Собирается уезжать.
Сегодня утром, когда она пришла к нему извиниться за вчерашний вечер, он сказал, что не останется, и теперь ясно, что это серьезно. Теперь ясно. Она сидела неподвижно с колотившимся в груди сердцем.
Невозможно снова лишиться его.
Хонор встала, чувствуя дрожь и слабость, подошла к окну, открыла ставни. Соленый бриз взъерошил волосы, она прищурилась на солнечный свет. Оглянулась и, потрясенная, охнула.
Дневной свет упал на снимки, висевшие по всей комнате на веревках. Удивительно, как она сразу на них не наткнулась. Наверно, он решил перед отъездом проявить все, что успел отснять, а когда она их рассмотрела, глаза наполнились слезами.
Сплошь ее фотографии.
Хонор за мольбертом, в саду, идет по винограднику, сидит на бревне рядом с Сеслой, держит за руку Агнес, смеется с Сес; стоит в темноте, глядя на небо, словно стремясь долететь до звезды; обнимает за плечи Реджис… на последней идет по кромке прилива, собирая лунные камни.
Это было в тот день, когда пришло письмо Джона с сообщением, что он едет домой. Значит, был не в Канаде, как уверял Том, а здесь, рядом. Это он вырезал надписи на стене грота…
Сердце у нее давно уже ноет, но теперь, окруженная своими портретами, снятыми мужем, держа в руке записки, свидетельствующие о его скором отъезде, переживая из-за исчезновения Реджис, она почувствовала, что оно разрывается.
В голову пришло единственно возможное решение: Хонор прочно уселась на кровать Джона, полезла в шкатулку, которую они давным-давно вытащили из стены, нащупала кольцо с красным камнем, надела на палец.
Темная комната сразу наполнилась светом. Кольцо из золотого запретного клада, зарытого когда-то пиратами, стало уже семейной реликвией. Джона не было — теперь он дома. Берни слишком долго избегала правды и поняла это, как заметила Хонор, в гроте. Все может измениться, в том числе они сами.
Но сначала надо найти Реджис.
— Это он, — сказал Том. Грот насквозь пронзали лучи света и тени.
Берни смотрела куда угодно, только не на него.
— Быть не может. Как попал сюда из Дублина?
— Не знаю. Сама подумай, возраст совпадает, волосы ярко-рыжие, точно твои. У тебя ведь такие же рыжие волосы, правда?.. Под покрывалом.
— Рыжеволосых много на свете.
— Ты слышала, Агнес сказала, что его усыновили?
— Том, думай, что говоришь! Он не единственный усыновленный в штате Коннектикут. А Коннектикут очень-очень далеко от Ирландии.
— Зачем ты это делаешь? — спросил он, схватив ее за плечи. — Почему не слушаешь меня, не признаешь возможности?
— Потому что не могу, ты тоже не можешь. Во-первых, фантазируешь, во-вторых, у него своя жизнь. Мы не должны в нее вмешиваться.
Берни дрожала, словно от холода, хотя даже в тенистом гроте температура держалась около восьмидесяти[28]. Не хотелось рассказывать Тому о своих снах, о недавно услышанном голосе, когда ее окликал юноша, сидевший на спине морского чудовища, взятого прямо с фамильного креста Келли, со смехом скользивший по волнам.
Языческий сон, неподобающий для монахини. Сестры монастыря Богоматери не верят в морских чудовищ, даже в то легендарное, которое кто-то видел над телом Тадмора О'Келли, павшего в битве у Клонтарфа.
— У него твой цвет волос, — твердил Том. — И мои глаза.
— Ты обоим нам льстишь, — заявила она.
— Ты в зеркало давно смотрелась? В монастыре вообще есть зеркала?
— Не твое дело, — бросила она.
— Господи Иисусе, Берни… разве ты не увидела чудо? Тоже ведь поняла, что это он. Я тебя знаю.
Она повернулась и вышла. Молилась, чтобы за ней не пошел Том, а он, естественно, пошел. Она слышала его шаги у себя за спиной на вымощенной камнями дорожке от Голубого грота к автомобильной стоянке. Направляясь к монастырю, прошла мимо машины мальчика — старого, симпатичного, загадочно разрисованного «вольво», который Берни видела, когда он приезжал навестить Агнес. Как-то вечером вышла после вечерни, просто, чтобы рассмотреть рисунки. Ей особенно понравилась белая кошка, смотрящая на луну. Брендану каким-то образом удалось проникнуть в самую суть Сеслы, угадать ее стремления и невысказанные желания. Интересно, известна ли ему история белого котенка, бездомного сироты, усыновленного Салливанами?..
— Это его машина, — сказал Том у нее за плечом.
— Ну, он скоро вернется, заберет ее, — ответила она с легким колющим чувством вины за то, что не заступилась за Брендана перед полицией, не объяснила, что он никак не мог нацарапать надпись на стене и вообще не причастен к исчезновению Реджис.
— Да я не о том, — оборвал ее Том. — Видишь, что нарисовано?
— Вижу, — напряженно кивнула она.
— Сюда смотри! — махнул он вправо.
Берни всмотрелась в рисунок: рыжеволосый юноша скользит по волнам на спине морского чудовища, по обеим сторонам океана высятся утесы. Ирландия и Коннектикут, подумала она, впервые увидев изображение.
