вместо этого небольшую повязку. Выбритая полоса вокруг швов безумно чесалась и придавала ей, по ее мнению, смешной и диковатый вид. Кабинет доктора Грейди примыкал к больнице, поэтому она надела шапочку на случай встречи с Бренданом, но его нигде не было видно.
По дороге домой остановились у супермаркета. Мать спросила, не хочет ли Агнес посидеть в машине, пока она кое за чем заскочит, но ей больше хотелось пройтись. Хотя голова то и дело немножко кружилась, Агнесс чувствовала в себе уже гораздо больше сил. Известие, что отец сегодня будет с ними обедать, подействовало лучше всяких лекарств, прописанных докторами.
Она везла тележку, куда мать накладывала все, что нужно: тесто для пирога, сыр, крекеры, сметану, масло, свежий хлеб. В отделе с поздравительными открытками Агнес прихватила бумажные гирлянды для украшения. Бросив гофрированную бумагу в тележку, вспомнила, что этим летом хотела осыпать Реджис подарками. Как бы она ни относилась к обручению сестры, но должна как-то смириться с этим.
Под кондиционерами было слишком холодно. Агнес задрожала, слегка пошатнулась, и кто-то тут же подхватил ее под руку.
— Спасибо, — сказала она, думая, что это мать. Но, подняв глаза, увидела Брендана.
— Ох! Это ты… Мы только сейчас из больницы, я тебя там искала…
— Я сегодня не дежурю, — объяснил он. — Как прошло обследование?
— Врач осмотрел швы, сделал рентген. Все в полном порядке. — Она ощупала голову, проверяя, скрывает ли шапочка следы бритвы в длинных темных волосах.
— Детка, — окликнула ее мать, выходя из прохода с пакетом муки, и сразу остановилась, глядя на Агнес. — Ты бледная.
— По-моему, тоже, — подтвердил Брендан. — Здравствуйте, миссис Салливан.
— Привет, Брендан.
— Кажется, я выхожу в первый раз после того, как разбила голову, — заметила Агнес, прислоняясь к тележке.
— Вот именно, — подтвердила мать. — Оставь здесь тележку, я тебя домой отвезу.
— Я ее отвезу, миссис Салливан, — вызвался Брендан. — А вы закончите с покупками.
Кровь бросилась Агнес в лицо, она взглянула ему в глаза, такие яркие, нежные, что у нее сердце оборвалось. Ее охватило волнение, если не настоящее возбуждение. Чувствуя, что мать колеблется, она улыбнулась.
— Со мной все, действительно, хорошо, мам. Я просто устала.
— Я внимательно за ней присмотрю, — пообещал Брендан.
Хонор кивнула, может быть, вспомнив, как он ухаживал за Агнес в больнице в первые сутки после ранения. Агнес как бы в полусне помнила, как он измерял ей температуру, приносил лишние одеяла, сидел с ней, пока она не засыпала.
— Хорошо, — согласилась мать. — Спасибо, Брендан. Вези ее прямо домой.
— Обязательно.
— А ты, как только приедешь, сразу ложись, — велела мать Агнес.
Агнес поцеловала ее. Тон у матери был озабоченный, но вид вдохновенный. Дочь давно не видела, чтобы у нее так сияли глаза.
Брендан обнял Агнес за плечи, повел на стоянку к своей машине, той самой, которую она уже видела, нелепо и фантастически разрисованной. Температура держалась около девяноста градусов[25], Агнес чувствовала слабость, но никак не могла усесться на переднее сиденье, не рассмотрев сначала попавшихся на глаза летящих белых китов, медведей на велосипедах, девочку, катившую тачку по озеру, целующихся лебедей и мальчишку, идущего среди звезд по канату.
— Ну, садись скорей, — ласково приказал Брендан. — Я обещал твоей маме сразу отвезти тебя домой.
— Хочу еще посмотреть…
Она видела лис в зеленой весельной лодке, дельфинов, катавшихся со снежных горок, парня верхом на морском чудовище, белую кошку на темной каменной стене. Но жара палила, она совсем ослабла, Брендан стоял рядом, открыв перед ней дверцу, и Агнес, кивнув, влезла в машину.