— Ну и что?
— Господи, помилуй! — воскликнул Том. — Это же фамильный крест Келли!
— Ну и что? — повторила Берни. — Думаешь, Брендану обязательно это известно? Догадался каким-то образом, что он — Келли? Как-то переплыл Атлантику — кстати, как именно? На спине настоящего морского чудовища? Того самого, которое запечатлел среди лис, кошек и белых китов?
— Зачем тогда он, по-твоему, крутится здесь? — спросил Том. — Наверняка, отправился в католическое попечительское общество, затребовал досье. В дублинской больнице никогда не обещали оставить ребенка в Ирландии. Католики разрешают усыновление где угодно, лишь бы ребенок воспитывался в лоне церкви. Боже мой, Берни, он ищет своих настоящих родителей!
— По-моему, ты ошибаешься, — упрямо возразила она. — По-моему, все очень просто. Он влюблен в Агнес. Увидел ее после несчастного случая и влюбился.
— А кошку ты как объясняешь? — спросил Том, пробудив в душе Берни сомнение из числа тех, которые она усиленно старалась прогнать.
Откуда Брендан мог знать о крошечном белом котенке, спасенном Салливанами? Ответ один — он давно здесь бродит, разузнавая об обитателях «Звезды морей»…
— Кошка символизирует его надежды, — заявила она.
— Чушь собачья. Это Сесла. Он ищет здесь свою семью.
— У него есть семья, — напомнила Берни. — Его усыновили, он нашел родителей.
Том покачал головой, сощурил голубые глаза, и Берни почувствовала, что глубоко разочаровала его. Она сохраняла суровое выражение лица, доведенное до совершенства за десять лет пребывания в должности матери-настоятельницы, научившись самым беглым взглядом высказывать неодобрение любой новой послушнице. Но Том видит ее насквозь, и она понимала, что секунд через двадцать не выдержит.
— Значит, все это символы, да? — переспросил он.
— Да. — И она забормотала какую-то ерунду, лишь бы не говорить о рыжеволосом мальчике со спокойными голубыми глазами. — Известно, что художники черпают в них вдохновение. Взять хоть Джона с его лабиринтом. А инсталляция в Баллинкасле, повторяющая руины? Еще один его песочный замок на самом известном снимке, в Дьявольской пучине…
— Песочный замок?
— Да, — кивнула Берни. — Символ быстротечности жизни, недолговечности всяких вещей. Песочный замок означает, что надо ценить красоту, любовь, близость, пока они существуют, потом дать им исчезнуть, развеяться. Думать следует только о данном моменте.
— Берни, — вздохнул он, — ты серьезно? Не слышишь никакой иронии в том, что Джон назвал свои работы песочными замками? Он строит инсталляции из камней, стволов и сломанных веток. Из чего угодно, только не из песка. Тебе никогда это в голову не приходило?
Она не ответила, не призналась, что сама часто об этом думает.
— Из долговечных материалов, Берни.
— Хватит, Том.
— Ирония заключается в том, что Джон не способен строить из песка. Потому что ему нужна прочность. На всем, от чего он когда-нибудь пробовал отказаться, остались отпечатки вцепившихся зубов. Взять хотя бы проклятый валун, который он расколотил. Не просто его уничтожил, а вытащил осколки из моря, выложил на берегу эту чертову круговерть.
— Довольно разговоров.
— Брендан черпал вдохновение в истории наших семей. Потому что знает…
Берни затрясла головой, не в силах больше слушать. Схватила Тома за левую руку, поднесла прямо к его глазам кольцо с крестом и фамильным гербом, принадлежавшее Франциску Ксавьеру Келли.
— Вот морское чудовище, — объявила она. — Вот твой фамильный крест. Похоже хоть сколько-нибудь на то, что нарисовано на машине?
Она следила, как он переводит взгляд с кольца на левое заднее крыло автомобиля. В изображениях чудовища было очень мало общего. Но пока Берни сама приглядывалась, оно вполне могло просто исчезнуть в морских глубинах. Она видела только улыбающегося мальчика, сидевшего на нем верхом, и догадывалась, что Том тоже видит только его.
Рыжеволосый, голубоглазый, он выглядел точно так, как выглядело бы дитя Томаса Келли и Бернадетты Салливан, если бы оно у них было.
— Ты думаешь точно так же, как я, сестра Бернадетта, — сказал Том. — Знаю.
— Ты вообще ничего не знаешь, — отрезала Берни. — Ну, теперь извини. Мне надо идти.
— Молиться?
— Я руковожу монастырем.
— Знаешь что? Все это очень похоже на «Касабланку»[29]. Ингрид Бергман и Хамфри Богарт близко с нами не сравнятся…
— Я не в настроении, Том.
— Я тоже. Не беспокойся. У нас всегда есть Дублин.
У нее дрогнуло сердце при мысли о том, что для них обоих значит Дублин, и она поспешила уйти.
Глава 25
Полицейский участок Блэк-Холла располагался в небольшом кирпичном здании на Шор-роуд сразу за поворотом на Хаббард-Пойнт. Перед ним расстилался хорошо ухоженный газон, на древке на коньке крыши развевался флаг города с изображением болотной травы, маяка и голубой цапли. Джона с Бренданом провели в маленькое помещение, велели подождать.