Автомобиль был старый, кожаные сиденья лопались по швам. На приборной панели лежала бейсболка, с длинного рычага передач свисала рождественская гирлянда. Брендан повернул ключ зажигания, и машина, фыркнув, завелась.
— Кто ее разрисовал? — спросила Агнес.
— Я, — сказал он.
— Здорово.
— Спасибо. Высокая оценка из уст дочери таких талантливых родителей.
— Ты знаешь, что у меня талантливые родители?
Он кивнул.
— Один доктор в больнице рассказывал, что твой отец по-настоящему знаменитый. Я видел его потрясающие снимки. А работы твоей матери еще красивей. Она так изображает людей… — Голос дрогнул, прервался.
— Скажи ей об этом, — рассмеялась Агнес, — она тебя навеки полюбит. Вся слава папе одному достается. Хотя мне нравятся ее работы.
— Она рассказчица, — сказал Брендан. — Те ее картины, которые я нашел на веб-сайте Художественного общества Блэк-Холла, могли бы послужить великолепными иллюстрациями к реальным историям.
— Так вот ты какой… В самом деле хочешь стать врачом? Но ведь ты художник.
— Такой врач, каким я хочу стать, должен слушать рассказы, стараясь составить полную картину. По-моему, психиатр в определенном смысле художник. Я начал рисовать до того, как мне пришла мысль поступить в медицинскую школу. Изобразительное искусство, литература дают силу… Я считаю их нераздельными.
— Как у меня, — пробормотала Агнес.
— Что?
— Как на моем снимке… Который я пыталась сделать в ту ночь, когда упала. Хотела поймать… — Она смущенно запнулась.
— Видение? — догадался он.
— Ты мне веришь?
— Я тебя понимаю. Когда жизнь по-настоящему тяжела, вполне естественно ждать помощи. Во время болезни Падди я надеялся, что ангел-хранитель о нем позаботится. Это очень мне помогало.
— По-твоему, это просто фантазии? — спросила она, опасаясь, что он хочет ее разубедить. — Мои видения, его ангел-хранитель…
— Напротив, — взглянул он на нее с сияющей улыбкой. — Уверен, что они абсолютно реальны. Помогают нам пройти свой путь.
— Пройти путь… — пробормотала она, пристально глядя на него. Закрыв глаза, вспомнила рисунки на машине: люди, животные, чудовища, все куда-то направляются, используя самые необычные средства передвижения.
Доехав до ворот Академии, Брендан вслух прочел надпись на табличке:
— Звезда морей…
— Когда мои родители были маленькими, это место называлось Stella Maris.
— Фотоаппарат с тобой? — спросил он.
— Нет. Он у меня в комнате. Я тебе покажу.
Он кивнул. Видно, помнил свой прежний приезд, потому что направил машину по извилистой дороге мимо беспорядочно сгрудившихся каменных зданий, монастырских и академических корпусов, вокруг капеллы с серебристой шиферной кровлей и высоким шпилем, через душистый густой виноградник, вдоль самой высокой каменной стены, прямо к дому Агнес, угнездившемуся в низине.
В желудке у нее сжалось при виде парадной — скоро сюда войдет отец, встретится с семьей, сядет обедать. Она так долго ждет этого вечера. Выбравшись из машины, оглянулась в поисках сестер — никого не видно. В глаза бросилась нарисованная Бренданом белая кошка, сидевшая на каменной стене, созерцая полную луну.
Она открыла парадную дверь, и по дому пронесся прохладный бриз. Выходившие на пролив окна были открыты, белые шторы хлопали на ветру. На верхней книжной полке сидела старая кошка.
— Это Сесла, — объяснила Агнес.
— Привет…
Брендан шагнул вперед, протянул руку. Сесла перевернулась на бок, позволила почесать шейку. Агнес неподвижно стояла и смотрела. Кошка редко подпускает к себе незнакомцев. Неужели они с Бренданом раньше встречались?
— Ух ты, — охнула она, пошатнулась, колени вдруг подогнулись, и он усадил ее на диван.
— По правде сказать, Сесла очень пугливая, — сказала она. — Не пойму, что на нее нашло. Неужели вы с ней подружились в твой прошлый приезд?